Ненаследный сын императора. Часть 1

Глава 7

Выплывая из темного омута забытья, словно диковинная глубоководная рыба, я смутно осознавал, кто я, не понимая, где я… Вдруг я ощутил на своих губах сладость нежного поцелуя… Перед внутренним взором возник образ очаровательной рыжеволосой девушки с лукавым взглядом.

— Дашенька, — пронеслась в голове шальная мысль, и я отдался поцелую со всей страстью, на которую только был способен в таком состоянии… Вдруг что-то меня смутило, что-то неправильное, царапающее душу и немного почему-то лицо… С усилием разлепив глаза, я в ужасе рассмотрел во всех подробностях холеную физиономию склонившегося надо мной графа. С упоением прижимаясь к моим губам, щекоча своими усиками щеки, он блаженно прикрыл глаза, опушённые черными, явно подкрашенными ресницами.

К горлу подкатила тошнота, и я, от заклокотавших во мне ярости и гнева толком не соображая, что делаю, ударил воздушным потоком мерзкого англичанишку. Тот, изумленно крякнув, отлетел, с грохотом снося по ходу полёта какую-то мебель. Я же попытался вскочить, но не удержался на ногах, меня накрыл приступ головокружения, перед глазами заплясали звезды… Упав на мягкую постель, в которой и пришёл в себя, я со всхлипами втягивал в себя вязкий воздух, пропитанный приторными благовониями, едва сдерживая тошноту. Чуть придя в себя, я обнаружил, что лежу на кровати в чем мать родила, схватил белоснежную накрахмаленную простынь, обмотав вокруг себя на манер древнеримской тоги. В углу спальни, освещённой лишь изменчивым отблеском пары десятков свечей, копошился, силясь подняться на ноги, английский аристократ.

— Ты-ы-ы!!! Как ты смел, как только отважился?!!! Мразь, сволочь!!! — задыхаясь от отвращения и гнева, я пытался подобрать слова…

— Как ты посмел прикоснуться ко мне своими грязными губами, как ты мог только вообразить себе…

Я согнулся в очередном позыве сухой рвоты, откашлялся, потом продолжил:

— Ты понимаешь, что натворил?!!! Да я тебя, собственными руками!…

Граф завопил, заняв оборонительную позу:

— Алекс, любимый, что я сделал не так??? Я видел, я знал, что ты разделяешь мои чувства, что ты готов испытать со мной все радости искренних, настоящих отношений между двумя молодыми людьми! Когда я увидел твою улыбку, блеск твоих глаз, я понял, что это судьба!!! Твой образ будоражил меня, я засыпал и просыпался с твоим именем на устах… Любимый!…

Он умоляюще протянул ко мне руки, дрожа всем телом, в ярко-зелёных глазах стояли слёзы…

— Алекс!.. Я все устроил, никто ничего бы не узнал, я готовился…

Я взвыл, жестко оттирая губы, оскверненные этим женоподобным существом… С ужасом прислушиваясь к себе, к своему телу, я пытался понять, ограничился ли этот мужеложец поцелуем, или позволил себе куда больше… Не-е-е-ет, я бы почувствовал, я бы знал! Не может быть!..

Не в силах совладать со своим гневом, я снова ударил воздушным кулаком, вложив в него всю свою ненависть и боль, всю ярость, что охватила все мое существо. Граф, не успев отреагировать, захваченный путами подвластной мне стихии, лишь вопил от ужаса, суча ногами, поднимаясь все выше. Вокруг меня, завывая разноголосьем, поднялся ураганный ветер, воздев руки к небу, отдавшись своей злости, я неистово желал своему недругу самой мучительной смерти! Порыв воздуха подхватил тщедушную, оплывшую фигуру сластолюбца, закрутив в смертельном танце, швырнул в сторону окна… Раздался звон разбитого стекла, в комнату ворвался свежий, морозный запах, отрезвляющий, приводящий меня в чувство. Вместе с тем прозвучал короткий полувскрик-полустон, и звук удара тела о промерзшую, твердую землю…

Путаясь в складках простыни, прикрывающей мою наготу, я подбежал к распахнутому окну… Внизу, едва шевеля руками и ногами, распластался граф Беркли, со слабыми стонами пытающийся подняться.

Со стороны караульного помещения бежали к особняку императорские гвардейцы.

— Взять его! Отвечаете головой! Не упустить! — Орал я, охваченный желанием возмездия. Никому, никому не могу простить я покушения на самое дорогое, что у меня есть — на мою честь, на мое достоинство!

Внезапно распахнулась дверь в спальню, и в помещение ворвался дворецкий с искажённым от злобы лицом. Попытавшись атаковать меня слабеньким огненным шаром, он прыгнул в мою сторону. Даже обрадовавшись возможности выплеснуть свою ярость, я создал щит вокруг себя и нанес ответный удар. Несостоявшийся Бэрримор отлетел в стену и медленно сполз на пол, обливаясь кровью, хлещущей из разбитого носа.

Не желая задерживаться в этом вертепе ни лишней минуты, я рванул в сторону выхода. Оказалось, на лестнице, ведущей на первый этаж, уже собрались приближенные графа Беркли. С угрожающими выражениями лиц они преграждали мне путь к столь желанной свободе. Взревев от ярости, я снова потянулся всеми душевными силами к своей стихии. Вокруг меня, истошно воя, образовались воздушные смерчи, приплясывая в нетерпении, они, казалось, ждали лишь моей команды… Указав на ненавистных мне англичан, я проорал:

— Вперёд! Уничтожить! Никакой пощады!!!

От пронзительного визга у меня заложило уши, присев, я закрыл уши руками, не отваживаясь даже глянуть в сторону лестницы. Спустя пять долгих минут, когда вакханалия звука утихла, я встал и нерешительно посмотрел в сторону выхода. Путь был свободен. На лестнице, застыв в нелепых, гротескных позах, застыли изломанные фигуры моих противников. Сбежав по окровавленным ступеням, придерживая укрывавшую меня простынь, я распахнул парадные двери особняка, казавшегося мне смертельной ловушкой, в которую я попал по собственной наивности и глупости.

Во дворе резиденции английского посла шёл бой между императорскими гвардейцами и охраной графа Беркли. Огненные шары рассекали воздух, врезаясь с грохотом в стены, окружающие особняк, водяные плети со свистом врезались в толпы дерущихся, надо всем полем боя сверкали молнии и свистел ветер.

Увидев меня, гвардейцы взревели, усиливая натиск на англичан.

— За цесаревича! За Россию!

Несколько человек из моей личной охраны бросились мне навстречу. Почувствовав, что я исчерпал свои силы в яростном прорыве, я осел на крыльце особняка, сраженный очередным приступом головокружения. Подхватив меня под руки, гвардейцы волоком потащили мою безвольную тушку к экипажу, ожидавшему у центральных ворот… Практически теряя сознание, я хрипел:

— Не выпускать! Никого… Всех наказать! Чтобы ни один не ушёл!..

И благословенная тьма унесла мое сознание.

Очнулся я только спустя три дня. Все это время у моей постели дежурили лучшие императорские лекари, боровшиеся за мою жизнь. Нервное потрясение и скачки голышом при минусовой температуре вызвали жесточайшую лихорадку. К тому же, как оказалось, у меня обнаружилась аллергия на снадобье, которым меня опоил английский извращенец.

Изредка приходя в себя, я слабым голосом призывал охрану, требуя принести голову ненавистного англичанина, потом снова терял сознание, метался с мучительными стонами в кровати, создавал воздушные вихри, теряя над ними контроль из-за огромной слабости, охватывающей и мое тело, и дух… В сером мареве бреда, не выпускающего меня из своих мягких, сонных лап, я слышал изредка голоса, казавшиеся мне смутно знакомыми, кто-то плакал, кто-то с едва сдерживаемым гневом пытался меня о чем-то расспросить… Однажды, в неверном свете догорающей свечи я увидел князя Тараканова, глядящего на меня встревоженно-умоляющим взором. Заметив, что я открыл глаза, он кинулся ко мне:

— Алешенька!..

Но я, не желая ни с кем разговаривать, снова закрыл глаза, позволив сну унести меня подальше от реальности. Но вечно так продолжаться не могло.

К исходу третьего дня моей болезни я, ослабевший, но с прояснившейся головой, сел на кровати. Припомнив все, что случилось со мной, я с невольным стоном обхватил голову. Какая мерзость! Как все нелепо, пошло, грязно… И как теперь мне отмываться от этого позора?! Недаром говорят — то ли он украл, то ли у него, но была какая-то неприятная история… И что, мне теперь с пеной у рта всем доказывать, что я не такой и ничего не было?!

Заскрипев зубами, я в бессильной злобе ударил кулаками по подушке. На шум прибежал лекарь, что находился в соседней комнате. Отбросив все церемонии, он быстро и по-деловому провёл осмотр, заглянул в мои глаза, оттянув веки, прослушал дыхание и сердце… Удовлетворенно кивнув своим мыслям, он с коротким поклоном удалился. Спустя минут десять началось паломничество к моему ложу.

Первым в комнату вошёл стремительным шагом сам император. Я попытался было вскочить, чтобы поприветствовать его как должно, но отец властно махнул рукой, веля мне лежать. Подтянув поближе к кровати стул, он уселся, заложив ногу на ногу, сцепив руки в замок на колене, и принялся изучающе меня разглядывать. Я не знал, куда деть глаза и медленно заливался предательским румянцем.

— И почему я ни капли не удивлен? — начал он тихим голосом.

— Вот только ты мог влипнуть в такую историю. Как, как, объясни мне на милость, ты мог быть таким слепым? Больше того, как ты подал столько двусмысленных знаков своего расположения этому… — император запнулся, подбирая нужное слово, — этому… мужеложцу?!

Только накануне у нас с тобой состоялся разговор о том, что ты должен вести себя приличествующим высокому положению образом… Это, по-твоему, достойно цесаревича?

— Но, отец! Какие такие знаки я подавал?! Что за чушь? Да я всего лишь пытался вести себя дипломатично, не обращая внимания на некоторые странности в поведении иностранного посла! Да если бы я знал!.. Кто мог предположить? И князь Тараканов присутствовал на всех наших встречах с этим графом! И он ни словом…

Я замолчал, страшное подозрение закралось мне в голову. Да нет, не может быть! — одернул я сам себя, но тем не менее, чувство, что меня предали, прочно обосновалось в моем сердце.

— С Валентином Михайловичем у меня состоится отдельный разговор. — хмуро посмотрел отец на меня. Затем, замявшись, продолжил:

— Алёша… Наш разговор не выйдет за пределы этой комнаты. Но я должен знать! Он… Он успел что-то с тобой сделать?

Я, не сдержавшись, грубо выматерился. Потом, извинившись перед Александром Павловичем, четко, цедя слова, произнес:

— Ничего. Он. Со мной. Не сделал! И просто за одно намерение, за одну мысль, что он посмел допустить в отношении меня — я отомстил! И плевать мне, как это отразится на наших отношениях с Англией! Если надо — я готов лично предстать перед королевой Великобритании и потребовать её извинений за своего вассала, который оскорбил меня!

Император с минуту сверлил меня пронзительным взглядом, я не отводил своего, гордо вскинув голову. Затем он заметно расслабился и в его глазах промелькнуло одобрение.

— С этим не поспоришь. Тот разгром, что ты учинил в посольстве — это нечто! По уверениям лекарей, осматривавших тебя, уровень твоего дара резко скакнул вверх. Такой способ развития, конечно, экстремален, но… Даже в плохом нужно искать плюсы.

Что касается отношений с Англией — проблемы, естественно, возникли. Гибель посла — событие грандиозного масштаба…

Я прервал отца:

— Гибель? Это я его? Я помню, что вышвырнул его в окно, но, вроде он был жив…

— Нет, падение он пережил. А вот недовольства простого люда — нет. Понимаешь, оказалось, что этот развратник успел отметиться в столице. Несколько юношей из простолюдинов, обративших на себя внимание этого европейца своими внешними данными, попали в его сети. Посулами, богатыми подарками он заманивал их к себе, а затем… Ну, ты понимаешь.

Император смущенно отвел взгляд.

— И когда из ворот особняка вынесли тебя — едва прикрытого, без сознания — чаша терпения переполнилась. В тебе признали цесаревича, да это и неудивительно, экипаж с императорским гербом, гвардейцы… Толпа вломилась в резиденцию графа, всех, кто из иностранцев оставался на тот момент в живых — буквально разорвали… А граф…

Отец помолчал, словно не решаясь продолжать, затем поморщился, и все же закончил рассказ:

— С ним покончили особо жестоким образом. Избили, вываляли в смоле и перьях, затем посадили на кол. И в таком виде выставили у особняка, оставив умирать в жутких мучениях. Варварство, дикость! Но он сам навлёк на себя эту кару.

Понимая, что подобное происшествие вызовет ажиотаж в политических кругах всех стран, мы с Сергеем Ивановичем Долгоруким спешно подготовили дипломатическую ноту, которую отправили в Великобританию. В ней мы выразили всю глубину нашего гнева по поводу того, что пост посла могущественной державы занял подобный человек, по чьей вине жизнь и здоровье цесаревича рода Романовых оказались под угрозой. Присутствовал и намек, что за покушение на особу императорского рода мы можем объявить войну Англии… Конечно, это крайняя мера, и до этого, скорее всего, не дойдет. Думаю, — усмехнулся он, — в твоих измышлениях по поводу извинений королевы есть доля истины! Сейчас появилась отличная возможность достичь значительных уступок со стороны Англии в торговых и политических соглашениях. Чтобы замять этот конфликт, где они выглядят довольно неприглядно, им придется пойти на многие уступки. Кроме того, мы отслеживаем и реакцию других стран на происходящее, это отличный повод проверить, кто является нашим союзником на мировой арене, кто колеблется. В общем, основа любой политики — умение повернуть любое событие так, чтобы извлечь максимум пользы. Чем сейчас мы и занимаемся.

Твоя же основная задача — восстановить здоровье и вплотную заняться тренировками. Твой дар требует особого подхода, видел бы ты, что тут творилось, когда ты в бреду все пытался сражаться! Пришлось даже использовать артефакты-подавители.

Ну а теперь мне пора, а тебя ждет ещё одно испытание…

Я с опаской вопросительно взглянул на него. Отец рассмеялся:

— Там под твоими дверьми уже собралась толпа желающих пообщаться с тобой и убедиться, что ты жив и относительно здоров. Держись!

Он встал, сочувственно мне улыбнулся и вышел.

За дверьми слышалась какая-то возня, прорывались чьи-то возмущенные восклицания. Наконец, двери распахнулись, и в комнату влетела самая колоритная пара из всех, когда-либо виденных мною. Хрупкая, миниатюрная императрица смотрелась особенно изящно на фоне мощной, высокой фигуры канцлера Российской империи, князя Владимира Алексеевича Громова. Продолжая на ходу спор, который они вели, судя по всему, задолго до того, как войти в мои покои, мои посетители и не думали соблюдать прописанные лекарями покой и тишину.

— Да, Владимир Алексеевич, именно вы виноваты в том, что мой сын находится в таком плачевном состоянии! — Софья Андреевна кипела от возмущения, высказывая свои обвинения, она привставала на цыпочки, чтобы смотреть прямо в глаза оппоненту.

— Да помилуйте, Ваше Величество, — устало возражал Громов, — я тут ни сном, ни духом…

— А должны были! Должны были быть в курсе того, что происходит в стенах посольства! Должны были знать, какую змею пригрела на груди империя! Должны были обезопасить цесаревича! А вы… Вы!

Императрица, переводя дух, обвиняюще ткнула пальцем в канцлера.

— И сейчас вы явились сюда, чтобы учинить допрос моему бедному, настрадавшемуся мальчику!

Я тихонько откашлялся, привлекая к себе внимание.

— Прошу простить меня, маменька, но я вполне в силах ответить на все вопросы, интересующие Владимира Алексеевича…

И тут же пожалел, что переключил внимание тайфуна по имени Софья на себя.

— А с тобой будет отдельный разговор! Ты совсем не думаешь о собственной безопасности, рискуешь своим здоровьем! И вообще, кто позволил тебе вставать?

Я поспешно откинулся на подушку, в надежде, что и в этом мире действует правило — лежачего не бьют…

— Алексей… — начал князь Громов, и тут же мать встала перед ним, возмущенно уперев руки в бока.

— Только через мое бездыханное тело вы, жестокий человек, получите возможность допрашивать больного ребенка!

— А-а-а!!! — взвыл раненным зверем Громов, и, схватившись за голову, с искажённым от бешенства лицом, выбежал из моей комнаты.

Видимо, допрос откладывается, — довольно подумал я. Софья Андреевна постояла ещё минутку в гордой позе победительницы дракона, потом опустилась на край кровати.

— Ну что, Алешенька, тебе лучше?

Она озабоченно пощупала мой лоб.

— Как же ты нас напугал! Этот грязный, подлый граф! Поделом ему!

Она злорадно оскалилась. Затем продолжила уже более миролюбиво:

— Ты не торопись, отлежись как следует, я сейчас распоряжусь, чтобы тебе принесли обед… Хорошо, что ты идешь на поправку!

Она порывисто обняла меня, всхлипнув, и, пряча повлажневшие глаза, отправилась давать указания по поводу моей кормёжки.

В дверях появился очередной посетитель. Князь Тараканов мялся на пороге, не решаясь войти. Я молча, тяжёлым взглядом, исподлобья смотрел на него, не испытывая ни малейшего желания облегчать его сомнения. Наконец, глубоко вздохнув, он приблизился к моему ложу.

— Алешенька… — тихо произнес он.

— Алексей Александрович! — перебил я, поправляя его. Валентин Михайлович вздрогнул, потом жалко улыбнулся.

— Я понимаю, ты… вы, — поспешно поправился он, — имеете право злиться на меня, я стал косвенным виновником того, что с вами произошло…

— Косвенным?!! — вскинулся я. — Это вы убедили меня, что не нужно обращать внимания на странности в поведении графа! Это вы записали в союзники грязного извращенца, который, как оказалось, совратил не одного юношу под прикрытием вашей политики! — последнее слово я словно выплюнул, скривившись от отвращения.

— Именно вас я считаю виновником того, что я, в беспомощном состоянии, оказался в руках подобного мерзкого типа! Вы бросили меня в том логове, вертепе! И вам долго придется переубеждать меня во мнении, что сделали вы это нарочно, преследуя какие-то свои цели!

Вскипевшая было во мне ярость внезапно утихла, оставив после себя горечь обиды и жуткую усталость.

— Идите, Валентин Михайлович. Я не вижу смысла в дальнейшем продолжении этого разговора. И сейчас я не хочу вас видеть.

Князь открыл рот, намереваясь что-то сказать, потом покачал головой, тяжело повернулся и направился к выходу. Уже почти у самой двери он обернулся и грустно посмотрев на меня, произнес:

— Мне очень жаль, Алешенька, что вы в таком свете видите эту ситуацию. Отдохните, поправьте здоровье, телесное и душевное. И, я надеюсь, мы сможем с вами объясниться…

Я промолчал, отвернувшись к стене, не желая смотреть на того, кого считал другом, а теперь записал в предатели. Валентин Михайлович выждал ещё минуту, но, поняв, что я не готов сменить гнев на милость, вышел, тихо притворив за собой дверь.

Я почувствовал, что мои силы на исходе. Все эти визиты, разговоры истощили меня морально. Прикрыв глаза, я было придремал, но тут раздался осторожный стук в дверь. Вздохнув, я подумал, что надо бы дать указание дежурному лекарю не пускать больше посетителей. Пока же слабым голосом отозвался:

— Войдите…

В комнату, тихо переговариваясь и подталкивая друг друга локтями, проникла троица моих друзей. Петр Тараканов, Нарышкины Иван и Дарья. Пётр держался позади ребят, посматривая на меня виноватым взглядом. Он явно знал, что наши отношения с его отцом обострились до крайности, и не знал, какой реакции сейчас ожидать с моей стороны. А я размышлял, в ответе ли дети за грехи отцов? Ведь я прекрасно понимал, что свел нас именно Валентин Михайлович, но мне казалось, что нас связала искренняя дружба, а не общение из-под палки. Решив, что в ближайшее время обязательно поговорю с Петром на эту тему, чтобы расставить все точки над «и»… Пока же я спокойно улыбнулся, приветствуя всех троих.

— Ну как ты? — взволнованно начал Иван Нарышкин. — Тут каких только слухов не ходит! И что тебя похитили и пытали, и что ты в одиночку расшвырял сотню злодеев, и что вообще ты уже при смерти! Мы не знали, что и думать!

— Как видите, досталось мне порядком, причем самым страшным моим противником оказался российский мороз! Но ничего, я иду уже на поправку, скоро снова повеселимся…

Иван оглянулся на Петра и Дашу, потом, помявшись, сказал:

— Твой брат, Владимир, распространяет слухи о том, что ты оказался… любителем мужчин… — Иван отчаянно покраснел, выбирая слова, — и что твой очередной любовник в порыве ревности и устроил всю эту бойню… Ты не подумай, мы в это не верим, и опровергаем эти слухи! Я намедни вот вызвал на дуэль одного из прихлебателей наследника, но… Тебе нужно быть готовым к тому, что эту тему обсуждают во дворце все, кому не лень.

Я затрясся от приступа злости.

— Это все вранье! Никогда, слышите, никогда не допускайте даже мысли о том, что такое возможно! Дайте мне только окрепнуть, я сам, лично, посмотрю в глаза каждому, кто посмеет повторить эту ложь! И разберусь с любым!

Про себя добавил — даже с так называемым братцем. И титул наследника престола его не спасет!

Даша, оттеснив брата, всхлипывая, бросилась мне на шею. Я осторожно обнял её, поглаживая по мягким, льнущим к рукам волосам.

— Я так переживала, а ты… ты всё не приходил в себя, тут собрался целый консилиум, лекари сомневались… А я верила, что ты выкарабкаешься, потому что ты сильный!

И тут девушка прильнула ко мне в отчаянном поцелуе с привкусом соленых слез.

А во мне от ощущения мягких губ, прижимающихся ко мне, вдруг все перевернулось. Я вновь вспомнил своё пробуждение в особняке графа, его лицо, зависшее надо мной, мерзкий вкус его губ… Я бессвязно заорал, отталкивая Дарью, с отвращением вытирая рот… Девушка в ужасе смотрела на меня, её била крупная дрожь, а я, бессильно сжав кулаки, кричал:

— Уходите! Убирайтесь все! Никого не хочу видеть!

Уже давно стихли в коридоре шаги перепуганной троицы, убегающей от меня, а я все лежал, стиснув зубы, и с ужасом думал — неужели этот кошмар будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь?!