Ненавижу тебя, но люблю! или Сказания Тар-Данарии

Глава 5

Ена

Я устало прислонилась лбом к коре дерева. Мировое древо в Навьем называли Лукоморским Дубом. Он высился в самом центре волшебного леса старым, необъятным, с размашистой кроной великаном, что, впрочем, не мешало ему дурачиться на пару с ветром гоняя по небу стаи патлатых туч и одновременно скрипеть от натуги.

Дыши, Ена.

Десять, девять, восемь… переход в мир на грани света и тьмы, который и сам является границей между магическим, древним и молодым, техногенным миром, слишком сложен. На меня накатила опустошающая усталость, и собственные действия уже не казались такими разумными, как раньше. Раздражение на Ника, за то, что вдруг решил признаться в любви и всё усложнить, и на себя за трусость, ворочалось внутри, неприятно сдавливая нутро. Хотя, что уже размышлять, дело сделано, я здесь, теперь только идти вперёд, пока не найду желаемое. Я должна добыть лекарство и как можно скорее вернуться к работе: Тар-данария без одного из Хранителей долго быть не может.

Должна… какое ёмкое и многогранное определение! Сколько этих “должна” у меня есть? Перед глазами стоит бесконечный список: должна наблюдать за корневыми мирами, должна возвращать нарушителей, должна быть мудрой и рассудить спорщиков, наказать преступников, должна быть независимой, безэмоциональной…

А себе, Ена? Что ты должна себе?

Глупые мысли. Неуместные. Мотнув головой, оттолкнулась от ствола. Не стоит задерживаться, Горынев Святослав уже должен был почувствовать появление чужака и, если не доберусь к их старой усадьбе как можно скорее, разговор может пойти не так, как мне выгодно, да и попадаться на глаза здешним жителям опасно. Двуликие тут есть, но все они притворщики, умело прячутся за человеческой личиной, чтобы не нарушать баланс сил. Змей Горыныч и его семейство не исключение. Поэтому моё появление, увидь меня кто из “человечек”, может пошатнуть баланс.

Повезло ещё, что в этом мире ночь, так я буду менее приметной. В то же время даже для меня, привычной к корневым мирам, тени деревьев навьего леса кажутся хищными костлявыми руками, с длинными изломанными пальцами, готовыми схватить в свои смертельные объятия. Жутковато. Пока спешила к дому, под хвостом шуршали отсыревшие листья, а мелкие веточки хрупким треском ломались, стоило только по ним проползти.

Прячась в тенях сумерек, следуя давно известному маршруту, я все прокручивала мрачные мысли, что теснились в голове, заставляя раз за разом переживать нашу размолвку, искать новые аргументы, по-другому строить диалог, до бесконечности спорить с воображаемым Ником. Я настолько ушла в себя, что дом Горыневых появился в чаще магического, живого леса внезапно, словно бы тот решил, что скрывать да плутать тропинки не стоит. Тучи рассеялись в одно мгновение, и в полном свете луны старая усадьба блеснула белыми, потёртыми стенами как серебряная монета.

Шурша листьями, взобралась к двери. На три негромких стука услышала ответное шебуршение, будто не я пришла в гости, а скребутся ко мне: настойчиво, назойливо даже, как вон та узловатая ветка, царапающая окно справа или скрюченный ведьмовской палец, пытающийся подцепить ручку с той стороны двери.

Терпеливо дождалась, пока откроют. Звуки за дверью звучали всё громче и отчётливее. Поскребывание сменилось въедливым шелестом, словно огромное существо расправило крылья, приноравливаясь ими взмахнуть. По дверной ручке клацнули когти, послышался звук возни и недовольный мужской голос. Красивый, как я люблю. С лёгкой хрипотцой, низкий и рокочущий, будто спросонья, но я-то знаю, что хозяин меня точно ждёт. Чутьё змеиное да соглядатаи, расставленные по всему лесу, доложили уж.

Светослав Горынев рывком открыл дверь, лишь кивнув, растворил её шире, пропуская в дом.

— Что с лицом, Слава, неужели ты так мне не рад? — притворно возмутилась.

— Я, может, спал уже. Идём, — Змей Горыныч указал рукой на дверь кабинета, в котором мне, лет пятьдесят назад, довелось пообщаться с его дедом. — Чем обязан такой чести? Или, наоборот, несчастью, уж не знаю, как твой визит и расценивать, прости.

— О, суров как и предок да и с места в карьер любитель прыгать. Что ж, — проскользила по теплой, согретой камином комнате. С любопытством оглядела стены, сплошь заставленные книжными полками. — У тебя есть то, что принадлежит мне. Давным-давно я отдала твоему деду на почин и хранение артефакт, компас желаний. Хочу его вернуть. Сейчас.

— Забирай, раз время пришло. — Светослав подошёл к стене, совершенно не таясь, открыл сейф, достав вещицу, небрежно бросил через весь кабинет, прямиком мне в руки.

— Эй! Аккуратнее! Ты что не понимаешь, насколько он ценен! — я сжала в ладони драгоценность, зелёный камень холодил кожу.

— Больше чем уже сломан не попорчу.

— Как? — мои брови взметнулись вверх. — Не починил?

— Насколько знаю — нет. Всю жизнь пытался, но так и не удалось. Барахлит, зараза. Кстати, как дед скончался, я сам не пробовал. Знаешь ведь о фамильном нашем проклятии. Три мои головы, порой желают прямо противоположные вещи, поэтому доверять барахлящей вещице и настроению не самого дружелюбного из нас, — он стучит пальцем по своему виску, — затея так себе.

— Я так надеялась…

— Чего же ты настолько желаешь, Ена, что готова прийти в нашу глухомань за давно забытой фигулькой?

Тяжело вздохнула. Стоит ли говорить? Хотя-я, всё равно забудет, как только другая голова возьмёт верх над сознанием. Почти каждый в Навьем царстве носит своё проклятье и, какая ирония, может исцелиться только любовью, в которую здесь мало верят.

— Лекарство от любви.

— Вот как… — Горыныч ухмыляется, — неужто влюбилась? Несладкая, видать, любовь.

— Горькая…

— …Так и думал, — вмиг становится задумчивым. — Да, всё так.

— Ужель и ты? — вопрос срывается, прежде чем я решаю подумать, стоит ли его задавать ему. Ведь все помнят, как Горыныч своё проклятие заработал.

— Я? — заливисто расхохотался он. — Ну нет, хватит, плавали. — Вмиг посуровел. Лицо потеряло мягкость, глаза с прищуром принялись осматривать меня. — Ехидна? — прозвучало удивлённо.

— Тьма! — выругалась в голос. — Ну почему именно ты?

Самая нелюбимая голова из трёх.

— Что-то сказала ты, змея, второму, раз решил позорно улизнуть. Грех не воспользоваться возможностью и выползти наружу. Так что ты здесь забыла?

— Уже ничего, — также хищно оскалались в ответ.

— Ну, раз так… Проводить или сама выход найдёшь?

— Будь любезен, — мой голос потерял всякую мягкость. — Не забывай, с кем говоришь, змей!

Он отвесил шуточный поклон, склонил голову.

— А я не твой пёс. Цепи мои у Кощея, и хоть ты тресни, без его воли не уйти в огненные чертоги.

— Каков нахал, посмотрите! — делать мне здесь больше нечего, мы прошли к выходу и я, уже схватившись за дверь, всё же решилась спросить у другой головы, — скажи мне, не слышал ли ты что-нибудь о лекарстве от любви?

— Зачем тебе лекарство от того, чего не существует, Ена?

— Ясно всё с тобой, Горынев, — покачала головой, — хотела бы я посмотреть на ту, кто все три твои головы полюбит, а ты их потеряешь от любви.

— Не бывать такому, — нахально заявил он.

— А ты не зарекайся, Горыныч, не любят Боги зароков…