Аэродромная трава,
привыкнув к шуму-грому,
не пробует качать права
у аэродрома.
Гляжу, как ветер от крыла
траву эту колышет.
Она то встала, то легла,
замрет и снова дышит.
Когда же вечер настает,
как наступил он ныне,
сменяется дневной полет
полетами ночными.
Но все же шелесты слышней,
и что-то вроде грома
прокатывается вдруг по ней,
траве аэродрома.
Уже не зелена — черна.
Уже не молча — громко
во все концы она слышна,
растущая вдоль кромки
бетонной взлетной полосы.
И, распрямляя плечи,
встают ромашки и овсы
и произносят речи.