Неукротимые удовольствия

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Сжав руки на ручке тележки, Мила стиснула зубы.

— Я больше никогда не пойду с тобой за продуктами.

Губы Доминика дрогнули.

— Ты говорила это на прошлой неделе. И за неделю до этого.

— Что ж, на этот раз я серьёзно.

— И это ты говорила.

Она прошипела.

— Ты хочешь, чтобы я дала тебе пощёчину? Хочешь?

— Я уже говорил тебе, детка, ты можешь шлёпать меня, пока я тебя трахаю. Мне нравится грубо и грязно.

Отвернувшись, она покачала головой.

— Ты больше никогда не пойдёшь со мной. — Она глубоко вдохнула успокаивающие ароматы свежеиспечённого хлеба и горячих пончиков, которые она положила в свою тележку.

Боже, этот парень был невозможен. Он настаивал на том, чтобы говорить неловкие вещи, когда люди были рядом, например:

— Я просто не люблю вагинальный фистинг или я уже трижды говорил тебе, я не позволю тебе лизать мою задницу.

Он также складывал странное дерьмо в тележку, когда она поворачивалась к нему спиной. Смазка. Противодиарейные препараты. Крем от вагинального зуда. Средство от вшей. «Моя девушка лесбиянка? Книга по самопомощи». Подарок-кляп. Анальный набор для начинающих. Хуже того, он прятал чёртовы штуки так, что она часто не видела их, пока не подходила к кассе.

Поскольку члены прайда работали в магазине, который находился на той же улице, что и парикмахерская, они поняли, что Доминик просто баловался. Но покупатели в очереди за ней часто этого не понимали, так что она была предметом всеобщих грёбаных шуток.

Бросив сборник «Анальный секс для начинающих на полку», она указала на его промежность и сказала:

— Этот монстр не приблизится к моей заднице. Он разорвёт меня.

— Я буду нежным.

— И все же это было бы больно.

— Сейчас ты ведёшь себя неразумно.

Она моргнула.

— Неразумно?

— Ты делаешь пирсинг, татуировки, выщипываешь брови и натираешь воском не только ноги и подмышки, но и сердцевину… но твой аргумент против того, чтобы позволить мне взять тебя за задницу, состоит в том, что «это было бы больно»?

Она поджала губы.

— Да, примерно так. — Высокомерно фыркнув, она ускорила шаг и свернула в другой проход.

Подойдя к ней сзади, он положил подбородок ей на плечо и обвил руками её талию.

— Хорошо, я буду вести себя прилично.

Да, она слышала это раньше.

— Нет, не будешь. И ты можешь перестать целовать мою шею. Это не смягчит меня, — солгала она.

— Это уже произошло.

Доминик исследовал её восхитительное тело достаточно раз, чтобы знать каждое маленькое слабое место, которым она обладала, и у него не было проблем с их использованием. Каждый раз, когда он проводил языком по ложбинке у неё за ухом, она таяла, превращаясь в лужицу. Он утыкался в неё носом с тихим стоном.

— Хотел бы я сохранить твой запах. Я бы распылял его на свою кожу, одежду, подушку. Практически везде.

Она насмешливо фыркнула.

— Так я тебе и поверила.

— Я серьёзно. — Он щёлкнул языком по мочке её уха. — Мой волк хочет поваляться в нем.

Она хихикнула.

— Твой волк ещё больший собственник, чем ты.

— До тебя он никогда не был собственником. Я тоже.

— Доминик провёл кончиком пальца по укусу на её шее. Он часто ловил себя на том, что делает это. Вид этого давал ему странное… утешение. Каждый раз, когда метка начинала заживать и исчезать, он кусал её снова. Это было одно из его любимых занятий.

— Ты все ещё не против завтра поужинать с моей стаей? — спросил он.

С тех пор как он впервые привёл её на свою территорию две недели назад, члены стаи преследовали его, требуя привести её в гости ещё раз.

— Конечно. Хотя моя кошка захочет ещё раз побегать по вашей земле. Чёрт, я прошла мимо бубликов.

— Я принесу их. — Отпустив её, он взял пачку с полки и положил в корзину.

— Мы все ещё заказываем пиццу сегодня вечером?

— Конечно. Кто не любит пиццу? Это моё второе любимое блюдо, которое я ем в постели.

Мила чуть не подавилась собственной слюной.

— Ты такой мудак. — Тем более, что он сказал это достаточно громко, чтобы проходящие мимо люди могли его услышать.

Он усмехнулся.

— Я приношу жизнь в покупки продуктов. Признай это.

— Жизнь? Я думаю, это один из способов выразить это.

Мимо неё прошёл мужчина, и Мила почти вздрогнула от короткого острого укола в руку. Ощущение исчезло так быстро, что она засомневалась, чувствовала ли оно вообще. Возможно, это было статическое электричество или что-то в этом роде, размышляла она, глядя, как он уходит. Он выглядел совершенно безобидно, небрежно прогуливаясь по проходу с наполовину полной корзинкой. Тем не менее, её шерсть встала дыбом.

— Ты в порядке, детка? — спросил Доминик.

Она моргнула, глядя на него.

— Да, хорошо. — Но слова звучали… неправильно. Голос просто не был похож на её. Она попробовала снова. — Хорошо.

На этот раз получилось невнятно. Её зрение поплыло, искажая очёртания Доминика, пока она не стала похожа на отражение в зеркале в весёлом домике. Лампы дневного света казались слишком яркими, и мир вращался вокруг неё. Её кошка сильно дёрнулась, пытаясь вынырнуть. Не смогла.

Мила протянула руку. Слабо сжала в кулаке рубашку Доминика.

— Белый мужчина. Синяя футболка. Черные джинсы. Дреды. Достань его. — И наступила темнота.

Доминик поймал Милу, когда у неё подкосились ноги.

— Чёрт. — Паника охватила его, он слегка встряхнул её, хотя и нежно держал. — Мила? Мила!

Услышав скрип резины по плитке, он обернулся и увидел мужчину, похожего по описанию на Милу, бегущего по проходу, как будто его задница горела. Доминик достал телефон и позвонил Тейту, который быстро ответил.

— Да?

— Какой-то ублюдок только что накачал Милу наркотиками. — Доминик уже почувствовал исходящий от неё запах. Он выпалил краткое описание мужчины. — Он выйдет из продуктового магазина с минуты на минуту. Убери ублюдка, Тейт. Чёрт, у неё губы синие.

— Отведи Милу в отдел деликатесов — там работает один из наших целителей.

Сунув телефон в карман, Доминик подхватил Милу на руки и побежал. Её сердцебиение замедлилось, сбиваясь, а его собственное колотилось от страха. Его волк ходил взад и вперёд, встревоженный и разъярённый.

У знакомой седеющей женщины, Хелена, вспомнил он, расширились глаза и она выбежала из-за прилавка гастронома.

— Что случилось? — Она сморщила нос. — Под действием наркотиков. — Она положила руку на голову Милы, и он почти почувствовал прилив силы в воздухе.

Волосы на его руках и затылке встали дыбом, но его внимание было приковано к женщине в его объятиях. Вскоре её сердцебиение стабилизировалось, губы утратили синеватый оттенок, а цвет вернулся к лицу. Но это не прогнало его страх. Не принесло ему даже намёка на облегчение.

Веки Милы распахнулись, и её большие голубые глаза уставились на него и целительницу. Осознание промелькнуло на её лице, и она схватила Доминика за руку.

— Ты поймал его?

— Тейт доберётся до него.

Доминик хотел, чтобы этого ему было достаточно, но его мышцы дрожали от необходимости выследить ублюдка, который сам накачал её наркотиками. Его волк подталкивал Доминика выследить его и заставить заплатить.

— Она со мной, Доминик, — сказала ему Хелена. — Она в порядке, просто немного не в себе. Ты иди, помоги Тейту и остальным поймать того, кто это с ней сделал. Конечно, он, вероятно, уже у них, но я уверена, ты будешь удовлетворён, только когда увидишь это сам.

Мила кивнула, выпрямляясь.

— Я в порядке. Головокружение и дрожь, но в порядке. Иди.

Доминик быстро поцеловал её в губы, а затем бросил на целительницу свирепый взгляд.

— Я доверяю её тебе.

— И я доверяю тебе отомстить за неё, — сказала Хелена.

По очередному настоянию Милы он оставил её с Хеленой и выбежал из магазина. Он ожидал найти самца, прижатого к земле членом прайда Олимп, в то время как другие кошки собрались вокруг него. Доминик никогда не подозревал, что найдёт ублюдка, стоящего посреди дороги, прижимающего длинный коготь к горлу плачущего малыша, которого он, по-видимому, подобрал на улице.

Рыдающая женщина то пыталась успокоить ребёнка, то умоляла мужчину отпустить её маленькую девочку. Винни, Тейт, Люк и стражи Олимпа образовали вокруг него свободный круг.

Нападавший на Милу что-то прокричал Винни, чего Доминик не смог разобрать. Винни медленно покачал головой. Выругавшись, мужчина огляделся по сторонам. Доминик мог представить, о чем он думал. Мимо кошек не пройти. Ни направо, ни налево. Что означало, что единственное место, куда ему нужно было пойти, это… наверх.

Как только эта мысль пришла в голову Доминику, голова мужчины откинулась назад, и его безумный взгляд устремился на крышу ближайшего магазина. Кот манул, стоявший перед магазином, прищурился, как будто догадываясь, что собирается сделать самец, но малыша швырнуло в него с такой силой, что кот отшатнулся, поймав ребёнка.

Нападавший на Милу запрыгнул в ближайшую машину, бросился на здание и начал взбираться по водосточной трубе. Доминик перебежал улицу и нырнул в переулок рядом с магазином. Железные ступеньки пожарной лестницы лязгнули, когда он взбежал по ним, перепрыгивая через две за раз.

Когда Доминик добрался до верха трёхэтажного здания, нападавший на Милу затормозил на плоской бетонной крыше. Он мог бы повернуться и убежать в другую сторону, но несколько манулов последовали за ним по водосточной трубе. Все больше их взбирались по пожарной лестнице, которой воспользовался Доминик, что означало, что ублюдок был в ловушке. И он это знал.

Лёгкий ветерок овевал Доминика, принося с собой запахи пота, паники, нагретого солнцем бетона и гепарда. Жаждущий крови ублюдка, его волк зарычал, готовясь к прыжку.

Гепард огляделся. Спрятаться было негде. Использовать в качестве оружия нечего. И он снова был окружён. Когда взгляд гепарда скользнул к задней части здания, Доминик понял, что тот подумывает о прыжке. К чёрту это.

С раскалённой яростью и адреналином, бурлящим в его венах, Доминик бросился на ублюдка. Они столкнулись в шквале жестоких ударов. Он бил кулаками. Пинал. Уворачивался. Извивался.

Рычание гнева и стоны боли раздались в воздухе, присоединившись к крикам поддержки, исходившим от зрителей, которые подстрекали Доминика.

Боль пронзила его, когда гепард нанёс ему быстрый, сильный удар по почкам, от которого он чуть не согнулся пополам. У парня был кулак, похожий на грёбаный гранит. Доминик изогнулся, чтобы заблокировать следующий удар плечом, а затем нанёс ублюдку сильный апперкот. Голова гепарда откинулась назад, когда он дважды моргнул.

Затем они снова столкнулись.

Гепард не проявил милосердия. Он ударил Доминика своим мясистым кулаком в висок, нанёс ему сильный удар в солнечное сплетение, пнул его в бедро с такой силой, что чуть не сломал бедренную кость Доминику.

Адреналин заглушал боль, Доминик сражался так же безжалостно, врезав кулаком в челюсть гепарда, полоснув когтями и врезав тыльной стороной ладони по носу ублюдка, мрачно улыбаясь полученной трещине.

Рука гепарда сомкнулась на запястье Доминика, когда волк снова замахнулся на него. Доминик не пытался освободиться. Он слегка изогнулся, ударив рукой по горлу ублюдка. Гепард издал болезненный стон, а затем отшатнулся назад.

Даже когда их дыхание стало быстрым и неглубоким, оно не замедлилось и не дало никаких открытий. Битва была быстрой и хаотичной. Гепард буквально боролся за свою жизнь; он должен был знать, что даже если он победит Доминика, кошки манулы немедленно набросятся, если он быстро не уйдёт.

Его глаза заблестели от боли и гнева, гепард размахнулся бёдрами и ударил ногой, нанеся сильный удар по и без того распухшему колену Доминика. Сукин сын. Кипя от злости, Доминик изо всех сил ударил ублюдка кулаком в ключицу. Раздался тошнотворный щелчок, и рука гепарда обвисла.

Воспользовавшись преимуществом, Доминик сделал выпад, врезавшись своим телом в другого мужчину, который сильно ударился о бетон. Используя колени, Доминик прижал руки гепарда к земле, в то время как тот бил его кулаками по лицу снова, и снова, и снова.

Кости затрещали. Хлынула кровь. Воздух наполнился запахом ярости и боли.

Гепард предпринял какой-то необычный ход, пытаясь сбить Доминика с толку. Это не сработало. Большой кот был слишком слаб. Доминик просто продолжал наносить ему один безжалостный удар за другим. Костяшки его пальцев горели от того, что он порезал кожу о клыки гепарда, но Доминик не останавливался. Не сдавался этому ублюдку, который чуть не забрал у него Милу. В ушах у него стучало так громко, что это почти заглушало бульканье крови и звук соприкасающейся плоти.

— Доминик. — Голос был мужской. Ровный. Казался далёким. — Доминик, он не встаёт, чувак. Он отключился. Ты слышишь меня? Он без сознания. Ты нужен Миле.

«Мила».

Его грудь вздымалась, мышцы дрожали, тело болело во многих местах, которые невозможно сосчитать, Доминик вырвался из тумана ярости и действительно посмотрел на мужчину под ним. Лицо гепарда было… ну, это было грёбаное месиво. Окровавленное. Опухшее. Почти фиолетовое. У него был сломан нос, глаза опухли, а скула выглядела раздробленной. Тейт был прав. Засранец был без сознания.

Встав, Доминик перешагнул через гепарда и обвёл взглядом кошек манулов. Все они смотрели на него, как на бешеное животное, и он действительно не мог их винить.

Винни сделал медленный, не угрожающий шаг к нему.

— Он у нас, сынок. Иди к Миле.

Разминая ноющие кулаки, Доминик коротко кивнул.

— Если у него есть что сказать полезного, я хочу об этом услышать.

— Ты узнаешь, — сказал ему Винни. — Позволь Сэму исцелить тебя, прежде чем ты уйдёшь.

Мужчина сделал осторожный шаг к нему и потянулся к руке Доминика, но не прикоснулся к нему. Он дождался кивка Доминика, прежде чем положить ладонь на его предплечье. Волна силы захлестнула его. В отличие от энергии Тарин, это было не столько успокаивающе, сколько встряхивающе.

Кивнув целителю в знак благодарности, Доминик расправил плечи. Боль и жжение исчезли, осталась только вялость, вызванная выбросом адреналина.

Удовлетворённый, Доминик вернулся к пожарной лестнице и спустился по ней. На дороге была припаркована полицейская машина, и двое полицейских в форме разговаривали с женщиной, чей малыш ненадолго использовался в качестве заложника. Некоторые люди фотографировали её, в то время как другие пытались хорошенько рассмотреть, что происходит на крыше. Оттуда им ни хрена не было видно, и это было хорошо.

Переходя улицу, он увидел Милу, стоявшую у продуктового магазина в окружении небольшой группы товарищей по стае, включая её родителей, Ингрид и грёбаного Джоэла. Она протиснулась сквозь них и подошла к Доминику. Обхватив её одной рукой, он погладил её по затылку и запечатлел поцелуй на волосах. Он вдохнул её, позволил её запаху и ощущениям проникнуть в него и успокоить своего волка.

Она отстранилась, как будто боялась причинить ему боль, но он крепко держал её.

— Чёрт, GQ, у тебя кровь на…

— Я в порядке. Сэм исцелил меня. Я был просто немного потрёпана. Бывало и похуже.

— Ты достал мудака? — Тихо спросил Джеймс. — Мы не могли видеть, что происходит отсюда.

— Винни и другие схватили его, — ответил Доминик. — Он без сознания, но не мёртв.

— Скоро он будет таким, — поклялась Валентина, гладя дочь по волосам.

Доминик бросил быстрый взгляд на полицию.

— Нужно ли мне будет давать показания?

— Нет, — сказал Джеймс. — Эти конкретные копы — часть нашего прайда. Они придумают отличную историю. Вероятно, о том, что мудака выгнали из магазина за кражу, и что кучка людей пыталась поймать его, но потерпела неудачу. Он был просто слишком быстрым, и поэтому он, вероятно, был перевёртышем.

— Он был гепардом. Должно быть, удобно, что некоторые из твоих товарищей по прайду служат в полиции, — размышлял Доминик.

— Да, в такие времена, как это, — сказала Ингрид. — Как ещё, по-твоему, нашему виду удавалось оставаться незамеченным? У нас есть люди во многих местах.

— Отведи Милу домой, Доминик, — сказала ему Валентина. — Я куплю ей продукты и отнесу их ей.

Стремясь выбраться оттуда, Доминик поднял Милу на руки, подхватив под спину и ноги.

Она нахмурилась.

— Я могу ходить.

— Плевать. — Он направился к многоквартирному дому, но тут Джоэл встал у него на пути. Его волк оскалил зубы. — Не сейчас, — процедил Доминик сквозь зубы. Он даже не хотел знать, чего хочет мужчина, а Доминику нужно было, чтобы он ушёл.

Челюсть Джоэла сжалась.

— Но я думаю, что Мила должна…

— Не сейчас. — Доминик пожал плечами и понёс её в здание. Он не опустил её, пока они не оказались в ванной её квартиры, где разделись.

Стоя под горячими струями, они намылили друг друга. Её прикосновения были нежными и успокаивающими, когда она смывала кровь с его кожи, но вскоре он стал чёртовски твёрдым, как камень. Адреналин все ещё был в его крови, а страх за её безопасность не утихал, и вскоре он прижал её к кафельной стене, входя и выходя из неё.

Не успели они высохнуть, как появились её родители. Валентина хлопотала над ними и раскладывала продукты, пока Джеймс отвечал на звонки встревоженных членов прайда, уверяя их, что с Милой все в порядке и ей просто нужно немного отдохнуть и уединиться. Уговорив Милу отменить её предстоящее выступление в клубе тем вечером, Доминик позвонил Трею, вкратце рассказал ему о том, что произошло, и пообещал держать его в курсе.

Винни, Тейт и Люк позже ненадолго появились, проверили, как там Мила, и сообщили, что гепард теперь практически мёртв и знал о награде не больше, чем шакалиха или змей. На самом деле, неудивительно.

Валентина приготовила Доминику и Миле ужин, а затем, желая дать им побыть наедине, пошла домой с Джеймсом. И теперь, когда они ели за маленьким обеденным столом Милы, Доминик не мог не прокручивать в голове предыдущий инцидент снова и снова. Он продолжал вспоминать парализующий страх, который испытал, когда Мила стала мёртвым грузом в его руках, продолжал вспоминать, как посинели её губы и как замедлилось сердцебиение.

Он не испытывал такого страха… ну, никогда. Это был страх потерять что-то важное для тебя. То, без чего ты знал, что не будешь счастлив.

И это чёртовски напугало его.

Он знал, что она ему небезразлична, знал, что она важна для него. Но он не осознавал, что она стала нужна ему. Не думал, что она так глубоко проникла в него. О, он полагал, что однажды она сможет проложить себе путь туда, но не так чёртовски скоро.

Доминик избегал слишком много думать о том, что может ждать их впереди, но он верил, что все будет развиваться в его темпе. Он решил, что если она преодолеет его защиту, он будет контролировать, когда это произойдёт. Он думал, что она доберётся туда, только если он сознательно откроет дверь достаточно широко.

Он был неправ.

Она каким-то образом оставила неизгладимый след. Не совсем внутри его защитных стен, но она пробилась сквозь трещину, которую сама в них проделала. И теперь он чувствовал… угрозу. Что было глупо. Но ни одна душа никогда не делала этого. Ни одна. Он не был уверен, что ему это нравилось. Каждый инстинкт самозащиты, который у него был, говорил ему уйти.

Возможно, одна ночь порознь не повредит. Они постоянно были на расстояние друг от друга, и это не всегда было полезно, не так ли? Вероятно, им обоим пошло бы на пользу, если бы он…

— Ты тихий.

Бесстрастное замечание ворвалось в его мысли, вернув его к настоящему. Она смотрела на него, её взгляд был слишком проницательным, слишком знающим.

Чувствуя себя неловко и беззащитно, Доминик взял свой стакан.

— Нехорошо разговаривать, когда у меня во рту полно еды.

— Ты хочешь уйти, не так ли? — Обвинение было мягким. Без обиды или осуждения.

Чёрт. Он отхлебнул вина, которое налила Валентина.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— На самом деле это был не вопрос. Твои мышцы напряжены. Как будто кто-то собрался для прыжка… или для того, чтобы вскочить и убежать.

Он приподнял бровь в ответ на насмешку.

— У меня нет причин напрягаться, учитывая, какой у нас был день?

Она наклонилась вперёд, её глаза сузились.

— Я знаю тебя. И я знаю, что прямо сейчас ты больше всего хочешь убраться отсюда к чёртовой матери. Скажи мне, что я не права.

Вздохнув, он ущипнул себя за переносицу.

— Детка, просто в моей голове крутится много глупого дерьма. И нет, я не хочу об этом говорить. Мне это не нужно.

Мила поражалась, как кто-то может находиться всего в нескольких футах от неё и при этом казаться таким чёртовски недосягаемым. Честно говоря, с таким же успехом она могла разговаривать с ним через зеркальное стекло. Он не просто отдалился, он отдалился от неё. Становился все более далёким. И его «Я не хочу говорить об этом» было сказано с такой категоричностью, что она поняла, что заставить его поделиться не удастся. Нет, он опустил все ставни. И она почувствовала себя… одинокой.

— Я полагаю, ты думаешь, что тебе следует пойти домой, чтобы все это переварить, — сказала она с насмешливой ноткой в голосе. О, он бы оправдывался перед самим собой, почему он хотел уйти и говорил себе, что это было бы хорошо для них. — Ты думаешь, что тебе стоит провести ночь в своей собственной постели для разнообразия, верно? — Она поджала губы. — Может быть, это правда.

— Если ты хочешь, чтобы я ушёл, просто скажи.

— Если хочешь идти, то иди.

— Господи, что у тебя в заднице?

Её смешок был лишён юмора.

— О, я не собираюсь облегчать тебе задачу, Доминик. Я не собираюсь поддаваться на провокацию и вышвыривать тебя отсюда. Если ты хочешь уйти, тебе придётся сделать выбор самому. Но если ты все-таки уйдёшь, не возвращайся.

Доминик нахмурился.

— Ты хочешь сказать, что я никогда не смогу покинуть эту квартиру, если не собираюсь прекратить отношения?

— Ты собираешься теперь прикидываться дурачком? Правда? Это та канава, в которой ты хочешь умереть?

— Ты только что сказала, что если я уйду, то не смогу вернуться.

Её кошка зарычала от его насмешливого тона. Да, Миле это тоже не очень понравилось, но она также знала, что неуважение было ненастоящим. Он просто хотел её спровоцировать.

— Скажи мне, Доминик, почему я должна тратить своё время на кого-то, кто может бросить меня после того дерьма, что произошло сегодня? — Чёрт возьми, она чуть не умерла от того наркотика, которым её накачал гепард. — Я не знаю, что привело тебя в режим самозащиты, но ты там. Я вижу это. От тебя исходят флюиды «Не прикасайся ко мне», и ты сбил меня с толку прежде, чем я успела попросить тебя поделиться тем, что тебя беспокоит.

Он усмехнулся.

— Что, чёрт возьми, такое режим самозащиты? Ты делаешь из этого нечто большее, чем есть на самом деле. Как я уже сказал, у меня просто в голове крутится всякая чушь. Вот и все.

— Так у тебя не чешутся руки выйти за дверь и отправиться домой? Идея остаться здесь со мной до конца вечера и на всю ночь тебя не беспокоит?

Доминик стиснул зубы.

— С чего бы это?

Мила покачала головой.

— Никогда не считала тебя трусом, GQ.

— Говорит человек, который хотел создать пару по договорённости, чтобы ей не пришлось подвергать свои эмоции риску, — съязвил он.

— Я не вышвыриваю тебя отсюда, Доминик, независимо от того, насколько бы ты не переходил на личности. Хочешь уйти, уходи.

— Да, ты продолжаешь это говорить. Я начинаю думать, что ты хочешь, чтобы я ушёл.

Мила медленно встала.

— Ты прав, я не хочу, чтобы ты был здесь.

Желудок Доминика сжался, когда боль пронзила его. Он сжал руки в кулаки, игнорируя панику, которая теперь охватывала его. Он терял её с каждым произнесённым словом. И все же, казалось, он не мог заткнуться нахуй.

— Я не хочу, чтобы ты был здесь… потому что я знаю, что ты не хочешь быть здесь.

Со спокойствием, которого она не чувствовала, Мила убрала со стола. Она ожидала, что он встанет из-за стола и вылетит вон, но он этого не сделал. Хотя он бы так и сделал. В любую секунду он мог уйти.

На кухне она сполоснула посуду и сложила её в посудомоечную машину, используя рутину, чтобы отвлечься от беспокойства, бурлящего в животе. Когда она вошла в гостиную, то обнаружила его устроившимся на диване и смотрящим телевизор. Но он не был по-настоящему спокоен. Он все ещё был напряжён, как гребани лук. Все ещё рвётся уйти, хочет он признавать это или нет. И она не собиралась сидеть и ждать, пока он это сделает.

Оставив его наедине с размышлениями, Мила постирала и прибралась в квартире. К тому времени, как она закончила, он все ещё смотрел телевизор. Все ещё напряжённый, как струна пианино. И демонстративно игнорировал её. Что угодно. Её кошка попыталась ударить его, но её когти, на удивление, были втянуты в ножны. Кошка беспокоилась о нем почти так же сильно, как и злилась на него.

Мила переоделась в майку и шорты в тон, устроилась в постели со своим ноутбуком и выбрала фильм для просмотра. Эмоционально опустошённая после дерьмового дня, который у неё был, она в какой-то момент заснула только для того, чтобы резко проснуться, когда ноутбук начал сползать с её коленей. Чёртыхнувшись, она выключила его и положила его на тумбочку.

Она слышала телевизор в гостиной и чувствовала, что Доминик все ещё в квартире. Это, конечно, удивило её, но она не надеялась, что он останется. Нет, в тот момент он был за миллион миль отсюда. Только он мог сократить это расстояние, но, похоже, не был готов это сделать. Тем не менее, она не выгоняла его, хотя чувство гордости подсказывало ей, что она должна оторвать полоску от его шкуры. Нет. Ему придётся совершить эту прогулку самому.

Повернувшись на бок, она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Она как раз засыпала, когда в спальне скрипнули половицы. Она поняла, что телевизор был выключен. Вместо того, чтобы воспользоваться ванной и раздеться, как он обычно делал перед сном, он опустился на матрас позади неё. Он пришёл попрощаться, подумала она. Признать, что он не был готов к тому, что возникло между ними.

Сглотнув комок эмоций, застрявший у неё в горле, Мила ничего не сказала. Просто ждала, когда он скажет какую-нибудь чушь и уйдёт.

Слегка поправив подушку, Доминик вздохнул.

— Знаешь, я был ребёнком на замену, — сказал он низким голосом. — После того, как мои родители потеряли Тобиаса и стали несчастливы в своём браке, они попросили меня «исправить» это. Свести их снова вместе. Дать им кого-то другого, кого они могли бы любить. Только они не любили меня. Не совсем. Ты думаешь, я ошибаюсь. Что, конечно, они любили меня — они были моими родителями. Но это не всегда так просто. Так должно быть, но это не так.

— Я ужасно похож на Тобиаса, и я думаю, это ранило моих родителей. Им было почти больно смотреть на меня. Но в то же время им нравилось, что у них было живое напоминание о сыне, которого они потеряли. Меня всегда сравнивали с ним, и я никогда не был лучшим. Их разочаровывало, если мне не нравилось то, что нравилось ему, или если я не был хорош в том, в чем был он. Как будто они никогда не могли полностью отделить меня от него в своих мыслях.

Мила зажмурилась, в груди у неё защемило от картины, которую он рисовал. Ей было интересно, знает ли он, что одиночество, которое он тогда испытывал, ясно прозвучало в его тоне. Её кошка прижалась к нему, желая успокоить.

— Мне никогда не разрешали входить в его комнату, — продолжал Доминик. — Они не упаковали его вещи, они оставили все в точности так, как было, когда он умер. Для них это было как святилище. Иногда там спала моя мать. Я слышал, как она плачет, но быстро понял, что идти к ней не имело смысла. Она не нуждалась в утешении. Она цеплялась за чувство вины, носила его как значок.

— Она часто приглашала медиумов к нам домой, и они говорили о том, что Тобиас все ещё был рядом. Сколько я себя помню, она часто говорила мне, что необъяснимые звуки, которые я слышал по дому — какие-то скрипы, глухие удары, царапанье — это дух моего брата, бродящий повсюду.

— Каждый год в его день рождения она пекла для него торт и зажигала свечи, и мы все должны были петь «С днём рождения» тому, кого там даже не было. Я понимаю, что им нужно было сохранить память о нем. Я рад, что они были так полны решимости не забывать его. Я рад, что его так сильно любили, и мне чёртовски жаль, что он умер. Но мне не нравится, что, несмотря на то, что у них был я, они никогда не позволяли себе любить меня. Мне не нравится, что моей целью было свести их вместе, снова сделать их счастливыми. Они никогда не были счастливы. И какое-то время я винил себя за это.

Повернувшись к нему лицом, Мила сказала:

— Люди сами ответственны за своё счастье. И мне кажется, что твоя мать не хотела быть счастливой.

Доминик запустил пальцы в кудри Милы.

— Ты права, она этого не хотела. И, уходя, она приговорила свою пару. Она даже не оставила записки. Не предупредила. Просто собрала свои вещи и ушла. Мой отец не смог выдержать расстояние от неё, и поэтому его волк превратился в изгоя. Насмерть растерзал двух человек, прежде чем его альфа и бета прикончили его. А потом остался только я.

Нет, подумала она, до этого очень долго был только он. Его родители никогда не давали ему почувствовать себя частью семьи. У неё болело сердце при мысли, что он провёл своё детство, подавляя до чёртиков гнев на эмоционально отсутствующих родителей, которые заставили его заменить их идеального ребёнка — у Доминика никогда не было шансов.

Он никогда ни для кого не был особенным. Никогда не принадлежал. Никогда не чувствовал себя в полной безопасности. Он понял, что неразумно ожидать многого от людей.

Неудивительно, что он создавал имидж игрока, чтобы избегать отношений. Многие люди так делали. Притворялись, что у них все это есть, делали вид, что у них нет долгов, делали вид, что их отношения идеальны. Многие обращались к таким вещам, как азартные игры, наркотики или алкоголь, чтобы заглушить свою боль. Но Доминик не пытался заглушить свою боль, он скрывал её. Прятал за маской беззаботности. При этом он изолировал себя.

Но, действительно, кто мог винить его? Будь она на его месте, пусть даже только подсознательно, спросила бы себя, какой смысл обнажать душу, если чувствовала, что её никогда по-настоящему не полюбят такой, какая она есть. Она чувствовала, что лучше сдерживаться, чем любить, доверять и зависеть от кого-то.

— Спасибо, что рассказал мне об этом, — сказала Мила, зная, что это было нелегко. У него была возможность уйти, но он этого не сделал. Он остался. И, что более важно, он поделился.

Он поцеловал её в лоб.

— Я колебался минуту назад.

— Я знаю.

— Не отказывайся от меня. Я не привык… Я никогда ни в ком не нуждался, Мила. Никто никогда не имел для меня такого значения, как ты.

Он положил её руку себе на сердце, добавив:

— Я думал, что буду контролировать, как и когда ты сюда попадёшь, но оказалось, что это не так. Ты проложила свой собственный путь туда, и это осознание сбило меня с ног, но я снова на ногах.

Боже, он сделал невозможным злиться, когда говорил подобные вещи. Теперь, когда он рассказал ей о своём воспитании, она понимала его лучше. Поняла, что его прежняя потребность уйти была вызвана не столько трусостью, сколько чувством уязвимости и неуверенности. И, чёрт возьми, если ей не хотелось плакать по одинокому маленькому мальчику, которым он когда-то был.

Её родители всегда давали ей почувствовать себя любимой, ценной и в безопасности. У него этого никогда не было. И теперь, когда в жизни появилась та, которая хотела заставить его почувствовать все эти вещи, инстинктивно он хотел держать её на расстоянии. Но он подавил этот инстинкт и остался. Открыл дверь. Раскрыл больше себя. Признался, что заботился о ней, даже когда чувствовал себя уязвимым. Это потребовало огромного эмоционального мужества, и оно растопило каждую капельку раздражения, которое она чувствовала. И было бы только справедливо отплатить ему тем же.

— Если это поможет, Доминик, ты не единственный, кто борется. Ты проделал несколько дыр в моих защитных стенах. Пробрался внутрь. Я думаю, что заботиться о ком-то должно быть страшно. Паниковать — это нормально. Так много неопределённости, и меня постоянно мучают вопросы. Сработает ли это в долгосрочной перспективе? Тебе наскучит всего одна женщина в твоей жизни? Ты действительно сможешь взять на себя обязательства, которые, кажется, хочешь дать?

— Тебя действительно все это интересует?

— Да. Заботиться о тебе ужасно. Осознание того, что я на самом деле не имею такой власти над своими эмоциями, как я думала, так же страшно. Но испытывать такие сильные чувства к кому-то, когда они так тесно связаны с твоей жизнью, тоже может быть совершенно особенным делом. Если ты позволишь этому быть. Но если тебе нужно пространство…

— Мне не нужно пространство. — Доминик притянул её к себе и заправил волосы ей за ухо. — Я на минуту испугался, но мне не нужно пространство. Я не смог бы выйти за эту парадную дверь, детка. Чёрт возьми, сомневаюсь, что смог бы её даже открыть. Я именно там, где я хочу быть.

Положив подбородок ему на грудь, Мила погладила его.

— Я верю тебе. Но если ты в какой-то момент почувствуешь, что тебе нужно пространство…

— Этого не будет, это было просто колебание, — пообещал он ей. — Хотел бы я сказать тебе, что никогда больше не буду вести себя так чёртовски глупо, но легко оступиться, когда не видишь, к чему ведёшь. Вот каково это для меня. У меня никогда раньше не было отношений. Я нахожусь на совершенно новой территории и делаю все возможное, чтобы ориентироваться на ней. Я прислушиваюсь к твоим советам, надеясь, что не облажаюсь.

Он тяжело вздохнул.

— Но я причинил тебе боль. Прости меня за это. Прости, что я вёл себя как мудак. Ты последний человек, которому я когда-либо хотел причинить боль. — Он обхватил её лицо руками и коснулся губами её рта. — Думаешь, ты сможешь простить меня?

Она глубоко вздохнула.

— Да.

Доминик сглотнул. Не было никаких «но», никаких раздумий, никакого сдерживания своего гнева ради этого, никаких угроз о том, что произойдёт, если он снова все испортит. Она просто приняла его извинения, поверив, что он не врал. И он чертовски обожал её за это.

— Ты меня поражаешь. — Погладив её по затылку, он слегка сжал его. — Клянусь, детка, это единственное место, где я хочу быть. Я никогда ничего не хотел, никогда не нуждался ни в чем так сильно, как в тебе. Я должен был знать, что ты сделаешь себя настолько важной для меня. Должен был предвидеть это. Ты милая, забавная, стервозная, красивая и такая чёртовски сильная. Лучшее, что есть в моем мире. Никто никогда не будет, никто никогда не сможет быть, тем, кем ты являешься для меня. И у меня нет ни малейшего намерения когда-либо отпускать тебя.

Он завладел её ртом, проникая языком внутрь, изливая себя в него, в неё. Он хотел действовать медленно, чтобы успокоить, утешить и обнадёжить её. Но он быстро обнаружил, что впивается в её рот.

Чувство собственничества захлестнуло его, заставляя брать все больше и больше. Она вцепилась в его рубашку, притягивая его ближе, давая ему то, в чем он нуждался. Он пировал, насиловал и доминировал, проглатывая каждый дымный, возбуждающий стон. Плотский голод опустошал его внутренности и горячил кровь.

Ему нужно было прикоснуться к ней. Почувствовать её. Восстановить связь. Нужно было знать, что она все так же сильно его хочет.

Он потёрся носом о её нос.

— Такая красивая. И вся моя. Не так ли?

— Твоя.

— Тогда дай мне хорошенько взглянуть на то, что принадлежит мне.

Потянув низ её топа, он снял его, обнажив её грудь. Прежде чем он смог поймать ртом один из этих твёрдых сосков, она заскользила вниз по его груди, проводя тугими бутонами по его коже. Устроившись между его бёдер, она взялась за ширинку. Его сердце заколотилось о ребра, и его член практически прыгнул ей в руку.

— Мила.

Обхватив рукой основание его члена, она облизала головку, слизывая жемчужины спермы из щели. Мышцы его бёдер напряглись. Вместо того, чтобы дразнить его член, облизывая и покусывая, она проглотила его.

Сжимая в кулаке её волосы, Доминик застонал, когда жар её рта поглотил его.

— Чёрт, детка. — Крепко держа, она глотала его член, посасывая так сильно, что её щеки ввалились. — Вот и все, обхвати этими губами мой член красиво и крепко. Ты не представляешь, сколько раз я представлял, как сжимаю эти кудри в своих руках, пока ты отсасываешь мне.

Его контроль ослабевал, когда она продолжала сосать, постоянно переключаясь с медленного и ленивого на быстрый и жёсткий темп. Как раз тогда, когда он думал, что она не сможет взять его глубже, она проглатывала ещё немного. Наблюдать, как его член исчезает в её горячем рту, было само по себе раем.

Ощущения захлестнули его с головой — её горло сжалось вокруг него. Её язык щёлкнул по местечку под коронкой. Её свободная рука умело обхватила и перекатила его яйца. Прошло совсем немного времени, прежде чем он почувствовал красноречивое покалывание в основании позвоночника.

— Я близко, детка.

Она замурлыкала вокруг него, и, Господи, вибрация прошлась по его члену. Крепче сжимая её волосы, Доминик двигал бёдрами и трахал её рот.

— Проглоти это.

Его яйца напряглись, когда волна за волной наслаждение захлёстывало его, и он кончил в её рот, рыча её имя.

Тяжело дыша, Доминик покачал головой.

— Чёрт, ты смертельно опасна. — Она села, и он бросил взгляд на её шорты. — Сними их.

Пока она снимала шорты и стринги, он разделся сам. Затем схватил её за талию и потащил на кровать, расположив её влажную сердцевину над своим лицом. Его член дёрнулся, возвращаясь к жизни, когда пьянящий аромат её желания проник в его лёгкие.

— Уже скользкая для меня.

Опёршись коленями по обе стороны от его головы, Мила вцепилась в железные перекладины изголовья кровати, пока тёплые руки, поглаживающие её задницу, удерживали её на месте. Её кошке нравилась вся эта непринуждённая сила, ей нравилось, как он твёрдо и смело обнимал Милу именно так, как он хотел.

Её веки затрепетали, когда он провёл языком по её складочкам и обвёл им клитор, оставляя за собой огненный след. Господи, это было так приятно.

Он издал одно из своих маленьких рычаний.

— Я чёртовски люблю есть тебя.

Мурашки побежали по телу Милы, когда он потягивал, дразнил и пил из неё. Он был безжалостен с этим ртом. Использовал свой язык, зубы и губы, чтобы усилить трение внутри неё, пока ослепляющее желание не коснулось её разгорячённой кожи.

Она могла бы обхватить ладонями свои ноющие груди и пощипать болезненно напряжённые соски, если бы осмелилась отпустить спинку кровати. Это удерживало её на протяжении всей бури ощущений, которой он её подвергал. На самом деле, он не дал ей отсрочки — обхватил губами её клитор, прикусил зубами складочки, лизнул расщелину, погрузил язык в её насквозь влажное лоно. Дрожь начала сотрясать её тело и…

У неё перехватило дыхание, когда он притянул её ближе ко рту, погружая язык глубже. Этот невероятно умный язык умело пронзал, кружил и дразнил. Её бедра задрожали, а стенки затрепетали, когда подступило освобождение.

Чёрт. Она кончила жёстко, её позвоночник выгнулся дугой, голова запрокинулась, бедра задрожали, когда оргазм, такой мощный, что это было почти невыносимо, обрушился на неё. Она прислонилась лбом к железным перекладинам, пытаясь отдышаться.

Не в силах сопротивляться и, не видя причин, почему он должен, Доминик укусил её за внутреннюю поверхность бедра достаточно сильно, чтобы оставить отметину. Его волк издал довольное рычание.

— Это было что-то вроде «Доминик был здесь»? — спросила она, тяжело дыша.

Он ухмыльнулся.

— Нет, это было «это моё тело». — Он опустил её на кровать, расположив над своим членом. — Оседлай меня, Мила.

Его член, снова налившийся и тяжёлый, запульсировал в её руке, когда она схватила его за основание.

— Учитывая, что я лизал тебя, а ты сосала меня, как пылесос, у нас обоих было преимущество. Итак… как ты думаешь, кто кончит первым?

Она выгнула бровь, проведя головкой его члена между своих складочек, дразня их обоих.

— Я слышу вызов?

— Думаю, я смогу продержаться дольше тебя.

— Я серьёзно сомневаюсь в этом.

— Да?

Доминик схватил её за бедро и прижал к своему члену, насаживая её полностью. Он стиснул зубы, когда её адски горячее лоно стиснуло его. Она была чёртовски совершенна. Такая чёртовски его. И так очень, очень зла на него прямо сейчас, подумал он с внутренней улыбкой.

— Я думаю, ты будешь той, кто корчит первой.

Мила уставилась на него.

— Правда? — Она крепко сжала свои внутренние мышцы вокруг него в отместку, улыбаясь, когда он выдавил резкое ругательство. — Сомнительно.

— Думаю, скоро мы увидим, кто прав.

Небрежно положив руки на железные перекладины изголовья кровати, Доминик сказал:

— Трахни себя, детка.

Он наблюдал, как она несколько раз насаживалась на его член, её лицо раскраснелось, груди подпрыгивали. Она была такой чёртовски тугой и горячей, когда она жадно втягивала его обратно снова и снова.

— Люблю видеть, как мой член весь блестит от твоей смазки.

Она встретилась с ним взглядом, пронзив его сексуально-безумным взглядом, от которого у него сжались яйца. Приподняв бедра, чтобы встретить её нисходящие толчки, Доминик обхватил ладонями её груди и сжал их как следует.

— Мой член в тебе, мои метки по всему телу, моя сперма в твоём животе. Да, я бы сказал, что ты принадлежишь мне.

— Это так?

— Это определённо чёртовски так.

Мила жёстко двигалась на нем, наслаждаясь ощущением его длинного, толстого члена, пронизывающего её. Он ущипнул её за соски, посылая раскалённые искры отчаяния прямо к её клитору. Чёрт, она бы долго не протянула, если бы он продолжал в том же духе. Решив, что он кончит первым, она провела ногтями по его твёрдой груди, снова крепко сжимая его член своими внутренними мышцами, вызвав у него ещё одно грубое ругательство.

Он приподнял бровь.

— Это все, что у тебя есть?

Наклонившись вперёд, Мила улыбнулась.

— Конечно, нет.

Она провела зубами по его шее и почувствовала, как его член пульсирует внутри неё.

— Хочешь, я снова отмечу тебя? — Это был шёпот. — А ты? — Она сильно прикусила. Его член набух, запульсировал.

Зарычав, он схватил её за волосы и откинул голову назад.

— Подлая маленькая кошечка.

Пора начинать игру, подумал он. Схватив её за бедро свободной рукой, он начал дёргать её вниз, каждый раз толкая вверх, грубо пронзая её. Её сердцевина стала невероятно горячей и тугой, и он знал, что она близко.

— Давай, детка, кончай за мной.

Крепче сжав её волосы, он притянул её к себе и впился зубами в её шею. Он стиснул зубы, толкаясь сильнее, быстрее, глубже. И он почувствовал, как это произошло. Почувствовал, как она задрожала, когда достигла кульминации…

Её когти полоснули его по груди, потекла кровь, оставив неизгладимое клеймо. Вот так, его член взорвался, выпуская струю за струёй спермы внутри неё, в то время как её внутренние мышцы пульсировали вокруг него.

Совершенно опустошённый, он лежал, прижав её к своей груди, безвольный, как лапша. Он слабо погладил рукой её спину.

— Говорил тебе, что я продержусь дольше.

— Ты был первым, — пробормотала она.

— Нет, ты.

У неё вырвалось ленивое, насмешливое фырканье.

— Полное дерьмо.

— Да, ты такая. — Он вздрогнул, когда её коготь царапнул его сосок. — Может быть, мы кончили одновременно.

— Хм. Возможно.