Неверные слуги режима: Первые советские невозвращенцы (1920–1933). Книга вторая

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Осенью 1933 г., подводя итоги политической деятельности «третьей эмиграции», В.Л.Бурцев с сожалением отмечал, что возлагавшиеся на нее преувеличенные надежды так и не оправдались:

Движение невозвращенцев, несомненно, дало много для борьбы с большевиками, но оно дало гораздо меньше, чем мы ожидали. Нам вначале казалось, что пример первых невозвращенцев должен был сильнее отразиться на большевицкой массе, чем это было на деле. Но в дальнейшем, как бы ни была трудна перспектива порывания связей со сталинским правительством, большевики, сознавшие его преступность, должны перейти Рубикон. Чем серьезнее место, занимаемое ими в большевицком правительстве, тем скорее они должны покинуть его ряды. Нынешние Савлы должны понять это и превратиться в Павлов. Но пока — приходится это констатировать — Савлы, по большей части, остаются Савлами.

Но, как ни велика вина колеблющихся большевиков, не решающихся открыто порвать с правительством, значительная доля вины за то, что нет до сих пор массового невозвращенства или, по крайней мере, более сильного, чем теперь, лежит на антибольшевистской эмиграции. Она, даже в лице наиболее ответственных своих политических деятелей, до сих пор не поняла важности невозвращенства и не создала орган, который мог бы устанавливать правильные отношения с бегущими от большевиков.

До сих пор невозвращенство было явление более или менее случайное. Бежали часто те, кто накануне еще не думал бежать. Бежали не приготовившиеся к бегству. Они являлись в эмиграцию с пустыми руками, без багажа, нужного для активной борьбы с большевиками, — не зная, что они дадут для этой борьбы. Их «невозвращенство» сводилось, главным образом, к самоспасению или к личным интересам. Среди невозвращенцев, за небольшим исключением, не было еще тех, кто занимал особо ответственные места у большевиков и кто поэтому смог бы оказаться особо опасным для них в нашей дальнейшей борьбе…[2530]Хотя в очередном номере своей газеты Бурцев снова взывал к «Савлам» и, сетуя, что «невозвращенчество не развивается, как было бы желательно»[2531], по-прежнему винил в этом «русскую эмиграцию», не сумевшую, мол, как следует использовать то, что «принесли с собой» вчерашние большевики, — в 1933 г., по данным Наркомата внешней торговли СССР, были зарегистрированы лишь 5 невозвращенцев, в том числе 3 партийца[2532].

Невозвращенчество явно сходило на нет, но кремлевская верхушка, что называется, дула на воду, и в этой связи характерна переписка «вождей» по поводу заграничных гастролей известной балерины М.Т.Семеновой. В их нежелательности К.Е.Ворошилов убеждал 10 апреля «дорогого Авеля Софроновича» — секретаря президиума ЦИК СССР А.С.Енукидзе:

Я решительно против разрешения Семеновой поездки в Париж. Мессереры, которым не следовало бы разрешать поездку[2533], сейчас подвизаются в Париже с шумным успехом, который (шум) в значительной степени создают белогвардейские газеты и круги. Ухаживают за Мессерерами с такой настойчивостью, что я боюсь, вернутся ли они в Москву. Если бы появилась Семенова в Париже или в другом европейском центре, она, разумеется, сразу же затмила бы и Мес-сереров, и местных «наших» и ихних танцовщиц. А это значит, что вокруг нее создали бы такой бум, такую атмосферу, что голова закружилась бы и не только у такой «девчонки», как С<еменова>. Зачем нам создавать лишнюю неприятность? Ты думаешь, что она вернется. Почему так уверен? Я когда-то был убежден, что Шаляпин вернется, и поспорил об этом с покойником Фрунзе и…оказался в простофилях. Семенова может не вернуться, а этого достаточно, чтобы мы были против ее поездки.[2534]

Тогда же Ворошилов пишет Л.М.Кагановичу: «Семенова просит разрешения о выезде за границу на короткое время. Как Вы думаете, можно ее отпустить, не сбежит?» И «железный» Лазарь успокаивает «друга» Клима: «Я думаю, что она не сбежит. Она порядочный человек, и ей нет смысла бежать. Её деньги, роскошь и пр. соблазнить не могут. Устно я Вам еще расскажу кое-что».[2535] Неизвестно, о чем поведал Каганович Ворошилову[2536], но Семенову отпустили в Париж…только через два года, и великая балерина не подвела: вернулась.

В 1934 г. поток невозвращенцев почти окончательно иссяк (ряды их, если верить сведениям Наркомата внешней торговли СССР, пополнил всего 1 беспартийный[2537]), что являлось результатом как перманентной кадровой чистки, так и неуклонно проводимой — по сталинскому рецепту! — политики по максимальному сокращению численности аппарата советских загранучреждений и вообще зарубежных командировок. Для этого уже 7 мая Политбюро решило: «Воспретить всем наркоматам и другим центральным и местным организациям посылку за границу представителей или групп и делегаций без санкции комиссии ЦК в составе: тт. Жданов (председатель)[2538], Межлаук В.И.[2539], Ежов, Агранов[2540], Поскребышев[2541]». Комиссии поручалось рассмотрение каждой зарубежной поездки на предмет не только ее «деловой целесообразности», но и «политической благонадежности» командируемых![2542]’

Параллельно «совершенствовалось» советское законодательство, и еще 20 марта Политбюро, заслушав информацию Сталина о необходимости «включения в законы СССР статьи, карающей за измену родине», поручило ее разработку союзному прокурору И.П.Акулова, его заместителю А.Я.Вышинскому и наркому юстиции РСФСР Н.В.Крыленко.[2543] Вернувшись к вопросу 4 мая, Политбюро согласилось «принять в основе предложение т. Ворошилова». Речь шла о том, чтобы установить «различное наказание по отношению к военным и гражданским служащим, учтя предложение т. Ворошилова о коллективной ответственности членов семьи бежавших за границу лиц».[2544] Подготовку статей, карающих за «измену родине», поручили тем же Акулову и Крыленко, а разработанный ими проект, вынесенный 26 мая на обсуждение Политбюро, был передан на окончательное редактирование с участием Сталина и первого зампредседателя Совнаркома СССР В.В.Куйбышева.[2545]

Две недели спустя в центральных газетах появилось датированное 8 июня «Постановление ЦИК Союза ССР о дополнении Положения о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления) статьями об измене родине». В первой из них указывалось, что «измена родине, т. е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то — шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу», карается «высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишением свободы на срок от 5 до 10 лет».[2546]

Но, подчеркивалось в редакционной статье партийного официоза, «если для гражданского лица будут приниматься во внимание смягчающие обстоятельства и смертная казнь может быть заменена десятью годами лишения свободы с конфискацией всего имущества, то для военнослужащих, совершивших акт измены родине, будет одна и единственная мера наказания — расстрел». Всегда опасавшийся заговора со стороны комсостава РККА, Сталин, видимо, посчитал, что главную опасность представляют «изменники» из числа военнослужащих, и смертный приговор для каждого из них был предопределен. «Изменников, — объясняла «Правда», — надо карать беспощадно. С другой стороны, если военнослужащий знал о готовящейся или совершенной измене и не донес властям, он лишается свободы на десять лет. Нельзя быть нейтральным наблюдателем, когда речь идет о кровных интересах страны рабочих и крестьян».[2547]

Родственники «изменников» тоже не остались без внимания, и «в случае побега или перелета за границу военнослужащего совершеннолетние члены его семьи, если они чем-либо способствовали готовящейся или совершенной измене или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей», карались теперь «лишением свободы на срок от 5 до 10 лет с конфискацией всего имущества». Остальные «совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления», подлежали «лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на 5 лет».

Уже осенью Сталин поинтересовался о том, как применяются новые статьи закона, напоминая «тт. Жданову, Ягоде, Акулову»:

Недавно стало известно, что один из матросов линкора «Марат» в бытность последнего в Гдыне не вернулся больше в СССР и остался в Польше. Выходит, что этот матрос совершил преступление, предусмотренное последним законом об измене родине. Необходимо узнать и сообщить мне незамедлительно: 1) Арестованы ли члены семьи этого матроса и вообще привлечены ли они к ответственности. 2) Если нет, то кто отвечает за проявленное бездействие власти и наказан ли этот новый преступник, нарушающий таким образом закон об измене родине.[2548]

Жданов ответил Сталину, что согласно расследованию, произведенному НКВД, у матроса «нет ни отца, ни матери, ни жены, ни детей и вообще проживающих с ним или находившихся на его иждивении членов семьи».[2549] Тем не менее, рассмотрев 4 ноября дело «невозвращенца», Военная коллегия Верховного суда СССР установила, что «во время стоянки линкора «Марат» в польском порту Гдыня 7 сентября 1934 г. один из находившихся на берегу краснофлотцев, Воронков Сергей Васильевич, 1911 года рождения, отказался возвратиться на корабль и… остался на территории Польского государства, совершив тем самым измену своей родине». Руководствуясь статьями 319 и 320 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР и на основании постановлений ЦИК СССР от 21 ноября 1929 г. и 8 июня 1934 г., Военная коллегия постановила:

Воронкова Сергея Васильевича, как изменника родине, приговорить к расстрелу и объявить вне закона.

Родственников Воронкова С.В. арестовать и предать военному суду. Принадлежащее ему имущество конфисковать.[2550]

Разобравшись с карательными мерами против будущих «изменников», Политбюро дало 25 декабря поручение «комиссии в составе тт. Ежова, Ро-зенгольца, Крестинского, Гринько[2551], Беленького З.[2552] и Жуковского[2553] разработать проект постановления о максимальном сокращении торговых аппаратов за границей, а в большинстве стран — ликвидации торгпредств».[2554] Но, поскольку у Ежова, на которого возлагался созыв упомянутой комиссии, оказались «неотложные» задачи, связанные с начавшимися репрессиями против бывших оппозиционеров и «постановкой» судебных процессов над псевдо-«террористами», работа над проектом сильно затянулась.

Лишь 10 июля 1935 г. Политбюро утвердило текст совместного постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б) «О сокращении заграничного аппарата НКВТ СССР, банков и Госстраха», поставив задачу «перестроить систему внешнеторговых операций путем максимального перенесения экспортных, импортных, фрахтовых и страховых операций на территорию СССР».[2555] А ведь еще осенью 1929 г. берлинский торгпред К.М.Бегге предупреждал начальство:

Очень многие товарищи из-за тех трудностей, которые встречаются в нашей заграничной работе, из-за предательства работников, которые бегут с деньгами, и т. д. и т. п., склонны думать, что работу по внешней торговле можно перенести в СССР. Я должен самым категорическим образом возражать против такой постановки вопроса. Если наши враги спят и видят тот день, когда они сумеют вышвырнуть нас из заграницы и заставить нас перенести свою работу в СССР, то для нас это уже является большим аргументом, чтобы насторожиться и проверять всякие такого рода разговоры и пожелания.[2556]

Но «пожелания» высказывал не кто иной, как Сталин, и в соответствии с новым постановлением общая численность советских работников за рубежом, кроме Персии, Монголии и Синьцзяна, уменьшалась еще на 1067 человек (с 2299 до 1232 человек), в том числе по торгпредствам — на 254 человека (с доведением их штата до 517 человек); по экспортно-импортным объединениям, транспорту и фрахту — на 717 человек (соответственно до 539 человек); по банкам — на 67 человек (до 141 человека); по Госстраху — на 29 человек (до 35 человек). В связи с продажей общества «Дероп» на 401 человека сокращался и заграничный аппарат объединения «Нефтеэкспорт».

Директива предусматривала ликвидацию до 1 августа торгпредств СССР в Австрии, Греции, Дании, Латвии, Норвегии, Польше, Финляндии и Эстонии — с оставлением в перечисленных странах торговых агентств и сохранением должности торгпреда, в Болгарии и Румынии — с оставлением торговых агентов и приданием им по одному техническому работнику, и закрытие отделений торгпредств в Гамбурге, Данциге и Катовицах. С целью «дальнейшего упрощения и сокращения заграничного аппарата» ликвидации подлежали общества «Руссобрит», «Сельсоюз» и «Союзпушнина» в Великобритании, «Манганэкспорт» в Германии, конторы объединения «Экспортхлеб» в Бельгии, Голландии, Греции, Италии и Норвегии, конторы объединения «Совфрахт» и должности его уполномоченных в Голландии, Латвии, США, Турции, Швеции и Японии, транспортно-экспедиторские организации — «Дерутра» в Германии, «Амдерутра» в США, «Франкофрахт» во Франции, «Совторгфлот» в Турции, а также советские банки в Гамбурге, Риге и Стокгольме.

Но и на этом сталинский режим не остановился: уже 7 августа 1936 г. Политбюро вынесло очередное постановление — «О сокращении аппарата НКВТ за границей», согласно которому, «в связи с успешным переносом внешнеторговых операций в СССР и в целях стимулирования дальнейшего переноса их» (!), утвердило решение о доведении к 1 июля 1937 г. численности аппарата внешнеторговых организаций за рубежом (в том числе в Иране), «кроме Монголии, Тувы и Синьцзяна», до 760 «единиц» с окончательной заменой еще остававшихся в загранучреждениях служащих-иностранцев советскими гражданами.[2557]

Впрочем, Политбюро оказалось не в силах предотвратить относительно массовое невозвращенчество в Маньчжурии, где на Китайско-Восточной железной дороге и в полосе ее отчуждения трудились до 50 тыс. «советских» граждан. Но таковыми, в своем подавляющем большинстве, они стали, по сути, вынужденно — из опасения потерять работу на КВЖД, ибо советско-китайским соглашением 1924 г. предусматривалось увольнение всех бывших российских подданных, не вступивших в гражданство СССР или Китайской республики. Поскольку лишь в Харбине, по данным на 1929 г., проживало около 37 тыс. человек, которые приняли советское гражданство[2558], летом 1935 г., в связи с продажей КВЖД, началась их добровольно-принудительная репатриация в СССР, где две трети вернувшихся позже, увы… расстреляют! Но далеко не все «советские» граждане воспылали желанием отправиться на родину, и известно, что не менее 204 человек уехали из Харбина в Шанхай.[2559]

Новый всплеск невозвращенчества, когда в числе беглецов окажутся крупные советские дипломаты и разведчики[2560] — в частности, полпред СССР в Болгарии Ф.Ф.Раскольников, поверенный в делах СССР в Греции АТ.Бармин, поверенный в делах СССР в Италии Л.Б.Гельфанд, поверенный в делах СССР в Румынии Ф.Х.Бутенко, заместитель генерального секретаря Лиги Наций В.А.Соколин, легальный резидент НКВД и советник правительства республиканской Испании А.М.Орлов, сотрудники нелегальных западноевропейских резидентур НКВД В.Г.Кривицкий, И.С.Рейсс и М.А.Штейнберг, — придется на вторую половину 1930-х годов и будет вызван сталинскими репрессиями…