Новеллы

ИЗУМИТЕЛЬНЫЙ СТАРИК

Если бы чета Бейнов годами лезла из кожи вон, стараясь превратить свою гостиную в небольшой, но отлично укомплектованный паноптикум различных нелепых предметов, порождающих беспокойство, неудобство или мысли о могилах и склепах, то и тогда она едва ли преуспела бы в этом больше. Однако Бейны не прилагали к тому ни малейших усилий. Кое-какие предметы попали сюда в качестве свадебных подарков, другие заменили своих предшественников, одряхлевших от времени и употребления, а кое-что привез с собой Изумительный Старик, когда перебрался на постоянное жительство к чете Бейнов пять лет назад.

И просто удивительно, как все эти предметы подошли друг к другу и составили нечто цельное и законченное. Можно было подумать, что их подбирал какой-то бескорыстный энтузиаст, задавшийся целью превратить гостиную Бейнов в частную коллекцию всевозможных ужасов, слегка приспособленных для домашнего употребления, и не пожалевший на это труда.

Это была комната с высоким потолком и старинными, потемневшими от времени деревянными панелями, навевавшими неотвязные тоскливые мысли о серебряном глазете и червях. Обои были цвета горчицы. Когда-то их рисунок представлял собой довольно смелый замысел — по темно-желтому фону были разбросаны светло-желтые золотистые мазки, — но постепенно все это выцвело, слиняло и превратилось в бесформенные линии и пятна, в которых человеку, наделенному живым воображением, чудились сонмы изуродованных голов — пробитые черепа, безглазые лица, чудовищно изуродованные носы и зияющие дыры на месте ртов.

Мебель тоже была темная, громоздкая и подверженная болезненному треску. Этот внезапный, резкий, мучительный треск, нарушавший ее мужественную немоту, казалось, вырывался у нее лишь в те минуты, когда ей становилось невтерпеж. Удушливый запах плесени исходил от выцветших ковровых подушек, а в углублениях, невзирая на все старания миссис Бейн, скапливалась пушистая серая пыль.

Доска большого стола, стоявшего посреди комнаты, покоилась на неутомимо воздетых вверх руках трех выточенных из дерева фигур, подчеркнуто женственных от головы до пояса и стыдливо теряющих книзу свои естественные формы, превращаясь в нечто чешуйчатообразное и спиралевидное. На столе аккуратно выстроился ряд добротных апробированных книг. Он подпирался с боков двумя широкоплечими гипсовыми слонами, выкрашенными под бронзу и обреченными вечно предаваться этому утомительному и однообразному занятию.

На массивном лепном камине стояла ярко раскрашенная фигура кудрявого крестьянского мальчика, хитроумно изготовленная так, что одна нога у него свешивалась с каминной доски вниз. Круглое лицо его было весьма натурально искажено жестокой болью, ибо он был приговорен к пожизненному вытаскиванию занозы из своей пухлой ступни. Над головой мальчика висела гравюра с изображением состязания на колесницах: пыль летела столбом, колесницы дико кренились на бок, возницы яростно стегали обезумевших лошадей, которых художнику удалось запечатлеть за секунду до того, как их сердца разорвутся и они повиснут на своих постромках.

Стена напротив была посвящена религиозным сюжетам, нашедшим свое отражение в искусстве. Там висели: гравюра на стали, изображающая распятие Христа и изобилующая душераздирающими подробностями; репродукция в сепии с картины, на которой были представлены мучения святого Себастьяна (святой прикручен к столбу, веревки глубоко врезаются в руки, стрелы торчат во все стороны из нежного упитанного тела), и акварельная копия картины «Скорбящая богоматерь» (исполненные муки глаза воздеты к бесстрастным небесам, огромные блестящие слезы навеки застыли на впалых щеках, бледность которых подчеркивает похожее на саван покрывало, ниспадающее с головы).

В простенке между окнами висела картина маслом: две отбившиеся от стада овцы жалобно жмутся друг к другу среди неистового снежного бурана. Эта картина была одним из вкладов Изумительного Старика. Миссис Бейн любила упоминать, что одна рама от этой картины стоит невесть сколько денег.

Небольшой простенок возле двери был использован для того, чтобы отдать дань современному искусству, образец которого попался как-то раз мистеру Бейну на глаза в витрине писчебумажного магазина. Цветная репродукция изображала железнодорожный переезд, к которому с бешеной скоростью неотвратимо приближается поезд, а длинный плоский красный автомобиль пытается тем временем проскочить через железнодорожные пути, прежде чем чугунное чудовище сметет его с лица земли. Если в кресло, стоявшее напротив этой картины, попадал гость, не отличающийся крепкими нервами, беседа не клеилась до тех пор, пока ему не предоставлялась возможность пересесть на другое место и собраться с мыслями.

Среди безделушек, с обдуманной небрежностью расставленных на столе и на пианино, имелась небольшая позолоченная статуэтка люцернского льва[1], надтреснутая гипсовая статуэтка Лаокоона и свирепый фарфоровый котенок, изготовившийся для прыжка на беззащитную толстую фарфоровую мышь. Этот последний предмет был одним из свадебных преподношений Изумительного Старика. Миссис Бейн, благоговейно понизив голос, сообщала гостям, что это очень старинная вещица.

Пепельницы в восточном стиле имели форму нарочито уродливых голов с прикрепленными к ним пучками седых человеческих волос, стеклянными бессмысленно выпученными глазами и разверстым как пасть ртом, в который и надлежало сбрасывать пепел, если у вас хватит на это духу. Так все до мелочей служило здесь единой цели и создавало вкупе весьма сильное впечатление.

Но трое людей, находившиеся сейчас в гостиной Бейнов, ни в какой мере не были подавлены ее декоративным замыслом. Двое из них — мистер и миссис Бейн, имея за плечами двадцать восемь лет ежедневного пребывания в этой комнате, могли бы уже полностью с ней освоиться, даже если бы с самого начала не являлись ревностными ее поклонниками. Что же касается сестры миссис Бейн — миссис Уиттэйкер, то ее аристократическое самообладание не могла поколебать никакая самая ужасающая обстановка.

Грациозно опускаясь на стул, миссис Уиттэйкер тем самым как бы брала его под свое покровительство. Держа в руке бокал с сидром, она одаряла его доброй снисходительной улыбкой. Чета Бейнов была бедна, а миссис Уиттэйкер, выражаясь общепринятым языком, сделала хорошую партию, и никто из них троих никогда не упускал из виду этого обстоятельства.

Доброта и терпимость миссис Уиттэйкер изливались не только на ее менее удачливых родственников. Они распространялись и на друзей ее юности, рабочий класс, политику, все Соединенные Штаты в целом и на самого господа бога, который, кстати сказать, всегда был достаточно расторопен и готов к ее услугам, так что миссис Уиттэйкер могла бы в любую минуту выдать ему наилучшую рекомендацию.

Трое людей, собравшиеся в гостиной, намеревались спокойно скоротать вечерок в домашнем кругу. В комнате царила атмосфера ожидания, несколько напряженного, но отнюдь не мучительного, — вроде того, какое бывает перед поднятием занавеса. Миссис Бейн подала сидр в самых лучших своих бокалах, а ореховое печенье — на блюде, расписанном от руки пучками вишен. На этом блюде она подавала сэндвичи лет пять назад, когда члены карточного клуба еще собирались в ее доме.

Сегодня она призадумалась было на минутку, когда доставала этот предмет из шкафа, но тут же отбросила сомненья и решительно высыпала печенье на блюдо. В конце концов, случай был торжественный. Правда, они собирались в самом тесном семейном кругу, но случай все же был торжественный. Изумительный Старик умирал наверху у себя в комнате. В пять часов вечера доктор сказал, что он будет очень удивлен, если Изумительный Старик протянет до полночи. Чрезвычайно будет удивлен, подчеркнул доктор.

Им не было никакой нужды собираться у постели Изумительного Старика. Все равно он бы их не узнал. По правде говоря, скоро уже год как он никого не узнавал, и путал все имена и все родственные связи, когда учтиво осведомлялся о здоровье мужей, жен или детей. А теперь он и вовсе был без сознания.

Мисс Честер, которая неотлучно находилась при больном, «с того последнего удара», как многозначительно именовалось это на языке миссис Бейн, была опытной, квалифицированной сиделкой, и на нее вполне можно было положиться. Мисс Честер пригласит их наверх, если — как она тактично выразилась — появятся какие-либо признаки.

И вот теперь дочери Изумительного Старика и его зять сидели в ожидании в гостиной, потягивали сидр и вели учтивую беседу чуть-чуть приглушенными голосами.

Миссис Бейн два-три раза тихонько всплакнула, воспользовавшись паузами в разговоре. Миссис Бейн вообще плакала часто и обильно, но, несмотря на такой основательный опыт, делала это как-то неумело. Глаза у нее мгновенно краснели, ресницы слипались, а нос требовал почти беспрестанного сморканья, доставляя ей этим уйму хлопот. Миссис Бейн сморкалась громко, добросовестно и то и дело снимала с носа пенсне, чтобы утереть глаза скомканным носовым платком, мокрым и неопрятным с виду.

Миссис Уиттэйкер тоже держала в руке платочек. Но она держала его, так сказать, наготове. Одета миссис Уиттэйкер была прилично случаю — в черное крепдешиновое платье. Булавку из ляпис-лазури, хризолитовый браслет и два кольца — одно с аметистом, другое с топазом — она оставила дома в ящике шифоньерки, а с собой прихватила только лорнет на золотой цепочке на случай, если возникнет необходимость что-либо прочесть.

Костюмы миссис Уиттэйкер всегда были тщательно обдуманы и полностью отвечали требованиям момента, и миссис Уиттэйкер держала себя с тем спокойным достоинством, которое является приятной привилегией тех, кто умеет во всех случаях жизни одеться прилично обстоятельствам. Миссис Уиттэйкер была признанным знатоком в различных вопросах: где именно нужно класть монограммы на белье, какому способу дрессировки легче поддается прислуга и в каких выражениях следует составлять письма, выражающие соболезнование. Слово «приличие» присутствовало почти в каждой произносимой ею фразе. И еще миссис Уиттэйкер любила предрекать, что происхождение рано или поздно скажется.

Миссис Бейн была одета в помятую белую блузку и старую голубую юбку, которые были оставлены «для кухни». Она бы еще успела переодеться, после того как сообщила сестре по телефону приговор доктора, но не знала, следует ли это делать. Ей казалось, что миссис Уиттэйкер в такую минуту скорее одобрит некоторую неопрятность, — как свидетельство известной душевной растерянности. Быть может, даже сама слегка проявит ее в своем туалете.

Теперь миссис Бейн поглядывала на тщательно причесанную голову своей сестры, на мелкие аккуратно уложенные каштановые локоны, и нервным жестом приглаживала свои растрепанные волосы, совершенно седые на висках, с прядями почти лимонно-желтого цвета на затылке, где она закручивала их в маленький узелок. Ее ресницы снова намокли и слиплись, и, уравновесив пенсне на указательном пальце левой руки, правой рукой она поднесла к глазам мокрый носовой платок. В конце концов, напомнила она себе и остальным, их бедный папочка умирает.

— О, но ведь это же самый лучший исход теперь, — мягко и терпеливо постаралась разъяснить ей миссис Уиттэйкер. — Ведь ты бы не хотела, чтобы твой отец продолжал влачить такое существование, — заметила она.

Мистер Бейн мгновенно поддержал ее, словно озаренный неожиданной для него идеей. Миссис Бейн нечего было возразить им. Нет, разумеется, она не хочет, чтобы отец продолжал влачить такое существование.

Пять лет назад миссис Уиттэйкер пришла к решению, что старик отец слишком одряхлел и ему не следует жить одному под присмотром служанки Энни. Еще немного и это уже будет «выглядеть неприлично со стороны» — не годится, чтобы такой старик жил один, когда у него есть дети, которые могут о нем позаботиться. Миссис Уиттэйкер всегда, во всех случаях жизни умела во время принять меры к тому, чтобы что-то «не выглядело некрасиво со стороны». И Изумительный Старик перебрался жить к Бейнам.

Кое-что из мебели распродали, кое-какие вещички — серебро, высокие кабинетные часы и персидский ковер, купленный Изумительным Стариком на выставке, — нашли себе пристанище в доме миссис Уиттэйкер. Остальные вещи перекочевали вместе с Изумительным Стариком к Бейнам.

Особняк миссис Уиттэйкер был значительно больше дома ее сестры, и она держала троих слуг, а детей у нее не было. Но, как объяснила она друзьям, она поступилась своими правами и дала Элли и Люису возможность приютить Изумительного Старика.

— Вы понимаете, — поясняла миссис Уиттэйкер, понижая голос почти до шепота — средство, к которому она всегда прибегала, если речь заходила о щекотливых предметах. — Вы понимаете Элли и Люис… Ну как бы вам сказать… У них не такой уж большой достаток.

Таким способом давалось понять, что для Бейнов это будет великое благо, если Изумительный Старик переберется к ним на жительство. И не потому, что он стал бы платить за свой стол. Пожалуй, это было бы слишком — получать с родного отца плату за пищу и ночлег, как с чужого человека. Но, как поясняла миссис Уиттэйкер, дорогой папочка мог принести большую пользу в доме, производя необходимые покупки и вообще немножко наблюдая за всем.

И дорогой папочка действительно внес свою лепту в хозяйство Бейнов. Он купил электрическую грелку, электрический вентилятор, жалюзи, новые портьеры и люстру. Все эти предметы были приобретены для его спальни. А смежную со спальней маленькую гостиную он переоборудовал в хорошенькую маленькую ванную комнату для своего личного пользования.

День за днем он рыскал по магазинам до тех пор, пока не нашел достаточно вместительной кофейной чашки, которая отвечала его вкусам. После этого он купил еще несколько огромных пепельниц и дюжину гигантских купальных полотенец, на которых миссис Бейн вышила его инициалы. А каждые святки и в день рождения миссис Бейн он неукоснительно дарил ей кругленькую новенькую десятидолларовую золотую монетку. Миссис Уиттэйкер тоже, разумеется, получала золотые монетки в положенные дни. Изумительный Старик очень гордился тем, что у него нет любимчиков. Он постоянно твердил, что терпеть не может отдавать кому-нибудь перед кем-нибудь предпочтение.

Миссис Уиттэйкер была подлинной Корделией для своего отца в последние годы, когда дорогой папочка достиг преклонных лет. Раза два в месяц она непременно приезжала его проведать и привозила ему баночку варенья или гиацинт в горшке. Иногда она присылала свою машину, чтобы он мог совершить небольшую прогулку по городу. В этих случаях миссис Бейн тоже представлялась возможность оторваться от своей стряпни и составить дорогому папочке компанию. А если миссис Уиттэйкер отправлялась со своим супругом путешествовать, она почти никогда не забывала присылать дорогому папочке почтовые открытки с видами различных достопримечательных мест. Изумительный Старик чрезвычайно ценил эти знаки привязанности и гордился ими. Ему нравилось, когда говорили, что миссис Уиттэйкер похожа на него.

— Вот она — моя Хэтти, — частенько говаривал он миссис Бейн. — Превосходная женщина, превосходная!

Как только миссис Уиттэйкер услышала о том, что дорогой папочка при смерти, она мгновенно собралась и приехала, задержавшись дома только самую малость, чтобы переодеться на скорую руку и пообедать. Ее супруг уехал с приятелями на рыбную ловлю, и миссис Уиттэйкер объяснила Бейнам, что не было никакого смысла беспокоить его, — все равно он бы никак не смог добраться сюда до ночи. А как только… Ну, словом, если что-нибудь случится, она пошлет ему телеграмму, и он как раз поспеет к похоронам.

Миссис Бейн была очень огорчена его отсутствием. Она любила своего шумного, краснолицего, добродушного зятя.

— Ужасно обидно, что Клинта нет с нами, — в который уже раз повторила миссис Бейн. — И он так любит сидр, — добавила она.

— Дорогой папочка был очень привязан к Клинту, — сказала миссис Уиттэйкер.

Как-то само собой вышло, что об Изумительном Старике говорилось уже не в настоящем, а в прошедшем времени.

— Кто же не любит Клинта, — заявил мистер Бейн.

Сам он тоже любил Клинта. Когда очередное и последнее предприятие мистера Бейна прогорело, Клинт пристроил его на канцелярскую работу у себя на щеточной фабрике, где он и работал до сих пор. Всем на свете, конечно, было известно, что произошло это благодаря содействию миссис Уиттэйкер. Но, как бы то ни было, щеточная фабрика принадлежала Клинту, и жалованье мистеру Бейну платил не кто другой, как Клинт. А сорок долларов в неделю — это, что ни говори, сорок долларов в неделю.

— Я надеюсь, что он все же поспеет к похоронам, — сказала миссис Бейн. — Ведь это будет в среду утром, вероятно. Как ты думаешь, Хэт?

Миссис Уиттэйкер утвердительно кивнула.

— В среду, часа в два, — уточнила она. — Мне всегда казалось, что это наиболее подходящее время. У дорогого папочки есть черный сюртук, Элли?

— Ну конечно, — оживилась миссис Бейн. — Совершенно свежий, вполне приличный. У него все есть. А знаешь, Хэтти, недавно на похоронах мистера Ньютона я заметила, что на нем был темно-синий галстук. Может, теперь так принято? Молли Ньютон знаток в таких вещах. Но может быть…

— А я считаю, — прервала ее миссис Уиттэйкер твердо, — что для пожилого человека ничего не может быть приличнее черного галстука.

— Бедный наш старик, — сказал мистер Бейн, покачивая головой. — Доживи он только до сентября, ему бы сравнялось ровно восемьдесят пять лет. Ну что ж, верно все к лучшему.

Он отхлебнул еще немного сидру и закусил печеньем.

— Чудесная, изумительная жизнь, — подытожила миссис Уиттэйкер. — Чудесный, изумительный старик.

— Да, это верно, — сказала миссис Бейн. — Подумать только, что до этого года он еще так интересовался всем. То и дело, бывало: «Сколько ты теперь платишь за яйца, Элли?», или: «Почему ты не берешь мясо у другого мясника, Элли? Этот же тебя обкрадывает!», или: «С кем ты говорила по телефону, Элли?» — и так весь день, с утра до ночи. Просто все обращали на это внимание.

— И ведь до этого последнего удара, он всегда спускался к столу, — задумчиво покашливая, сообщил мистер Бейн. — Да еще какой, бывало, подымал крик, если Элли замешкается ненароком, разрезая жаркое. Да, старик был человек с характером, можете мне поверить. Терпеть не мог посторонних за столом! Восемьдесят четыре года, а всегда обедал в столовой вместе с нами.

И они наперебой принялись приводить примеры необычайной подвижности Изумительного Старика и остроты его ума. Так родители пытаются иной раз перещеголять друг друга рассказами об удивительной смышлености своих детей.

— До прошлого года он даже по лестнице ходил без посторонней помощи, — сказала миссис Бейн. — Больше восьмидесяти лет, а подымается себе по лестнице как ни в чем не бывало!

Миссис Уиттэйкер припомнилось нечто забавное.

— Помнится, вы рассказывали мне, как Клинт сказал ему однажды: «Ну, уж если к восьмидесяти годам вы еще не научились ходить по лестницам, так когда же вы думаете это одолеть?»

Миссис Бейн вежливо улыбнулась, потому что это были слова ее зятя. Скажи такую вещь кто-нибудь другой, она, несомненно, была бы шокирована и оскорблена.

— Да, — сказал мистер Бейн, — чудеса!

— Об одном я только жалею, — сказала миссис Бейн, помолчав. — Отец был слишком нетерпим к Полю. Что ни говорите, а у меня теперь душа не на месте — с тех самых пор, как Поль уехал от нас в этот суровый край, где-то там, на Западе.

— Ах, Элли! — сказала миссис Уиттэйкер, И в ее голосе прозвучали нотки, свидетельствующие о том, что предмет этот обсуждался уже десятки, сотни и тысячи раз. — Ты же прекрасно понимаешь, что это был самый лучший выход, да и отец без конца тебе это толковал. Поль был еще совсем мальчишка, к нему приходили приятели и бегали взапуски по всему дому, хлопая дверьми и подымая чудовищный шум и гам. Они невыносимо докучали дорогому папочке. Ты не должна забывать, Элли, что отцу уже перевалило за восемьдесят.

— Да, я понимаю, — сказала миссис Бейн. Ее взгляд скользнул по фотографии сына, на которой он был снят в куртке лесоруба, и она вздохнула.

— И, кроме того, — победоносно закончила миссис Уиттэйкер, — Полю теперь вообще не нашлось бы места в доме, ведь его комнату занимает мисс Честер. Так что видишь сама!

Снова наступило довольно продолжительное молчание. Затем миссис Бейн робко коснулась другого терзавшего ее вопроса.

— Хэтти, — сказала она. — Мне кажется… нам следует известить Мэтта.

— А я бы не стала этого делать, — сдержанно отозвалась миссис Уиттэйкер. Она вообще была очень осторожна в выборе грамматических форм и отдавала особое предпочтение сослагательному наклонению. — Я, наоборот, надеюсь, что он не поспеет к похоронам, если даже прочтет извещение в газете. Может быть, тебе, Элли, хочется, чтобы твой братец пьяный появился в церкви во время отпевания? Ну а я совершенно к этому не стремлюсь.

— Я думал, он исправился, — сказал мистер Бейн. — Мне казалось, он бросил это, когда женился.

— Ах, полно, полно, Люис, — промолвила миссис Уиттэйкер устало. — Я все это уже слышала. Могу сказать только одно: я-то знаю Мэтта.

— Джон Лумис рассказывал мне, — сказал мистер Бейн, — что он был проездом в Акроне и завернул проведать Мэтта. Говорит, у них там славная маленькая ферма, и дела идут как будто вполне сносно. И жена Мэтта показалась ему первоклассной хозяйкой.

Миссис Уиттэйкер улыбнулась.

— Конечно, — сказала она, — Джон Лумис и Мэтт — два сапога пара, и ни одному их слову никогда нельзя верить. Очень может быть, что жена Мэтта показалась ему первоклассной хозяйкой! Не сомневаюсь, что она отлично сыграла свою роль. Мэтт даже не пытался скрывать, что она когда-то почти целый год выступала на сцене. Нет уж, пощадите, — я не желаю видеть эту женщину на похоронах дорогого папочки. Если вы хотите знать мое мнение, так я считаю, что женитьба Мэтта на женщине такого сорта чрезвычайно приблизила кончину папы.

Чета Бейнов молчала, подавленная.

— И это после всего, что отец сделал для Мэтта, — присовокупила миссис Уиттэйкер надломленным голосом.

— Да уж что верно, то верно, — обрадованно согласился мистер Бейн. — Я помню, как наш старик старался помочь Мэтту выбиться в люди. Пойдет, бывало, к мистеру Фуллеру — Мэтт тогда работал у него в банке — и так это основательно все ему растолкует. «Послушайте, мистер Фуллер, — скажет он ему, бывало, — не знаю, известно ли вам или нет, но этот мой сыночек всегда был, что называется, паршивой овцой в нашем семействе. Любит выпить и не раз уже попадал в переделку. Так что, если вы будете построже за ним приглядывать, чтобы он совсем не сбился с пути, вы чрезвычайно меня этим обяжете». Мистер Фуллер сам мне это рассказывал. Просто удивительно, говорил он, как это старик пришел к нему, да так все и выложил напрямик. А мистер Фуллер ведь и понятия не имел, что за Мэттом водится такой грешок. Ну а тут уж конечно ему захотелось узнать все, во всех подробностях.

Миссис Уиттэйкер сокрушенно покачала головой.

— Да, да, я знаю, — сказала она. — Дорогой папочка делал это не раз и не два. А затем ни с того ни с сего Мэтта одолевала хандра, он начинал дуться на весь свет и не являлся на работу.

— А ведь потом, когда Мэтт оставался без места, — вмешалась миссис Бейн, — отец всегда давал ему денег на автобус, да и мало ли еще на что. А когда Мэтт был уже совсем взрослый, когда ему было уже под тридцать, отец и тут возил его, бывало, к «Ньюинсу и Мэлли» и одевал с головы до пят. И ведь все выбирал ему сам, каждую вещичку. Отец всегда говорил, что, если Мэтта отпустить одного в магазин, его обведут вокруг пальца и обсчитают, как ребенка.

— Да, дорогой папочка просто не выносил, когда кто-нибудь глупо вел себя в денежных вопросах, — заметила миссис Уиттэйкер. — Помните, он всегда говорил: «Заработать деньги всякий дурак может, а вот чтобы сохранить их, нужно иметь голову на плечах».

— Сам-то он человек богатый, думается мне, — сказал мистер Бейн, одним махом возвращая Изумительного Старика из прошедшего времени в настоящее.

— Ну уж, богатый! — улыбка миссис Уиттэйкер была сама снисходительность и доброта. — Но он хорошо вел свои дела. О да, до самого конца отец отлично вел свои дела. Клинт говорит, что все в отменном порядке.

— Он показывал тебе свое завещание, Хэт? — спросила миссис Бейн, приглаживая складочки на рукаве худыми загрубевшими пальцами.

— Да, — отозвалась ее сестра. — Да, показывал… Да, он показывал мне свое завещание. Позвольте, когда же это было? Примерно с год назад, если не ошибаюсь. Как раз перед тем, как у него стала слабеть память.

Миссис Уиттэйкер откусила крошечный кусочек пирожного.

— Необыкновенно вкусно, — сказала она и рассмеялась тихим булькающим смехом. Этот смех миссис Уиттэйкер обычно приберегала для вечерних чаепитий, помолвок и больших званых обедов.

— Нет, вы только послушайте, — начала она так, словно хотела поделиться забавной шуткой. — Он взял и оставил все свои деньги мне. «Ну как же так, папа!» — сказала я ему, как только ознакомилась с этой частью завещания. Но он решил почему-то, что мы с Клинтом лучше всех сумеем позаботиться о его деньгах. А вы сами знаете, что бывает, если отец вобьет себе что-нибудь в голову. Вы только подумайте, как я должна была себя чувствовать! Я просто не могла произнести ни слова.

Она снова рассмеялась и в очаровательном замешательстве покачала головой.

— Ах да, Элли! — вдруг спохватилась она. — Он же завещал тебе всю мебель, которую привез сюда с собой, и все вещи, купленные, пока он жил здесь у вас. Люису же он завещал своего Теккерея. А те деньги, что он вам одолжил, чтобы вызволить Люиса из беды, когда тот прогорел со своими скобяными товарами, — эти деньги отец решил рассматривать как свой подарок вам.

Она откинулась на спинку кресла и, улыбаясь, обвела глазами слушателей.

— Но Люис уже выплатил больше половины своего долга, — сказала миссис Бейн. — Осталось всего около двухсот долларов, и тогда весь долг будет погашен полностью.

— Тем не менее отец рассматривает это как подарок, — настойчиво повторила миссис Уиттэйкер. Она наклонилась и похлопала зятя по плечу. — Отец всегда любил вас, Люис, — сказала она мягко.

— Бедный старик, — пробормотал мистер Бейн.

— А есть там… Говорится там что-нибудь о Мэтте? — спросила миссис Бейн.

— О Элли! — кротко упрекнула ее мисс Уиттэйкер. — Если вспомнить, сколько денег отец вечно тратил, и тратил, и тратил на Мэтта, то, мне кажется, этого более чем достаточно… более чем Достаточно. И вдруг Мэтт отправляется куда-то на Запад, женится на этой женщине, а отцу — ни слова. Отец узнает о его браке от посторонних людей… Нет, мы все просто не отдаем себе отчета в том, как это обидело отца. Он не любил говорить об этом браке, но никогда, мне кажется, не мог с ним свыкнуться. Я вечно благодарю бога за то, что наша бедная дорогая мамочка до этого не дожила.

— Бедная мамочка, — сказала миссис Бейн срывающимся голосом, снова пуская в ход свой мокрый платочек. — Я и сейчас слышу, как она, бывало, говорила нам: «А теперь, дети, бога ради, постарайтесь ничем не прогневить отца, чтобы у него не испортилось настроение!» Сколько раз мы это слышали, помнишь, Хэт?

— Помню ли я! — сказала миссис Уиттэйкер. — А ты помнишь, как они, бывало, играли в вист и в какую ярость приходил отец, когда проигрывал?

— Да, как же! — взволнованно воскликнула миссис Бейн. — Помнишь, как мама пыталась плутовать, лишь бы только, не дай господь, не выиграть у него? Впрочем, ей так часто приходилось плутовать, что под конец она передергивала уже очень ловко.

Обе сестры рассмеялись тихонько, взволнованные воспоминаниями о давно прошедших днях. Воцарилась приятная, задумчивая тишина.

Миссис Бейн похлопала себя кончиками пальцев по губам, подавляя зевок, и бросила взгляд на часы.

— Уже без десяти одиннадцать, — сказала она. — Я и представления не имела, что так поздно. Хотелось бы мне… — Она спохватилась, и лицо ее стало пунцовым, а желание осталось невысказанным.

— Ты понимаешь, мы с Лю как-то уже привыкли рано ложиться спать, — пояснила она. — У отца был такой чуткий сон, что мы боялись его потревожить и уже не могли принимать гостей и играть в бридж, как бывало прежде, до его переезда к нам. А стоило нам собраться в кино или еще куда-нибудь, он начинал жаловаться, что его бросают дома одного, так что нам в конце концов пришлось и от этого отказаться.

— О да, старик всегда знал, чего он хочет, и умел поставить на своем, — улыбаясь сказал мистер Бейн. — Говорю вам, это какое-то чудо. Ведь без малого восемьдесят пять лет!

— Да, подумать только! — сказала миссис Уиттэйкер.

Наверху скрипнула дверь, и на лестнице послышались быстрые твердые шаги. В комнату влетела мисс Честер.

— О миссис Бейн! — вскричала она. — О боже мой, ваш почтенный папаша! О, о! Он скончался! Я заметила, что он вроде как пошевелился и захныкал немножко и вроде как потянулся к своему молочку — вроде как попить захотел. Ну, я взяла чашку с теплым молочком и поднесла к его губам, а он как повалился головой вперед и расплескал все молоко на себя. И отошел.

Миссис Бейн мгновенно разразилась неудержимыми рыданиями. Ее супруг нежно обхватил ее за плечи, бормоча:

— Ну, полно, полно…

Миссис Уиттэйкер поднялась, аккуратно поставила стакан с сидром на стол, встряхнула носовой платочек и двинулась к дверям.

— Какая прекрасная кончина! — провозгласила она. — Чудесная, изумительная жизнь и прекрасная спокойная кончина. О, это лучшее, что можно пожелать, Элли, воистину самое лучшее.

— О да, да, миссис Бейн, что правда, то правда — это самое лучшее, — убежденно подхватила мисс Честер. — Это же просто милость господня, вот что я вам скажу!

Втроем они помогли миссис Бейн подняться по лестнице.