Новик

Глава 13

В итоге всё прошло как по маслу. Грамотку мне выдали, с печатью, из царской казны щедро отсыпали три сотни рублей, а во время пьянки с мастером Андреем Ивановичем мы сговорились на сто рублей аванса, на материалы, и сто рублей по факту приёмки изделий. Так что я даже вышел в неплохой плюс.

Уговариваться, правда, пришлось весь вечер, потому что цену мастер Рыбин поначалу зарядил абсолютно неадекватную и неподъёмную. Но чем больше пива оказывалось у него в желудке, тем сговорчивей он становился, а когда я, тоже в изрядном подпитии, начал прямо на столе чертить чертежи абсолютно новых изобретений, он сломался окончательно.

Я даже сумел расплатиться по долгам на постоялом дворе.

Точных сроков Андрей Иванович мне не назвал, но обещался, что мой заказ будет делать в первую очередь, а все остальные подождут. Если, мол, не на Медовый, то на Яблочный Спас всё будет готово, тем более, этот заказ он намеревался делать сам, а не спихивать всё на ученика.

А раз нужно ждать, пока изготовят оружие, а людей в особую стрелецкую сотню пока не назначили, я решил всё-таки съездить в отчий дом. Тем более, что Леонтий мне все мозги прокапал на этот счёт, мол, нужно обязательно навестить, и от Москвы ехать не так далеко, и обратно вернуться всегда успеем. Под его натиском я и сдался. Всё равно особых дел в столице у меня не было, а праздно шататься по торжищу и глазеть на достопримечательности мне уже надоело.

Так что мы с Леонтием собрались и на рассвете выехали на Владимирский тракт, соединяющий Москву, Троицкий монастырь, Юрьев-Польский и собственно Владимир. Поклажу навьючили на трофейного мерина, сами ехали на татарских лошадках. Отцовское поместье находилось где-то между Суздалем и Владимиром, и я предоставил Леонтию ехать впереди, указывать дорогу. Память Никитки ничего не могла мне подсказать, к сожалению.

Ехать, к счастью, от Москвы оказалось не так далеко, всего пару дней верхом. По здешним меркам всего ничего, рукой подать. Ночевать останавливались на ямах, на почтовых станциях, где за малую деньгу можно было накормить и напоить лошадей, помыться в бане и переночевать на свежей постели.

На исходе третьего дня мы добрались к поместью. Пустили коней шагом, чтобы холопы могли нас заметить и доложить о прибытии гостей, а потом ещё и спешились у ворот, долго крестясь на надвратную икону Николы Угодника.

Поместье было обнесено деревянным частоколом, лес вокруг был выпилен на несколько сотен метров, так что дом боярина Злобина представлял собой небольшое укрепление, способное задержать противника на некоторое время. И пусть с этой стороны появления врагов больше не ожидалось, боевые холопы всё равно несли службу на стенах.

Ворота наконец распахнулись, встречали нас чин по чину. Дворня вся в чистом, на высоком резном крылечке стоят отец и мать, отец — в длинной шубе, с посохом, матушка — в зелёном бархатном опашне, в праздничной кике с бисерной понизью. Лица радостные, светлые. Я и сам невольно заулыбался.

— Испей с дороги, Никита Степанович, — юная девица поднесла мне корец с дымящимся сбитнем, всколыхнув какие-то давно позабытые чувства.

Я принял угощение, выпил до дна пряный, сладкий сбитень. Передал поводья одному из дворовых мальчишек-холопов, поднялся по крылечку к родителям. Немного странно было понимать, что эти люди одновременно и мои, и не мои родители, чувства были смешанные, но я позволил чувствам Никитки взять над собой верх. Поздоровался с отцом, порывисто обнял мать.

— Возмужал! До чего возмужал, сынок! — пробасил отец, хлопнув меня по спине так, что даже стёганый поддоспешник не больно-то смягчил удар.

Дальше всё происходило как в каком-то водовороте событий. Пир в просторной столовой, не такой, как у государя, но гораздо более душевный, банька-парилка, целое море пива, та самая девчонка ночью в моей светёлке, и всё остальное.

Меня долго расспрашивали о службе, о побеге из татарского плена, о путивльском воеводе, требуя как можно больше подробностей, и мне приходилось вспоминать. Но когда я дошёл в своём рассказе о том, как побывал на царском пиру, мой статус вообще вознёсся до небес. Выспрашивали всё. Кто во что был одет, кто где сидел, что подавали, чем кормили, чем поили, высоки ли потолки в Грановитой палате. Каков из себя царь, высок ли ростом, хорош ли собой, и так далее. Я чувствовал себя как на пресс-конференции, расспросы утомляли, но просто так взять и лишить всех вокруг такого удовольствия я не мог.

Леонтий, тоже сидевший за общим столом с другими боевыми холопами, тоже купался в лучах славы. Тем более, что я нисколько не умалял его роли в происходящем, наоборот, хвалил и благодарил. Было за что.

А уж когда я мимоходом упомянул о царском заказе на сто пищалей и обучение стрельцов, у отца натурально отвисла челюсть. Никак это не вязалось с образом лихого и придурковатого барчука, ещё вчера крутившего хвосты коровам.

Сам отец, Степан Лукич, тоже поделился известиями о своём походе в Ливонию. Поход у него вышел скучным, сопротивления им почти не оказывали, города распахивали ворота один за другим. Он выказывал надежду, что по окончанию перемирия русские добьют рыцарей окончательно, и мне не хотелось его расстраивать. Насколько я помнил, эта война затянется лет на двадцать, и эти первые победы обернутся досадным поражением.

На следующий день отец позвал меня на охоту, и насколько я понял, варианта отказаться у меня не было. Отправились конно, людно и оружно, то есть, верхом и в сопровождении холопов, и я глазел по сторонам, разглядывая земли, которые перейдут по наследству моему старшему брату, который сейчас тоже находился на порубежной службе.

— Что-то ты, Никита, невесел, — хмыкнул отец, поравнявшись со мной.

Ехал он верхом на пегой кобылке, с луком в саадаке, притороченном к седлу.

— Раньше тебя с охоты и не вытащить было, только и делал, что бегал дичь стрелял, — усмехнулся он.

— Сейчас другим мысли заняты, — признался я.

Мысленно я был совсем в другом месте. В Москве. А уезжать так скоро без веской причины… Ну, если и не оскорбление, то близко к тому.

— Ну, точно возмужал, — усмехнулся Степан Лукич. — Помню, и я так после верстания, одной службой жил. Ничего. Женим тебя, и пройдёт всё.

— Не понял, — нахмурился я. — В смысле, женим?

— А чего, не нагулялся ещё? — рассмеялся отец. — Не боись ты, девку подберём ладную, с приданым хорошим. Пока у нас поживёте, место есть, а потом, даст Бог, и своё поместье получишь. На бывших казанских землях теперь места много, хватает землицы-то.

Лучше бы и не приезжал. Жил бы спокойно в Москве, строил бы свои собственные планы, а не становился частью чужих. У меня и без женитьбы дел выше крыши.

— Некогда мне, отче, с женой миловаться, — сказал я. — Служба.

— Так у всех служба! — хохотнул он. — Чего там, раз-два в год к супруге приехать, нисколько не обременительно. Подождёт та служба.

Я не стал ничего отвечать, спорить или переубеждать отца. Всё равно сделаю по-своему. На охоте я, кстати, никого так и не подстрелил, зато отец вернулся с добычей, с оленухой.

Прогостил я в родительском доме ровно три дня, а потом объявил о том, что уезжаю обратно в Москву. Находиться в отцовом поместье я уже не мог. В первую очередь потому, что я не чувствовал себя хозяином положения, наоборот, заложником обстоятельств, подчинённым строгому распорядку. Неторопливая сельская жизнь, с одной стороны, позволяла отдохнуть и расслабиться, не думая о завтрашнем дне, а с другой стороны, мне гораздо ближе была городская суета. Мне нужно было действовать, и действовать как можно скорее, а не убивать время, объезжая поля и угодья.

Объявил я о своём отъезде во время ужина, когда речь снова зашла о моей женитьбе.

— Как уезжаешь? — всполошилась матушка, Софья Ивановна, мягкая и кроткая женщина. — Уже?

— Да, завтра, — сказал я.

Больше я тут не вытерплю.

— Ох! В дорогу же вас надо собрать тогда! — воскликнула она.

— Кого? У меня всё собрано, — сказал я. — Леонтию тоже только подпоясаться.

Дядька был единственным, чьё общество я мог терпеть. К дядьке я привык.

— Так и Степан Лукич в Москву собирался, потом, правда, но раз уж ты ехать хочешь, то и вместе-то всё одно веселее, — затараторила матушка.

Отец степенно кивнул, а я с трудом удержал тяжёлый вздох. В мои планы совместное путешествие не входило.

— Нет, — отрезал я. — Мне поспешать надо. Царское поручение выполнять.

На самом деле, никто меня не торопил. Я сам хотел поскорее вернуться к работе. Мне нужно находиться как можно ближе к царю, а здесь, в глухомани, я своих целей не добьюсь вообще никак, даже если разверну тут производственные линии, заводы и пароходы. Заметят, конечно, но влияние моё на политическую ситуацию будет минимальным.

— Ну, как знаешь, Никита, — сдался отец. — Чай, не мальчик уже, взрослый мужчина.

— Степан! — попыталась возразить мать, но он её не послушал.

— Коли считаешь, что там твоё место, неволить не будем, — сказал отец. — Но честь блюди, понял? Отца с матерью не позорь, ни словом, ни делом.

— И не собирался, — сказал я. — Наоборот. Честь и славу завоевать хочу.

Служи по уставу — завоюешь честь и славу. Правда, уставы мне предстоит написать самому, потому что я хотел предложить принципиально новые способы ведения войны.

Вместо лёгкой поместной конницы двухсотлетней давности — рейтары и драгуны. Русская конница ориентализировалась по одной простой причине — чтобы драться на равных с татарами. Теперь же основной противник уже не татары, а уважаемые западные партнёры, и драться с ними нужно иными методами. Вместо посошной рати и боевых холопов — стрелецкие полки, выученные стрелять плутонгами. Вместо тяжёлых пушек-тюфяков на деревянных полозьях — полноценная полевая артиллерия на лафетах. Конструкцию шуваловского единорога я помнил лишь примерно, но принцип конической зарядной каморы один, и верную форму ствола всегда можно подобрать методом научного тыка.

Основная проблема была, однако, не в снаряжении и даже не в выучке. Основной проблемой я видел сопротивление наших же дворян, реакционеров и консерваторов. Деды так не воевали, мол, и мы не будем. Но времена менялись гораздо быстрее, чем того хотели помещики. Очень скоро на поле боя будет править не личная доблесть, когда ты с саблей в руке мчишься на врага, а выучка и дисциплина, когда полки будут держать строй и шагать в ногу даже под огнём противника.

Мне было бы проще, если бы я мог сам набирать себе холопов, вооружать их и учить, но для меня такая задача пока что была неподъёмной. Для этого требовались деньги, и немалые, а те сто рублей, которые мне удалось оставить в своей мошне, утекут мгновенно. Потому что про пищали я подумал, а про боезапас к ним — нет, и мне придётся покупать ещё и порох, и свинец, и бумагу. А если учитывать, сколько пороха должен извести один стрелок, чтобы научиться не просто палить в ту сторону, а прицельно во врага, обучение и вовсе выйдет золотым.

Нужно было, наверное, сразу делать нарезные стволы и формировать роту егерей, чтобы издалека выщёлкивать вражеских командиров. Но ладно, начнём со стрельцов. Сейчас стрелецкая тактика состоит в том, чтобы укрыться в гуляй-городе и отстреливаться от накатывающих волн лёгкой татарской конницы. С противниками из европейцев наши стрельцы пока вроде ещё не сталкивались, если не считать болотных чухонцев из Ливонского ордена, совсем не мотивированных драться.

Значит, первое же столкновение с тяжёлой европейской кавалерией станет для наших воевод неприятным сюрпризом. Вообще, против такой кавалерии лучше всего работает плотный строй пикинёров, но если сотня стрельцов будет выдавать шесть или больше залпов в минуту, господа рыцари просто не доедут. Даже если будут очень стараться. Хотя вряд ли нам представится шанс столкнуться с французскими жандармами, это скорее будут польские гусары и немецкие рейтары.

На следующий день я всё-таки выехал из отцовского имения в сопровождении одного только Леонтия. Ехали теперь каждый одвуконь, без необходимости перегружать лошадей. Отец выделил от своих щедрот небольшой кошель с новгородками, матушка снарядила в дорогу съестных припасов, столько, что мы с Леонтием можем до самой Москвы не заботиться о провизии.

Леонтий всё пытался корить меня за то, что погостили так мало, но я не слушал. Повидался, гостинцы подарил, пока хватит с меня. Есть дела и поважнее, чем торчать в отцовском имении. Например, зарабатывать себе собственное.

До Москвы добрались без происшествий. Обратно ехали той же дорогой, через Юрьев-Польский, заехали в Троицкий монастырь, где отстояли с Леонтием службу, а затем въехали в Москву с севера, через Яузское Мытище. Вопреки названию, мыта, или пошлин, если говорить привычными мне терминами, здесь не собирали. Село как село.

Да и на постой мы в этот раз решили встать где-нибудь поближе к Кремлю и Кузнецкой слободе, объезжать половину Москвы верхом мне надоело ещё в прошлый раз. Поэтому мы поселились неподалёку от Златоустовского монастыря, на равном расстоянии от Китай-города и Кузнецкого моста. Сам Златоустовский монастырь я вспомнить не мог, хотя в центре Москвы бывал не единожды. Скорее всего, разрушен большевиками во время глобальной перестройки столицы.

Тут же поблизости была и Лубянка, у Никольских ворот Китай-города, и мне это показалось ироничным. Вот уж в подвалы Лубянки я бы препроводил добрую половину царских бояр. В один конец, намазав лоб зелёнкой.

Расположились с комфортом, заплатив сразу за месяц вперёд. Я не был уверен, что проведу здесь столько времени, но так выходило дешевле, да и пока есть деньги, лучше сразу решить вопрос с жильём, чтобы потом не носиться по городу, как ужаленный, в поисках другого постоялого двора.

Москва за время нашего отсутствия ничуть не изменилась, да и отсутствовали мы чуть больше недели. Со здешним темпом жизни — считай, что и не уезжали вовсе. Но на следующий же день я отправился в гости к Андрею Рыбину, узнать, как продвигается дело с моим заказом.

А дело потихоньку двигалось. Конструкцию и впрямь упростили, теперь кремневая пищаль выглядела не произведением искусства, чтобы дарить его царю, теперь она выглядела грубым инструментом вроде топора или кувалды. Ничего лишнего. Ствол, замок, ложе. Мне почему-то при виде этих пищалей вспоминались кустарные поделки сибирских промысловиков. Не уверен, что из такой пищали получится подстрелить белку в глаз, но стрелять они могли. Одним из моих требований была проверка каждого ствола выстрелом, двойной навеской пороха, так называемая пороховая проба, и Андрей Иванович эту задумку воспринял положительно. Клеймо ставил только после того, как ствол был проверен. Всё, как в лучших домах Парижу.

Сотня пищалей, естественно, пока была не готова, но работа кипела вовсю, он даже нанял себе ещё пару помощников для изготовления мелких деталей замка. Унификации, к сожалению, добиться не вышло, детали одного замка к другому подходили только после обработки напильником и кувалдой, но даже это, несомненно, был прогресс. Даже такой результат меня радовал. Осталось только набрать людей, начать обучение, а потом продемонстрировать результат своей работы царю. В успехе я ничуть не сомневался.

Так что я сказал Андрею Ивановичу, где меня теперь можно найти, взял у него десяток готовых пищалей и отправился в Стрелецкую избу. Пора набирать людей себе в подчинение.