Новик

Глава 21

Следующие дни и недели проходили под флагом удивительного однообразия. Я трясся в седле, стрельцы шагали по дороге, обозы тащились позади. В день удавалось проходить едва ли двадцать вёрст, от одного яма до другого, и если бы этой дорогой двигалась вся армия, мы проходили бы ещё меньше, но князь Курбский благоразумно назначил сбор в Пскове, и из Москвы все добирались в разное время и разными дорогами.

Ладно хоть передвигаться можно было по-человечески, днём, не скрываясь от вражеской авиации и не опасаясь внезапного прилёта по колонне. Даже походное охранение не выставляли, мы шли по своей территории, по русской земле.

Хотя уже сейчас не обошлось без жертв. Один из стрельцов натёр ноги плохо повязанными обмотками, из-за чего угодил в обозники под всеобщие насмешки, другой сожрал что-то не то и каждый полчаса бегал в придорожные кусты, после чего бегом догонял колонну, третий вообще на третий день путешествия понял, что мы идём воевать, и начал активно косить, прикидываясь больным. Тоже отправился в обоз.

Я был бы рад везти вообще всех на телегах, но лошадь, к сожалению, это не КАМАЗ и даже не полуторка, грузоподъёмность её сильно ограничена. Поэтому мои стрельцы шли пешком на запад, толкая Землю сапогами. Мы отправились через Великие Луки, хотя можно было повернуть на север и пройти близ Новгорода, так путь вышел бы короче, но я не рискнул появляться вблизи от Старицы и Старицкого княжества. Даже с войском.

Одним из косарей вполне ожидаемо оказался наш кузнец Ефимка, даже при том, что он всю дорогу ехал на телеге с походной кузницей. Но я рассудил, что пусть лучше косит, чем косячит, и предоставил его воспитание его десятнику.

До Великих Лук мы добрались уже по первому снегу, и величественные деревянные стены показались одновременно со сверкающими золотом куполами здешних церквей. Здесь я решил устроить день отдыха после долгого марша. В Псков мы всё равно успевали, и по расчётам придём сильно заранее. Тем лучше для нас, можно будет выбрать самые лучшие и удобные квартиры, а вот опоздавшим придётся ютиться либо за городом, либо на конюшнях и сеновалах, либо вообще в чистом поле.

Ещё и день, когда мы подошли к Лукам, оказался субботой. Сам Бог велел остановиться и провести воскресенье в городе. Сходить в церковь, причаститься и всё остальное, ко мне даже несколько раз подходили стрельцы из числа самых набожных, чтобы попросить о такой мелочи. А раз мы в армии, то и в церковь пойдём строем, все вместе.

Расположились мы на большом постоялом дворе, причём уместились все. В тесноте, но уместились, по осени торговля замерла и двор пустовал, что и позволило нам воспользоваться его гостеприимством.

Десятникам поручено было следить за своими людьми в оба глаза, солдаты на марше это дело такое, немного опасное для окружающих. Фома отправился на торг пополнять припасы, запас которых испарился за время перехода, ну а я отдыхал на постоялом дворе, вместе с дядькой обжираясь жареным гусем. Пост или нет, не знаю, но путники от поста освобождались, а каши и кулеша я ещё наемся в Ливонии.

Ночевал я, разумеется, в отдельной светлице. Не самой просторной и богатой, но всё равно мой статус сотника обязывал меня платить за отдельную комнату, хотя я без проблем переночевал бы вместе с остальными. Но нельзя, урон чести.

На меня и так, на самом деле, порой косо поглядывали. За мою любовь к огненному бою, за постоянное общение с мастеровыми и ремесленниками. Мол, невместно боярину сие, хороший честный боярин может только саблей махать и с такими же боярами дружбу водить. Но в лицо ничего не высказывали, зная о моей близости к царю.

Утром все до единого, чистые и нарядные, строем отправились в храм. Точно как на парад. Местные поглядывали с нескрываемым интересом, они-то больше привыкли к разномастному виду поместных воинов и боевых холопов, к городовым стрельцам, где тоже одевались кто во что горазд. Такое единообразие для всех было в диковинку.

Я тоже прошёл в церковь, заполненную народом настолько, что я в какой-то момент даже подумал, что все желающие не поместятся. Но нет, потеснились, как на каком-нибудь концерте, и влезли все. Правда, воздуха стало катастрофически не хватать, но приходилось терпеть. Если тебе в храме дурно, то это явно бесовское влияние, так что лучше вообще этого не показывать. Но встал я всё равно поближе к дверям.

Моими соседками оказались несколько горожанок, которые напропалую сплетничали, пока пономари готовили всё к богослужению. И я невольно стал прислушиваться к их тихому разговору.

— Купец один сказывал… В Можайске государыня захворала, — громким шёпотом произнесла одна из горожанок. — Слегла совсем.

— Да ты что!

— Батюшки святы!

Я скрипнул зубами. Одним доктором Стендишем, похоже, дело не обошлось. И, как назло, я за тридевять земель, в Великих Луках. И к Рождеству мне надо быть в Пскове. И что самое печальное, я не лекарь, не врач. Даже не ветеринар. Вылечить царицу… Можно, наверное, удалив от неё источник отравы.

— Как о войне с ливонцами узнала, так в тот же день и слегла, испереживалась матушка, — продолжила горожанка.

— Ой да будь проклята эта война, — пробормотала другая.

— В Можайске теперича с государем и остались, боязно им ехать, — сказала первая.

Я мысленно прикинул расстояние от Лук до Можайска. Выходило совсем чуть меньше, чем до Москвы. Нет, если гнать на почтовых, то, может, и успею обернуться. Но столько денег у меня банально не было. Все мои деньги находились в обороте.

— А дохтура её, говорил, прогнали накануне! За то, что пьянствовал безмерно! — сказала горожанка.

— Ишь, паразит… Ну точно как мой Егорий, — пробормотала её соседка.

— Как же она без дохтура? — спросила ещё одна.

— Вестимо как, с Божьей помощью, авось найдут кого, — сказала первая.

Кто-то на них шикнул, заставляя умолкнуть, началась литургия, всем сразу стало не до сплетен и пересудов. Я машинально крестился вместе со всеми в нужных местах, но мысли мои были заняты совсем другим. Будет очень неприятно уйти на войну, а потом узнать, что царица Анастасия преставилась. Не для того я прилагал столько усилий, чтобы в итоге они все пошли прахом.

Если она всё-таки умрёт, Иоанн, и без того достаточно подозрительный и мнительный, окончательно превратится в тирана. Анастасия была тем якорем, что удерживал царя от излишне резких поступков.

И тем человеком, чьей смерти желали слишком многие.

Начиная от открытых врагов царя и заканчивая теми, кого он считал самыми близкими друзьями. Политика это грязь, и мне не хотелось влезать туда слишком глубоко, но, похоже, придётся.

Литургию мы отстояли от начала и до конца, подошли к причастию, местный священник благословил нас на ратные подвиги. Но из церкви я всё равно вышел с тяжёлыми и мрачными мыслями. Мне нужно в Можайск, срочно. Псков подождёт, и князь Курбский тоже.

Нет, ещё оставался шанс, что эта сплетня — всего лишь пустой слух, выдумки здешних баб, любительниц помолоть языком, но шанс этот был настолько мизерный, что я решил не принимать его в расчёт. В любом случае лучше перестраховаться, перебдеть. Потому что последствия могут быть воистину катастрофическими.

Мы шли обратно на постоялый двор, чтобы провести там ещё одну ночь, а утром отправиться по дороге на Псков. Рядом со мной шёл Леонтий, умиротворённый после исповеди и причастия.

— В Псков поедете без меня, Леонтий, — сказал я.

Он удивлённо покосился на меня, изогнул бровь, мол, что за дурость я опять придумал.

— Чего это так? — хмыкнул он.

— В Москву мне обратно нужно. Срочно, — сказал я.

— Случилось чего? — насторожился он.

— Пока ещё нет, — сказал я. — Если быстро всё сделаю, то и в Псков до Рождества успею, так что не переживай.

Дядька нахмурился. Моя затея ему явно не нравилась. Она и мне не слишком-то нравилась.

— А ежели не успеешь? Позор на весь род! — сказал дядька.

— Значит, надо успеть, — сказал я. — На почтовых домчусь, ежели чего.

— Ничего себе, на почтовых… — буркнул Леонтий.

Ну да, придётся что-нибудь заложить или продать, потому как столько наличности у меня попросту не имеется. Но если государыня умрёт, это будет гораздо хуже. Не только для меня, для всей страны.

— Бери тогда моего коня, — задумчиво произнёс Леонтий. — Я и пешком с мужиками дойду, а тебе лишний конь точно не повредит.

Кони у нас были татарские, степные, неприхотливые. Не самые тяжёлые и не самые быстроногие, но зато выносливые, и мне это играло на руку. Был у меня и заводной мерин, и изначально я хотел ехать одвуконь, меняя лошадей по мере их усталости. С тремя будет ещё лучше.

— Спасибо, дядька, — сказал я.

— Поспешай, потом благодарить будешь, — проворчал он.

Я хлопнул его по плечу и помчался к постоялому двору, где в конюшне отдыхали наши лошади. Забежал в светлицу, забрал всё самое необходимое, саблю, кистень, броню, налатник, шлем, лук в саадаке со стрелами. В дороге с одиноким путником может всякое случиться, и лучше ехать вооружённым до зубов. На кухне попросил собрать мне снеди в дорогу, конюху приказал выводить лошадей и седлать мою Гюльчатай. Отправляться лучше незамедлительно.

В седло я вскочил как раз в тот момент, когда моя сотня вернулась к постоялому двору, и все очень удивились такому моему виду.

— Никит Степаныч, а что, выходим уже? — спросил меня Фома.

— Завтра выходите, Леонтий за старшего! — объявил я. — В Пскове увидимся!

— А чего случилось такое? — спросил старшина.

— Слово и дело государево! — крикнул я, уже уезжая прочь.

Поехал на рысях, распугивая прохожих. Сходу переходить на галоп просто нельзя, срываться с места в карьер это только выглядит эффектно. Заводные бодро бежали следом.

Дорогу как раз припорошило снежком, грязь замёрзла, так что можно было ехать быстро, а не шлёпать по жидкой грязи. Ехал я той же дорогой, через Ржев, разве что собирался повернуть на Можайск, а не ехать в Москву.

Мчался я почти без остановок. Останавливался только для того, чтобы перекинуть седло на другую лошадь, но проехать много за этот день всё равно не успел. Миновал только две ямских станции и остановился на третьей, когда уже начало темнеть. Лошадям требовался отдых, да и я от постоянной скачки тоже утомился, чувствуя, как болят ноги и отбитая задница.

Пока скакал, в голове набатом гудела мысль «надо успеть», но как только я вошёл в жарко натопленную почтовую станцию, где можно было остановиться и переночевать, то меня сразу же начали терзать сомнения. Как мне попасть к царю и царице? Как распознать отраву? Как, в конце концов, лечить? Ответов не было.

Ладно, эти вопросы надо будет решать уже там, в Можайске. Пока же я занялся более насущными делами. Спустился в зал, заказал себе поесть. После целого дня на одних сухарях хотелось похлебать горяченького.

Дородная кухарка налила мне полную тарелку щей, и я уселся в уголке, лицом к двери, чтобы видеть всех входящих. Так мне было спокойнее. Когда щи я почти доел, чувствуя блаженное тепло в животе, в ямскую избу ввалились ещё пятеро путников.

Вид у всех пятерых был не то чтоб откровенно разбойный, но и на торговых людей они походили слабо. Все при оружии, с топорами и дубинками за поясами. Взгляды цепкие, холодные. Меня срисовали сразу же, едва вошли, как и то, что я их тоже увидел.

— Исполать вам, хозяева, — сказал их старший. — Чего гостей не встречаете?

— Дык… Темно ужо, не ждём никого, — сказал в ответ почтовый служащий.

— А мы к вам спешили, по темноте добирались, — сказал нежданный гость. — Поужинать-то осталось чего?

— Щи, — сказала кухарка.

— Хоть уд полощи, — тихо проворчал один из гостей.

Остальные заржали. Я почувствовал, как начинает нарастать напряжение, неприятное, скверное. Эта пятёрка явилась сюда неспроста. Я на всякий случай поправил кистень в рукаве и подвинул саблю поближе. На станции до их появления я был единственным гостем.

— Проходите, гости дорогие, рассаживайтесь, уж накормим вас, чем Бог послал, — спешно забормотала кухарка, пытаясь разрядить обстановку.

Я сделал вид, что всецело поглощён ужином, но всё равно чувствовал на себе пристальные взгляды то одного, то другого визитёра. Поганое дурное предчувствие звенело тоненьким колокольчиком всякий раз, когда кто-то из них обращал на меня внимание.

Что-то мне подсказывало, что это по мою душу. Преследовали от самых Великих Лук, не иначе. Вот только я с тремя конями двигался быстрее, а им приходилось останавливаться на отдых, и поэтому я добрался до этой станции раньше.

Но нападать первым нельзя. В конце концов, я мог и ошибаться на их счёт, так что придётся ждать первого шага с их стороны.

Все пятеро уселись за стол, кухарка быстренько выставила на стол щи, хлеб. Ложки у всех имелись свои, и мужчины принялись за еду, изредка поглядывая на меня. Я поднялся, вернул посуду хозяевам.

— Сейчас вернусь, — сказал я кухарке.

Я накинул сверху меховой налатник, нахлобучил на голову шапку, пригнулся, выходя через низкую дверь.

На улицу опустилась тьма, только звёзды, густо рассеянные по небосклону, сверкали в вышине, заставляя свежевыпавший снежок искриться. Это было даже красиво, если бы у меня было время любоваться красотами.

Лошадей своих эта великолепная пятёрка тоже завела в конюшню, значит, ночевать будут здесь же. А вот мне спать в компании пятерых незнакомых головорезов было как-то неуютно. Я сходил до ветру, подышал немного свежим воздухом. Ночь выдалась довольно тёплой, и я решил спать не в избе, а на сеновале. В налатнике и шапке должно быть нормально.

Я зашёл в избу, мельком глянув на ужинающих гостей, забрал свои вещи, шепнул хозяйке, что пойду спать на сеновал. Возражений не встретил.

Сеновал здесь находился над хлевом, на втором этаже, и я забрался туда по узенькой приставной лестнице, которую поднял за собой. Одуряюще пахло разнотравьем, из хлева поднималось тепло, не настолько, чтобы спать раздетым, но достаточно, чтобы не замёрзнуть ночью, так что я зарылся в стожок сена и устроился поудобнее, положив саблю рядом с собой. Вряд ли, конечно, ко мне кто-то полезет ночью, но предосторожность лишней не бывает. Особенно если знать, что моей смерти хотят влиятельные люди.

Спал я беспокойно и чутко, просыпаясь на каждый шорох, но в целом ночь прошла спокойно, и с рассветом я спустился на двор. Медлить было нельзя, однако я не устоял перед соблазном горячего завтрака, а пока я завтракал, вся пятёрка, уплатив за еду и ночлег, уехала прочь.

Стало даже как-то спокойнее. Я оседлал отдохнувшую за ночь кобылу, привязал к седлу поводья заводных лошадей, расплатился с хозяевами и снова помчался на восток, к Можайску, где вынужденно остановилась царская чета.

В этих местах дорога была широкой и наезженной, тракт шёл до самой Москвы, и по нему регулярно гоняли и посыльные, и бродили паломники, и ездили местные крестьяне. А ещё он был сравнительно безопасным, потому что татары сюда не добирались, только если во время особо крупных набегов, а лесные разбойники не рисковали зря, потому что и великолукский, и торопецкий, и ржевский воеводы регулярно отправляли сюда конные патрули, вынуждая татей держаться подальше от тракта и выбирать другие кормушки.

Но едва лишь почтовая станция скрылась из виду, как меня снова посетило неприятное предчувствие, тот самый колокольчик. Я даже перешёл с рыси на быстрый шаг, и не зря. Дорогу мне заступили пятеро вчерашних постояльцев, с дубинками и топорами наготове. Поджидали на тракте, не иначе.

И место для засады выбрали удачное. С одной стороны крутой склон, с другой — заросли кленовых кустов.

— Стоять! — рыкнул их старший. — Сотник Злобин?

— Прочь с дороги! — приказал я, резко натягивая поводья.

— Привет тебе. От князя, — осклабился он.

И все пятеро кинулись в атаку.