Новик

Глава 8

Удивительно, но до Москвы мы ехали без приключений. Тулу проехали стороной, обогнули Каширу, миновали Подол, в котором я не без труда узнал будущий Подольск. Места становились всё многолюднее, всё чаще встречались попутчики и иные прохожие. Вскоре на горизонте засияли маковки городских церквей, и я понял, вот она — Москва.

Само собой, это была не та Москва, что помнил я. Никаких пробок на МКАДе, удушливого смога в воздухе, никаких смуглых лиц в метро. Никаких тебе хипстерских кофеен, арт-пространств, бизнес-центров, подземных парковок и тому подобного. По сути, нынешняя Москва тоже была всего лишь огромной деревней.

Деревянные избы, огороды, колодцы, скот, и вместе с тем — боярские подворья, княжеские терема, каменные церкви, высокие стены и настоящий небоскрёб по нынешним временам — Иван Великий, громадная колокольня.

Впрочем, в сам город въезжать мы не стали, и по совету дядьки остановились в посаде, в одном из постоялых дворов. Время близилось к вечеру, а на торг, чтобы распродать нашу добычу, следует приезжать с утра.

Цены в постоялом дворе меня неприятно удивили, но это Москва, понимать надо. В другом месте наверняка ничуть не лучше. На этом дворе останавливались заезжие купцы, и для нас тоже нашлось местечко, так что мы загнали телегу на подворье, бросили поводья мальчишке-конюху и направились внутрь двухэтажного, или как тут говорили «в два жилья», постоялого двора.

Для меня нашлась отдельная светелка, Леонтию досталось место в людской, но прежде мы с ним уселись за стол в общем зале, а молодой служка поставил перед нами блюдо с жареным гусем, крынку с пивом и две большие деревянные кружки.

Наши голоса тонули в общем гомоне, народа здесь было изрядно, от простых смердов, прибывших в Москву по делам, до богатых купцов и знатных людей. Место проезжее, хорошее, аккурат рядом с трактом.

— В Москве задержимся немного, — сказал я дядьке, который вовсю молотил челюстями, уничтожая свою порцию гуся.

— Есть тут на что глянуть, ага, — кивнул он. — И не токмо глянуть. Пятница сегодня как раз. Завтра на торг, а послезавтра и в храм можно, к причастию подойти.

— Это да, — буркнул я, думая совсем не о причастии.

Мы в Москве, а значит, тут можно повстречать и самого царя, и его приближённых. А мне кровь из носу необходимо войти в его окружение, ужом извернуться, а пролезть. Без мыла. И я твёрдо намеревался это сделать.

— Храмов тут, конечно, на каждом шагу, — сказал я.

— Так ведь и народа немало! — усмехнулся Леонтий. — Москва!

Это ты, дядька, в час пик на фиолетовой ветке не ездил. Вот там в одном вагоне, наверное, половина нынешней Москвы помещается, а если весь поезд метро взять, то вместе с посадами.

Хотелось прогуляться по городу, поглядеть на здешние достопримечательности, проехаться верхом по тесным московским улочкам, но я понимал, всё это будет только завтра. Неторопливость здешней жизни частенько выводила меня из себя.

Прикончив гуся (день постный, но мы, как путники, от поста освобождались) и допив некрепкое кислое пиво, мы отправились на боковую, чтобы с рассветом въехать непосредственно в саму Москву.

Купцов здесь тоже хватало с лихвой. Даже таких, кто готов был забрать всю нашу добычу вместе с мерином и телегой по неплохой цене. Но дядька упёрся рогом, мол, продавать в розницу будет выгоднее, и что он сам готов этим заняться. Собственно, он на торжище и поехал. Ну а я, проводив его до Китай-города, отправился к Кремлю.

По улицам, заваленным конскими яблоками, передвигаться можно было только верхом или в сапогах, но вдоль домов и подворий тут и там встречались вымощенные дощечками участки. От самого Китай-города и до Красной площади тянулись торговые ряды, крытые деревянные прилавки почему-то напоминали мне о гигантском блошином рынке, хотя торговали здесь всем, чем только можно.

А ещё Москва строилась. Повсюду стучали топоры и визжали пилы, стройки кипели везде, даже в самом центре. Шутка ли, полностью деревянный город, с крышами если не из соломы, то из деревянной дранки, то и гореть он должен регулярно. И отстраиваться после пожаров тоже.

Белокаменные и деревянные церкви, в отличие от нашего времени, не огораживались чугунными высокими заборами, на папертях, словно стайки серых воробьёв, сидели нищие, напоказ выставляя расчёсанные до крови язвы, обрубки рук, ног и другие увечья.

Я, в своей вышитой ферязи и новенькой тафье, моментально привлёк их внимание, как потенциальная жертва, и они заголосили наперебой свои невнятные речитативы, из которых я понимал только «Христа ради», «смилуйся» и «молиться будем». Ну, рука дающего не оскудеет, так что я развязал мошну и одарил каждого серебряной чешуйкой.

— Эй, Божьи люди! Сказывают, набожен государь наш? — спросил я, выслушав порцию благодарностей в свой адрес.

В голову мне пришла гениальная в своей простоте идея. Встретить его в храме.

— Верно говорят! Верно! Набожен! Аки схимник какой! — наперебой заголосили увечные.

— Стало быть, завтра на службу в храм пойдёт? — спросил я. — В какой?

— Так ясно в какой, в Успенский собор! — воскликнули нищие.

Даже денег не запросили за свой ответ. Будто это и так всем было известно.

Я почесал затылок под тафьей, задумался. Успенский это, кажется, внутри кремлёвских стен. Могут и не пустить. С другой стороны, времена нынче не те. Правители непуганые, тремя кордонами охраны себя не окружают, сотрудники ФСО в штатском массовку не изображают. Так, пара рынд в парадных одеждах, вот и вся охрана. Я, к тому же, не бродяга безродный, а служилый человек, царю присягу давал. Не лично, само собой, но всё-таки.

— Дай вам Бог, — сказал я, раздавая ещё по одной чешуйке каждому.

Нищие снова рассыпались в благодарностях, мол, век будем за тебя молиться, боярин, но я уже не слушал, погрузившись в собственные мысли. Отступать от своей цели, когда она так близка, я не собирался, значит, идём к Кремлю.

На Красной площади, где не было ни Мавзолея, ни ГУМа, возвышался окутанный строительными лесами каменный собор, в котором я с удивлением узнал будущий храм Василия Блаженного.

Возле Никольских ворот службу несли стрельцы, на меня, впрочем, никакого внимания они почти не обратили. Я просто делал, как все, спешился у ворот, перекрестился на надвратную икону святого Николая Чудотворца, и спокойно вошёл внутрь, ведя лошадь в поводу. На территорию Кремля свободно проходили горожане, в основном, богатые и знатные, и мне периодически приходилось степенно раскланиваться с какими-то незнакомыми боярами.

Значит, и в собор удастся пройти без проблем. Во всяком случае, я так надеялся.

Внутри крепости оказалось на удивление много жилых домов и усадеб, несмотря на всю элитность и стратегическую значимость этого места. Тут же находился и царский двор, но соваться в царские палаты я не стал, я не до конца ещё выжил из ума.

Прошёлся вместо этого до Успенского собора, вспоминая заодно, где что в Кремле находится. К моему удивлению, даже здесь на паперти сидели нищие.

По территории Кремля сновали туда-сюда слуги, богатством одежд не уступающие порой боярам и князьям, монахи в чёрных одеяниях, царские дьяки, думные бояре в тяжёлых московских шубах и бобровых шапках, несмотря на летний зной. Царя увидеть так и не довелось. Могло вообще статься, что его нет ни в Кремле, ни вообще в городе, традиция поднимать флаг над Сенатским дворцом зародится ещё нескоро.

Так что я покинул Кремль, завернул на торг, в калашный ряд, взял себе ароматный калач с хрустящей румяной корочкой, съел прямо на ходу. Настроение было приподнятым, хотя, по сути, ничего яснее не стало. Я даже не знал, что мне делать, если я и впрямь увижу царя в Успенском соборе. Бросаться к нему? Падать ниц, мол, не вели казнить? Или наоборот, подойти тихонько, не привлекая лишнего внимания и не создавая шума? Как всё сложно, когда ты обычный сопливый новик, а не удельный князь или думской боярин. А то и вовсе царевич. Вот почему я в царевича не попал? Уже давно бы строил ДнепроГЭС и БАМ в отдельно взятом Московском царстве. Знай только, командуй.

С Леонтием мы условились ждать друг друга на том же постоялом дворе, так что я, не торопясь, отправился за пределы города, в посад. Искать его по всей Москве бессмысленно, всё равно, что искать иголку в стоге сена. Дядька у меня, конечно, мужик приметный, но и Москва — город немаленький.

Добрался быстро, Гюльчатай определил в конюшню, в заботливые руки местных конюхов, а сам ввалился в полупустой общий зал. Тут сидели только несколько похмельных купцов, пара мастеровых, приехавших на заработки, да одинокий боярин в вышитой серебром тафье и красной ферязи.

Ко мне немедленно подбежал мальчишка-слуга.

— Квасу неси, — попросил я. — В горле сохнет по такой жаре.

— Сию минуту, — кивнул служка.

Я барабанил пальцами по изрезанному ножами столу и думал. Лучше всего, конечно, было бы совершить некий подвиг, чтобы царь сам заметил меня и возвысил, приблизил к себе. Вот если бы мы вернулись из татарского плена с добычей, побив сотню татар и захватив их стойбище, тогда да.

На столе передо мной словно из ниоткуда появился глубокий деревянный корец с душистым пряным квасом. Прохладный, с ледника. Я приложился от всей души, жадно глотая настоящий ржаной квас, какого в современной Москве днём с огнём не сыщешь.

— Может, снедать чего желаете? Пряженцы с яйцом есть, белорыбица печёная, поросёнок в печи томится… — затараторил мальчишка.

Поросёнка я один точно не осилю. Выбрал пряженцы, желая вообще узнать, что это за блюдо такое, и спустя несколько минут служка притащил мне целый поднос маленьких румяных пирожков, судя по всему, обжаренных в масле. Точно, на масле пряжён, как Колобок в песенке.

Я принялся уничтожать пряженцы, закидывая их в рот один за другим, точно семечки, и запивая квасом. После долгой прогулки молодой растущий организм требовал энергии.

Моё внимание вдруг привлёк новый посетитель. Иноземец в тёмном дублете с широким накрахмаленным воротником пробирался между столов. Он сразу бросался в глаза не только своей одеждой, но и тем, что единственный из всех был гладко выбрит, а на ногах носил чулки и башмаки, вместо шаровар и сапог. Даже для меня, повидавшего за свою жизнь немало странных людей, это казалось как-то дико.

Как я и предполагал, подсел этот странный товарищ именно к боярину. Они оба заказали вина, мальчик-слуга принёс им целый кувшин на двоих, но из еды ничего брать не стали. Я то и дело косился на эту странную парочку, делая вид, что целиком поглощён пряженцами.

Нет, иноземцами в Москве меня не удивишь, тем более, что тут существовали целые районы, населённые сплошь иностранцами. Английская слобода не просто так называлась Английской.

Немец упорно что-то втолковывал боярину, тот кивал и оглаживал бороду, периодически оба прерывались на вино. Говорили по-русски, но тихо, услышать что-либо в гомоне постоялого двора было попросту невозможно. Я подозвал служку.

— Скажи-ка, любезный, кто этот боярин? Вон в том углу, — спросил я, взглядом показывая на неизвестных собеседников.

Мальчишка вытянул шею, пытаясь разглядеть его, и я чуть не треснул его по загривку, ему повезло, что рассмотрел он быстро. Никакой конспирации, блин.

— Вон тот, с немцем? Боярин Зубов это, — сказал он. — А немца не знаю, впервые вижу.

Что ж, мне этого достаточно. Я заказал пива и отпустил мальчишку.

Немец, похоже, подозрение вызывал только у меня, все остальные продолжали спокойно заниматься своими делами. Я, конечно, понимал, что тут большинство людей и знать не знают о шпионских играх, контрразведке, конспирации и прочих страшных словах, но вот так открыто назначать встречи на самом обычном постоялом дворе… Хотя, может быть, у меня просто разыгралась паранойя, и немец с боярином — давние знакомые, боевые товарищи, просто решившие отметить встречу кувшином вина.

И всё же я продолжал наблюдать. Слишком уж подозрительной казалась мне эта парочка.

Расчёты мои оправдались. В конце беседы немец вытянул из-за пазухи увесистый мешочек и передал Зубову, на что боярин расплылся в довольной ухмылке. Немец же встал, куртуазно поклонился и вышел прочь, насвистывая себе под нос разухабистую песенку.

Далеко не факт, что боярин Зубов только что продал Родину, он вполне мог получить деньги за какие-то обычные услуги или товары, но я не верил в такие совпадения. Принял серебро от иностранцев, значит, иноагент, продвигаешь их интересы, с чужой руки кормишься, а остальное уже не так важно.

Мальчишка принёс моё пиво, я вновь остановил его жестом, поманил к себе.

— А служит боярин Зубов где? — спросил я.

— Так в Разрядном приказе, — ответил мальчик, и я вновь наградил его копейкой.

Разрядный приказ это, получается, нынешний аналог военкомата и министерства обороны. Учёт служилых людей, назначение воевод и так далее. И я бы понял, если бы иноземец совал взятку дьяку Посольского или Челобитного приказов. Но дьяк Разрядного приказа, носитель гостайны, немцу мог понадобиться только в одном случае. Боярин же сказку про Мальчиша-Кибальчиша не слыхал, и хранить Военную Тайну Красной Армии, похоже, не стал. Продал в Буржуинию.

С учётом того, что сейчас идёт война в Прибалтике, численность поместных войск — лакомый кусочек информации для вражеских шпионов. Да и в целом этот боярин — находка для шпиона.

Сам боярин Зубов допил вино, убрал мошну за пазуху, поправил тафью на голове, расплатился за выпитое и пошёл к выходу. Я проводил его долгим задумчивым взглядом.

Я попытался вспомнить, кто нынче проводит сыскную работу и вообще занимается подобными делами. Кажется, Разбойный приказ, но они скорее ловят обычных жуликов, татей, разбойников, а вот делами о государственной измене, наверное, занимается кто-то другой. Опричники, но опричнины пока и в планах не было.

Из раздумий меня вывел объявившийся дядька, румяный, довольный и даже немного поддатый. Он грузно опустился за стол напротив меня, понюхал крынку с пивом, приложился.

— Всё, Никит Степаныч, обо всём позаботился, — объявил он. — Добро продал, телегу тоже, меринка оставил, а то негоже боярину знатному на одном коне путешествовать, как бродяжке какому.

— Молодец, Леонтий, — сказал я. — Не знаю даже, что бы я без тебя делал.

Дядька от простой похвалы растаял, заулыбался в усы.

— Завтра в Успенский собор идём, — сказал я. — Баню вели истопить…

— Натоплена уже, — перебил меня Леонтий. — Как же, все сегодня в баню идут. А в Успенский, всё чаешь государя в Кремле увидать?

Я нахмурился, не люблю, когда меня перебивают. Ещё больше мне не понравилась полунасмешливая реакция дядьки. Для него я всё ещё был несмышлёным пострелёнком Никиткой, только вчера выбравшимся из песочницы. И относился он ко мне соответственно, даже если мы буквально вчера вместе убивали людей. Несерьёзно относился.

— Ну, то всё завтра, утро вечера мудреней, — кашлянув, сменил тему Леонтий. — Зато домой скоро вернёмся, да с прибытком. Не каждый новик домой такую добычу привозит!

— Не с татар же взяли, — хмыкнул я. — Повезло просто.

— Так и хорошо же. Значит, удачливый. К такому и в холопы пойдут охотнее, и на посты ответственные ставить будут, — сказал дядька. — Да и батюшка твой такой добыче всё равно порадуется.

— Он же, вроде как, на войне? — не понял я.

— Так перемирие же объявили, — сказал Леонтий. — Я хоть на торге людей послушал, что в мире творится. Боярин Адашев, например, на Крым пошёл. А в Ливонии наоборот, замирились пока. Значит, и батюшка твой, Степан Лукич, домой возвертается.

— Значит, надо бы и ему на торге гостинец какой посмотреть, — сказал я.

Хотя для меня в приоритете была Москва и государь, а не возвращение домой.