Дни потекли один за другим, похожие друг на друга, как близнецы. Понемногу прибывали новые люди, доукомплектовывая мою сотню, строились новые избы для их размещения, но в остальном — всё шло своим чередом. Интенсивное обучение, постоянная пальба и много шагистики.
Стрельцы не жаловались, стойко переносили все тяготы и лишения. Потому что результат кардинально отличался от их прежнего опыта. Все видели, насколько быстрее они стали стрелять и вообще обращаться с оружием. Я был готов даже побиться об заклад, выставить свою сотню сирых и убогих против лучшего стрелецкого полка.
Впрочем, сирыми и убогими я бы своих людей уже не назвал. С пищалями обращались ловко, с бердышами тоже, строем шагать научились быстро, стрелять плутонгами тоже. Хоть поначалу и были трудности, и шомпола над полем летали, забытые в стволах, но даже самый нерасторопный из стрельцов теперь давал минимум три выстрела в минуту. Рекордсмен делал шесть.
Обучение заняло полтора месяца, и я дважды бегал в казну за новыми средствами. Стрельцы хоть и были полностью на государевом содержании, порох мне приходилось докупать. Сожгли мы его немерено.
И на праздник Рождества Пресвятой Богородицы я решил, что моя особая сотня достаточно уже обучена, чтобы представить её царю.
Через Стрелецкую избу добиваться царского внимания было бессмысленно, и я решил снова действовать через Адашева, через Челобитный приказ. Он пока ещё вхож к государю, а мне проще достучаться до него, нежели до одного из стрелецких голов, которые и сами царя видели только по особым случаям.
Царского визита ожидали, как праздника. Накануне я устроил строевой смотр, и стрельцы не подвели. Всё блестело и сверкало, бывшие отбросы стрелецких полков теперь смотрелись щеголями. Я, к тому же, позволил себе маленькую вольность, и вместо отороченных мехом шапок закупил широкополые шляпы с перьями. Белое перо простым стрельцам, красное — десятникам. Зима пока ещё не наступила, можно повыпендриваться.
Иоанн прибыл самолично, хотя я до последнего момента опасался, что он пришлёт кого-нибудь из своих воевод. Прибыл не один, со свитой, верхом. Строй, по обыкновению, полтора часа мариновался в томительном ожидании, потому что время прибытия никому не было известно.
— Равняйсь! Смирно! — гаркнул я, завидев появление царя в сопровождении бояр и окольничьих.
Ровные стройные ряды стрельцов в красных кафтанах производили впечатление хорошо отлаженного механизма.
Бояре переговаривались между собой, шутили и смеялись, не слишком-то заинтересованные в зрелище. К стрельцам у них до сих пор оставалось некоторое предубеждение, даже после Казанского и Астраханского походов. Зато царь щурился и поглаживал бороду, глядя на сотню, замершую по стойке «смирно».
— Вижу, не обманул, — усмехнулся царь вместо приветствия, когда я подошёл к нему, чтобы доложить о том, что сотня построена. — И что, все уже так же ловко стрелять умеют?
— И даже лучше, государь, — поклонился я.
— Показывай, — повелел царь.
Среди его свиты пошли шепотки про мою дерзость, молодость и прочие недостатки, я слышал обрывки боярских разговоров.
На поле были подготовлены мишени из деревянных щитов, изображающие вражеский строй. Задумка моя была проста, как две копейки, провести сотню мимо царя торжественным маршем, а затем показать Иоанну самый обыкновенный караколь, дешёвый и сердитый способ создать плотный массированный огонь.
— Сотня! Нале-во! Шаг-о-ом! Арш! — зычно прокричал я.
Добиться идеальной слаженности и чёткости движений, как на параде Победы, мне не удалось, но даже так сотня, чеканящая шаг, смотрелась достойно. Обычно пехота на марше смотрелась как стадо свиней, все брели как попало, растягиваясь и разбиваясь на мелкие группки. А тут вся сотня шла, как одно целое.
— Смирно! Равнение на-право! — крикнул я.
Стрельцы, как один, повернулись к царю, продолжая печатать шаг. Царь усмехнулся, покачал головой, поприветствовал стрельцов взмахом руки.
— Скоморохи бродячие медведей да собачек так же дрессируют, — тихо произнёс кто-то из царской свиты.
Несколько человек рассмеялись. Сам государь даже бровью не повёл.
Строй наконец остановился. Флангом к высоким гостям, с подветренной стороны, чтобы пороховой дым летел не к царю и боярам, а наоборот, прочь от них.
— В десять шеренг становись! — крикнул я.
Можно было бы обойтись и тремя. Но десять банально удобнее для управления, ну и огонь будет плотнее. Десятники справа, командуют своими людьми, каждый знает свой манёвр. Караколь отрабатывали не единожды. Плутонгами… Покажу в другой раз.
— Сотня! На караул! — приказал я. — Пищаль плашмя! Заряжай!
Стрельцы принялись заряжать пищали, не слишком слаженно и красиво, но мне требовалась функциональность, а не красота.
— Вынь патрон! Скуси! Патрон в дуло! — каждый приём отрабатывали множество раз, но всё равно нашлись те, кто ошибся с порядком действий.
Я это заметил, десятники тоже, но общую картину это почти не портило. Царь ждал непосредственно пальбы.
— Шомпол вынь! Прибей! — зычно командовал я. — В ложу! На плечо!
Вскоре вся сотня зарядила свои пищали и ждала дальнейших приказаний. Я выразительно посмотрел на Иоанна Васильевича.
— Командуйте, командуйте, — сказал он.
— Караколем! Первая шеренга! Пали! — крикнул я.
Первый десяток синхронно потянул за спусковые скобы своих новых пищалей. Залп вышел слитным, серый едкий дым затянул всё поле непроницаемым туманом. Десятник сразу же после залпа приказал отходить назад, и по щитам тут же вдарила вторая шеренга. За ней третья, и так далее. Пока остальные стреляли, первая шеренга снова зарядила пищали, замыкая цикл.
Караколь вышел славный, пищали гремели без остановки. Пороховой дым курился над полем, разлетаясь рваными клочьями, и государь жестом приказал остановить пальбу.
— Стой! Прекратить огонь! — приказал я.
Выстрелы стихли, дым потихоньку начал рассеиваться, измочаленные мишени наконец показались из серой пелены.
— Зелья больше извели, чем иная крепость за целый год, — проворчал кто-то из царских воевод.
Мне почему-то вспомнились генералы Первой мировой, которые выступали против пулемётов и автоматических винтовок, мол, пусть лучше солдат идёт в штыковую. Патроны, дескать, слишком дорогие, чтобы тратить их вот так.
— Из луков ещё больше стрел метать можно. И ещё быстрее, — сказал другой боярин.
— Прости, боярин, но лучника хорошего с детства готовить приходится, а этих я за месяц с небольшим выучил, — возразил я.
— Татары своих… — начал было боярин, но царь его перебил.
— Как мыслишь, новик, а в поле твои пищальники супротив, скажем, рыцарей немецких, да без укрытия… Сдержат? — спросил государь. — В гуляй-городе им с твоим каракулем не укрыться будет, придётся ведь на открытое место ставить.
— Сдержат, государь, — сказал я. — Рыцари и доехать не успеют, их первый же залп из седла выбьет. А коли доедут, так можно строй копейщиками разбавить, скажем, каждого третьего пикой вооружить.
А ещё лучше — примкнуть штыки, но я в погоне за скоростью изготовления оружия оставил штыки за бортом. Трёхгранный игольчатый штык — оружие победы, почти как автомат Калашникова.
— По глазам вижу, ещё что-то замыслил, — усмехнулся царь.
— Точно так, государь. Мыслю, лучших стрелков в отдельные десятки сводить надобно, самых метких, — сказал я. — И пищалями лучшими снабжать, дабы они издалека вражеских командиров и воевод выбивали. В строю от них толку нет, в строю все одинаковы, а вот сами по себе, как охотники…
— Бесчестно сие! — выпалил один из бояр.
Представил, видимо, как снайперская пуля снимает его, такого красивого, скачущего во главе войска. Прости, друг, но твоё время подходит к концу. Наступает эпоха огнестрела.
Царь тоже покачал головой.
— Воевод не из пищалей стрелять, а в полон брать надлежит, хотя бы заради выкупа, — сказал Иоанн, в этом вопросе занимая сторону боярства. — К тому же, если все друг у друга воевод убивать начнут, скоро и служить окажется некому.
Я смолчал, понимая, что идея егерских формирований сейчас понимания тут не найдёт. Всё равно нарезного оружия у меня пока нет, мастер Андрей Иванович и с этим заказом кое-как успел.
— Но этих ты и впрямь выучил славно, — сказал царь. — Пожалуй, и впрямь лучше нынешних сотен.
— Готовых стрельцов переучить много ума не надо, — проворчал какой-то боярин в зелёной епанче. — Они и без того с огненным боем знакомы, пищалей не боятся, многие уже и в сражении пороха понюхали. Кабы ты от сохи крестьянина взял…
— Государь прикажет, и от сохи выучу, — сказал я.
Боярин, конечно, отчасти был прав. Но я в своих силах не сомневался. Просто потребуется чуть больше времени.
— Зелья столько нет, — буркнул другой. — Сказывали, он чуть ли не каждую седмицу бегал докупал, потому что казённого не хватало.
Я знал, почему бояре так сопротивляются. Никому не хотелось терять влияние на царя. Поместное войско, в котором каждый знатный боярин или князь приводит своих собственных людей, никогда не согласится добровольно, чтобы его заменили на войско, которое царь может набрать сам. Рекрутским набором, призывом, мобилизацией или как-то ещё. Это моментально лишает поместных ещё одного рычага влияния на царя, который и так усиленно занимался централизацией власти.
— Однако, ни один ворог супротив такого каракуля не устоит, — задумчиво произнёс царь. — А зелье огненное завсегда сделать можно.
— Мельницы и так без остановки работают, государь, — напомнил боярин в зелёной епанче. Стрелецкий голова, не иначе.
— Ведаю о том, — кивнул царь. — Значит, только крайнею мерою сей приём использовать надлежит.
Я ждал вердикта, новых указаний, царственного повеления, но Иоанн, казалось, не обращал больше на меня внимания, задумчиво глядя на замерших по стойке «смирно» стрельцов. Умный человек может представить океан по капле воды и действия целой армии по одной сотне. Иоанн дураком точно не был.
— А татары сих стрельцов издалека всё-таки расстреляют, — хмыкнул боярин, любитель стрельбы из лука. — Бездоспешных тем паче. Лук дальше бьёт.
— Всякому приёму своё место и время, — пожал я плечами. — Как в шахматах фигуры разные по-разному ходят, так и тут. Однако же и пешка, бывает, ферзя срубить может.
— Это ты верно глаголешь, — произнёс царь.
— В сече все равны, — проворчал седой окольничий, прежде молчавший.
— Молодец, новик, — похвалил наконец Иоанн. — Мыслю, не захочешь ты, чтобы я у тебя твоих стрельцов отнимал. Быть тебе, значит, и впредь стрелецким сотником.
Я склонил голову. Хотелось бы, конечно, какой-нибудь более материальной награды, но и это можно было считать наградой. Стремительный карьерный взлёт, который и не снился большинству новиков. Да и по разряду новик получал четыре рубля, а сотник — раз в пять больше. Плюс поместный оклад в виде земли. Теперь, когда я не просто повёрстан от города Владимира, а назначен в сотники самим государем, без земли точно не останусь.
— Благодарю, государь, — произнёс я.
Хотя по-настоящему хорошей наградой стала бы возможность остаться с государем наедине, упредить его об измене его приближённых, о скором нарушении перемирия и об отравлении царицы. Увы, такой возможности у меня пока так и не появилось, но к царю я, несомненно, стал гораздо ближе, чем до этого.
— Своих ты выучил справно, теперь надо и остальных, — задумчиво сказал царь. — Напишешь устав. Во всех подробностях, как обучать надлежит. По делам будет и награда.
Чуть по привычке не ответил уставным «есть».
— Слушаюсь, государь, — сказал я.
— В Разрядный приказ потом загляни. Сотник, — сказал Иоанн, дёргая поводья своей лошади.
Всё, разговор окончен. Результатом довольны были все, кроме, может, нескольких бояр, но их мнение меня почти не интересовало. Главное, что царь оценил возможности нового строя и методов стрельбы.
А устав написать — дело нехитрое, особенно когда знаешь службу. К тому же это не устав внутренней службы, регламентирующий всё вплоть до перевозки войск и поднятия государственного флага. Это всего лишь устав стрелецкий, краткий пересказ основных моментов обучения. Те самые экзерциции, навроде петровских.
А ещё Иоанн, как известный книгочей, не удержится от того, чтобы лично ознакомиться с этим уставом, и это прекрасная возможность остаться с ним один на один.
Проблема теперь только в том, чтобы написать этот устав языком, понятным для местных. Нынешние грамматика и правописание оставались для меня делом весьма трудным, и если с разговорной речью я ещё хоть как-то справлялся, то письменную пока освоил минимально. Тут даже пробелов между словами не было. То ли писари экономили место на бумаге, то ли просто их пока не изобрели.
Но это всё решаемо. Любой грамотный дьячок за скромную плату напишет всё под диктовку, а потом ещё и перепишет в нескольких экземплярах. Печатный станок уже изобрели, можно будет и вовсе разослать стрелецкий устав по всем городам и крепостям.
Царь уехал вместе со своей свитой, и мы остались на поле одни. Стрельцы по-прежнему стояли смирно, ожидая дальнейших приказаний.
— Сотня! — крикнул я. — Благодарю за службу!
Уставного ответа не последовало, ведь я его не показывал. Но стрельцы заулыбались. Мне просто хотелось сказать им спасибо.
— Вольно! Разойдись! — приказал я.
Сегодня учёбы не будет, сегодня стрельцы заслужили выходной. Но не я. Мне ещё предстоит куча дел.
— Леонтий! — позвал я.
Дядька, наблюдавший за стрельбами издалека, подошёл ко мне, улыбнулся.
— Ну, сотник Никита Степанович, поздравляю, — сказал он. — А я и не верил даже поперву.
— Слышал, да, что государь приказал? Нужны мне бумага с чернилами, — сказал я, просто кивнув на его поздравление. — И попик какой-нибудь грамотный, чтоб почерк хороший был.
Всегда можно сослаться на почерк. Да и руки у меня привыкли больше к сабле и рогатине, нежели к перу.
— Не попик, а батюшка, — строго поправил меня набожный дядька.
— Кого хочешь веди, — усмехнулся я. — Лишь бы писать умел красиво. Всё-таки царь этот устав читать будет. Ты только не говори об этом, а то цену заломит.
— Не беспокойся, сделаю всё, — сказал дядька.
Я и не беспокоился, Леонтию я доверял, как себе.
Можно, конечно, было попробовать написать всё самостоятельно, но так будет надёжнее. Лучше вообще набросать план, черновик, а чистовую версию уже пусть переписывает приглашённый писарь.
Леонтий оседлал коня и уехал, я же, в свою очередь, отправился в Разрядный приказ. Пренебрегать царским советом — себе дороже, нужно заявиться туда как можно быстрее, пока обо мне помнят. Пока царское слово не забылось. Поехал один, в парадном облачении, нарядный, красивый. Званию сотника надо соответствовать, аскетство здесь пока не в чести. Это царь мог позволить себе одеться в простую монашескую рясу и подпоясаться верёвкой, потому что он такой один. Все остальные вынуждены одеваться пёстро, ярко и вычурно, чтобы их, не дай Бог, не перепутали с какими-нибудь бродягами.
В Разрядном приказе дьяки уже обо мне знали, ждали меня. Видимо, свои распоряжения государь сделал ещё до того, как поехал на стрельбище. Либо один из его ближников сразу после стрельб поехал сюда.
— Новый сотник, значит… — пробормотал остроносый дьяк, перебирая бумажки и свитки. — Иван?
— Никита, — сказал я. — Никита Степанов сын Злобин.
— Ага… Есть по тебе отдельное поручение, — сказал дьяк. — Жалование сотницкое выдать…
Он достал из комода увесистый мешочек, положил на стол. Звякнуло.
— И земли тебе государь повелел отписать… Пятьсот четей, за Ветлугой… Хоть и средь черемисов диких, а всё же земля… — дьяк выбрал один из свитков среди целой кучи и протянул мне.
А вот и долгожданное поместье.