Новик

Глава 17

У Спасских ворот Кремля нас остановили стрельцы, несущие караульную службу. Этого-то я и добивался.

— Братцы! — воскликнул я. — Немец-то! Царя по-иноземному хулил!

— Дохтур это, — сказал стрелец. — Англицкий. Видали его не раз.

Я тоже успел примелькаться в Кремле, да и среди стрельцов был известен. Слава о новой сотне, в которой давали пищали без фитилей, бродила по Москве и окрестностям уже пару месяцев, а после царского визита и вовсе обросла небывалыми слухами.

— Царя поносил, пьяница! — воскликнул я. — В Разбойный приказ его надо, братцы!

— Разберёмся, — буркнул другой стрелец, вышедший из башни на шум.

Сам доктор Стендиш мог только качаться из стороны в сторону в попытке устоять на ногах. Если он что-то и бормотал в своё оправдание, то на английском. Он, кажется, вообще не понимал, что происходит и где он находится.

Короче говоря, Стендиша, вусмерть пьяного, я сдал на руки стрельцам. Они такому виду царского лекаря не слишком-то удивились.

Ну а я наконец отправился к новой стрелецкой слободе. Наш лагерь давно разросся до полноценной слободы, не хватало только собственной церкви и торговых рядов. Остальное всё было. В церковь мы, впрочем, ходили в Андроников монастырь, а торговать нам было попросту некогда.

Уезжал я со смутной надеждой, что Ральфа Стендиша попрут со службы и он перестанет травить царскую семью ртутью и мышьяком. Этот вопрос надо будет держать на контроле, ну а пока я занялся своими прямым обязанностями — написанием устава.

Молодой дьячок скрипел пером, высунув кончик языка от усердия, пока я надиктовывал ему целые параграфы. По-хорошему, стоило бы добавить туда и рисунки, но я снова гнался за дешевизной и скоростью, чтобы этот устав можно было напечатать в кратчайшие сроки, и решил отказаться от иллюстраций.

Диктовал я по своему усмотрению, писарь был волен редактировать мои слова, как ему вздумается. Без изменения смысла и с последующей проверкой, разумеется. Он мог менять форму, но не содержание.

Когда черновая версия была завершена, я прочитал её вслух Леонтию, дал ознакомиться грамотным стрельцам, чтобы исключить спорные моменты и возможное недопонимание. Отредактировать те места, которые покажутся им непонятными, убрать некоторые пункты, которые вызовут протест, и всё в таком духе. Проблем, впрочем, не возникло, этот устав описывал уже сложившийся порядок, а не вводил новые, и критики оказалось немного. Зато обсуждение помогло дополнить его пунктами, о которых я позабыл.

Так или иначе, спустя несколько дней напряжённой работы «Воинский устав стрелецкой службы» был готов. Охватывал он лишь малую часть воинской жизни, затрагивал только стрельцов, а по-хорошему, нужны были ещё отдельные уставы для внутренней службы, гарнизонной и караульной, боевые уставы, и так далее, чтобы зарегулировать абсолютно все аспекты.

Вот только с поместным войском это не получится. Помещик среди своих холопов — сам себе начальник, сам себе командир. Чёткой иерархии в поместном войске нет, местнические споры возникают всякий раз, когда несколько бояр собираются вместе, и споры идут порой настолько жаркие, что бояре могут упустить врага, не сумев определиться, кто из них будет командовать полком правой руки, а кто — полком левой руки. А проиграв местнический спор, какой-нибудь воевода может и вовсе постричься в монахи от осознания своего позора.

Вот и выходило, что какой-нибудь родовитый князёк семнадцати лет от роду, у которого ещё молоко на губах не обсохло, мог командовать войском, задвигая по-настоящему талантливых, но худородных командиров. Эту ситуацию нужно было исправлять, и стрелецкие полки стали небольшим козырем в рукаве Иоанна. Местничество надо было переломать, уничтожить, пока они со своими фантазиями о шляхетской вольнице не уничтожили государство.

С новенькой копией устава, в очередной раз переписанного красивым почерком монастырского дьячка, я отправился в Кремль, но меня ждал жестокий облом. Государь отправился на очередное богомолье в один из многочисленных подмосковных монастырей, и до его возвращения делать мне оказалось абсолютно нечего. Вернулся в слободу несолоно хлебавши.

Осень приближалась широкими шагами, так что я занимался тем, что закупал дрова, провизию и вообще готовился к зимовке. Сколько я уже здесь? Почти полгода, а ничего толком и не сделано. Иной путешественник во времени успевает за месяц выстроить полный комплект заводов и наладить производство автоматов Калашникова, а я только и сумел, что подтолкнуть прогресс к уже существующему в Европе кремневому замку.

Пожалуй, настало время подтолкнуть прогресс ещё немного. Всё равно пока делать больше нечего.

Я вновь отправился в гости к Андрею Ивановичу, и нашёл его в мастерской, окружённого подмастерьями. Он набрал себе ещё несколько помощников, работа кипела, мастер, похоже, отказался от всех других заказов и теперь занимался только пищалями по моему образцу. По госзаказу и на продажу. Таких пищалей пока никто не делал, и он вовсю пользовался сложившейся монополией, пока другие мастера не подсуетились.

— Никита Степаныч! — радостно воскликнул мастер. — По делу али просто проведать?

— И так, и этак, Андрей Иваныч, — улыбнулся я.

— Может, тогда в дом зайдём, сбитня горячего выпьешь с дороги? — предложил мастер.

Заманчивое предложение. Осень в этот раз выдалась прохладной, даже зябкой.

— Отчего бы и не зайти к хорошему человеку, — сказал я.

Встретили меня как дорогого гостя. Ещё бы, дела у семейства Рыбиных ощутимо пошли в гору именно после моего заказа, и они чувствовали, что я могу предложить им что-то ещё.

— Чувствую, не просто так ты ко мне явился, Никита Степаныч, — криво ухмыльнулся мастер после того, как мы выпили сбитня и закусили пряженцами с рыбой.

— Есть задумка одна, — кивнул я. — Нарезы в стволе сделать у пищальки.

— Нарезы? — не понял Андрей Иваныч.

— Нарезы. На стрелах оперение зачем делают? Чтобы стрела в полёте вращалась, — сказал я. — Если и пуля вращаться будет, то полетит дальше и точнее, смекаешь?

— На пуле оперение не сделать, — покачал головой мастер.

— Но если в стволе будут нарезы, винтом, пуля пойдёт по ним и в полёте вращаться продолжит, — сказал я.

Андрей Иванович задумался, хмыкнул, почесал в затылке, раздумывая над моими словами.

— Затейливо… Непросто сие изготовить будет, — сказал он. — Но попробовать можно. Стволов ученики наковали вдосталь. С запасом.

— Попробуй, Андрей Иванович, — сказал я. — Если дело выгорит, у тебя эти винтовки с руками отрывать будут, по самой лучшей цене.

Он снова почесал в затылке, видимо, уже размышляя над способами изготовление нарезов.

— И ещё идейка одна имеется, — загадочно улыбнулся я.

— Ты, Никита Степанович, откуда их берёшь только? — усмехнулся мастер.

— Гляди. Вот пуля если круглая, каковые мы льём, то и в стволе она барахтается, как… Гм… Ледышка в проруби, — сказал я.

Я взял пустой стаканчик, перевернул дном кверху.

— А ежели пуля вот такой формы будет, с выемкой, газы пороховые её распирать станут, — сказал я, наглядно демонстрируя на стакане, как всё будет происходить.

— Разорвёт ствол-то, — неуверенно возразил мастер.

— Не должно, — отмахнулся я, точно зная, что пули Минье и Нейслера существовали и успешно применялись в войсках. — Свинец же. Металл мягкий, мягче ствола, он всё на себя примет. В стволе его разопрёт, и полетит пуля точнее. Христом-богом тебе клянусь.

— Попробовать можно… — проворчал Андрей Иванович. — Дык ведь… Простую пулю отлить… Дело нехитрое, хоть в поле чистом отливай. А эту, с выемкой, как? Покумекать тоже надо. Да и дороже они будут, а я же знаю, как ты за каждую копейку бьёшься.

Тут он, конечно, прав. Массово сейчас перевооружить всё стрелецкое войско не получится, как и перевести всех с фитильных пищалей на кремневые, даже такие примитивные и простые, как в моей сотне. Но для элитных частей… Думаю, оно того будет стоить.

— Главное, что я тебя, Андрей Иваныч, на мысль натолкнул, а как именно ты это делать станешь… Тебе решать, — сказал я.

— Тоже верно, — кивнул он. — Подумаю. Сдаётся мне, и из этого тоже начинание славное выйдет. Нынче к огненному бою многие свой интерес имеют.

— А пушки ты не льёшь, Андрей Иванович? — спросил я.

— Пушки не лью, — покачал головой мастер. — Что, и пушку новую измыслить решил?

— Да если бы… Старые улучшить! — улыбнулся я. — Ну и новые задумки есть, конечно.

— Литейщики к своим секретам зело ревнивы, — хмыкнул мастер. — А пушечных дел мастера — особенно. Не позволят.

— Государь прикажет, да и всё, никто и не пикнет, — сказал я.

— Ха! Ну, конечно! А потом у тебя и пушка в форме недольётся, и каверны в бронзе окажутся, и ствол на проверке разорвётся, — фыркнул Андрей Иванович. — А литейщики и не при чём будут, скажут, по твоим чертежам всё делали. Ты же и крайним окажешься.

А о таком варианте я даже и не подумал. Но артиллерийский вопрос тоже нужно решать. В нынешнем виде, когда все пушки отливаются разного калибра, практически на глазок, артиллерия никуда не годилась.

Но и унифицировать её всё равно надо. Выбрать, например, три главных калибра, для полевой артиллерии, для крепостной, для осадной. Вот только мастер Рыбин прав, литейщики наверняка заартачатся. Сейчас каждая пушка это практически предмет искусства, с собственным именем. Предлагать им перейти на массовое производство это всё равно что предлагать именитым художникам начать рисовать вместо собственных картин, скажем, этикетки для майонеза. Оскорбятся.

Ладно, и здесь что-нибудь придумаем. Умный гору обойдёт, и эту гору мы тоже как-нибудь преодолеем. Например, найдём юного, но талантливого подмастерья, который согласится поэкспериментировать.

— Андрей Иваныч, а про литейщика Чохова ты когда-нибудь слыхал? — спросил я.

— Не знаю такого, — пожал плечами мастер. — Ежели с литейщиками поговорить хочешь, к Кашпиру Ганусову тебе надобно. Он там первый мастер среди них.

— Понял, благодарствую, — сказал я.

Имя знаменитого мастера, отлившего Царь-пушку, сохранилось в моей памяти, но про упомянутого Кашпира Ганусова я слышал впервые. Надо, значит, навестить и его, протолкнуть идею конических зарядных камор. Насчёт унификации пока говорить рано.

— А найти его где можно? — спросил я.

— Так здесь же, недалече, — сказал мастер. — Все одним миром живём. Можешь хоть кого на улице спросить, дорогу укажут. Али мальчишку с тобой послать, проводил дабы?

— Не сегодня, — покачал я головой.

К этому визиту надо будет подготовиться, а не бежать, сломя голову, как лось во время гона.

— А я ведь тоже, Никита Степаныч, придумал полезное кое-что, — приосанился мастер.

— За то вас лучшим оружейником и кличут, — грубо польстил я, но Андрей Иваныч улыбнулся.

— Придумал я ствол у пищальки нашей укоротить, вдвое, — сказал он. — Остальное всё оставить как есть, токмо вместо ложа и приклада — рукоятка простая. Чтобы верхом палить можно было. Обрезами пищальки сии нарёк. Потому как из обрезка первая получилась.

— Вот и славно, — искренне порадовался я.

Только нынешняя конница из сиятельных дворян не пожелает брать в руки подлое огнестрельное оружие. Но холопов такими вооружить можно. И если каждому дать по три-четыре таких обреза, можно будет использовать классическую рейтарскую тактику, ударил — отошёл. Пожалуй, даже такая конница будет лучше, чем устаревшая поместная.

— Можно и дальше уменьшать, пороху без разницы, какую пулю толкать, — сказал я. — Хоть до игрушечных размеров.

— Детский, — усмехнулся Андрей Иванович.

— Ну да, чтобы в рукаве или мошне без труда уместился. Купца проезжего тати остановят, а он им из рукава — с добрым утром, — сказал я. — Скупят все эти детские тоже махом, глазом моргнуть не успеешь. Но поперву — царский заказ. Свой прибыток потом.

— А как же, Никита Степаныч! — воскликнул мастер.

Глаза его загорелись, он уже подсчитывал возможную прибыль. Если все московские, да и не московские тоже, купцы захотят себе такую игрушку, он просто купаться в золоте будет.

Я выглянул в окно, затянутое бычьим пузырём. Солнце уже садилось, дни становились короче, на улице быстро темнело. А мне ещё надо добраться до слободы, и лучше бы сделать это засветло.

— Ну, Андрей Иванович, благодарю за хлеб-соль, хозяюшке низкий поклон, — произнёс я. — Но пора и честь знать.

— Хорошему гостю завсегда рады, Никита Степаныч, — улыбнулся мастер. — Заглядывай, как чего нового измыслишь. Да и просто так заглядывай.

Я быстро собрался, поехал прочь от Кузнецкого моста. С заходом солнца жизнь в столице будто бы замирала. Москоу невер слип это совсем из другой эпохи.

Купцы закрывали свои лавки, стараясь побыстрее управиться и вернуться домой, посадские торопились уехать к себе в посады, не на пригородной электричке, а верхом или на телегах.

Смеркалось. Я ехал шагом, чтобы не пугать горожан. Как говорится, бегущий генерал в мирное время вызывает смех, а в военное — панику, то же самое относится и к боярам. И поэтому мне приходилось даже придерживать Гюльчатай, которая так и норовила перейти на рысь. Тоже спешила домой, в тёплую конюшню.

Пока в один момент меня не окликнули из узкого и тесного переулка.

— Добрый господин! Добрый господин! — девичий голос казался напуганным и встревоженным не на шутку. — Христа ради, помогите!

Я дёрнул поводья, останавливая коня.

— Там братец мой! С крыши упал, ногу сломал! — запричитала девчонка. — Отвезти его надобно, к лекарю!

Я, хоть и не извозчик по профессии, начал поворачивать кобылу в переулок.

Тут-то меня с коня и ссадили. Подкрались сзади, неслышно за причитаниями девицы, схватили за пояс, за рукав, дёрнули резко, вынимая меня из низкого татарского седла.

Пешеходу не так-то просто одолеть всадника. Ещё сложнее одолеть его и самому остаться невредимым. И для такого дела в городской черте подходит только засада.

— Твою мать! — рявкнул я, чудом успев сгруппироваться во время падения и перекатиться, вырваться из лап неизвестных налётчиков.

— Это он, хватай его, братцы! — прошипел кто-то.

— Лошадь хватайте! — вторил ему другой.

Я даже не удивился, что на меня напали вот так внаглую, посреди Москвы. Уже почти стемнело, все разошлись по домам, а тут одинокий богато одетый гражданин. Грех такого не раздеть. А то, что я вооружён до зубов, ну, с саблей тут каждый второй ходит, и не каждый осмелится её применить.

Вот только кроме сабли у меня имелся ещё кистень в рукаве, длинный нож за поясом и короткий засапожник.

Всё происходило сумбурно, в полумраке. Прежде, чем я поднялся на ноги, успел отхватить добрейшего пинка по рёбрам, но едва я вскочил, как мой кистень полетел в ближайшего из противников. Свинцовый грузик на кожаном ремешке мелькнул невидимой тенью, впечатываясь ночному татю чуть ниже и правее солнышка. Такой удар кирасу проминает, что уж говорить о незащищённых рёбрах.

Блеснул во мраке чей-то ножик, бандит хищно ухмыльнулся, ловко поигрывая пером. Он быстро глянул куда-то мне за спину, но я не купился на такой дешёвый трюк, а просто кинулся в атаку, выхватывая нож-косарь левой рукой, а правой раскручивая кистень. Жулик попытался поймать ремешок кистеня, но вынужден был отступать, и в один момент мне удалось захлестнуть кистень ему за спину, так, что он с размаху ударил его по почкам. В ту же секунду я сократил разрыв между нами, резанул косарем по руке, удерживающей нож, вывернул его из ослабевших пальцев.

Обернулся. В переулке уже никого не было, только Гюльчатай нервно топталась на месте и фыркала. Девица поспешила скрыться, наверняка докладывает ярыгам Разбойного приказа о смертоубийстве.

Я глянул на пострадавших, оба катались по земле. Для допроса пригодны. Пинком я перевернул одного из них на спину и приставил острие ножа к нижнему веку.

— Ну-ка, поведай мне, кто вас прислал, — тихо произнёс я.

Вряд ли это обычные тати. Я в такие совпадения верить не привык.