Новик

Глава 9

Рано утром, сразу после рассвета, мы с Леонтием оседлали коней и направились к Кремлю. Казалось, поднялся весь город, словно это был утренний час пик в понедельник. Но нет, это было воскресенье, и все православные тянулись к церквям.

Мы могли зайти в любую первую попавшуюся, но я хотел посетить именно Успенский собор. Государь Иоанн Васильевич будет там, должен быть, и даже если мне не удастся пробиться к нему, то можно хотя бы поглазеть издалека. Любопытно же взглянуть на грозного царя.

Со всех сторон трезвонили колокола, мы с дядькой вошли в Кремль вместе со всем остальным народом. Что удивительно, настроение у всех было приподнятым, радостным, хотя я воспринимал это посещение церкви как какую-то обязаловку. Как посещение нудных и скучных планёрок. Но нет, здесь в церковь все выходили нарядными, довольными, по дороге общаясь друг с другом. Выходили, короче, людей посмотреть и себя показать. В конце концов, телевизора ещё не придумали, развлечений не так-то много, а в церкви и батюшка поёт, и на роспись посмотреть можно, да и вообще, завораживает.

На паперти вновь стайками сидели нищие, протягивая скрюченные грязные руки. Я подал в числе прочих, просто чтобы не выделяться из толпы. На входе скинул шапку, тафью, поблескивая бритой головой, размашисто и медленно перекрестился двумя перстами. Я основательно вливался в местную жизнь, и религия была одним из основных её столпов, так что я не отлынивал, а делал, как все. За излишнюю набожность ещё никого не наказывали, а вот за атеизм и его пропаганду могут и головы лишить.

К тому же я понимал, насколько сильно отличаюсь от местных, и говором, и поведением, так что усердствовал в вере не просто так, а чтобы ни у кого не было оснований назвать меня бесноватым или одержимым.

Величественный и просторный Успенский собор был запружен народом, пахло ладаном и свечным воском. Служба ещё не началась, так что общающийся народ гудел, как потревоженный улей. Я заворожённо глазел на иконостас, дядька разглядывал расписные колонны, поминутно крестясь. Мерцали свечи, выжигая кислород, которого в такой толпе и так не хватало. Всё сверкало золотом, святые строго взирали на собравшийся люд.

Несмотря на весь простор, было довольно тесно, почти как утром в трамвае, а люди всё прибывали и прибывали. Располагались причём не абы как, а по знатности, впереди — князья и родовитые бояре с супругами и детьми, чуть сзади — служилые попроще, приказные дьяки, дворяне, за ними — купцы и просто богатые горожане. У самых дверей — слуги и нищие.

Священник у аналоя исповедовал прихожан одного за другим, в порядке живой очереди, быстро отпуская грехи и приглашая следующего. Пришлось в эту очередь встать и нам с дядькой, а когда очередь дошла до меня, я покаялся только в том, что лишил жизни нескольких татар и лесных татей. И в том, что ел мясо в постный день. Священник добродушно усмехнулся в бороду и грехи мои отпустил.

Царское место, расписной деревянный шатёр на четырёх столбиках, пока пустовало, хотя возле него уже собирались священники и знатные прихожане. Похоже, не я один пытался обратиться к государю в церкви. Конкуренты чуть ли не локтями пихались, протискиваясь поближе к шатру.

Толпа вдруг загомонила, зашикала друг на друга, резко затихла. В собор входил государь. Через отдельный вход, с сопровождении царицы Анастасии и ещё нескольких приближённых.

Я ожидал увидеть грозного старца с ястребиным взглядом, точно на картине Васнецова, но вместо этого обнаружил молодого статного мужчину с короткой острой бородкой. Ненамного старше меня нынешнего. Одет он был скромно, в отличие от большинства своих придворных, шёл величаво, спокойно, с полным осознанием своего превосходства. Слева от него шла миниатюрная женщина, красивая, но измождённая и бледная. Похоже, Анастасию уже начали потихоньку травить, недоброжелателей у неё, несмотря на кроткий и добрый характер, хватало с лихвой.

Царицу, вышедшую из простого боярского рода, при дворе не любили. Царь, мол, женился на худородной, на неровне, когда все древние княжеские роды желали, что он породнится с кем-нибудь из них.

Государь встал на царское место, обнажил голову, степенно перекрестился, и дородный батюшка начал громким басом читать молитву. Литургия началась.

Я скорее стоял и ждал, машинально повторяя за всеми, осенял себя крестным знамением в нужных местах, больше поглядывая на царя и его супругу, нежели на священников и пономарей. Спасение души меня не особо заботило, а вот спасение царицы и государства — очень даже.

Вместо молитв я бормотал имена. Все, какие только мог вспомнить. Боярин Лисицын. Боярин Зубов. Князь Андрей Курбский. Отец Сильвестр. Алексей Адашев. Шуйские. Бельские. Старицкие. Доказательств вины у меня не имелось, только догадки, обрывки информации и послезнание. Но я верил, что сумею вывести на чистую воду хоть кого-то из них. Пока что все эти люди считались верными слугами царя.

Стоять всё богослужение в духоте и тесноте оказалось не так просто, как я ожидал. Даже меня, молодого и здорового, подкосило недостатком кислорода. Представляю, как это действует на каких-нибудь юных и хрупких впечатлительных барышень.

Протиснуться к царю мне не удалось, слишком уж плотно стоял народ, а распихивать знатных бояр локтями, словно школьников в очереди за пиццей, как-то совсем перебор. Оскорбления тут смывают кровью. Поэтому я стал тихонько пробираться к выходу, сразу после того, как подошёл к причастию.

И хоть литургия ещё не кончилась, я вышел на свежий воздух, чувствуя как кружится голова. Не от кагора, а от кислородного голодания. Я надел тафью на голову, хотя заметил, что некоторые бояре даже в церкви её не снимали, вовсе не считая за головной убор. Прошёлся немного вокруг собора. Может, попытаться перехватить Ивана на выходе? На каменном крылечке как раз начинали снова занимать свои места нищие. Упасть в ноги царю, мол, вели слово молвить. Идея мне не нравилась, но ничего лучше изобрести за такое короткое время я не мог.

Не писать же челобитные, в самом деле. Всё равно они идут через Челобитный приказ, то есть, через Алексея Адашева. Боярин Адашев же себе на уме, и не пропустит челобитную, которая потенциально может навредить ему самому или кому-то из его друзей и знакомых.

Жаль, что у меня при дворе нет ни одного знакомого. Было бы гораздо проще. Блат он и в Африке блат.

Мой взгляд снова упал на нищих, которые негромко переговаривались меж собой, смеялись и шутили, пока основная масса прихожан не начала выходить из храма. Тогда-то и начнутся плач и стенания, чтобы разжалобить сердобольных тёток. Государь мог бы поверить одному из них, юродивому, Божьему человеку. Однако посвящать кого попало в тайны московского двора лучше не стоит. А самому одеваться попрошайкой, чтобы дорваться до Ивана Васильевича… Никиткино нутро начинало протестовать при одной только мысли об этом. Да и я подобный маскарад не приветствовал. Если кто узнает, хлопот не оберёшься.

Из храма начала выходить одухотворённая паства, бросая монеты в оловянные кружки для подаяния. Выходили медленно, растекаясь по площади, останавливались поговорить друг с другом, умиротворённо смотрели в небо и на купол Ивана Великого.

Вскоре вышел и дядька. Он оглянулся по сторонам, разыскивая меня, встретился со мной взглядом, заспешил ко мне навстречу.

— Ну что, поглядел на царя? — спросил он.

— Поглядел, — буркнул я. — А вот словечком не перемолвился.

— Ну, куда уж нам-то, — усмехнулся Леонтий.

В настроении он после причастия пребывал благостном, светлом. В отличие от меня.

— Не переживай ты так, Никит Степаныч, даст Бог, перемолвишься, и не только словечком одним, — он хлопнул меня по плечу. — За подвиги ратные наградит, за службу.

— Некогда выслуживаться, дядька, — вздохнул я. — Спасать надо царя. Чем раньше, тем лучше.

— Придумаешь тоже, — хмыкнул дядька. — Втемяшил же ты себе в голову это откуда-то…

Я хотел было ответить, но в итоге просто махнул рукой, понимая, что дядьку мне не переубедить.

Из дверей церкви вышла царская чета, и нищие запричитали вдвое громче, пытаясь их разжалобить. Подаяние раздала царица Анастасия, пока государь о чём-то беседовал с одним из бояр. Я скрежетнул зубами, понимая, что сейчас не место и не время бить челом. Неуместно. Я скорее добьюсь обратного результата, нежели того, на который рассчитывал.

Попрошайки отбивали поклоны, обещая вечно молиться за благодетелей, а государь и государыня в сопровождении целой свиты отправились к себе в палаты. Нет, так мне до Иоанна не добраться. Нужно придумывать что-то другое. Что-то более надёжное.

Я попытался вспомнить, какие в ближайшее время могут быть праздники. Такие, чтобы царь устраивал пир. Причём не для ближнего круга, а для всех. На такие пиры иногда могли пустить даже нищих и юродивых, чего уж говорить о служилом дворянине, проливавшем кровь за отечество на дальних рубежах.

Лето приближалось к середине, а пиры чаще устраивали зимой, когда нечего больше делать. Громких побед в последнее время вроде как не было, свадеб и именин, кажется, тоже. Может, какие-нибудь назначения ожидаются. Надо поспрашивать у кремлёвской дворни, за алтын выложат всё, что знают, чай, не секретный секрет.

Народ начал потихоньку расходиться, и мы с Леонтием влились в толпу.

— Ну, погостили в стольном граде, и хватит, — удовлетворённо произнёс дядька. — Завтра на торжище пройдёмся, за подарками, а потом и ехать можно. Матушка тебя заждалась уж, наверное.

Я понимал, что рано или поздно мне придётся вернуться в имение, домой. Но этот момент хотелось оттянуть как можно сильнее. И я не спешил.

— Чего ты так торопишься, Леонтий? — спросил я. — Никуда ведь не денется дом-то.

— Москва тоже никуда не денется, — фыркнул дядька. — А матушка по тебе скучает. Дом-то что? Так, почитай, стены. Главное ведь это люди в нём.

Что-то его после литургии пробило на философию. Вот только ему было невдомёк, что мой дом и мои близкие люди навсегда остались где-то там, почти на пять веков впереди. Так что особого резона торопиться в отцовское имение у меня нет. А вот попытаться изменить историю и переворошить всё в Московском государстве — резон есть. И немалый.

Жаль только, что Ливонская война уже началась.

Оно, конечно, было бы здорово уже в шестнадцатом веке отсель грозить шведу и назло надменному соседу прорубить окно в Европу, но пока хватало и форточки. Устье Невы всегда оставалось нашим, позволяя новгородским купцам выходить в Балтику. А сама по себе Ливония — как чемодан без ручки, и бросить жалко, и тащить неудобно. Болотистая, нищая земля, враждебная. Одним словом, прибалты.

Вот если попробовать эту войну остановить… Тоже задача не из простых, но нынешнее перемирие всё-таки давало шансы.

— Ну ты тогда и поезжай, дядька, — сказал я. — А я пока тут останусь. Есть ещё несколько дел.

— Обидеть меня решил? Ну уж нет, куда ты, туда и я, — отрезал дядька. — Ладно, ежели надо в Москве побыть, придётся побыть.

— Так-то лучше, — сказал я. — А то, ишь, спорит он.

— Возмужал ты, Никит Степаныч, — вздохнул Леонтий. — Я и заметить не успел.

Мы вышли из Кремля, оседлали коней, поехали шагом обратно на постоялый двор. Жизнь в Москве оказалась гораздо дороже, чем я представлял, моё серебро таяло с каждым днём, но мне приходилось раскошеливаться. За еду, за постой, за фураж, за услуги конюхов, и так далее. Ладно хоть я не бедствовал, скажем спасибо тульским разбойничкам.

Торг сегодня не работал, ничего не работало. Воскресенье, всем велено отдыхать от трудов, так что отдыхать пришлось и нам. Остаток дня я провёл в тренировках с саблей и кистенём, потом хорошенько пропарился в бане и улёгся спать. Леонтий к моим тренировкам присоединиться отказался, сославшись на рану, которая почти зажила, но от активных действий могла открыться снова, и просто сидел на завалинке, наблюдая и комментируя.

А вот уже следующим утром я надел свою лучшую ферязь, опоясался саблей, попросил местного конюха оседлать мне коня и снова отправился к Кремлю. Понедельник, командирский день. И тут тоже от службы никто не отлынивал, поэтому Московский Кремль был полон народу. Степенно вышагивали бояре в тяжёлых шубах и с посохами в руках, бегали писцы, вымазанные чернилами, дьяки и подьячие передвигались стайками, стрельцы в красных кафтанах с бердышами и пищалями патрулировали территорию.

Взгляд мой уцепился именно за них. Кажется, я понял, как можно привлечь к себе государево внимание. Прогрессор я или где?

Стрелецкие пищали тут были поистине гигантского калибра, с фитильными замками, тяжёлые и мощные. Фактически пушки, а не ручное оружие. Стреляли из них тоже только с упора, подставляя бердыш. Эх, сюда бы ящик калашей…

Правда, калаши очень быстро превратятся в бесполезные диковинные игрушки, потому что на нынешней технологической базе патроны для них не изготовить. А вот попытаться сделать мушкет или винтовку на дымном порохе, с кремневым замком вместо фитильного, с бумажным патроном… Да это было бы занятно. Дорогая получится игрушка, особенно в штучном исполнении, в одном экземпляре, но овчинка явно стоит выделки.

Я прогуливался возле царского терема, стараясь лишний раз не попадаться на глаза рындам, несущим службу у входа на царский двор. Из калитки вдруг вышла стайка девиц, по виду — простых служанок, и я последовал за ними. Это мой шанс.

Они вчетвером шли прочь из Кремля, переговариваясь и звонко смеясь, и как только скрылись за углом от взора царской охраны, я их окликнул.

— Эй, красавицы! Куда путь держите? — весело улыбаясь, произнёс я.

Девицы обернулись, густо краснея, захихикали.

— А тебе-то чего, боярин? — открыто и смело глядя на меня, спросила самая бойкая. — Влюбился, что ли?

Они, как по команде, захихикали снова, переглядываясь и стреляя в меня глазками. Но половину дела я выполнил, внимание привлёк.

— А может и влюбился, ещё чуть-чуть погляжу на вас и точно влюблюсь, — ухмыльнулся я. — Это где такие красивые служат?

Внимание боярина им явно льстило. Да и я, одетый, как на парад, уродом не выглядел, наоборот. Вполне симпатичный юноша, а уж сабля на боку и тафья на голове повышали мой статус не хуже формы кремлёвского курсанта или моряцкой бескозырки. Девчонки во все времена любили военных, красивых и здоровенных.

— Царицыны постельницы мы! — игриво сказала другая девушка, другие на неё тут же зашикали.

Выглядело это почти как хвастовство, и я даже не поверил своей удаче. Постельницы это, грубо говоря, служанки, занимающиеся чёрной работой, возможно, холопки. Незнатные женщины и девушки. И завести даже такое знакомство в окружении царицы… Ну, я и не мечтал даже.

— Дозволите с вами пройтись? — спросил я.

Держался я уверенно, открыто, улыбался всем и каждой в отдельности, пытаясь произвести впечатление. Не то чтоб я планировал перевести это знакомство в какие-то более близкие отношения, но лучше сразу наладить контакт, подружиться, нежели держаться надменно и вытягивать информацию из них по крупице.

— А дозволим! — засмеялись девицы.

Познакомились. Я представился просто как Никита, не называя ни отчества, ни фамилии, девушки представились тоже. Евдокия, Прасковья, Феодосия и Устинья. Мы вышли на торг, болтая о всяких пустяках, я угостил их орехами в меду. Они охотно делились сплетнями про всех, кроме царицы, я же слушал и мотал на ус, изредка подшучивая и развлекая девушек историями о службе.

Пока, наконец, не решил, что девушки созрели для ответа на мой главный вопрос.

— Может, ведомо вам, когда будет пир ближайший? — спросил я.

— Так на царёвы именины, на Иванов день! — засмеялась Евдокия. — Через седмицу и будет!

Ещё неделя, значит. Как раз успею подготовить подарочек на именины. Да, время пробиваться к царю. Так будет даже лучше, чем падать ему в ноги возле церкви. Настало время поразить его каким-нибудь чудом техники.