Няня для дочери тирана. Стань моей мамой

Глава 21

Все же было нормально. Вот я даже нигде ни словом, ни взглядом не задела Михаила, чтобы он так на меня смотрел. Неужели опять прикидывает, какой на меня можно повесить ценник? Вряд ли он забыл, что обещал мне что-то там доказать. Правда, не хотелось бы в этой поездке быть настороже. Михаил же сам мне позвонил и предложил. И до этих взглядов я наслаждалась отдыхом, а сейчас почему-то чувствую себя как на иголках.

И к вечеру предчувствия просто орут у меня в голове, хотя я стараюсь их заткнуть. За ужином, во время которого болтает лишь Машка, я снова ловлю на себе задумчиво-недоверчивый взгляд и на этот раз смотрю Михаилу прямо в глаза. Он понимает мой немой вопрос. Какого черта? Качает головой и встаёт из-за стола.

– Папа, а ты куда? – Машка даже немного пугается, как мне кажется.

– Я поел, – гладит он ее по голове и улыбается. – А сейчас мне надо позвонить.

Может, забыл что-то обо мне узнать и собирается позвонить своему Гене из службы безопасности? Что-то изменилось. Я понимаю это кожей, шестым чувством и той самой частью тела, о которой говорил Слава.

На улице Михаил задерживается. Понимаю, что ищу его, постоянно глядя в окно. Мы с Машкой пересылаем посуду, смотрим телевизор, поднимаемся наверх, читаем книгу. Малышка быстро засыпает, что неудивительно, учитывая такой ранний подъем сегодня. Я сама едва не отключаюсь рядом с ней, но меня будто кто-то толкает в бок.

Я же не смогу уснуть, пока не пойму, что опять не устраивает Михаила. В доме тихо – так и не вернулся. Накинув куртку, выхожу во двор, прислушиваюсь.

Стук. Непонятный, незнакомый. Иду на этот звук, пересекая двор, нахожу небольшую калитку, огибаю старое здание.

Михаил стоит ко мне спиной, снял куртку. Замах – и удар топором. Поленья летят во все стороны, их уже прилично вокруг собралось.

Снова замах и… Удара нет. Михаил, будто почувствовав мое присутствие, опускает топор и оборачивается.

– Что? – довольно резко спрашивает.

– Маша уснула, – даже отступаю на шаг.

Встреть я его в лесу вот такого, ещё и с топором, точно бы бежала, вспоминая маму и вообще всех родственников.

– Хорошо, – уже спокойнее отвечает и, отбросив свой устрашающий инструмент, двигается ко мне.

А я стою на месте, будто оцепенев. Вот сейчас что-то точно будет. У меня словно вместо крови по конечностям циркулируют мелкие иглы.

– Что бы ты ни собирался сделать… – выставляю руку вперёд, чтобы Михаил соблюдал дистанцию, но он легко перехватывает мое запястье.

Все, кажется, происходит в мгновение ока. Быстрее мысли, которая не успевает сформироваться.

Поцелуй – резкий, даже какой-то первобытный, будто клеймо. Я только и успеваю схватиться за плечи Михаила, чтобы не упасть. Я кажусь сама себе такой маленькой и ничтожной под этим напором, но не отстраняюсь, а наоборот – растворяюсь в этих объятиях. Поясница, кажется, вот-вот переломится под этим наклоном. Дышать уже нечем. Голова кругом.

А пилинг вы, Софья Антоновна, не заказывали? Щетиной по лицу – очень эффективно.

Все так же и целуясь, мы перемещаемся к калитке, ведущей во двор, потом оказываемся в бане. В предбаннике тепло – видимо, Михаил не зря так орудовал топором.

Мы не говорим друг другу ни слова. Да я даже стараюсь не открывать глаза. Боюсь испортить все.

Да что вообще происходит?

А происходит то, что я собираюсь переспать с этим невыносимо высокомерным снобом. И я… Само осознание, что это не претит мне, закрадывается на задворки здравого смысла, но тут же отступает назад, когда руки Михаила уже проникают под одежду.

Я путаюсь в завязках на поясе его спортивных штанов, а он справляется с моей одеждой, которая уже на полу, быстро. Шаг к деревянной стене, поворот, мои руки прижаты к тёплому покрытию, а на шее я чувствую дыхание. Глаза так и не открываю – боюсь, что все рассеется дымкой, как только сделаю это.

Михаил со своими штанами справляется одной рукой, которой сейчас так не хватает на моей. Толчок – и я приподнимаюсь на цыпочки. Непривычно, даже странно, но приятно. Это, черт возьми, приятно.

Даже вот так, в деревенской бане, у стены. Я даже хочу открыть глаза и посмотреть сейчас на лицо Михаила.

Что я творю, черт возьми? Именно эта мысль приходит в голову, когда я откидываюсь ему на грудь, едва чувствуя ноги. Но тут же оказываюсь на стоящем здесь диване, и новая волна удовольствия не заставляет себя ждать.

Сжимаю бедра Михаила своими ногами, утыкаюсь носом ему в шею и… улетаю. Так далеко, чтобы осознание того, что мы переступили грань, не мучило меня.

Приехала отдохнуть, Софья Антоновна? Отдохнула? Принимай последствия. Глаза все равно придется открыть.

– Что мы наделали? – тихо говорю я, когда Михаил поднимается, но он прекрасно слышит.

– А мне показалось, что ты сама была не против, – врывается в мое сознание довольно холодный голос. – Или будешь строить из себя невинную девицу и попросишь жениться?

Несмотря на то, что я полностью обнаженная, да и Михаил не успел одеться, подскакиваю с дивана, как будто у меня ничего не болит. А наш марафон нельзя назвать привычной нагрузкой для моего тела.

– Это ты таким образом пытался мне что-то доказать? – спрашиваю, продолжая стоять на месте, хотя хочется пойти в баню и отмыться от всего, что произошло.

– Что ты? – удивляется Михаил и тянется за полотенцем на крючке. – Ты была такая… вся из себя, спорила со мной. Интересно было, насколько далеко ты зайдешь. Скажи, а вот восторженный вид долго репетировала?

Вся кровь ударяет мне в голову. Давлю в себе порыв расцарапать эту высокомерную рожу, молча подхватываю одежду, проглатывая слезы, которые этот… этот… никогда не увидит. Он уходит в баню, гремит тазиком.

А я несусь в дом, забираю свои вещи и успеваю уйти до того, как Михаил выходит из бани. Иду в сторону трассы и наконец-то даю волю слезам. Такси ждать почти двадцать минут, но я хочу подальше отсюда.

Прости, Машка, но даже ради тебя не могу остаться.

Я ещё и виновата в чем-то. Ага, вот так и хотела залезть к Михаилу на… в постель то есть.

Жениться? Вспоминаю его слова. Да кто за такого замуж пойдет? Уж точно не я. Пусть поумерит свое эго.

Но самое обидное, что наш секс был только ради проверки меня. Вот это да… То ещё унижение.