Обновление статуса

Глава 17

Кожа Эдриана казалась такой же сырой и холодной, как эта глупая парковка. Зимний ветер продувал тёмное помещение, но завывающий ветер в его душе Ноа казался в два раза более одиноким.

Очередной порыв ветра заставил его вцепиться в свою куртку. Эдриану было плевать, если его унесёт ветер, если он заберёт их обоих на далёкий остров, где всего этого не было.

— Ты хочешь, чтобы я со всем покончил? Хочешь, чтобы я ушёл? — Эдриан вцепился в свои волосы. — Отлично. Я забираю своего пса и ухожу.

Он быстрым шагом направился к лестнице.

— Эдриан! — крикнул Ноа.

Он развернулся как идиот, его сердце рухнуло куда-то вниз.

— Да?

— У тебя нет ключей от фургона, — Ноа догнал его. — Я, э-э… провожу тебя.

— Мило с твоей стороны.

Эдриан переступал по две ступеньки за раз, не оглядываясь посмотреть, идёт ли за ним Ноа.

На площадке он развернулся, не в силах больше сдерживать вопросы.

— Почему ты это делаешь? Почему сегодня?

«Я хотел побыть со своим праздничным бой-френдом».

— Председатель звонил вчера…

— Это я понял. Но зачем говорить мне это сейчас? У нас, по крайней мере, могло быть Рождество.

Проклятье. Эдриан не собирался плакать. «Соври мне, пожалуйста, соври мне». И знал, что этот импульс не был разумным. Он не был каким-то маленьким ребёнком, который пытался спасти неловкий семейный праздник. То, что он будет цепляться за приятную фантазию праздника с Ноа, ничему не поможет. Но парень думал, что Ноа, по крайней мере, разделяет с ним эту фантазию. Ноа не был жестоким. Не был ненадёжным. Он ехал через весь город в больницу…

Бинго.

— Ты собирался подождать, прежде чем рассказывать мне о своём контракте, верно?

— Я больше не смог это скрывать. Ты прав, ты заслуживаешь лучшего…

Губы Ноа были такими же изворотливыми, как его взгляд. Он был жалким лжецом, и Эдриан перебил его.

— Чушь. Ты напуган. Больше, чем обычно. Сегодняшний день чертовски тебя напугал, как никогда раньше. Достаточно, чтобы ты разрушил моё Рождество… наше Рождество, которое мы ждали весь месяц. Что? Дети такие страшные?

— Нет, — тихо произнёс Ноа. Эдриан допустил ошибку, поймав взгляд Ноа прямо в этот момент, и увидел всю боль, всё желание, которое Ноа топтал в себе.

— Ох, Ноа.

Эдриан подошёл к нему, протянув руки, чтобы обнять, но Ноа обошёл молодого человека, быстро поднимаясь по лестнице на крышу.

Эдриан догнал его у автофургона.

— В этом всё дело, да? Ты сегодня увидел что-то, чего хочешь, верно?

— Это ты…

— Нет, не я. — Эдриан не собирался позволять ему сменить тему разговора, не когда они были так близки к раскрытию правды Ноа. — Не то, что я хочу, а ты… чего хочешь ты. Ты увидел что-то, в чём нуждаешься, и теперь бежишь от этого, потому что отказываешься позволять себе желать чего-то вне свой осторожно расписанной жизни. Ты говоришь себе, что это всё из — за меня и того, что мы хотим разных вещей…

— Так и есть, — Ноа открыл фургон. — Тебя подбросить до маминого дома?

— Нет, ну нужно, — Эдриан подхватил на руки Пикселя. — Мы хотим одного и того же.

Вот чего ты так боишься. Ты хочешь семью, и, может быть, даже мою, большую и чокнутую.

Ты любишь меня, но не будешь пытаться всё наладить?

Ноа покачал головой.

— Нечего налаживать. Я подписываю контракт. Я остаюсь в Лэндвью. С моей стороны было жестоко вовлекать тебя в это. Эта… идея с праздничной интрижкой причиняет боль нам обоим.

— Ты боишься. Ты боишься сидеть завтра там и играть в видеоигры с мальчишками и укачивать ребёнка, есть чизкейк моей бабушки с гоголь-моголем. Ты боишься, что тебе это понравится достаточно сильно, чтобы захотеть изменить своё крепко сжатое видение. Ты боишься захотеть вернуться.

— Да, — кивнул Ноа, чего Эдриан не ожидал. Он опустился на диван рядом с Улиссом, прежде чем продолжить. — Я трус. Но я тот, кто знает свои границы. Это мои границы. Я не могу этого сделать. Я не могу лгать. Я не могу притворяться. Я был дураком, подумав, что смогу.

— В один… в один прекрасный день… — голос Эдриана надломился. — В один прекрасный день ты оглянешься назад и увидишь, что у тебя могло бы быть. А я не собираюсь ждать.

Ему пришлось заставить себя сказать эту часть, потому что правда состояла в том, что Эдриан будет ждать. Но Ноа был прав насчёт того, что он заслуживал большего. Может быть, мужчина испугался, взглянув на возможное будущее, но геймер никогда не был более уверен в том, чего хочет. И он собирался пойти и взять это. Предпочтительно с Ноа. Но парень не собирался жертвовать всем своим будущим ради шанса, что бой-френд отопрёт свою запертую дверь. Впервые в своей жизни Эдриан собирался поставить на первое место самого себя.

— Я люблю тебя, Ноа. Действительно люблю. Но я заслуживаю тебя всего. Я думал о нас на протяжении всего полёта сюда… — он покачал головой. — У меня был этот глупый план. Я собирался уговорить тебя продолжить встречаться тайно, видясь на выходных время от времени. Я хорош в отношениях на расстоянии. Я проходил через такое раньше и прошёл бы через худшее ради тебя. Но я не могу так. Нет, если ты не хочешь встретить меня на полпути.

— Я не могу, — Ноа зарылся лицом в шею Улисса. Эдриан не хотел ничего большего, чем обвить его руками. — Прости, что испортил тебе праздник.

— К чёрту всё это. Я хотел, чтобы мы провели наш притворный праздник вместе, но, по крайней мере, я достаточно смел, чтобы признать, что хочу чего-то настоящего. Я влюбился. Ты влюбился. Мы не обязаны притворяться. Мы могли бы быть взрослыми и работать над будущим вместе, но ты не даёшь себе увидеть это будущее. Не извиняйся за то, что разрушил моё Рождество. Жалей о том, что разрушил свою жизнь.

Эдриан схватил свой рюкзак и своего пса и позволил двери захлопнуться за ним, прежде чем слёзы разрушили его слова. Он уходил медленно, желая, чтобы вселенная прошептала его имя ещё один раз, в этот раз по-настоящему. Но Ноа не позвал его обратно, и парень дошёл до лестницы на автопилоте.

Вечерний воздух был морозным, злобные порывы обдували парковку, пока Эдриан доставал свой телефон. Не ловит. Боже. Это было знакомо. Одиночество, холод, дрожащий пёс и никакого понятия, что делать дальше. Господи. Как мог один из лучших месяцев его жизни содержать так много отстоя?

Он прошёл через парковку обратно, вслепую пройдя по этажам, рассеянно гладя Пикселя, пока в его голове стоял монотонный гул.

— Эдриан?

Ему потребовалась секунда, чтобы распознать звук голоса своей мамы. Её каблуки громко стучали по асфальту, пока она быстро сокращался дистанцию между ними двумя. Чёрт.

Прямо за ним стояла её машина.

— Что ты делаешь?

— Выгуливаю своего пса, мама.

— Вы с Ноа поругались? — она подошла ближе и коснулась его руки. — Он оставил тебя здесь?

Наступил момент полного унижения, которого Эдриан так сильно старался избежать месяц назад, и на удивление это было не так больно, как он боялся. Даже не вклинилось в сырую боль после ссоры с Ноа.

Эдриан так переживал из-за того, чтобы не разочаровать свою семью, что у него на самом деле не было плана на тот случай, если он разочарует себя.

— Не воспринимай это как что-то плохое, но я действительно не хочу сейчас разговаривать. И я, правда… правда, не смогу вынести лекцию.

— Лекцию? — его мама нажала кнопку, чтобы открыть свою машину, а затем царским жестом пригласила Эдриана сесть. — Я не читаю лекции. Я просто выяснила, что твой выбор…

— На самом деле не поддаётся обсуждению.

Эдриан удивил сам себя тем, что выпрямился и говорил более твёрдым голосом, чем обычно, когда разговаривал с ней. Он любил её, но они на несколько лет опоздали с построением границ. Проведя время с Ноа, парень увидел, как ему невероятно повезло, что у него есть его семья и их поддержка, но сейчас был один из тех моментов, когда поддержка казалась эластичным бинтом, медленно отрезающим путь крови к израненному сердцу.

Эдриан наклонился и поцеловал её в щёку.

— Я люблю тебя. И я завтра приду на рождественский ужин, но сегодня мне нужно побыть одному.

— Что? Ты собираешься в отель? Как ты туда доберёшься? — голос мамы драматично повысился, с нервной ноткой, которая была у них обоих, но она была королевой использования своего тона так, чтобы Эдриан изменил своё мнение. — Разрешишь мне отвезти тебя обратно ко мне домой? Ты можешь занять себе всю гостевую комнату — кузина Бернис не приедет до завтра, и мы просто скажем ей, что твоя… договорённость отменилась. Утопай в своей сердечной боли, если должен, но будь разумен.

«Должен».

— Мама. Я не поступаю неразумно.

— Я знаю, — печально улыбнулась она, коснувшись его щеки. — На самом деле ты хочешь сказать, что хочешь свободы, чтобы напиться и принять сомнительные решения насчёт боди — арта.

Он рассмеялся, горьким, отрывистым смехом.

— Ты хорошо меня знаешь.

— Да. Знаю. Ты хотя бы дашь мне подвезти тебя до отеля рядом с моим домом? Там дружелюбны к животным, дядя Мерв и тётя Шер останавливались там с пуделями в прошлом году.

Он хотел заупрямиться и настоять на том, чтобы самому найти дорогу на свою собственную чёртову вечеринку жалости, но именно необъяснимый страх попросить её о какой-либо помощи привёл его к этому беспорядку.

— Никаких лекций. Даже ни намёка. Я серьёзно.

— Ты говоришь, что я не могу доставать тебя гоголь-моголем и говорить о милом клерке из твоего офиса? О том, кто никогда никого не бросил бы?

Его мама произнесла редкую шутку, и он не смог не рассмеяться.

— Нет, нет, не можешь.

— Дорогой, моя малышка сегодня родила ребёнка, я скучаю по праздничным сборищам Споновитчей, где надеялась затащить в уголок под омелу симпатичного рекламщика, на которого положила глаз. А количество гостей на завтрашний ужин колеблется каждый час. Я сейчас в чрезмерно эмоциональном беспорядке, но, думаю, что справлюсь с молчаливой поездкой.

— Не обязательно, чтобы была полная тишина, — предложил он, садясь в машину. — Ты можешь рассказать мне, как давно знаешь второе имя Ноэль.

Он подождал, пока они подъедут к отелю — приятная глупая беседа о ребёнке закончилась, чтобы задать вопрос, которые беспокоил его двадцать минут.

— Ты заполучила этого рекламщика, который тебя заинтересовал?

— Не говори так шокировано. Ты знаешь, что я с ним встречаюсь.

— Почему ты никогда не выходила замуж снова, когда папа женился?

Ох, он очень пожалеет о том, что спросил это; но они с мамой были похожи не только слишком драматичными голосами и выгнутыми дугой бровями, но и тем, что имели склонность выбирать недоступных мужчин или, по крайней мере, из другого города.

— Ох, Эдриан, — устало произнесла она, но не в стиле ох-Эдриан-что-ты-натворил-на-этот-раз. — Я не знаю. На самом деле, по дюжинам причин. Полагаю, мне просто слишком нравиться быть самой по себе.

— Ага.

— Честно, иногда легче не пытаться, знаешь? Ты не проиграешь, если не будешь пробовать. А я не хочу снова проиграть.

Женщина потёрла переносицу, на которой обычно сидели её очки для чтения, когда она переживала о публичных событиях. Она отвела взгляд, будто тут же пожалела о редкой откровенности.

— Я понимаю.

О боже, понимал ли он? Страдания поглотили все его чувства. Страдания, которых Эдриан думал избежать, встречаясь с парнями на расстоянии и придерживаясь обычной дружбы. Как же он ошибался. Геймер боялся полностью раскрыться кому-то, глубоко внутри думая, что это из-за того, что брак его родителей развалился, и он тоже пострадает. Парень накинулся на Ноа за то, что тот прятался, но правда состояла в том, что тоже самое делал и он.

Прятался за отношениями, в которых не требовалось вся его сущность, где от него не просили большего, чем молодой человек был согласен дать.

— Не все проживают свои жизни так же… бесстрашно, как ты. Помни это, — тихо сказала мама, когда Эдриан выходил из машины.

— Да.

Его горло сжалось. Он был не таким смелым, как она считала.

Эдриан увидел проблеск чего-то настоящего и ценного вместе с Ноа — шанс на то, что у них может быть семья, совместная жизнь, и впервые хотел оттолкнуть все свои страхи и неуверенность, и просто ухватиться за этот шанс. Но теперь всё было потеряно, и он остался с полной уверенностью, что любовь действительно ранит. Отдать всё и получить отказ было намного хуже, чем сдерживать всё внутри. Только сейчас вопрос был в том, будет ли Ноа достаточно смел, чтобы пойти за будущим, которого заслуживал, или вернётся к обычному существованию.

Когда Ноа был моложе, он закрывался от споров родителей, забираясь в кровать и натягивая на голову покрывало. Иногда Рут делала им палатку из одеял, и они прижимались друг к другу, прячась от пугающего взрослого мира. Теперь археолог был взрослым мужчиной и не мог валяться в кровати как какая-то дева викторианских времён с разбитым сердцем.

Он доехал до Лэндвью в состоянии, похожем на бегство от Рождества, справившись с семичасовой поездкой за пять с половиной часов, останавливаясь только на заправке. Ноа понимал, что ему нужно добраться до дома прежде, чем полностью разрушится, и поэтому заехал в парк для домов на колёсах и автофургонов, который не видел полгода, нашёл своё место и забрался в кровать. Мужчина вставал, только если надо было вывести Улисса, а все остальное время провалялся.

Его телефон настойчиво вибрировал накануне Рождества и во время самого праздничного дня, но он отключал все звонки, даже не глядя на телефон. Не важно, кто это был, Ноа не мог разговаривать. Отчасти мужчина уехал домой для того, чтобы сбежать от искушения сделать что-нибудь глупое, например, прийти к Эдриану на Рождество, моля о прощении. Но это было бы вершиной безрассудства — искать очередную дозу наркотика в виде общения с парнем, зная, что только отложит неизбежную боль.

Улисс зарычал на него, тыкаясь носом в вялое тело, пока не сдался. Он вернулся через пару минут, чтобы бросить пустую миску в лицо Ноа.

— Ох, дерьмо. Я забыл завтрак?

Мужчина прошёл на кухню на неустойчивых ногах, нашёл какой-то корм для Улисса, и насыпал ему щедрую порцию. Когда он сам ел что-то последний раз? Вчера? Ноа открыл холодильник, но у него закончилось практически всё, и не осталось ничего, что бы выглядело съедобным. Упаковка вафлей без глютена с издёвкой смотрела на него из морозилки.

Чего он хотел, так это чего-нибудь жирного и тяжёлого. Чего-нибудь, что сможет взять обратно в кровать. Ноа даже не мог посмотреть ничего из своих обычных фильмов — слишком много воспоминаний об Эдриане, так что мужчина смотрел плохие документальные фильмы, которые и близко не заполняли тишину в его сердце. Он снял свой телефон с зарядки. Включил.

Он мог заказать пиццу…

Бз-з-з. Телефон завибрировал, пока он разблокировывал его.

— Ноа? Ноа, это ты?

По комнате эхом раздался голос Рут.

Ох, чёрт. Он случайно ответил на звонок. Неохотно Ноа приложил телефон к уху.

Игнорирование телефона было одно, но вешать трубку, когда ему звонила сестра, было для него слишком.

— Это я. Всё в порядке? — спросил он. Она говорила практически с паникой.

— Я пыталась дозвониться до тебя несколько дней. Ты не позвонил в канун Рождества и на само Рождество. Дети хотели поблагодарить тебя за подарки, которые ты прислал. Ты даже не написал. Ты получал мои сообщения?

— Нет, — признался он. — Мой телефон был… отключён.

Ноа не мог солгать и сказать, что телефон был сломан, даже если бы это облегчило её чувства.

— Что с тобой происходит?

Теперь её голос стал мягче.

— Ничего.

Он говорил совершенно как пятнадцатилетний подросток, который не хотел признаваться во внутренней суматохе своей старшей сестре.

— Я скучаю по тебе. Мы только получили сообщения на День благодарения и в канун Рождества. То же самое на Хэллоуин. Я даже не помню, когда последний раз говорила с тобой по телефону. Действительно говорила. Я переживаю за тебя.

«Я тоже переживаю за себя». Он не мог говорить, смог только судорожно вдохнуть воздух. Её беспокойство обвилось вокруг него, как покрывало любви, которое угрожающе приблизило Ноа к полной потере самообладания.

— Поговори со мной.

Слова поднялись по его горлу; те, которые он скрывал от неё восемнадцать лет. В чём был смысл скрывать дальше? Ноа уже испортил свою жизнь до неузнаваемости. И мужчина оттолкнул Рут уже так далеко, имело ли значение, если он ещё дальше вытеснит её из своей жизни.

— Я — гей.

В горле Ноа застрял ком. Если бы у него в желудке была какая — нибудь еда, то его бы вырвало. Рука мужчины дрожала, пока он держал телефон.