Один в поле...

Глава 13

Дома, стоило только мне открыть дверь — ко мне навстречу вскочила радостная малявка:

— Дядя Аик… — и резко умолкает, завидя новые лица.

— Вот, Ева, у нам гости. Пустим погреться?

— Пустим, — важно соглашается ребенок, с интересов разглядывая вошедших.

И те, тоже притихли. И вечно ноющий Андрейка, и постоянно тараторящая Элька притихли, с какой-то даже завистью посматривая на горящий электрический свет и мелькающих на экране мультяшных героев. Да уж. То, что для одних кажется обыденностью (а к хорошему очень и слишком быстро привыкаешь), для других может казаться недостижимой роскошью…

Вот сколько эти дети провели без света? Неделю? А уже смотрят на эти простые вещи как на какую-то частичку своей прошлой жизни. Когда всё вокруг ещё было хорошо. До Беды. Как описать эти взгляды? Не зависть, нет… Скорее тоска. Тоска по тому времени, когда все взрослые еще были живы. Надо что-то делать! И, потому, не давая им погрузиться в меланхолию еще глубже, я много говорил, подбрасывая дрова в печь. Познакомил Еву с Анрюшкой. Наказал им жить дружно и не ждать нас вечером, а самим ложиться спать. Так как уже поздно, а мы с Элей будем скорее всего работать всю ночь.

Элька явно не хотела уходить. Ей явно хотелось остаться здесь же. Посидеть в тепле и уюте. Но, увы. Одному мне не найти таинственную Настю. Когда мы вдвоем вышли на улицу, она долго молчала, о чем-то думала, и, наконец, решилась и спросила:

— А откуда у вас свет?

— Генератор, — рассеянно отвечаю ей, мысленно прикидывая хватит уже палить костер и можно ли начинать уже копать или пока ещё рано? — Слышишь тарахтит?

— Это как машина?

— Ну… Почти. Принцип действия схожий. Хотя внешне скорее как сундук выглядит. Я тебе потом покажу.

— А можно потом у вас телек посмотреть?

— Телек не показывает. Только с дисков.

— Ну все равно, хоть с дисков.

— Конечно можно! Вот похороним всех и придете с Анрюшкой к нам в гости. Будем видик смотреть и чай с оладушками пить.

— А ты умеешь и оладушки печь?

— Умею, — улыбаюсь несколько снисходительно-расслабленно. Такой получается разговор… Семейный что ли.

— А как тебя зовут? — смотрит несколько нерешительно — Аик?

— Зовите меня Шиша, — решительно отказываюсь я. Ну его нафиг. Так и начнут Аликом все звать. А меня это имя бесит почему-то. Уж пусть буду Шиша.

— Шиша? — заглядывает мне в лицо. — Это как?

— Это прозвище в школе. От фамилии. Шишов.

— Ааа… А у нас в классе Кузя есть, у него фамилия Кузнецов…

Я почти не слушал, что там мне рассказывала Элька про своих одноклассников. Я думал: правильно ли я делаю, что заморочился с могилой для всех умерших? Не проще ли было бы найти в одной из дач погреб (а они встречались хотя и нечасто, видимо грунтовые воды близко, потому и не особо распространено) и сгрузить в него всех усопших. Ведь куда проще же! Казалось бы… Именно что казалось! Но чем-то мне эта идея категорически не нравилась. Вот я и пытался понять чем. Да, собака конечно до трупов в погребе не доберется. Зато прекрасно доберутся крысы и мыши! А именно они, а вовсе не собаки — основные переносчики инфекций. То есть, получается, что сложив их в погребе, я ничего не получаю! С тем же успехом можно оставить их всех там где они сейчас лежат. Смысл будет тот же! И эпидемии не избежать. Нет уж. Если и хоронить, то уж по всем правилам. В землю. И, минимум — на два метра в глубину. Да и просто проявить хоть капельку уважения к умершим. Не хотел бы я, чтоб если я погибну, то меня тупо скинули в погреб, как кусок испорченного мяса… Бр… Нет, надо похоронить как полагается.

— Всё. Мы пришли.

— А? — я словно очнулся. Точно — пришли. Куда-то. Ещё один дом. И, даже, вроде как свет в окне. Неяркий. Свеча или керосинка… Хотя, где нынче керосинку достанешь? — Ну стучи. Зови свою Настю.

— Настя. Настя… — забарабанила в окошко девочка. Свет в окошке дернулся. Мелькнуло лицо в окошке. Через минуту брякнул крючок и приоткрылась дверь.

— Кто тут? — тонкая девочка чуть постарше Эльки вышла на крыльцо, кутаясь в наброшенный на плечи пуховик. Первое, что бросилось в глаза это не по детски серьезное выражение лица. И еще — странное ощущение. Лицо у девочки было чистое, но возникало ощущение, что вокруг ее глаз черные круги, как у панды. Хотя ничего подобного. Кругов не было. А вот ощущение этих кругов было. Словно она смотрела откуда-то из глубины… Тоже, похоже, пережила за эту неделю немало. И улыбаться разучилась.

— Настя, это — Шиша. Он живет у леса — там вон, у железки. На второй улице от нее. И он сейчас жгет костер, чтобы выкопать могилу и похоронить всех людей на дачах…

— Всех?

— Ну до кого успели добраться, — поясняю я. — Я проверил две соседние со мной улицы полностью. Да еще вот родители Эли, и Андрюшки… Вот и про тебя вспомнили. Твоих родных тоже ведь надо похоронить?

— Надо… — чуть поколебавшись отвечает та. — А что с остальными?

— Какими остальными? — не понимаю я.

— Но ведь кроме моих и Элькиных, и Андрюшктных родителей тут же и другие люди жили! Как с ними быть?

Первое желание было сразу отказаться. Вот нахрена мне этот геморрой? Черт меня дернул вообще заикнуться про похороны… Это же столько работы! А, с другой стороны, действительно… Хоронить одних и оставлять непогребенными других… В чем тогда смысл? Вопрос крыс и эпидемий по прежнему остается открытым… Понятно, что похоронить весь город мне не под силу… Но вот наше садовое-то товарищество вполне можно зачистить… Но работы…. Блиииин…

Это была длинная ночь. Оставив Эльку поддерживать костер (я еще вручил ей свой травмат, на случай если появится та псина), мы с Настей обходили все дома где кто-то жил до Беды. Я пытался присматривать что там еще встречалось полезного, но постепенно накапливающаяся усталость сгибала меня.

Вот дом со взрослым мужиком и пожилой женщиной, видимо его матерью. Неплохой компьютер стоит, надо будет вывезти. И еще один газовый баллон.

Вот дом с одиноким мужиком слегка за сорок. Огромный плакат Арии на всю стену. Музыкальный центр с массивными колонками и сабвуфером. Множество дисков. Ария, Сплин, Алиса… «Рокер», блин.

Вот дом с молодой парой. Красивые. Были… Два айфона. Больше ничего интересного.

Вот одинокая старушка. Держала курей. Вот только мы пришли слишком поздно. Живых курей уже нет. Передохли. Обидно. По законам жанра главный герой постоянно должен получать ништяки, все время богатея, а тут только показали: «вот, мол, тебе бы пригодилось…»

Вымотался страшно. А вместе с усталостью накапливалась апатия. Трупы перестали вызывать какие-либо эмоции. Ни жалости, ни сожаления, ни страха заразиться… Ни осталось ничего. Только неподъемный груз усталости и холодное равнодушие. Но Долг заставлял меня превозмогать и продолжать работать.

Долг. Долг и Лень — вот два основных моих качества. Все остальные, так или иначе, питали эти два основных. Причем если Долг питали как положительные, так и отрицательные качества. Например Долг питали такие как: Ответственность, Бережливость, Жадность, Зависть, Рациональность, Гнев, Любопытство… То Лень же питали только отрицательные. Брезгливость, Страх, Неуверенность.

И поэтому, превозмогая отупение, я опять ворочал труп. Я должен их всех похоронить! Но тяжело. Даже в своем старом теле взрослого мужика я бы уже вымотался бы. Что же говорить, про четырнадцатилетнего пацана. Причем, далеко не богатырских статей. Сил не было совершенно! И потому я не сразу услышал голос на улице. Там, где оставил с санками девочку Настю. Голос был мальчишеский. Требовательно-скандальный.

— Что вы тут делаете? Опять воруете? Я вам что сказал? Это моя территория, и чтоб я вас тут больше не видел! Или я неясно сказал?

Настя молчала. Я чертыхаясь вытаскивал топорик. Опять я практически безоружен. Травмат оставил Эльке, Черенок-дубину оставил в санках. А я опять остался с одним топором. Ну еще и нож в рукаве. Хотя… Я выглянул в окошко. Пацан мелкий. Лет двенадцать максимум. И, хотя я сейчас старше от силы на пару лет, но в этом возрасте два года очень много значат. Не. Не соперник он мне — успокаиваюсь я, и уже смело подходя к калитке подаю голос:

— Какие-то проблемы, боец? — блин, откуда этот «боец» выскочил? А, с другой стороны, как его назвать? Мальчик? Так это значит расписаться в собственной «ботанистости», мало мне очков на носу. Сопляком? Так это сразу конфликт провоцировать. Не то, чтобы я боюсь, но зачем на ровном месте конфликтовать-то? А боец… Не знаю, откуда оно выскочило, но вроде все в цвет.

— А ты кто такой? — настораживается пацан. Но тон сбавил. Ну понятно, тоже не хочет провоцировать. Тем паче, того, кто почти на голову выше да и сложение… В ватниках и телогрейке эдаким медвежонком выгляжу со стороны по любому. И пусть он даже догадывается, что это все на две трети вата и тряпки, но подсознанию же не объяснишь. Глаза видят большого и сильного. И страх тонкой струйкой все равно просачивается. Хотя фасон парень все равно пытается держать.

— А ты что — еврей? Вопросом на вопрос отвечаешь? — отвечать на вопрос первым нельзя. Кто первым ответил, тот уже поставил себя в зависимое положение отвечающего и оправдывающегося. Начни я сейчас отвечать, объяснять, что меня зовут Шиша, это прозвучит именно как оправдания.

— Какой вопрос? — несколько теряется мальчишка.

— Мда… Не еврей… — глубокомысленно замечаю я, словно бы рассуждая сам с собой, — евреи, они всё-таки посообразительнее будут. Я тебя русским языком спрашиваю: Проблемы? — на этот раз слово проблемы я выделил голосом особо. С явной угрозой.

— Ты, что ли, «проблема»? — пытается хорохориться мелкий.

— Хочешь проверить? — очень-очень тихо говорю я, чуть поворачиваясь, чтобы он увидел в моей правой опущенной руке зажатый в ней топор. До этого успешно закрываемый всем телом. Он увидел. И хотя на улице уже почти темно, все равно заметно как он резко побледнел. Судорожно вцепился в свою палку. Ну да. У него тоже черенок в руках. Только потоньше моего. Не от лопаты, а от граблей, скорее всего. И подлиннее. Выглядит как шест из фильмов про Шаолинь. Да и сам он одет… Не по погоде. Кроссовки, трико с «адидасовскими» тремя полосками на лампасах, светлая толстовка с капюшоном. «Спортсмен», блин, ага. К ночи подмораживать стало. Никак не меньше двадцадки, а он все думает как он со стороны выглядеть будет. Пижон! Видно же, что замерз уже, но нет…

— Это моя территория! — делает шаг назад, но пытается сохранить остатки самоуважения.

— Кто это тебе такую чушь сказал? — деланно удивляюсь я, — территорию мало назвать своей. Её еще нужно суметь удержать! Я вот скажу, что это моя территория. И что ты будешь делать? — делаю еще один шаг в его сторону, половчее перехватывая топор и улыбаясь… Точнее оскаливаясь. Злость постепенно все нарастая поднималась из глубин сознания.

— Я здесь живу… — уже откровенно жалко звучат его оправдания. Всё! Спекся малец. Сломался. Это не значит, что в другой ситуации он не попробует взять реванш, но вот прям сейчас он сломался… Драться не будет. Может только побежать.

— Так какого х… я за тебя твою работу делаю? — уже в голос ору я на него, постепенно надвигаясь. — Почему я догадался, трупы все в одно место собрать, чтоб похоронить, а ты — нет? Это ж «твоя территория», как ты говоришь! Так какого х… ты, б…ь, за ней не следишь? Ты, б. ь, сдохнуть хочешь? Коронавирус пережил, и думаешь что на этом всё закончилось? Избранным, б…ь, себя ощутил? Типа весь мир теперь к твоим ногам падет? Да ты, братец, точно не еврей. Ты долб. б! Сюда иди!

Какое там. Парень развернулся и задал стрекоча. Мда… Перестарался. Была же идея привлечь его к вывозу трупов. Тем паче, что костер-то уже горит часов пятнадцать! Вместе с забором сгорел уже и соседский сарай полностью. Хватит уже землю отогревать. Копать надо начинать. Но увы. Сбежал. Ну и хрен с ним! Сам справлюсь. Возвращаюсь в дом и довыволакиваю-таки на улицу мертвую хозяйку. Мелкая так и не проронившая ни одного слова во время всей сцены, пытается помочь… Раздраженно рычу, чтоб не лезла.

Никогда не понимал как авторы могут писать книги, в которых их ГГ только что крушил черепа противников, рыча от ярости, и вдруг, по окончании боя он уже целует спасенную принцессу и говорит ей комплименты… Как такое возможно вообще? Что, блин, за «терминаторы»? То необузданная ярость и жажда убийства, а потом щелк — и сразу любовь и нежность? Что за бред? У реальных мужчин эти чувства находятся на противоположных концах эмоционального спектра. И спасенной принцессе на вежливое обхождение сразу после боя, от ее спасителя рассчитывать не приходится. Максимум короткие команды, куда идти и что делать…

— Не бойся, — постепенно остывая говорю Насте, пытаясь чтоб голос звучал как можно мягче, — я уже успокоился.

— Я не боюсь, — негромко отвечает та.

— Ну вот и хорошо, — чуть ворчливо еще отвечаю я, впрягаясь в санки и таща их к нашему костру.

Нам было ещё довольно далеко до нашего участка, когда от него донесся девичий визг. В первый миг я не понял, может это скрипит снег под полозьями? Резко остановившись, напряг слух. Что-то непонятное.

— Ты — слышала?

— Да.

— Элька! — осеняет меня и выхватив из саней свою дубинку и бросив сани посреди улицы, я срываюсь на бег.

Бегу как никогда раньше не бегал. Довольно скоро в боку закололо, а легкие разрывались от недостатка кислорода. Вот и калитка моего участка. Вот костер и какие-то неясные тени мечутся за костром. Эльки больше не слышно, зато слышится звериные взрыкивания. Б…Ь!!! Да это ж опять эта псина! Но почему мелкая не стреляет? Я ж оставил ей свой травмат! Врываюсь на участок рывком, преодолеваю последние метры…

Девочка лежит на спине. Уже и не сопротивляется. Все вокруг в ее крови. А над ней, вцепившись зубами ей куда-то в район лица, склоняется эта гадина.

— Ааааа… — Гнев пополам с отчаяньем переполняют меня. Дубинка, описав полукруг над моей головой, с треском опускается на выгнутый дугой хребет псины. Она не успела вовремя остановиться и отпустить свою жертву. За что и поплатилась. Хребет хрустнул. Задние лапы сразу подкосились. А сама она тут же повернула ко мне свою пасть, отпустив девочку. И получила валенком в морду. Вторым пинком отбрасываю ее прочь от Эльки и размахиваясь палкой гвоздю тварь по голове, по телу и вообще — куда попадет. Я уже мало что вижу и соображаю. Все заливает бешенство. Псина уже давно не шевелилась, да и вообще уже мало походила на животное. Скорее окровавленный кусок мяса. А я все никак не мог успокоиться и раз за разом бил, давая злости выход.

Постепенно, с трудом успокаиваюсь. Злоба никуда не далась, но ее заслоняет беспокойство за девочку. Пнув последний раз то, что еще минуту назад было собакой, я падаю на колени перед мелкой.

— Эля, что с тобой? Сильно она тебя?

И понимаю, что это — все. Девочка не может ответить. Руки, лицо, шея, все разорвано… Но она еще дышит. Точнее хрипит. Но все тише и тише. Подхватываю ее почти невесомое тело на руки и спешу с ним к дому. Там свет и тепло. Есть медикаменты. Я не знаю, что нужно делать, но хоть что-то делать нужно!

Бесполезно. Я не успеваю добежать, до дома когда девочка захрипев в последний раз и выгнувшись у меня на руках странно обмякает.

— Нет. Нет! Эля. Эля!!! — я вновь падаю на колени в снег неверяще смотря на затихшую девочку на моих руках.

— Аааа… — я не заплакал. Я скорее завыл, поднимая лицо к ночному небу. За что? Почему не я? Меня — козла старого не жалко. А эту-то девочку за что? Она же еще ничего не успела в своей жизни! И тут раз и все. И ее смерть тоже на моей совести. Это я спустил с цепи эту псину. И потом так и не убил ее после первого нападения на Еву. Хотя знал, что ещё будут проблемы. Вот они. И то, что я убил эту тварь — слабое утешение. Вот вообще никакое! Вот и остается теперь сидеть на коленях, прижимая к себе мертвого ребенка и давиться криком. Да и крика уже нет. Ибо горло перехватил колючий ком, мешая не то что крикнуть… Вздохнуть толком не получалось. И только слезы с глаз падали вниз, на маленький детский трупик у меня на руках.