Однажды в лесу

Глава 11

Однажды со мной приключилась необычная история.

Я получил известие о том, что большая роща из саловых деревьев и чернодревесной хурмы на юге заповедных лесов Мохонпура, милях в пятнадцати-двадцати от нас, скоро будет выставлена на продажу на аукционе. Я тут же оповестил об этом главное управление, и вскоре в ответной телеграмме мне пришло распоряжение принять участие в торгах и выкупить лес.

Однако прежде мне хотелось посмотреть на эту рощу своими глазами. Не зная, что она из себя представляет, я не был бы хорошо подготовлен к участию в торгах. День аукциона стремительно приближался, поэтому я отправился в то же утро, как получил телеграмму.

Меня сопровождали несколько человек, выехавшие со всеми необходимыми вещами еще на рассвете. Я встретился с ними во время переправы через реку Каро у границ заповедника Мохонпура. Со мной был сборщик налогов Боноварилал.

Каро представляла собой маленький горный ручей. Доходившая до колен вода, весело журча, бежала по гальке. Мы с Боновари спешились, иначе лошади могли поскользнуться на камнях и упасть. Берега Каро были песчаными, по ним на лошадях тоже не проехать — ноги по колено увязали в буром песке. Когда мы перебрались на другую сторону, было уже одиннадцать утра. Боновари сказал: «Господин, давайте остановимся тут на привал. Неизвестно, удастся ли потом набрать воды».

По обоим берегам реки рос лес, совсем небольшой — маленькая рощица из хурмы, салового дерева и красного шелкового хлопка, но густая и каменистая. И вокруг никаких признаков человеческого существования.

Как мы ни старались покончить с едой и прочими приготовлениями поскорее — был уже час дня, когда мы отправились дальше. День клонился к закату, а лесу по-прежнему не было конца и края, и я подумал, что будет лучше не продвигаться дальше вглубь чащи и устроить привал под каким-нибудь деревом. Около трех часов дня мы проезжали мимо двух лесных деревушек — Кулпал и Буруди, — и если бы я тогда знал, что даже к вечеру мы не выедем из леса, то распорядился бы заночевать там.

Сумерки постепенно сгущались, а вместе с ними и лес. Если до этого мы проезжали сквозь редкие заросли, то теперь деревья, кажется, выстраивались плотной стеной, обступая нас и делая тропинку непроходимой. Место, где мы сейчас стояли, сплошь и рядом поросло высокими деревьями — даже неба не было видно. Ночная тьма становилась всё гуще.

Временами, когда лес немного редел, нашему взору открывалась удивительная картина: роскошные гроздья неизвестного мне цветка, белым ковром укрывшего опушку леса, мягко сияли под куполом синего закатного неба. Спрятанная от человеческих глаз, вдалеке от цивилизованного мира для кого предназначалась эта красота? Боновари пояснил: «Это лесная лиана теури, господин. Цветет как раз в это время».

Куда бы я ни бросил взгляд, всюду макушки деревьев и кустарников белели от отдающих голубизной соцветий теури, словно кто-то щедро посыпал их гроздьями белоснежного хлопка. Порой я останавливал лошадь и долгое время любовался, сраженный наповал необыкновенной красотой этих мест. Мне казалось, словно этот далекий от человеческой цивилизации край, в котором я сейчас находился, был уединенным и неведомым миром лесных животных и деревьев, чья ни с чем не сравнимая красота и покой были недоступны людям, которые не имели права нарушать тишину этих мест.

Должно быть, мы потеряли много времени из-за моих частых остановок, чтобы полюбоваться видами леса, разинув рот от восхищения. Бедняга Боновари был моим подчиненным и, хотя не мог мне никак возразить, наверняка думал про себя, что, мол, у этого бенгальского бабу точно не всё в порядке с головой. Долго ли еще протянет поместье под управлением такого человека? Мы все — человек восемь-десять — расположились под деревом асан. Боновари сказал: «Разожгите костер побольше и держитесь рядом друг с другом. Никуда не расходитесь, ночью этот лес особенно опасен».

Я разложил свой походный стул под деревом. Над моей головой, далеко наверху, в просветах между листвой виднелись кусочки закатного неба; сумерки еще не опустились, и макушки леса всюду вокруг белели от пышных пучков соцветий лесной теури — целые мириады! Рядом с моим стулом росла высокая, полузасохшая трава золотистого цвета. Запах выжженной солнцем земли после дождя, аромат сухой травы и благоухание какого-то лесного цветка словно напоминали мне аромат благовоний, исходивший от украшений изваяния богини Дурги. Эта вольная жизнь леса приносила в сердце чувство радости и свободы — его не обрести нигде в другом месте, кроме этого просторного и уединенного края. Эту радость привольной жизни сложно описать тому, кто никогда не испытывал такого ощущения.

В это время к Боновари подошел один из наших носильщиков и сказал, что, собирая сухие ветки в лесу неподалеку, он заметил что-то странное. Это место нехорошее, здесь часто устраивают свои сборища бхуты и феи, и нам не стоило разбивать тут палатку.

— Пойдемте, господин, посмотрим, что там такое, — обратился ко мне Боновари.

Носильщик отвел нас в те заросли и, указывая на какое-то место, сказал: «Это здесь, господин. Подойдете ближе, увидите. Я больше туда не пойду».

Среди зарослей колючек и лиан возвышался высокий столб, на вершине которого была вырезана страшная гримаса, — вот уж точно, увидеть такое вечером и не испугаться невозможно.

У меня не было сомнений в том, что этот столб — дело рук человека, но я никак не мог понять, ни откуда он взялся в этом безлюдном лесу, ни насколько он древний.

Прошла ночь. К девяти утра мы достигли пункта назначения. Там я познакомился со служащим нынешнего владельца поместья, и он повел меня показать лес. Вдруг посреди чащи на том берегу пересохшего канала я увидел возвышающуюся в прибрежных зарослях верхушку каменного столба — ровно такого же, как мы встретили вчера, и с таким же устрашающим лицом.

Вместе со мной был сборщик налогов Боновари, я показал ему столб. Служащий хозяина леса был из здешних мест, он объяснил нам:

— Таких еще несколько по всему лесу. Эти земли раньше были владениями царя местного дикого племени, это их столбы, раньше они обозначали границы их царства.

— Как вы об этом узнали? — спросил я.

— Я уже давно слышал об этом, господин, к тому же потомок этого царя всё еще жив.

Мне стало интересно.

— Где он сейчас живет?

— К северу от этого леса есть небольшое поселение, там и живет. В этих краях его уважают. Мы слышали, что его предки владели обширными землями — на севере до Гималайских гор, на юге до плато Чхотанагпур, на востоке до реки Коши и на западе до Нагпура, — он указал пальцем в сторону севера.

Я вспомнил, что наш школьный учитель Гонори Тивари уже как-то рассказывал, что в этих краях живет потомок местного царя, и все горные племена до сих пор считают его своим вождем. Сейчас в моей памяти снова всплыла эта история. Того служащего звали Бу́ддху Сингх, он много всего знал, давно здесь работал и, похоже, был прекрасно знаком с местными легендами.

— Во время правления моголов он воевал с их войсками. Когда армия падишаха пыталась пройти через эти леса к Бенгалии, они восстали со своими луками и стрелами. В конце концов сюда пришел могольский субадар[86], и они потеряли свое царство. Отважный народ, но теперь у них ничего нет. То немногое, что оставалось, отняли у них после сантальского восстания в 1862 году. Глава этого мятежа всё еще жив, он и есть нынешний царь До́бру Панна́ Бирборди́. Он уже стар и беден. Но все племена в этих краях до сих пор почитают его как своего царя, хоть он уже и не царь, — продолжил Буддху Сингх.

Мне захотелось познакомиться с ним.

Отправляясь с визитом к царю, следует взять с собой какие-нибудь дары, и моим долгом было проявить по отношению к этому человеку подобающее почтение.

Около полудня я купил в близлежащей деревне немного фруктов и двух больших куриц и, завершив к двум часам все дела, обратился к Буддху Сингху:

— Пойдем, нанесем визит царю.

Буддху Сингх был не особенно воодушевлен моим предложением:

— Вы собираетесь туда пойти? Вам не стоит встречаться с этим человеком. Разве достоин царь нецивилизованных горных племен того, чтобы говорить с вами? Он ничего из себя не представляет.

Я не послушал его и отправился в столицу царя вместе с Боноварилалом. Его я тоже взял с собой.

Столица представляла собой крохотное поселение, домов двадцать-двадцать пять. Крохотные глиняные хижины с черепичными крышами, на чистых облицованных стенах глиняные фигурки змей, лотосов и лиан. Мальчишки резвились, а женщины занимались домашними делами. Девочки и девушки были хороши собой и прекрасно сложены, и лицо каждой было по-своему очаровательно. Они с удивлением смотрели на нас.

Буддху Сингх спросил какую-то женщину на местном говоре:

— Царь здесь?

Она ответила, что еще не видела его, но где ему еще быть. Наверняка дома.

По выражению лица Буддху Сингха, я понял, что место, перед которым мы остановились, и было царским дворцом. От других домов его отличало только то, что со всех сторон он был окружен каменной стеной. Прямо за поселением раскинулись невысокие холмы, и камни, должно быть, принесли оттуда. По двору бегали дети, некоторые из них были совсем маленькими. У каждого на шее висели бусы и ожерелье из семян индиго. Некоторые дети были особенно красивы. На крик Буддху Сингха из дома выбежала какая-то девушка шестнадцати-семнадцати лет. Увидев нас, она удивилась и, судя по ее взгляду, даже немного испугалась.

Буддху Сингх спросил ее:

— Где царь?

— Кто эта девушка? — поинтересовался я у него.

— Правнучка царя.

Долголетие царя, несомненно, лишило многих его юных и уже немолодых потомков шансов взойти на престол.

— Пойдемте со мной. Дедушка сидит на камне у подножия холмов, — ответила девушка.

Пока она показывала нам дорогу, я не мог не подивиться тому, что эта девушка и правда была царевна — ее предки долгое время управляли этими лесными землями, и она принадлежала к их роду.

— Спроси девушку, как ее зовут. — попросил я Буддху Сингха.

— Ее зовут Бхану́моти.

Вот это да! Как красиво, царевна Бханумоти!

Она была прекрасно сложенной и привлекательной девушкой с утонченными чертами лица. Правда, ее наряд был далек от представлений о хорошем тоне цивилизованного общества, а волосы выглядели грубыми и неухоженными. На ее шее висели бусы и ожерелье из ракушек. Бханумоти указала на высокую клокочину вдалеке и сказала: «Вам туда, дедушка сидит под тем деревом и пасет коров».

Пасет коров! Я страшно удивился. Царь всех этих земель, предводитель восстания санталов Добру Панна Бирборди пасет коров!

Но еще до того как я успел спросить что-либо у Бханумоти, она ушла. Приблизившись, мы увидели, что старик сидит под деревом и курит самокрутки из молодых листьев салового дерева.

— Приветствую вас, царь, — сказал Буддху Сингх.

Хотя царь Добру Панна и слышал хорошо, зрение его, по всей вероятности, подводило. Он спросил:

— Кто там? Буддху Сингх? Кто это с тобой?

— Один бенгальский бабу пришел нанести вам визит. Он принес дары, вам непременно нужно их принять.

Я подошел и положил перед ним куриц и другие угощения.

— Вы царь этих земель, я проделал долгий путь, чтобы увидеться с вами.

Глядя на его крупную и подтянутую фигуру, я подумал, что в молодости царь Добру Панна, несомненно, был привлекательным мужчиной. Лицо его носило отпечаток глубокой мудрости. Старик был доволен. Повернувшись и внимательно рассмотрев меня, он спросил:

— Откуда ты родом?

— Из Калькутты.

— О, далеко. Слышал, красивое место Калькутта.

— Вы никогда не были?

— Нет, куда нам до города? Нам и в лесу хорошо. Садись. Куда ушла Бханумоти? Эй, Бханумоти!

Девушка прибежала и спросила:

— Что такое, дедушка?

— Этот бенгальский бабу и его спутники сегодня останутся у нас. Позаботься об их ужине.

— Нет-нет, это еще зачем! Мы уже уходим. Мы просто хотели познакомиться с вами и… — запротестовал я.

— Нет, так не пойдет. Бханумоти, возьми эти вещи и ступай.

Я подал знак Боноварилалу, и он сам поднял угощения и унес их в дом царя неподалеку, следуя за девушкой. Я не мог противиться словам старика. Когда я посмотрел на него, мое сердце наполнилось глубоким уважением: вождь сантальского восстания, потомок древнего почтенного рода (или даже лесного племени), отважный Добру Панна просил меня побыть его гостем — для меня эта просьба была всё равно что приказ.

Я понял, что царь Добру Панна был беден. Увидев, как он пасет коров, поначалу я удивился, но потом вспомнил, что многие известные цари в истории Индии в трудные времена обращались к более неблагодарным занятиям, чем выпас скота.

Царь скрутил самокрутку из листьев салового дерева и положил в мою руку. Спичек не было, но под деревом горел костер, он поджег от него лист и поднес к моему лицу.

— Вы — древняя царская династия этих земель, увидеться с вами — большая радость для меня, — сказал я.

— Что уж там! Наша династия солнечная. Все земли здесь, эти леса и горы, принадлежали нам. В молодости я воевал с людьми компании[87], а состарился — и проиграл ту битву. У нас ничего не осталось.

Кажется, Добру Панна совсем ничего не знал о том, что творится за пределами этого лесного края. Я собрался было ответить ему, как тут к нам подошел какой-то юноша.

— Это мой младший внук, Джо́гру Панна. Его отца сейчас нет дома — он отправился нанести визит царице Лочхмипура. Джогру, позаботься об угощениях для нашего гостя.

Молодой человек был словно молодое дерево сала, крепкий и сильный. Он спросил меня:

— Бабу-джи, вы едите мясо дикобразов? — затем он повернулся к своему деду и добавил: — Я расставил ловушки на той стороне холмов, вчера ночью в них угодили два дикобраза.

Я слышал, что у царя было три сына и около дюжины внуков и внучек. Все члены этой большой царственной семьи жили вместе в этой деревне. Охота и выпас скота были их основными источниками средств к существованию. Кроме того, когда между местными племенами происходили столкновения, все они приходили к царю в поисках правосудия и приносили с собой различные подношения и угощения — молоко, куриц, коз, птиц и фрукты.

— Вы вспахиваете землю? — спросил я.

— В нашем роду это не принято. Охота — самое почетное занятие, особенно охота с копьями. Охота с луком и стрелами неугодна богам, доблестные воины таким не занимаются. Но теперь всё поменялось. Мой старший сын привез из Мунгера ружье, я отказался к нему притрагиваться. Признаю только охоту с копьями.

Вернулась Бханумоти и поставила передо мной небольшую чашу из камня.

— Умастите тело маслом. Неподалеку есть чудесное озеро. Идите, совершите омовение и возвращайтесь, — сказал царь.

Когда мы вернулись, царь велел нам пройти в какую-то комнату в доме. Бханумоти принесла вареный рис и сладкий картофель в небольшой плетеной корзинке, а Джогру разделал тушку дикобраза и предложил нам мясо в тарелке из молодых листьев салового дерева.

Потом Бханумоти принесла еще молока и меда. Я не брал с собой повара, поэтому Боновари взялся чистить сладкий картофель, а я попытался разжечь печь, но крупные бревна всё никак не загорались. Я проделал это пару раз, но впустую. Тогда прибежала Бханумоти, быстро закинула в печь сухое птичье гнездо, и огонь тут же вспыхнул. Расправившись с очагом, она отошла в сторону. Бханумоти была доброжелательной царевной, не лишенной чувства собственного достоинства.

Царь Добру Панна неотлучно сидел у входа на кухню и следил за тем, чтобы к гостям проявили должное гостеприимство. После еды он сказал нам:

— Мой дом оставляет желать лучшего, я не смог принять вас как положено. На вершине холма в лесу до сих пор сохранились развалины огромного дворца царей моей династии. Отец и дед рассказывали, что давным-давно в нем жили мои предки. Те дни прошли, но наше родовое божество всё еще находится в тех руинах.

Мне стало любопытно.

— Вы не будете возражать, если мы посетим это место? — спросил я.

— Какие у меня могут быть возражения! Но там уже особенно не на что смотреть. Хорошо, пойдем, я отведу вас. Джогру, сходи с нами.

Я запротестовал, мне совсем не хотелось заставлять этого девяностодвухлетнего мужчину взбираться на холм. Но он отклонил все мои протесты и сказал с улыбкой: «Мне часто приходится подниматься на тот холм, поскольку там находится наше родовое кладбище. Каждое полнолуние я хожу туда. Пойдем, покажу вам и это место».

Тянувшаяся с северо-востока цепь невысоких холмов — местные называли их Дхо́нджори, — круто развернувшись к востоку, образовывала лощину, полностью поросшую лесом, — казалось, словно водопад зелени, спустившись с холмов, затопил своими волнами всю равнину. Лес здесь был не частый, в просветах между деревьями синела полоса гор на далеком горизонте, и, куда бы я ни посмотрел, всюду виднелись только макушки деревьев, местами высоких и могучих, местами низких — то была поросль салового дерева и лесного пламени, — простиравшихся, наверное, до самой Гайи или Рамго́ра. Мы поднялись по узкой лесной тропе на вершину холма.

Там мы увидели большой валун, накренившийся к земле и похожий на каменный столб или брус дхенки. Под ним была яма, она чем-то напоминала ямы, в которых обычно обжигали свои изделия гончары, или земляные норы лис. Вход в нее порос молодыми деревьями сала.

— Нам нужно спуститься в эту яму. Пойдемте за мной, не бойтесь. Джогру, иди первым, — обратился к нам царь.

Я взял себя в руки и прошел внутрь. Там ведь мог быть тигр или медведь и наверняка водились змеи.

Некоторое время нам пришлось ползти на четвереньках, прежде чем мы смогли встать и выпрямиться. Поначалу мне казалось, что внутри была кромешная тьма, но затем, когда глаза к ней привыкли, я уже мог что-то разглядеть. Это была просторная пещера метров девять-десять в длину и около шести в ширину. В стене на северной стороне виднелось еще одно отверстие, напоминавшее лисью нору, которое, вероятно, вело в похожую пещеру, но у меня не было никакого желания это проверять. Потолок в пещере был невысокий, можно дотянуться рукой. В пещере стоял затхлый запах — здесь водилось множество летучих мышей, а еще виверр, шакалов, лесных кошек и других существ. Боновари тихонько сказал мне: «Господин, давайте выйдем отсюда поскорее. Здесь не стоит задерживаться».

Наверное, это и была родовая крепость Добру Панны.

В действительности она представляла собой природную пещеру. Ведущая прямо на вершину холма, в прошлом она служила укрытием для воинов, неожиданно атакованных врагами.

Царь сказал: «Здесь есть еще один тайный проход, но его не принято показывать кому-либо. О нем знают только члены моей семьи. Хотя теперь никто уже не живет здесь, мы всё равно продолжаем соблюдать это правило».

Когда мы вышли из пещеры, я вздохнул с облегчением.

Затем мы еще немного поднялись по склону, пока не дошли до огромного баньяна на вершине холма, раскинувшего свои корни — толстые и крепкие и совсем молодые и тонкие — почти на целый бигх земли.

— Снимите, пожалуйста, обувь. — попросил нас царь.

У подножия всюду виднелись крупные каменные плиты, напоминавшие те, на которых в индийских кухнях растирают в порошок специи.

Царь пояснил, что это и есть их родовое кладбище. Под каждой плитой захоронен тот или иной член царской семьи. Всё обширное пространство под деревом было усеяно этими огромными надгробиями: некоторые из них были совсем старыми, со всех сторон их окружали толстые корни баньяна, которые, словно щипцы, обвивали плиты и напоминали скорее стволы деревьев, чем корни; другие полностью поросли корнями и исчезли под землей, поэтому не составляло труда представить, насколько древними они были.

— Раньше на месте этого баньяна была рощица из других деревьев. Маленький росток баньяна постепенно разросся и поглотил все другие деревья. Он настолько старый, что тот самый ствол уж и не найти, а спускающиеся корни больше напоминают деревья. Если выкорчевать их, вы увидите, сколько надгробий они поглотили, и поймете, насколько древнее это кладбище, — сказал царь.

Пока я стоял под этим деревом, в моем сердце родилось странное и незнакомое чувство, которое я еще не испытывал, глядя на царя (он напоминал мне престарелого сантала рабочего-ку́ли), или на его внучку-царевну (которую я не отличил бы от любой другой девушки в расцвете юности из племени хо или мунда), или даже на их родовое гнездо (оно виделось мне обиталищем бхутов, а также змей и прочей живности). И только это древнее кладбище под сводами старого и могучего баньяна на вершине холма рождало в моей душе это незнакомое, доселе неведомое чувство.

Величественность, таинственность и почтительную древность этого места трудно описать. День постепенно клонился к закату. Золотые лучи солнца скользили по листьям, ветвям и корням баньяна и макушкам других деревьев вдалеке. Сгущающиеся тени угасающего дня, казалось, придавали этому древнему царскому кладбищу еще большую внушительность и таинственную красоту.

Древнее египетское кладбище фараонов Долина Царей неподалеку от Фив является сегодня любимой достопримечательностью туристов со всего мира, из-за его широкой славы все местные гостиницы и отели в разгар сезона кишат людьми. Как бы ни была укрыта тьмой веков Долина Царей, дым дорогих сигарет и сигар туристов плотнее. Однако это сокрытое в течение столетий во мраке лесов на вершине холма кладбище древних туземных правителей ничем не уступало ей ни своей загадочностью, ни величием. Их надгробия не обладали тем же богатством и роскошью, что гробницы египетских фараонов, — они бедны, их государство и культура были дикими и первобытными, по-детски просто и незатейливо они возвели свой скрытый в пещере дворец, родовое кладбище и пограничные столбы. Стоя под кроной этого огромного дерева на вершине холма в тени угасающего дня, я словно прикоснулся к другому миру в безграничной вечности веков, по сравнению с которым Веды и пураны записаны всё равно что вчера.

На моих глазах кочевники-арии, перевалив через горную цепь на северо-западе, хлынули волной на Древнюю Индию, управляемую тогда туземными племенами. Последующая история Индии — летопись этой самой арийской цивилизации. Никому и в голову не приходило писать историю побежденных туземцев, а если она и существует, то сокрыта в укромных горных пещерах, полумраке лесов и пыли скелетов. Победители-арии никогда не стремились прочесть и понять эти письмена. Даже сегодня несчастные потомки побежденных туземных племен всё так же забыты, презираемы и отвергнуты. А кичащиеся своей цивилизацией арии никогда даже не смотрели в их сторону, не пытались понять их культуру, и сейчас не хотят. Мы с Боновари были представителями тех самых победителей, а старик Добру Панна, юные Джогру и царевна Бханумоти представляли побежденный, поверженный народ, и в этот сумеречный вечер мы стояли друг с другом лицом к лицу. Задрав нос от гордости за свою богатую арийскую цивилизацию, я смотрел сегодня на благородного потомка древней царской династии Добру Панна как на престарелого сантала, царевна Бханумоти виделась мне простой девушкой-работницей из племени мунда, а показанный мне с воодушевлением и гордостью царский дворец я принял за примитивную, темную, душную пещеру с полчищами змей и бхутов. Эта великая трагедия истории разыгралась этим вечером перед моими глазами, и ее героями были глава бедного, побежденного и всеми забытого неарийского племени Добру Панна, юная царевна Бханумоти, молодой царевич Джогру Панна, а также я и мои спутники, сборщик налогов Боноварилал и наш проводник Буддху Сингх.

Мы спустились с холма засветло, пока царское кладбище и подножие баньяна полностью не погрузилось в сгущающуюся вечернюю тьму.

На обратном пути я увидел в лесу камень, покрытый киноварью, и явно посаженные человеком кусты ночной красавицы и бархатцев. Впереди стоял еще один большой камень, также украшенный киноварью. Должно быть, это святилище тут уже давно и принадлежит родовому божеству царской семьи. В прошлом здесь приносились человеческие жертвы, и стоящий рядом крупный камень использовали для заклания. Теперь жертвовали голубей и куриц.

— Что это за божество? — спросил я.

— Это Танробаро, божество диких буйволов, — объяснил царь Добру Панна.

Мне вспомнилась история, рассказанная как-то Гону Махато прошлой зимой.

— Танробаро неусыпно следит за всеми. Если бы не он, охотники давно перебили бы всех диких буйволов ради шкур и рогов. Он их охраняет. Если стадо вот-вот угодит в ловушку, он становится перед ними с поднятой рукой и останавливает их. Многие это видели, — продолжил он.

В светском обществе никто не стал бы поклоняться божеству этого лесного племени и едва ли когда-либо слышал о нем, но то, что он не плод чьего-либо воображения и действительно существует, казалось мне само собой разумеющимся, пока я стоял в той безлюдной лесной обители диких животных, окутанной аурой красоты и таинственности.

Много лет спустя, вернувшись в Калькутту, как-то раз, в полуденный зной месяца джойштхо, я увидел, как какой-то приезжий возница на базаре безжалостно хлещет кожаным кнутом двух буйволов, запряженных в нагруженную повозку, и в тот день я мысленно обратился к Танробаро: «Это, конечно, не леса Чхотонагпура или Мадхья-Прадеш, но, может, твоя милостивая рука может защитить и здесь этих забитых животных? Но нет, это Калькутта двадцатого века, сияющая светом арийской цивилизации. Здесь ты так же беспомощен, как побежденный племенной царь Добру Панна».

Вскоре после наступления сумерек я покинул царя, поскольку мне нужно было доехать на автобусе из Нава́ды в Гайю. Боновари вернулся с нашими лошадьми к палатке. Перед уходом я еще раз увиделся с царевной Бханумоти. Она ждала нас в дверях дома с чашкой буйволиного молока в руках.