Огонь для Проклятого

Глава двадцать вторая: Хёдд

— Госпожа, вы уверены? — спрашивает меня Эйстин, заслоняя дверной проем, ведущий в самый обычный хлев. — Зрелище не из приятных.

— Уверена. Я должна видеть сама.

За последние дни слухи о красноглазых существах значительно выросли. Теперь странных тварей, что похожи на сильно отощалых людей, видели во всех концах Гавани. Да и самих свидетелей их появления с легкостью можно набрать десятка полтора. И это только на вчерашний вечер. Сегодня утром, скорее всего, их уже гораздо больше.

Слухи-слухи. Их почти нельзя удержать в мешке, особенно если мешок дырявый. И дело даже не столько в желании людей по пьяной лавочке наговорить лишнего, сколько в действительной странности, на которую будет исключительно глупо закрывать глаза.

И я не собираюсь их закрывать, и именно потому сейчас стою возле хлева, откуда не доносится ни звука.

А должны бы доноситься.

— Извольте, — Эйстин отступает в сторону. — Только прошу, смотрите под ноги. Там… грязно.

Подбираю юбки, пригибаю голову и вхожу в хлев.

В нос тут же бьет густая вонь из прелого навоза и содержимого внутренностей. Запах крови на этом фоне кажется почти незаметным, но все же явственным дополнением.

Сглатываю.

Я видела смерть. Видела, как умирают воины, чьи тела превращены в кровавое месиво или рассечены на части. Видела несчастных, попавших в лапы медведя-шатуна. Но во всех тех смертях, сколь бы нелепыми и яростными они ни были, всегда просматривался разум. Жестокий и неколебимый, но преследовавший вполне определенные цели.

В том, что я вижу сейчас, цели быть не может.

Я даже не могу сказать, сколько и какой скот находился в этом хлеву до этой ночи. Потому что их останки разбросаны, развешены и разбрызганы буквально везде, включая стены и перекрытия потолка.

Их даже не съели, их просто разорвали на куски, выпотрошили, а потом по частям развесили, точно украшения.

В желудке рождается зловонный тошнотворный ком, меня передергивает, но мне все равно удается усмирить позыв плоти опорожниться прямо здесь, на виду у собственной стражи. Хорошо, что утром ограничилась несколькими глотками чистой воды.

— Кто-то что-то видел или слышал? — задаю глупый вопрос.

Подобное просто не может произойти в полной тишине. Животные должны были с ума сходить.

— Только старая Гвельда, — говорит Эйстин. — А больше никто ничего не слышал.

— Как такое может быть? — разворачиваюсь и быстрым шагом выхожу на улицу. Какое-то время просто стою и глубоко дышу прохладным кристально-чистым воздухом. — Эти дома — они ведь жилые?

— Да, госпожа. Я сам опросил каждого — никто ничего не слышал и не видел.

— Зови Гвельду.

Эйстин кивает и уходит.

У меня есть немного времени, чтобы подумать.

Улица, где случилось странное, расположена на окраине, но окраина эта не заброшена. Четыре добротных дома, в каждом из которых живет по меньшей мере одна семья. Как так могло случиться, что они не слышала безумства скота у соседей? Сколько тут? Шагов пятьдесят через улицу.

Когда вижу старую Гвельду, надежда узнать от нее что-то действительно важное исчезает. Старуха явно слепа.

— Это сам Дед Упак был, — говорит надтреснутым голосом. — Вылез из своего подземного храма и ходит теперь по земле нашей, сил набирается. А как наберется, так и наш черед придет.

Гвельда поднимает сухие руки вверх, сжимает кулаки и будто бы грозит небу.

— Дед Упак пожрет все живое на земле, а потом придет за Небесным Чертогом, за каждым, кто вседенно пирует подле Отца нашего.

— Матушка, что ты слышала? Что этот Дед делал? Почему никто больше его не слышал? — спрашиваю как можно мягче. — Почему ты решила, что это правитель Подземного мира к нам пожаловал?

— Кто глазами наделен, то слеп и глух, девочка. Кто глазами обделен, тот лишь слеп, — щерится беззубым ртом Гвельда.

Останавливаю рукой Эйстина, что явно собирается напомнить старухе, кто перед ней стоит.

— Так что ты слышала?

— Боль. Страх.

Гвельда так пристально смотрит на меня, что я даже начинаю сомневаться в собственном выводе относительно ее зрения. Но в ее белесых глазах нет даже намека на зрачок.

— Этого не передать словами, девочка. Они кричали, но только в собственных головах. Потому что были напуганы до жути. Дед Упак не приходит с шумом и пламенем. Ему нужна тишина. Нужно время, чтобы насытиться чужой болью.

— Куда он ушел?

— Не ищи его, девочка. Ты еще слишком молода. Я бы хотела сказать, что он ушел, но это не так. Он где-то тут. И будет тут, пока не насытится.

Киваю, что разговор окончен — и Эйстин уводит старуху прочь.

Мы, северяне, верим в предков. Верим, что наши родные, уходя в Небесные Чертоги, продолжают наблюдать за нами и радуются нашим победам и свершениям. Но есть и те, кто поступками и мыслями своими не достоин Небес, такие отправляются в жернова Подземного мира, чтобы терпеть там неизъяснимые страдания.

Дед Упак — первый, кого не приняли Небеса. Он же и стал владетелем Подземного мира. Он же некогда дал клятву, что обязательно вновь восстанет и возьмет все то, что принадлежит ему по праву, скинув с Небес слабых и разнеженных их обитателей, погрязших в чревоугодии и похоти.

Каждый северянин верит в эту легенду.

Верю и я.

Вот только за последнее время в нашем мире случилось столько всего необычного и странного, что виновника очередных бед невольно начинаешь искать не в мире богов и духов, а здесь, у себя под ногами.

Кел-Кел, ну, не мог же ты пуститься в настолько подлое колдовство?

Не верю. Не хочу верить. Несмотря на всю к нему обиду.

Но что-то однозначно происходит.

Вчера на берегу, возле брошенных домов, видели группу одержимых. И не просто видели, а сошлись с ними в схватке. По итогу погибло несколько рыбаков, а остальные почти все слегли с сильной горячкой. Но оно и не удивительно — возвращаться им пришлось под порывами ледяного ветра, да и мокрыми насквозь.

Когда возвращаюсь в Большой Дом, муж уже там. Быстро рассказываю ему все, что увидела в хлеву, рассказ же слепой старухи оставляю при себе. Ни к чему ему забивать голову нашими предрассудками.

— Новое нападение одержимых, сегодня, — говорит Магн’нус. — Недалеко от шахт синалума. Твари перебили часть охраны и почти вышли к баракам. Но там их остановили.

Значит, и это тоже правда. О нападении нам доложили, когда еще не взошло солнце — и муж тут же выехал на место.

— Сколько их было?

— Около трех десятков. Почти одни халларны.

— Они уже не люди, — я не собираюсь успокаивать его, просто констатирую факт. И он это знает. Я никогда, с самого начала нашего брака, не стремилась играть с ним в покорную во всем жену, что станет жалеть о погибших захватчиках.

Честность, я надеюсь, что взаимная, — вот, как мне кажется, главное, что позволяет нам вполне продуктивно сосуществовать вместе.

— Два нападения за два дня. Странно — не находишь?

— Такого давно не было, — отвечаю нейтрально.

Когда одержимые шастали по окрестным лесам целыми толпами, к Гавани они иногда выходили и трижды за день. Но уже к середине лета подобное прекратилось. Уже с середины лета мы сами вышли в леса и начали уничтожать тварей там, где те еще скрывались.

Что это?

— Быть может, их гонит холод? — предполагаю я.

Муж хмурится, отрицательно качает головой.

— Не думаю. Хотя, не исключено. Насколько нам всем известно, одержимые не чувствуют боли. Значит им нет дела до холода или жары. Им нет дела даже до огня. Голод? Кто-нибудь видел, как они питаются?

— Насколько мне известно, нет. Они не едят, не спят, не нуждаются в отдыхе. Им не нужно вообще ничего.

— Именно.

— Тогда почему они здесь?

Мы смотрим друг на друга и без слов понимаем, куда движутся наши мысли.

— Нет, — говорю скорее для себя, — он не мог.

— Что с ним случилось, Хёдд? — Магн’нус подходит ко мне, берет за руки. — Почем все вокруг решили, что он мертв?

— Об этом говорили халларны, что сопровождали его и собственными глазами видели взрыв.

— Взрыв, но не тело?

— Да. К чему ты клонишь?

— Сам не знаю, — пожимает плечами муж и громко выдыхает. — Пытаюсь понять. Сколько тебе известно случаев, когда человек оживал после смерти? Именно оживал, а не приходил в себя после ранения.

— Тьёрд? — пытаюсь вспомнить, что о нем говорил Кел, но ничего конкретного в голову не приходит.

— Нет. Его всегда хранила Темная. Та или иная, но она давно сидит в его теле.

Мы снова молча смотрим друг на друга.

— Я не знаю, — первой нарушаю тишину. — Кел выглядел, как и всегда. Бледный, ослабленный, но живой. Хотя… — обрываю сама себя, — Темная Тьёрда тоже не бросается в глаза.

— Мы не знаем, кто вернулся под личиной Заклинателя костей, — подводит итог муж.

И я не могу с ним спорить. Не нахожу аргументов. Все наши странности начались ровно после его возвращения.

— Я должен поговорить с ним, — муж выпускает мои руки, целует в лоб. — Никаких прямых обвинений, пока лично не услышу его версию и его воскрешения, и происходящего в Гавани.

— Ты поедешь к нему?

— Да. И как можно скорее.

Киваю. Потому что помню, с каким пренебрежением, даже отвращением, Кел выплюнул единственное слово, когда узнал о моем новом муже: «слизняк».

Надеюсь, при личной встрече заклинатель костей будет более учтив. Хотя, зная его…

— Я хочу поехать с тобой. Хочу видеть его глаза, когда он станет говорить.

Магн’нус едва заметно хмурится, но лишь пожимает плечами.

— Как угодно.

Когда муж уходит, некоторое время собираю мысли в кучу. Как бы то ни было, а до окончания Белой ярмарки еще несколько дней. И все должно пройти на высшем уровне.

А еще мне надо найти новую сиделка для Хельми. Мора вчера пожаловалась на плохое самочувствие.