Оплодотворенная человеком-волком

Восемнадцать

РАСС

На следующий день я не возвращаюсь к дому Ди. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы не поехать знакомым маршрутом в ее район, просто убедиться, что с ней и детенышем все в порядке после прошлой ночи. Я не был нежен с ней, хотя, возможно, должен был быть.

Но она не хочет меня видеть. И как только Бумер залает, она поймет, что я здесь, нарушаю ее личное пространство.

Черт возьми. Как я мог так сильно облажаться?

Вместо того, чтобы ехать к Ди домой, я сажусь в машину и направляюсь на север. Я еду час, затем второй, пока не добираюсь до национального заповедника Сэнди Хилл. Здесь сплошь дикая местность, не контролируемая ни одним из департаментов.

И это одно из единственных легальных мест, куда я могу отправиться на охоту. Внутри меня слишком много затаенной боли, океан жалости к себе, и это единственный способ выплеснуть все наружу, не выслеживая свою женщину и не трахая ее снова, где бы я ее ни нашел.

Я съезжаю на обочину, когда больше не могу этого выносить. После того, как прошлой ночью я был с Ди, она — единственное, о чем я думаю. Я чувствую ее мягкое тело в своих объятиях, ее сладкую киску, сжимающуюся вокруг меня, ее руки, вцепившиеся в мой мех.

Я издаю необузданный рев ярости, когда вспоминаю, как она недвусмысленно сказала мне, что я больше не желанный гость в ее жизни, что наша связь не значит для нее того, что она значит для меня.

Неужели я проведу остаток своих лет, тоскуя по ней, желая ее, но она не достанется мне? Растить нашего детеныша без нее…

Я поспешно снимаю рубашку и джинсы, мои руки дрожат, затем складываю вещи и оставляю в машине, положив ключ сверху. Если кто-то хочет это украсть, прекрасно. Мне теперь все равно.

С последним глубоким вздохом я опускаюсь на четыре лапы и вприпрыжку убегаю в лес.

Аромат сосны наполняет мой нос, когда я углубляюсь в лес. Кустарник здесь густой, разросшийся, и опавшие иголки хрустят у меня под ногами. Я бегу и бегу, нюхая воздух, проверяя деревья, где могли быть животные. Я чую запах нескольких кроликов, но это не то, что мне нужно.

Мне нужно что-то большое, что-то опасное, что заставит меня бороться за победу. Если я не могу утопиться в Ди, я утоплюсь в крови.

Затем я натыкаюсь на то, что нужно: мускус оленя, целого стада оленей. У меня текут слюнки, а шерсть на спине встает дыбом, пока я ищу направление, откуда он исходит. Я бегу вперед, снова улавливая запах на стволе дерева, где была содрана часть коры.

Мне не требуется много времени, чтобы отследить стадо по запаху. На небольшой полянке стоят три самки и один самец, за ними следуют два олененка, все жуют траву. Я приседаю и облизываю губы, мои когти удлиняются еще больше.

Если я не смогу заполучить свою женщину, если я не смогу иметь рядом своего растущего детеныша, тогда я буду разрушать.

Я одним прыжком выпрыгиваю из-за деревьев и приземляюсь на спину оленя. Я хочу драки. Я хочу добычу, которая заставит меня потрудиться ради нее.

Остальные олени разбегаются, но когда самец пытается убежать, я вонзаю когти ему в спину. Мы одинаковы в размерах, но у него большие рога и твердые копыта, которыми он пользуется, пытаясь сбросить меня с себя и лягнуть. Я получаю удар копытом в бедро, и вою от боли, но не отпускаю добычу.

Высоко подняв голову, я широко раскрываю пасть, а затем вонзаю зубы в горло оленя. Издавая крик, который звучит почти по-человечески, животное сопротивляется сильнее, и я использую всю силу своего тела, чтобы ухватиться крепче. Но я совершаю ошибку новичка, пытаясь укусить его сзади за шею, а не в уязвимую нижнюю часть. Здесь слишком много плотных мышц.

Я ослабляю хватку, и ему удается сбросить меня. Но один коготь все еще в нем, и мне удается повалить оленя на землю вместе со мной. Пока он пытается подняться на ноги, я оказываюсь рядом с ним за миллисекунду, ныряя к незащищенному горлу.

На этот раз я сжимаю сильно, и олень взвывает. Когда мои зубы погружаются глубоко, кровь наполняет мой рот. Я стону от вкуса, от тепла, стекающего по моему языку. Я держусь так до тех пор, пока олень не перестает двигаться подо мной.

Когда я отстраняюсь, по моей пасти тянуться кровавые нити, и я слизываю их с зубов. Затем я зарываюсь лицом в горячую плоть, кровь все еще течет по венам оленя. Пока я рву и кромсаю, отделяя плоть от костей, я, должно быть, весь заляпан.

Я не знаю, как долго вот так теряю себя в добыче, в бездумном тумане инстинктов. К тому времени, когда я чувствую себя настолько сытым, что меня может стошнить, солнце начинает садиться. Я оставляю тушу там и лениво бреду через лес обратно к своей машине.

Я даже не утруждаю себя тем, чтобы снова одеться, и, вероятно, оставляю следы крови на кожаных сиденьях, но мне насрать.

Я включаю задний ход и выезжаю на дорогу, затем поворачиваю руль и с ревом двигателя уезжаю тем же путем, каким приехал.



ДИ

Машина Робби уже припаркована перед входом, когда я добираюсь до греческого ресторана. Я с ужасом жду этого разговора, и я даже не знаю, что я собираюсь ему сказать.

Извини, чувак, но папочка моего ребенка вернулся в мою жизнь и сказал, что я его пара на всю жизнь. О, я упоминала, что он человек-волк, а потом мы трахались в парке посреди ночи?

Когда я вхожу, Робби сидит в дальнем конце ресторана за маленьким угловым столиком. Он не заказал выпивку, что для него необычно. Когда я подхожу, он машет рукой и встает со стула, чтобы поцеловать меня.

Черт. Что мне делать? Если я не отвечу на поцелуй, он поймет, что я собираюсь его бросить.

Я превращаю это в легкий поцелуй, насколько могу, прежде чем проскальзываю на свое место. Робби кладет салфетку на колени.

— Без бокала вина? — спрашиваю я. — Или пива?

Робби улыбается.

— Тебе нельзя алкоголь, и я понял, что был не очень внимателен к тебе. Решил, что тоже брошу пить, пока у тебя не родится ребенок.

О, боже. Это внимательно и мило, но этот жест он мог бы совершить несколько месяцев назад.

— Вау. Спасибо. Впрочем, тебе не обязательно этого делать. Меня это не беспокоит.

Он качает головой.

— Солидарность. Кроме того, в последнее время у тебя такая классная задница от прогулок с Бумером, так что я, пожалуй, займусь бегом трусцой.

Я очень надеюсь, что он выполнит все эти новогодние обещания после того, как я скажу ему, что все кончено.

— Робби, — я должна сделать это сейчас, пока мы не закажем закуски и два блюда. Я оплачу счет, если потребуется, из чувства вины, но я бы предпочла не продолжать этот разговор дольше, чем необходимо. — Все это очень мило с твоей стороны, но в этом нет необходимости. То есть, я имею в виду, тебе определенно стоит побегать трусцой, если ты этого хочешь.

Он улыбается, и это пронзает меня изнутри.

— Мне просто кажется, что в последнее время мы видимся не так часто, и я подумал, не потому ли это, что ты чувствуешь себя одинокой во многих вещах.

Черт возьми. Он же не собирается, наконец, проявить ту эмоциональную глубину, на которую я все это время надеялся, не так ли?

— Робби… — я начинаю снова.

— Нет, нет. Я знаю, что ты через многое прошла, с болями и бессонницей, — говорит он. — И я чувствую, что мог бы быть гораздо более поддерживающим парнем.

Черт.

— Робби! — на этот раз я перебиваю его более решительно. Официант останавливается рядом с нашим столиком, и Робби хочет сделать заказ, когда я отмахиваюсь от него.

— Еще две минуты, — говорю я. — Я еще даже не успела взглянуть на меню, — когда официант уходит, у Робби удивленное выражение на лице. — Извини. Прежде чем ты продолжишь, мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

Его лицо расслабляется.

— Дерьмо.

Никому из нас не нужно озвучивать это, чтобы он понял, что я собираюсь с ним расстаться. Это должно быть очевидно по моему лицу.

— Мне жаль, — говорю я. — Но кое-что произошло, и…

— Что за кое-что? — спрашивает он, и я уже слышу, как его голос срывается. Я не могу смотреть в его огромные каре-зеленые глаза прямо сейчас.

— Я не рассказала тебе всего, — я сплетаю руки перед собой и вместо этого смотрю на них сверху вниз. — Я ношу не просто обычного человеческого ребенка. Я ношу… ребенка человека-волка.

Мне не нужно поднимать взгляд, чтобы представить выражение его лица.

— И, эм, — продолжаю я, решив, что с таким же успехом могу просто сорвать пластырь, — я спала с ним. С отцом ребенка. Прошлой ночью.

Наконец, я поднимаю глаза и вижу, что Робби… не шокирован. Если уж на то пошло, он ранен.

А потом — зол.

— Ты лгала мне? — спрашивает он, его щеки уже розовеют. — О ребенке?

— Прости, — я сжимаю руки в кулаки, мне трудно продолжать смотреть на него. — Я не хотела, чтобы ты…

— Осуждал тебя? Но ты не дала мне шанса, не так ли? А потом ты… — он замолкает, его лицо краснеет еще больше, а губы кривятся. — Потом ты трахнулась с ним?

Он говорит это достаточно громко, чтобы я пригнула голову и махнула ему рукой.

— Потише, — шиплю я.

— Нет, — он сдергивает салфетку с колен и бросает на стол, его глаза сузились в смертельном блеске. — Ты привела меня сюда, чтобы сказать, что лгала мне месяцами, а потом еще и изменила мне? — он встает, отбрасывая меню. Другие люди в ресторане отрываются от еды, когда Робби устраивает сцену. — Хорошо, что я не заказал выпивку, — говорит он, и на его лице появляется выражение отвращения, которого я никогда раньше не видела. Я даже не знала, что Робби способен на такое.

С этими словами он проходит мимо меня, выходя из ресторана. Я потрясена, обнаружив, что в уголках моих глаз скопились слезы и грозят вот-вот скатиться.

Я знала, что все пойдет плохо, но не могла предсказать, насколько. Робби был рядом со мной, и я отплатила ему самым худшим из возможных способов.

Блин, я была такой сукой.

Я опускаю голову на руки и плачу. Официант избегает меня, а другие посетители пялятся, пока я выплескиваю все это прямо за столом. В конце концов, я делаю заказ гирос на вынос и тащусь домой, чувствуя себя отбросом общества.

Робби никогда не простит меня, я уверена в этом. Я надеялась, что мы сможем остаться друзьями, но я не знаю, откуда у меня этот бред. Конечно, он не захотел бы иметь со мной ничего общего после того, как я его предала.

Я не ожидала, что прощаться будет так больно, и жалею, что не сделала все это по-другому.

Черт возьми, Расс. Почему он должен быть таким чертовски горячим? Почему его тело решило, что я принадлежу ему? Почему мое предало меня, желая его в ответ?

Если бы я только подумала пять секунд, может быть.

Все могло бы быть намного проще. Я должна была родить этого ребенка, отдать его, а затем двигаться дальше по жизни. Таков был план, такова была сделка. Я точно не подписывалась на то, чтобы быть парой человека-волка и растить с ним этого ребенка.

Но у меня скручивает живот при одной мысли о том, что я больше его не увижу, о том, что я отдам ему этого ребенка и уйду.

Я знала, что после этого Робби разозлится. Он будет проклинать меня и слишком много пить со своими друзьями. Но он будет двигаться дальше, найдет другую девушку и, возможно, когда-нибудь обретет собственное счастье.

Однако сейчас я понятия не имею, как мне вообще двигаться дальше от Расса.