Основание. Пятый пояс

Глава 4

Зелёный туман, рванувший сквозь дыру в моих заслонах, я привычно отсёк. Раз, второй, третий, разрывая противника на части, дробя его силы и ослабляя. И тот тут же довольно бестолково заметался в поисках слабых мест.

Я лишь поморщился. С одной стороны, я по-прежнему был уверен, что стихия, тем более стихия этапа Повелителя этой самой стихии — это нечто большее, чем просто очередной этап Возвышения. С другой стороны, чем дольше я лечил Зеленорукого, тем лучше видел, что разума в отравившей его стихии гораздо меньше, чем мне ожидалось и казалось изначально.

Да, первая битва со стихией дерева далась мне непросто, как непросто далась и вторая, третья, десятая и прочие, что прошли с того дня. Хотелось бы мне сказать, что я привык, приноровился и могу буквально предугадывать ходы стихии, потому-то мне и стало легче, но… Это не так. Мне непросто из-за мощи врага, но никак не из-за его ума. В этих битвах и предугадывать нечего.

Вот сейчас, что бы я сделал на месте стихии дерева? Разумеется, объединился. Проломил две преграды из пяти, собрался вместе и продолжил упорно рваться к ближайшему узлу, где можно получить преимущество и нарастить потерянные силы за счёт поглощения врага.

Что же я вижу перед собой? Три. Все три разделённые части стихии дерева ринулись пробивать себе дорогу. И не там, где эта дорога стала бы кратчайшей.

Это не разум. Даже не разум Зверя. Сталкивался я с более умными Зверями, которые устраивали засады, заманивали в ловушки, нападали на моих товарищей, чтобы заставить меня потерять голову и прочее.

С одной стороны, происходящее — полное разочарование. Но есть ещё одна сторона, ещё одна стихия. Моя сторона и моя стихия воды. Мои змеи.

Вот они меня радуют: действуют более осмысленно, дружно. Но меня не первый день мучает множество вопросов, есть вопрос и с ними. А так ли осмысленно, дружно и напористо будут они действовать там, где нет меня?

Что в их ловких атаках от них самих, а что от моих приказов, возможно даже таких, каких я даже не замечаю за собой? Не являются ли они частью меня, частью, которую я не особо ощущаю, как работу сердца или печени, но которая действует слаженно, умно и собранно только, если есть я сам? И будут ли они так разумны и сильны, если меня не станет, а они останутся как моя месть и смертельный удар по врагу, подобный тому, что нанёс мне Тёмный?

Я даже знал, как можно попробовать узнать ответ на эти вопросы. Нет, не умирая самому. Понадобится много Зверей и людей для опытов, которых я буду уже не лечить, а травить. Над этим нужно будет подумать. Чтобы исключить своё влияние, мне понадобится ещё один целитель, который будет бороться с отравлением уже моими змеями и описывать мне их поведение.

Целитель у меня в семье был. Правда, не очень сильный, недоучившийся ученик лекаря Ордена прошлого поколения. Не было Зверей. Старейшины уверяли, что они обязательно нам встретятся, едва мы двинем глубже в Лабиринты, так что над этой идей действительно стоит подумать и попросить не убивать слабых Зверей. Хотя с этим я как раз таки справлюсь лучше, чем любой из моих подчинённых. Точно так же, как справился с Морщинистым. Он-то лежит себе спокойно в ящике, невзирая на то, что мы в зонах запрета техник и с него давно сняты и блокирующие артефакты и всё остальное, чем наградили своего старшего брата мои старейшины.

Указ. Указ сна в три цвета. Морщинистый может противиться боли, но никак не сну. Что тоже, в общем-то, заставляет задаться вопросами о границах Указов и законах их действий. Но это вопрос будущего, сейчас мне важней подопытные Звери и проверка разумности моей стихии.

Начать с чего-то попроще, что не сразу сожрёт Зверя. Точно не со змеев. С тумана силы? Такой подход позволит и нащупать границу, где наступает разумность стихии или то, что я принимаю за разумность и самостоятельность. Туман? Капли? Нити? Потоки? Или же только Змеи? Те самые, что истинная Суть Стихии?

Тем временем эти самые змеи победили в схватке и полностью поглотили окружённую стихию дерева, скользнули вплотную к преградам, отделяющим ладонь Зеленорукого от остальной части руки, заскользили вдоль неё, жадно разевая пасти. Зелень по ту сторону барьера из Жемчужин отхлынула назад, заставив меня, того меня, что следил лекарским взором за происходящим, поджать губы.

Как всё сложно. Что это сейчас было? Тот самый разум, что я ищу? Или нет?

Я вперил в змеев тяжёлый взгляд, не пытаясь толкнуть к ним мысль или сделать что-то ещё. Но не прошло и десяти вдохов, как они развернулись и ринулись прочь, прочь из тела Зеленорукого, возвращаясь в моё тело.

Что же, этот вопрос проверен: они и впрямь ощущают мои желания. Даже если эти желания я не облекаю в мыслеречь.

Открыл глаза и сам, прерывая лекарский взор и возвращаясь в настоящий мир. Разлепил пересохшие губы:

— На сегодня всё.

Большего мне давно говорить не нужно: Зеленорукий молча кивнул и уже сам прикрыл глаза, отправляясь бороться за освобождённые узлы. Но тут нет ни малейшей причины для беспокойства, ни разу за все дни лечения дерево не сумело вернуть себе отвоёванное у него. Что бы там ни говорил сам Зеленорукий, но то варево, в котором его сварил тот безумный алхимик, просто удивительная штука. Стихия Зеленорукого слабее, чем отрава дерева в его теле, но в пропитанной алхимией плоти она вполне может тягаться с деревом на равных.

Поэтому я отпустил руку Зеленорукого и тоже прикрыл глаза, обращая взгляд уже внутрь себя. Расширение меридианов, открытие узлов, Возвышение.

То, что Зеленорукий ушёл, а на его место опустились сразу двое, я ощутил, но не стал отвлекаться и бросать свои дела на половине пути. Только отправив всех змеев в дело, я вновь открыл глаза.

Седой и Бахар, Властелин, который пусть и не считался старейшиной семьи, занял в ней место, о котором так беспокоился Озман — место советника главы.

Среди всех комтуров, что остались со мной, он считался самым мудрым, но всегда предпочитал высказать своё мнение наедине или в узком кругу. В день прихода орденцев ко мне он пришёл с Седым и молча слушал и глядел. Его, невысокого и узкоплечего сразу и не заподозришь ни в силе, ни в очень немалом Возвышении, где его путь к Небу остановила лишь преграда седьмой звезды, ни в остром уме. Он вообще выглядел так, словно жутко устал и единственное, чего ему хочется — прикрыть глаза и подремать.

Сейчас оба Властелина, не вставая, немного склонили головы и приложили кулаки к ладони. Стоило только добраться до места, определённого под лагерь, как тут же появились проблемы. Уверен в этом, иначе с чего бы ко мне приходить им двоим и только им двоим?

— Молодой глава. Глава.

Я ответил им тем же и хрипло сказал:

— Можете сразу переходить к сути.

Бахар скосил глаза на Седого, тот откашлялся, прочищая горло, но заговорил мыслеречью:

— К-хе, к-хе. Молодой глава, складывается нехорошая ситуация. Ты упорно лечишь эту троицу, в то время как ни один из присягнувших тебе на верность старейшин ничего не получает.

Как заливается. Я невольно покосился на советника Бахара. Это точно его слова, которые Седой произносит лишь потому, что у него со мной особые отношения.

Я, во-первых, лечу, скорее, двух, а не трёх, а во-вторых, старейшин я, конечно, ещё не лечил, но вот Келлера лечил и не раз. Друга Седого, совсем не рядового идущего бывшего Ордена, про которого он сейчас молчит, хотя такое быстрое омоложение невозможно списать только на Небесные Слёзы, тем более, что он принял не полный фиал, оставив часть мне.

Седой как раз закончил говорить словами Бахара и добавил от себя, лишь подтвердив мои мысли:

— Все помнят, как я выглядел, когда уходил. И рассказ о твоём таланте лекаря был одной из причин того, что я сумел уговорить столь многих последовать за мной.

Здесь он явно лукавит. Все причины массового исхода мы уже успели обсудить, и лекарский талант какого-то молокососа там был чуть ли не в конце списка. Но и на пустом месте поднимать этот разговор Седой бы не стал. Как не стал бы это делать и советник Бахар.

— Уже пару раз пришлось обрывать недовольные разговоры, особенно после того, как… к-хм, Келлер, резко пошёл на поправку.

Вот она и причина. Ну, Седой хотя бы честно про него вспомнил. Тем не менее мне не нравилось происходящее. Я потёр лицо, не глядя на этих двоих, буркнул:

— Неужели Верность семье так мало значит, что уже есть недовольные?

На этот раз мне ответил советник Бахар:

— Разумно не доводить до недовольства, глава, а устранить проблему в самом начале, не дав вырасти даже крошечному сорняку из семени обиды.

Я многое мог бы сказать про сорняки, которые все они вырастили из обид Морщинистого, но опустил руку, встретил его взгляд и всего лишь спросил:

— Не разумно ли сначала добавить Властелинов в наши ряды, вернув Возвышение трём моим слугам?

— Двое из них уже достаточно оправились от ран и уже Властелины. Пора обласкать заботой влившихся в семью, глава.

Я лишь поджал губы. Здесь мне нечего возразить, особенно по отношению к Дарае. Поэтому я кивнул и сказал:

— Я услышал.

Советнику Бахару этого оказалось мало.

— Услышали, глава, и…

Пришлось давать ответ:

— Сегодня уже поздно. Завтра ближе к полуночи вместо Дараи пусть подходят… — теперь замолчал я, решая насчёт числа, а затем предложил, — четверо самых пострадавших. Я погляжу их и определюсь с лечением.

Советник Бахар покачал головой:

— Не лучшее решение, глава. Принимать нужно не самых пострадавших. Во всяком случае не всех. Их лечение займёт слишком много времени и потребует слишком много ваших сил. Я бы посоветовал поступить по-другому. Примите одного, чьи раны считаются безнадёжными, и трёх из числа тех, чьё лечение закроет самое большое число говорливых ртов, причём сосредоточьтесь именно на последних трёх. Их быстрое излечение необходимо семье Сломанного Клинка.

Зазудела бровь, и я скривился, потерпел три вдоха, а затем сдался и яростно потёр её.

Большое число? Говорливых? Необходимо?

Нет, в прошлые дни Седой уже пару раз намекал, что радость от встречи с магистром, от обретения надежды и прочего-прочего потихоньку угасает, и в семье начали появляться некоторые проблемы. Совместные тренировки с бывшими орденцами, открытые совещания и прочее, в чём я участвовал, вроде как, должны были поддерживать уверенность в новых членах семьи о правильности выбранного пути.

Но, оказывается, этого недостаточно.

Седой сказал:

— Молодой глава, ты пообещал вылечить их за год, — под моим взглядом он поперхнулся и поправился, — Я обещал от твоего имени, молодой глава.

Я напомнил:

— И речь шла буквально о десятке тех, кого ты приведёшь, никак не о сотне.

— Столько и не нужно лечить. Если у молодёжи и есть травмы, то они подождут до тех времён, когда мы твёрдо встанем на ноги. Властелины — нужно заняться их лечением, затем, если останется время, то пиковые Предводители.

— И сколько это человек выходит? Три десятка, если не трогать самых молодых?

— Можно и лечение Цалиша отложить. У тебя на него уходит большая часть времени и сил.

Я оставил в покое бровь, качнул головой:

— Вот уж нет. Зеленорукий, по сути, моё Возвышение. Я, вообще, хочу поговорить с ним и взять его с собой за Ключом, чтобы не терять времени.

Седой скривился:

— Куда ты торопишься?

Прежде чем я успел ответить, своё мнение добавил и советник:

— Глава, я поддержу Аранви. Вы очень торопитесь. Это тоже вызывает беспокойство у старейшин. Они, да и мы с Аранви переживаем, что вы можете навредить себе столь упорным Возвышением. Как бы вы ни уверяли, что это безопасно и вы следите за травмами меридианов, заливать себя стихией до предела очень жёсткий и грубый метод. Вы не убедите меня, что он лучше и безопасней, чем зелья Возвышения или эссенции Стихии, у которых есть множество неприятных побочных эффектов.

— Я не захожу слишком далеко и действую разумно.

— При всём моём уважении к вам, пока это только ваше мнение, глава. Я тоже беспокоюсь об этом не меньше старейшин. Пока что мне удалось немного успокоить их. Один из братьев, отвечающих за архив, утверждает, что встречал что-то подобное.

— Отличная новость, ищите, я с радостью почитаю эти записи.

— Мы ищем, глава, но сейчас я попросил бы отложить подобный способ Возвышения…

— Даже не подумаю, — отрезал я. — Глава всё же я, я лучший лекарь в семье, это моё тело и моё Возвышение и решать мне.

— Глава…

Я перебил советника Бахара:

— Довольно. Я не собираюсь пять лет сидеть на этапе Предводителя. Я вас услышал по вопросу лечения, советник, освободил места, но Зеленорукий не обсуждается. За Ключом я собираюсь уйти как можно более сильным.

Седой и советник переглянулись, но я не услышал ни единой мысли, которой бы они обменялись. Давно знают друг друга, понимают без слов.

Добавил:

— Лучше составьте списки всех моих людей, которых нужно осмотреть, расставьте их по тяжести ран и этой вашей полезности для слухов в семье, — подумав, добавил. — А лучше давайте я проверю вообще всех идущих семьи.

Бахар уточнил:

— Вообще всех? Включая внешнюю часть семьи?

Седой поморщился. Он был против того, чтобы использовать этот термин, но по-другому не получалось. У меня были орденцы и все остальные. Те, кто знал о моих тайнах магистра и те, кто даже не догадывался о них. И нужно было в разговоре их как-то делить. Так и появилась внутренняя часть семьи и внешняя. Почти как внешние ученики, которые лишь надеются влиться в Орден или семью. У нас они, вроде как, уже часть семьи, но не совсем, особенно если речь о наёмниках, которые пока просто получают деньги у богатого выскочки за плёвую работу и, возможно, сбегут, едва к нам заявится Повелитель.

Раньше, чем я успел кивнуть, Седой буркнул:

— Обойдутся. Да и не успеем. Мы развернём ловушки и формации за десять дней. Это я взял с запасом. Даже если не лечить четырёх в день, а просто осматривать десять человек, то не успеешь, молодой глава. А ведь ещё и тренировки и прочее.

— Разумные слова, глава, — кивнул Бахар, с таким видом, словно едва удерживался от того, чтобы не закрыть глаза от усталости. — Давайте остановимся на первоначальном плане успокоения внутренней части семьи. Три и один. Надеюсь, вы не будете возражать отложить осмотр прочих на будущее? Как по мне, им хватит сейчас внимания и простого лекаря, а не главы семьи.

Я усмехнулся и сам ужалил в ответ:

— Давно хотел спросить. Неужто в услужении Кунг вы были так бедны, что вам не хватало денег на зелья Древних, чтобы, если уж не помочь с ранами, так хоть вернуть комтурам сожжённые годы?

Оба они помрачнели, Бахар потерял сонный вид, а Седой так и вовсе выругался. Я лишь недоумённо поднял брови. Хотел чуть осадить советника Бахара, но, похоже, попал в какое-то больное место. Неужто и впрямь Кунг отнимали у них всю добычу с Поля Битвы и заставляли прокладывать путь к Ключу бесплатно, лишь обещаниями?

— Дарагал, — процедил Седой. — Он причина того, что тебе кажется странным, он был первым, кто сжёг свою жизнь в одной из ловушек. Следом он отказался расходовать деньги Ордена на покупку Слёз для него. Сказал, что его потенциал давно растрачен и нужно заботиться о молодом поколении Ордена, а не о нём.

Советник Бахар кивнул:

— Он был очень убедителен. Сказал, что эти сожжённые годы были необходимой жертвой и он вернёт себе их только тогда, когда мы заслужим прощение Императора.

Я лишь покрутил шей, оставив все слова про себя. Уж больно побелел Седой, скрипя зубами. Ну Морщинистый, ну ловкач. Он, случайно, самопожертвование сильнейших идущих не сделал — необходимой жертвой? Ну, скажем, не сжёг в этом походе пять лет жизни — слабак и почти предатель, который даже не прикладывает сил для искупления Ордена?

Советник Бахар, глядя только на Седого, сказал:

— Нам ещё многое предстоит переосмыслить в делах прошлого, учитывая то, что мы знаем, — Седой, всё ещё мрачный, кивнул, и советник Бахар тут же перевёл взгляд на меня. — Глава, мы покинем вас на некоторое время, ещё не прогорит малая палочка, и я вернусь, у вас сегодня первый урок со мной.

Я дождался, когда их шаги стихнут в отдалении, негромко спросил:

— А ты достаточно переосмыслил прошлое, чтобы поговорить со мной?

Рядом со мной оставался всего один человек, так что у Пересмешника не было особого выбора: либо промолчать, как обычно сделав вид, что мои слова его не касаются, либо…

— Не понимаю, о чём вы, господин столь многих людей.

Он решил остановиться на чём-то среднем, смешав несколько возможностей. Но это уже был шаг вперёд за последние дни молчания. Я развернулся, чтобы видеть его лицо, его глаза и его печать, если уж на то пошло. Не всё же восприятием пользоваться. Зато перешёл на мыслеречь, тщательно отмеряя вложенную в неё силу:

— Я говорю о тех изменениях, что произошли с тобой в тот день, когда ты узнал несколько моих тайн.

— Несколько? Не все?

Я вернул Пересмешнику его улыбку:

— Разумеется, не все. Всех моих тайн не знает никто.

— Так же и у меня. Есть тайны, которые не узнает ни один мой господин, как бы хорош он ни был.

— Значит, я хорош, — я кивнул, принимая эту лесть. — Что же, мне не нужны все твои тайны, мне нужен ответ, что изменилось в тот день.

— Неважно, — качнул головой Пересмешник. — У тебя есть гарантии моей верности, чего тебе ещё, господин?

— То, что может объяснить изменения в тебе. Ты больше не пытаешься навредить мне, пьёшь вино с моими старейшинами, изображаешь из себя невозмутимого телохранителя. Что изменилось в тот день? Чего мне ждать от этих изменений?

Пересмешник молчал. Я пожал плечами:

— Нет так нет. Я хороший господин слуг, калек, детей и прочих. Останешься на охране лагеря, передам тебя старейшине стражи Рагедону, служи под его началом без нареканий, и уже через одиннадцать месяцев я выпну тебя прочь. Только заставлю молчать о моих тайнах.

Пересмешник скривился в гримасе:

— Просто отпустить со всеми тайнами? Это слишком опасно. С моей работой я отлично знаю и где достать лучшие в Поясе защитные амулеты и в каком городе купить Жемчужину Чистого Разума, если они не помогут, так что сомневаюсь, что ты так поступишь, господин умных. Это навредит тебе.

Я понял, о каком артефакте он говорит, об артефакте Древних, хотя последний раз я слышал о нём от Точтала во время похода по городу Тысячи Этажей, два года тому назад. Но Пересмешник меня не убедил, хотя из десятка возражений я сказал лишь одно, самое важное для меня:

— Мне навредит гораздо больше, если я не выполню своего обещания и не отпущу.

— Да ладно тебе, господин, играть словами, — махнул рукой Пересмешник. — Разве я не знаю, как это делается? Я же сказал, ты — господин умных. Ты отпустишь, останешься чистый и без Преграды, а я не успею отлететь и на ли от города, как меня перевстретит твой Седой и всё, там я и останусь.

Я ощутил, как свело лицо. Дарсов ублюдок, как он посмел говорить мне такое в лицо? Но я не стал спорить. Так могло случиться, причём даже без моего приказа. Седой мог решить всё сам. И это стало бы неплохим выходом на самом деле, тут Пересмешник прав. Я сдержал слово, Сломанный Клинок и его тайны в безопасности. Но это не мой путь.

Поэтому я процедил:

— Такого не случится. Лично засуну тебя в портал, перекину туда, куда хочешь и лично буду стоять на другой стороне половину дня, не давая никому перейти следом. Этого времени тебе хватит, чтобы сбежать, забиться в нору и успеть запастись вином на год?

— Хватит, — кивнул Пересмешник.

Я коротко подвёл итог:

— Договорились, — сам же клял себя последними словами за свою несдержанность. Едва не вспыхнул на пустом месте.

— Не договорились, — заставил Пересмешник меня застыть. — Мне не нужны эти полдня форы, не нужна свобода через год. Я хочу до самого конца следовать за Сломанным Клинком.

Всё раздражение и гнев тут же вымело из меня, словно порывом шквального ветра. Я даже подался вперёд. Наконец-то, мы дошли до того, что мне требовалось — до откровенности Пересмешника.

— Интересное предложение, — кивнул я и сразу осадил. — Но пока я не услышу причину, я не дам тебе такой награды.

— Награда? — изумился Пересмешник. — Возможность сдохнуть — это награда?

— Скажешь — нет? Тогда через год…

— Господин, — скривился Пересмешник, — давай не будем начинать это заново, — пожевав губами, он перешёл на мыслеречь. — Я ведь знаю суть Сломанного Клинка, знаю, к чему ты ведёшь эту «семью». У нас общий враг. Я давно достиг своего предела, и ни зелья, ни медитации не могут сдвинуть меня дальше, а значит, моя месть невозможна. С тобой, господином отверженных, распущенных, скрывших имя, горящих мщением, у меня есть шанс. Есть надежда, что Сломанный Клинок и ты станете достаточно сильны, чтобы отомстить и за меня.

Я потёр лоб. Этот что, тоже желает уничтожить Императора? Это безумие заразно? С опаской уточнил:

— Ты сейчас о ком?

Пересмешник подался вперёд, словно это могло помочь сделать мыслеречь ещё тише:

— Об Эрзум. Останется кто-то один. Либо Меч, либо Эрзум. Я хочу увидеть, как Эрзум сначала опускают с небес на землю, а затем и стирают с лица земли, я хочу приложить к этому руку. Вы единственные, кто ненавидит их почти так же сильно, как и я. Едва я понял, кто ты и твои люди, господин многоликих, то понял, что я пойду с вами до конца.

— Звучит всё равно расплывчато. Что у тебя с Эрзум?

Пересмешник застыл лицом, процедил:

— Неважно, господин. Это личные обиды. Тебе они не важны, а я не буду объяснять, даже если… — криво усмехнувшись одной стороной рта, он закончил иносказательно. — Я не так хорош, как тот старик, но я тоже могу идти до конца и молчать, ты же знаешь, господин, — с нажимом сказал. — Это — моё, господин. Моя боль, мои слёзы, моя ненависть, моя ноша, мой камень, что тянет меня на дно кувшина с вином. Это моё и только моё.

Звучало сомнительно. С тем же успехом всё могло быть наоборот — он мог быть верным самим Эрзум и увидеть в происходящем возможность выслужиться и разузнать больше об Ордене, который Эрзум столько лет мечтает уничтожить.

Я покосился на Верность над головой Пересмешника и добавил туда третий цвет. А затем ещё и сменил форму печати, переделывая её в сектантскую и добавляя ей мощи и символов. Пусть мы и расположились среди стен поместий Древних, здесь была зона запрета и не было ни формаций проверки на сектантов, ни прочего. Кажется, не было, потому что насчёт возможностей Древних, которые, как выяснилось, довольно вольно обращались с зонами запрета, у меня точной уверенности не было. Но риск был небольшой. Приказал:

— Отвечай кратко и быстро. Ты служишь Эрзум?

Пересмешник снова усмехнулся.

— Нет.

— Ты служишь клану Вилор?

— Нет.

— Ты служишь Императору?

— Нет.

— Ты ненавидишь Эрзум?

— Да!

Полыхнули не знаки над Пересмешником, а его глаза.

— Ты желаешь уничтожить Эрзум?

— Да!

— Ты желаешь уничтожить семью Сломанного Клинка?

— Нет.

— Ты желаешь уничтожить Орден Небесного Меча?

— Нет.

— Ты верен мне?

— Да, пока ты ведёшь Меч по пути уничтожения Эрзум моя верность — твоя. Жизнь — нет, я должен увидеть падение Эрзум, но верность — да. Все мои умения, все мои тайны, все мои связи — всё твоё, господин, ведущий к мести.

Ответ был совсем не короткий, да и вопросы я бы хотел ещё задать, но уже шёл ко мне советник Бахар, поэтому я отложил всё это на будущее. Хорошо, если до ночи, но, скорее всего, гораздо на больший срок.

Кивнул:

— Договорились.

Убрал обратно все изменения его печати. Это лишнее.

В тот день я больше не говорил с Пересмешником. О чём, если всё решили? На следующий же день ко мне привели тех самых четверых, выбранных советником Бахаром, и мне снова было не до того, а затем навалились совершенно пустые дела, которые раздражали и ничего не давали. Только новые тренировки с Указами и радовали.

Хмурясь, достал из кольца шлем, готовясь встретить наёмников, которым совершенно не нужно видеть моё настоящее лицо.

— Глава, — голос советника Бахара мне не понравился. — Возникло дело, которое вы должны решить.

Ох уж этот советник Бахар, шлем, тем более такой шлем на отдыхе? Я вздохнул и достал из кольца ещё и копьё, тут же сделал дальний колющий выпад в песок, взметая целый фонтан, правда, сухой. Буду изображать тренировку. Да, прямо во время разговора, нет у меня лишнего времени на пустую болтовню, каким бы важным ни казалось это самое дело для всех остальных.

Но действительность превзошла даже мои ожидания. Когда всё закончилось, я проводил спины наёмников, перевёл взгляд на советника и изумился:

— Кто из двоих старший в ночном дозоре и кто должен докладывать мне первым о происшествиях? Серьёзно? Неужели действительно нужен именно я для решения таких глупостей?

Советник Бахар, несмотря на сонный вид, явно изо всех сил пытался не улыбнуться.

— Глава, вам нужно учиться управлять людьми и решать споры, что возникают между ними. Причём решать, не опираясь на свои таланты.

— У меня, вообще-то, были в подчинении отряды в два-три десятка человек. В них было полно споров, и я умею их решать. Даже такие тупые.

— Это интересно, глава, я не слышал об этой части вашего прошлого. Можете привести пример какого-то не тупого конфликта и его решение?

Я вдруг вспомнил, как сцепились Хахпет и Ирая и чем это закончилось, как Ория позже требовала справедливости и отсекла руку ещё и Митаю, и что-то расхотел делиться такими примерами. Вероятно, советник не оценит то, что произошло в городе Древних. Или то, как я заставил подчиняться себе на Поле Битвы Вольного Приюта отряд братьев Юрлема и Юрвея. Поэтому попытался вспомнить что-то другое:

— Когда я по заданию Академии сопровождал на Поле Битвы группу учеников Школы Ордена, то некоторые из них переоценивали свои силы. Я позволил им ввязаться в драку с големом, который был сильней, чем они, затем продемонстрировал, как битвы на грани жизни и смерти заставляют их выжимать всё до предела из тел и техник. А затем повёл через Поле Битвы, тренируя и помогая быстро улучшать навыки.

Уставшее лицо Бахара несколько оживилось:

— Хотя это не совсем то, о чём я просил вас рассказать, глава, но интересная страница жизни, которой вы не спешили делиться с нами. И какой главный вывод вы сделали из этого задания?

— Что у меня неплохо получается учить в таких условиях. И сейчас я был бы рад пообщаться с внутренней частью семьи, потренироваться с ними и потренировать их. Те самые тренировки, которые мы так долго обсуждали и всё не начинали. Разве не лучшее сейчас для этого время? Ну, пока остальные готовят защиту лагеря?

Советник Бахар нахмурился, со вздохом сообщил:

— По плану, эти тренировки должны начаться только завтра, но я вижу, ваш настрой, глава, и уже мой опыт подсказывает мне, что сегодня не будет больше толку от уроков по управлению людьми и решению споров между ними. Вы не хотите этого урока, а нет ничего хуже, чем пытаться запихать в ученика что-то против его воли. К тому же вам повезло, глава, брат Рагедон считает, что наш глазастик теряет терпение и ведёт себя всё менее осторожно.

Я недовольно качнул головой:

— Не брат.

Советник Бахар удивился:

— А кто же? После стольких лет он мне брат, и это не меняет даже служение в вашей семье. Пойдёмте, глава.

— Куда?

Он едва заметно улыбнулся:

— Туда, где можно будет не опасаться чужих глаз и где вы будете делать то, чего вам так хочется. А брат Аранви сейчас проговорится, что сегодня вы последний день в лагере. Все же знают, как он несдержан в речах, — через миг, не дожидаясь от меня какого-либо ответа, он отправил громкую мыслеречь. — Отряд искателей, собраться всем для особой тренировки в алом поместье. Сейчас. Мы дожны посвятить нашего нового главу в тайну искателей Ордена.

Я, радостный, чуть не подпрыгнул на месте, всё поняв. Можно ограничить тех, кому донесётся мыслеречь, но сложно сделать это с такой «громкой» мыслеречью. Глазастик, единственный оставшийся наблюдатель Властелин сумеет «подслушать» это сообщение, а уж Седой и вовсе не будет говорить шёпотом.

Я же не хочу учиться разрешать споры, не хочу даже лечить. А вот тренироваться, а тем более ловить нашего согладатая — очень хочу.

Советник Бахар всё понял, покачал головой, но не сказал мне ни слова об этом, лишь кивнул на Пересмешника:

— А вот его стоит оставить здесь.

— Отдыхай, — тут же приказал я Пересмешнику. — Можешь заняться своими делами.

— Приказ понял, господин, — кивнул тот и добавил. — Но я надеюсь, господин, что вы возьмёте меня с собой. Из всех слуг я единственный, кто полностью здоров, и кто готов идти вглубь зон запретов.

— Там нужен опыт, — заметил советник Бахар. — Он у тебя есть?

— У меня есть желание пойти, сила Властелина, опыт, когда я должен был обходиться только силой тела и способность быстро учиться.

Советник Бахар молча повернулся ко мне и вскинул брови, мне только и оставалось, что ответить так, как следовало из уроков моих старейшин:

— Это интересное предложение, оно сулит много выгод, но я не готов ответить сейчас, мне нужно немного времени, чтобы обдумать его.

Пересмешник кивнул:

— Конечно, господин, конечно, — но его ухмылка говорила всё за него.

Место, которое искатели семьи выбрали для лагеря основных наших сил, было не очень далеко от входа в Лабиринт, мы дошли до него всего за пять дней, несколько раз уничтожив големов на несколько тысяч шагов в обе стороны от места ночёвок, да вчера зачистив от них окрестности развалин, в которые не полезли на ночь глядя.

Невероятно глубокая расщелина Лабиринта здесь разошлась в стороны, превращаясь в широкую, вытянутой формы долину. Ближе к её левому, упирающемуся в небеса краю находился небольшой и пологий холм, вся вершина которого когда-то была застроена поместьями. Судя по карте Древних, это, вообще, была не долина, а всё ещё плоское предгорье, но иллюзии Древних исправно искажали всё вокруг, обманывая глаза даже Властелинов.

Местный Каменный Лабиринт представлял собой безумное наслоение и чередование зон запретов и обычных пространств, в которых Древние разместили гигантские иллюзии, которые и создавали вокруг видимость скал, вздымающихся отвесных стен и прочего.

Ничего общего с тем, как выглядел путь к поместью Древних с кристаллами или все прочие места Поля Битвы, по которым мы с Седым шлялись столько недель. Нет просторов, когда ты видишь всё до горизонта и даже дальше, и только когда носом уткнёшься в барьер, поймёшь, что вокруг лабиринт ходов.

Нет. Здесь, мало того, что сразу за барьером была иллюзия высоченной стены, каменных шипов, скал и прочего, так иногда и барьера никакого там не было — лабиринт в лабиринте, мешанина зон запретов, барьеров, проходов и иллюзий. Иногда иллюзии закрывали проходы, иногда показывали ложный путь.

Миражный, только гораздо, гораздо большего размера.

И это только то, что сумел понять я сам и искатели семьи, прошедшие не так далеко. Не зря же четырехзвёздная фракция обломала в этом лабиринте свои зубы и клыки, не сумев присоединить к себе эти земли.

Пусть у Озмана не было сведений, что в эти места когда-то заглядывали люди семьи Морлан, но оно было неглубоко от начала зон запретов, и здесь вполне ожидаемо оказалось совершенно пусто. Искатели семьи проверили всё до последнего закутка и не нашли ни подвалов с сокровищами, подобных тому столу с фигурками, ни чего-либо другого. Пустые остовы прошлого величия, заросшие травой, чахлыми деревьями и всё ещё набитые ловушками, которые пришлось вычищать половину дня.

Их вычистили, заставили сработать и обозначили, потому что они стали безопасными только на время, а затем, пользуясь мешаниной запретов вокруг поселения, наметили разместить ещё и свои ловушки-артефакты, формации и прочее, во что я даже не вникал.

Знал только, что некоторые ловушки, расположенные в лакунах отсутствия запретов, были скрыты и проявятся только тогда, когда смертник из числа старейшин заведёт туда врагов.

Крайние меры. Если нападение будет неожиданным, если всех оставшихся здесь сил не хватит, чтобы отбиться, если старейшина решит, что его смерть будет вполне достойной платой за жизни эрзумцев.

Ни один из старейшин не сомневался, что с любым другим врагом они сумеют справиться. Я же надеялся лишь на то, что надежда на восстановление Ордена заставит их сражаться до последнего и не использовать столь крайние средства.

По уверению всех старейшин, чтобы справиться с Повелителем Стихии здесь, в зоне запрета хватит пары ловушек и одного из них. Или трёх из них, если ловушки использовать не удастся. Или десяти старейшин, вернее, десяти Властелинов, если от Эрзум будет опытный боец. Но они уверяли меня, что так Эрзум рисковать не будут, потому что в зонах запрета внешних техник вместо десяти Властелинов с Повелителем Стихии справится и полсотни готовых пожертвовать собой Предводителей. Неразумный обмен для Эрзум. Старейшины уверяли меня, что если не случилось нападения во время перехода, то нападения в зонах запрета не будет.

Я надеялся, так оно и выйдет, что я могу спокойно уйти за Ключом, не переживая, что вернусь к мёртвым. Но переживать всё равно буду. Хотя бы потому, что очень сильно сомневался, что десять Предводителей могут убить меня в зоне запрета внешних техник. Очень сомневался. Ещё сильнее я сомневался в том, что это смогут сделать полсотни Мастеров. Мы так-то, с Седым, Призраком и слабеньким Властелином семьи Ян перемололи во много раз больше големов этапа Мастера, Предводителя и Властелина. Что-то они нам ничего не сделали, даже когда их было полсотни. Даже когда их была сотня.

Но я держал эти сомнения при себе. Если старейшины меня успокаивают, то им будет легче, веря, что они сумели меня обмануть. Если они говорят правду и верно оценивают свои силы и силы возможных врагов, то тем более не о чем беспокоиться. Всё равно иного выхода нет. Я мог бы пригодиться здесь, если придут враги, но ещё сильней я пригожусь в поисках Ключа.

Наш путь окончился в прилично сохранившемся поместье: здесь даже была крыша местами, та самая красная. И здесь же меня ждали три десятка человек: все те, кто уйдут за Ключом.

Я жадно вглядывался в их лица, молодые и старые, улыбчивые и хмурые, мои подчинённые и мои собратья: искатели Ордена Небесного Меча, а теперь искатели семьи Сломанного Клинка. Те, кто привык, что на артефакты и техники полагаться нельзя, те, кто привык идти сквозь зоны запрета техник, духовной силы и даже жизни.

Последнее и есть причина, по которой я настаивал на особых тренировках со своим участием.

Среди искателей были как старейшины и Властелины, которые знали всю правду про меня, так и служители и Предводители, которым я в городе Пяти Ветров раскрыл лишь правду о том, что я их магистр. Ни один из них не знал, что я ещё и истинный мастер Указов. Впрочем, полной правды обо мне действительно не знал вообще никто, даже Седой, даже я сам, как бы громко это ни звучало.

Старейшина Рутгош тем временем негромко сказал:

— Скоро вы выдвинетесь за Ключом, поэтому глава решил, что пора вас посвятить в главную причину того, что он идёт с вами, — повернувшись ко мне, невысокий и худощавый старейшина Рутгош поклонился. — Прошу, глава.

Я вернул ему лёгкий поклон, развернулся к остальным искателям и так же негромко признался:

— У меня есть талант лекаря и один из вас уже успел испытать его на себе.

Про себя подумал, что хотя советник Бахар рассказывал, что всё вышло более чем удачно, как бы теперь не появились недовольные моим уходом. Те, кто успели поверить в лечение, увидеть путь к излечению всех своих травм, а теперь на долгие недели, если не месяцы, их лечение откладывается. Но это уже будет решать советник Бахар и оставшиеся в лагере старейшины.

У меня сейчас что-то среднее между уроком по управлению людьми и расширением круга посвящённых. Сообщил:

— Также у меня есть талант к сражениям.

Вот его успели оценить очень многие, как простые идущие внутренней части семьи, так и Властелины наёмных отрядов, которые пытались, но не сумели вырвать себе удвоение оплаты. Пусть противостояние духовной силы не совсем сражение, но иногда часть его и довольно важная. Во всяком случае — не сумел продавить духовную силу, значит, и Духовную Защиту не пробьёшь.

— В этом я признался всем, кто пошёл за мной, ещё в первый день нашего пути, да и не такая уж это и большая тайна, хотя и редкость — лекарь, который умеет сражаться. Но вы, едва ли не самые верные мои люди, вправе узнать и одну из самых важных моих тайн, — я помолчал, заставляя искателей испытать нетерпение. Всё точно так, как учил меня советник Бахар — речь перед большим количеством идущих. А затем, отсчитав про себя вдохи, признался. — Я мастер Указов. Истинный мастер Указов.

Три десятка глаз впились в меня, но никто, даже самый молодой из искателей не проронил ни звука. Они и не подумали сомневаться в словах своего магистра. Это было ожидаемо, но всё равно приятно.

Слово перехватил старейшина Рутгош.

— Нам предстоит очень опасный выход. Даже не выход, а поход в самое сердце Поля Битвы. Тренировочные формации лежат в кисетах, вы давно не занимались в них, не закаливали тело и душу. В этой долине нет возможности развернуть эти формации, но теперь вы сможете тренироваться каждый день и с каждым же днём становиться всё сильней и сильней, — он снова повернулся ко мне и снова поклонился. — Глава, прошу вас провести первую тренировку.

Я признался:

— Это будет первая моя подобная тренировка. Раньше у меня не было необходимости тренировать у других закалку души. Поэтому мы будем двигаться вперёд постепенно, чтобы я узнал ваши возможности и понял свои.

Седой, который тоже был здесь и тоже шёл с нами, толкнул ко мне мыслеречь:

— Из Предводителей около трети новички в этом. Не все искатели пошли за мной, на самом деле даже меньше трети от общего числа. Я не жалуюсь, а лишь предупреждаю, что по уровню закалки души они очень отличаются.

Я едва заметно опустил подбородок, показывая, что понял его. Предупредил:

— Начинаю.

А затем просто и без затей вывесил над всеми Указ с символом Сон и символом времени в один вдох.

Вниз упали его мелкие копии, а мне на плечи тут же рухнула нестерпимая тяжесть. Не так-то просто попытаться наложить на Властелинов Указ — этот кусок мне не по зубам. Но сейчас ведь должны тренироваться не только искатели, но и я, верно? Должен же я искать ответы хотя бы на часть своих вопросов о своей душе и своём таланте.

Властелины даже не заметили, что я пытался наложить на них Указ. Так же, как и превышающие меня силой и равные мне Предводители. Но вот на шестерых Предводителей Указы легли. Четверо окаменели лицом, двое на миг потеряли равновесие, а через вдох мои Указы, исчерпав вложенное время, исчезли.

То, как качнулись эти двое, клюнув головой, заметил не только я. Седой прогудел:

— Нужно собраться, нужно сопротивляться.

Я прикусил губу. Моя ошибка. Сон подействовал слишком быстро, попробуй тут сопротивляться, если, вроде как, просто моргнул. Пожалуй, нужно вспомнить времена Академии. Какая площадка была моей самой любимой? Столб Боли? Боль — это именно то, чему можно сопротивляться.

Недовольный собой, буркнул:

— Ещё раз.

На этот раз действовал медленней. Не пытался повесить одну огромную печать, как и положено истинному мастеру Указов, а быстро вносил изменения в печати, которые уже были над идущими. Те самые печати, которые отвечали за контракт с семьёй Сломанного Клинка и наказывали болью за оговорки с моим именованием и прочим. Я добавлял в них символ боли и опять условие времени. Просто на всякий случай.

Сначала слабейшим двум. Они тут же с шумом втянули в себя воздух и побелели.

Седой рявкнул:

— Сопротивляйтесь, боритесь!

Проследив, что у них всё выходит, следующими дополнил печати тем шести, кому мог бы вывесить новые Указы. Они лишь стиснули зубы, не показав больше ничем, что им больно.

Убедившись, что и с ними всеми всё в порядке, перешёл к следующим, более сильным. От одного к другому, от одного к другому, до тех пор, пока меня не прервал Дим, один из тех самых четверых, которых я лечил. Он, шевельнувшись сказав:

— Глава. Я ощущаю боль, но воздействие слишком мало, вы можете смело усилить вашу тренировку.

Я лишь про себя вздохнул. Эк он меня. Боль уже вписана, что значит усилить? Я знаю только один символ боли. Но и оставлять всё как есть нельзя, я знаю этот взгляд: оценивающий, со скрытым вызовом. Не зря Дим был среди тех троих, чьё лечение закроет самое большое число вопросов. Я не сомневасюь в верности Дима, но его верность будет принадлежать мне только если я докажу лично ему, что достоин её.

Вижу два пути. Первый путь — это вписать не символ Древних, а простую вязь. Например, «сильная боль», «очень сильная боль» или «боль от сломанной ноги», «боль от трёх сломанных ног», проверяя и подбирая таким образом силу этой самой боли. А можно пойти другим путём.

С этой мыслью я добавил цвет Указу и Дим в тот же миг не то, что побледнел, а посерел. Я впился в него взглядом, готовый каждый миг стереть символ боли, предупредил:

— Если нестерпимо, подними руку, я тут же уменьшу своё давление.

Тот шевельнул непослушными губами:

— Тер-пи-мо, гла-ва.

Через вдох сразу двое потребовали:

— Глава, добавьте нам так же, как брату Диму.

Всем идущим этапа Предводителя хватило боли в два цвета. Указ на тело и разум.

А вот с Властелинами этого, ожидаемо, оказалось мало. Ладно, с ними я…

Я даже не додумал мысль до конца, потому как Седой повернул ко мне голову и очень медленно кивнул.

Это могло значить только одно — приманка в ловушке оказалась слишком лакомой, и наш соглядатай не выдержал.

Тем временем уже Рутгош повернул голову, оглядывая своих подчинённых и медленно указал левой рукой куда-то себе за спину и вправо, правую же опустил к поясу. Через миг искатели как один повторили этот последний жест, явно готовясь достать оружие. Опомнившись, я стёр символ боли в их Указах. Сейчас у нас будет дело поважней, чем тренировка.

Ещё через вдох Седой сорвался с места, взметнув из-под сапог настоящий фонтан песка, и тут же Рутгош рявкнул:

— Враг — взять!

Мне нужно было всего половина вдоха, чтобы развернуться, но половина искателей к этому времени уже была вне стен алого поместья. Оставалось лишь следовать по их следам вместе с оставшейся половиной искателей и старейшиной Рутгошем.

Когда мы, наконец, догнали их, там нашёлся почти десяток ошарашенных идущих из внешней части семьи, Седой, вторая половина искателей и лохматый, грязный мужик, которого они окружили с мечами.

Если Седой и участвовал в схвате, то лишь затем, чтобы указать остальным, кто здесь враг и не дать ему сбежать в первые мгновения, сейчас искатели дрались сами.

И ни то, что соглядатай был на этапе Властелина, ни то, что он сжимал в руке тяжёлый меч — ему не особо помогали. Я даже усомнился, что в первый день выхода из города в схватке против меня и во всех следующих тренировках бывшие орденцы выкладывались в полную силу и не поддавались своему главе.

Вот сейчас я наглядно видел — против десяти искателей этапа Предводителя мне в зонах запретов придётся очень и очень туго. Таких слаженных действий я не видел со времён Поля Битвы Второго пояса и идущих из Ордена Поющих Мечей. И здесь не выбьешь главного, на ком держится это единение, это пот и боль от сотен, если не тысяч тренировок, это въелось в кровь и плоть.

Но это пока неважно, сейчас у меня есть своя задача, и я должен выполнить её, пока наш соглядатай не понял, что сбежать у него не получится.

Я замер на месте, пристально вглядываясь в пустоту над головой соглядатая. Никаких действующих Указов и контрактов. Кем бы он ни был, он был от этого свободен. Но свободен лишь сейчас, и вряд ли был свободен в прошлом, на всех своих прошлых этапах пути к Небу.

Не обращая внимания на крики и звон стали, я пытался применить одну из новых граней своего таланта — отыскать следы старого клейма на душе этого идущего.

Мне понадобилось двадцать вдохов на то, чтобы доказать — все тренировки были не зря. За это время соглядатай ранил пятерых, прошёл сорок шагов и, возможно даже, ощутил надежду на побег. А затем я сложил разбитые куски старой печати и наполнил их своей силой и знаками.

Слабость. Запрет убивать себя. Молчание.

Через вдох всё закончилось. Или, если смотреть с другой точки зрения, всё только началось.

Я шагнул ближе к буквально распятому на земле соглядатаю и спросил:

— Ну что, раз ты решил узнать тайну особой тренировки, то и нам пора услышать, кто же тебя послал?