Освобождение. Через Дух Андрэ Луиса

5 Операции по отбору

Прошли долгие часы в тёмном отделении, используемом для медитаций и молитв без словесного оформления. Наследующий вечер нас отвели к зданию огромных и любопытных размеров.

Удивительный дворец имел форму огромного шестиугольника, с тянущимися ввысь сероватыми башнями. Он объединял многочисленные залы, предназначенные для странных практик. Освещённый снаружи и изнутри огромными факелами, он принимал неприятный внешний вид дома в огне.

Под охраной четырёх стражей резиденции Грегорио, которые проинформировали нас о необходимости нашего осмотра перед любым непосредственным контактом со священником, мы прошли в строение огромных размеров, где собрались несколько десятков сущностей в плачевном состоянии.

Здесь, в относительной тишине, вперемешку находились молодые и старые, мужчины и женщины. Некоторые из них стонали и плакали.

Я констатировал, что толпа почти полностью состояла из больных душ. Большое количество их страдало от видимых ментальных расстройств.

Поражённый этим зрелищем, я принялся рассматривать болезненный вид присутствовавших.

Перисприт всех тех, кто теснился здесь — и пациентов, и зрителей — был таким же мутным, как и физическое тело. Стигматы старости, болезни и разочарования, преследующие человеческий опыт, проявлялись здесь самым совершенным образом…

Страх контролировал самых отчаявшихся, так как здесь царила удушающая тишина, не смотря на тревогу, которая явственно читалась на всех лицах.

Несколько служителей этих мест, в характерных одеяниях, разделяли на группы раз воплотившихся личностей, с этого момента становившихся объектами отбора для соответствующего суда.

Инструктор тихонько объяснил нам:

— Мы присутствуем при еженедельной церемонии неумолимых судей, живущих здесь. Отборочная операция проводится на основе излучений каждого. Охранники, которые совершают выбор, составляя различные группы — это техники, специализирующиеся в определении многочисленных форм зла при помощи цветов, характеризующих ореол невежественных, развращённых и расстроенных Духов. Благодаря этому, получается самое полное разделение для облегчения судейской работы.

В этот момент персонал Грегорио отпустил нас, отойдя в сторону, но продолжая наблюдать за нами с галерей, заполненных людьми.

Сейчас мы находились в лагере жертв, наше трио было сохранено работниками по отбору, которые не разделили нас.

Обратив внимание на услышанные объяснения, я с любопытством спросил:

— Все эти сущности пришли сюда вынужденно, как и мы? Есть ли здесь сатанинские духи, похожие на репродукции картин Земли, которые оспаривают души у смертного одра?

Очень спокойный, ориентер скромно ответил:

— Да, Андрэ, любой дух живёт в компании, которую он избрал. Похожий принцип преобладает в любой живой личности в плотном теле или вне его. Но необходимо признать, что большинство душ, собранных здесь, пришли сюда, подчиняясь силам притяжения. Неспособные ощущать присутствие духовных благодетелей, действующих среди воплощённых людей, задействованных в работах по самоотречению и благожелательности, по причине своего низкого вибрационного уровня, куда они попали из-за повторяющихся проступков, закоснелой праздности или осмысленной задержке в ошибках, они не нашли ничего другого, как одеяние теней, которым они укутались и, заблудшие, ищут развоплощённых сущностей, которые гармонизируются с ними, естественно, нападая на этот огромный улей со всем багажом разрушительных страстей, которыми отмечен их путь. Но, задерживаясь здесь, они страдают от грубости мощных и жёстких рассудков, которые по-диктаторски правят в областях, где горькие плоды злобы и равнодушия наполняют легкомысленные и хитрые сердца.

— О! — шёпотом воскликнул я. — Почему же Господь передаёт права судей подобным деспотичным Духам? Почему правосудие находится в руках дьявольских сущностей в этом странном городе?

На лице Губио появилось выражение многозначительности, и он добавил:

— А кто бы осмелился назначить ангела любви на роль мучителя? К тому же, как это происходит на Земле, каждое положение по ту сторону смерти занято тем, кто её желает и ищет.

Я осмотрелся вокруг, и на душе стало грустно. В обществе жертв, собранных в группы, словно речь шла о редких животных, предназначенных к праздничному столу, царили унижение и удручённость; у часовых же, окружавших их, расцветал яд иронии.

То тут, то там слышались грубые выражения, бездумно произносившиеся этими существами.

Перед пустой трибуной и под боковыми галереями, переполненными народом, увеличивалась непочтительная грубая толпа.

Прошло несколько неприятных и тяжёлых минут, и раздался гипнотизирующий крик:

— Судьи! Судьи! Расступитесь! Пропустите священников правосудия!

С любопытством я искал глазами, насколько это было возможно, внешнюю сцену, и увидел, как чиновники, тщательно одетые по моде ликторов античного Рима, несущие на плече символический топор (пучок), стали приближаться, окружённые служками, которые несли в руках большие факелы, освещавшие им дорогу. Ритмичным шагом они вышли на паперть, за ними различные высшие сановники этого грубого двора несли семь носилок, в которых восседали судьи в странных одеяниях.

Что это была за религиозная церемония? Висящие в воздухе кресла были полностью идентичны «креслам носилок» папских церемоний.

Пройдя через зал, ликторы взяли в руки свой символический инструмент и правильной линией выстроились перед просторной трибуной, на которой полыхал тревожный факел света.

Когда пришёл их черёд, судьи помпезно сошли со своих висячих тронов и заняли места в каком-то углублении, напоминавшем вознёсшуюся вверх нишу, которая внушала всем ужас, потому что в несознательной толпе внезапно воцарилась тишина.

Раздался гром барабанов, как на военном параде, загремела какая-то музыкальная композиция, наполовину дикая, которая сопровождала их ритм, причиняя мучение нашей чувствительности.

Когда грохот умолк, один из судей встал и обратился к массе существ, собравшихся здесь, примерно со следующими словами:

— «Ни слёз, ни жалоб.

«Ни приговоров, ни бесплатных отпущений грехов.

«Этот суд не наказывает, а тем более не награждает.

«Смерть — это путь к правосудию.

«Любое сочувствие бесполезно среди преступников.

«Мы — не распространители страдания, мы — служители Правительства Мира.

«Наша функция — отбор виновных, чтобы кара, созданная волей каждого, была применена в нужном месте и в нужное время.

«Тот, кто открыл рот, чтобы унижать и ранить, пусть готовится получить взамен ужасные силы, которые он пробудил своими отравленными словами.

«Тот, кто приютил клевету, будет страдать от несчастных демонов, которым он доверил свои уши.

«Тот, кто повернул глаза свои к ненависти и хаосу, откроет новые энергии, чтобы видеть результаты расстройства, которому он обдуманно посвятил себя.

«Тот, кто использовал руки свои для запасов хитрости, разногласий, зависти, ревности и обдуманного расстройства, готовит себя к сбору шипов.

«Тот, кто сконцентрировал чувства свои в злоупотреблении священными способностями, может теперь ожидать трудностей, которые приводят к безумию, потому что унижающие страсти, поддерживаемые душой в физическом теле, взорвутся здесь, болезненные и разрушительные. Долгое время шлюзы держат микробов и чудовищ на расстоянии от спокойного течения вод; но приходит время, когда либо гроза, либо упадок накрывают мощное творение каменщиков, и вырвавшиеся на волю отталкивающие формы растут и ширятся по всей длине потока.

«Дрожите, сторонники порока и преступления!

«Приговорив себя самих, вы держите свой дух узником самых низких сил жизни, словно земноводное, схваченное смолой болота, в котором оно привыкло жить все эти века!…

В этот момент оратор сделал паузу, и я осмотрел всех присутствующих.

На всех физиономиях-масках широко раскрытые глаза были наполнены страхом.

Судья, со своей стороны, казалось, не испытывал ни малейшего милосердия. Он старался создать атмосферу, сугубо противоположную любой форме морального восхождения, вызывая у слушателей всё возрастающий ужас.

Пауза затянулась, и я обратил вопрошающий взгляд на ориентера, который сказал мне практически заговорщицким тоном: Судья знает всё, что касается магнетических законов в низших сферах, и старается гипнотизировать жертв разрушительным способом, в дополнение к обращению к суровой истине, как мы могли это видеть.

— Обвинение судейства ни к чему не приведёт, — продолжал громовой голос, — потому что никто не избежит результатов своих собственных деяний, как плод не может избежать особенностей дерева, произведшего его на свет.

Да будут прокляты Правительством Мира те, кто пренебрегает нашими решениями, решениями, которые, кстати, основываются на ментальных архивах каждого из вас.

Интуитивно ощущая ментальную жалобу слушателей, он возопил, пугая присутствующих:

— Кто обвиняет нас в жестокости? Человек, который посвятил себя наблюдению духовника, не будет ли благодетелем коллективного разума? И кто вы, если не отбросы человечества? Не те ли идолы, которых вы обожали, привели вас сюда?

Огромное количество присутствующих в этот момент было охвачено конвульсивным рыданием. Раздались мучительные крики, просьбы о сочувствии. Многие опустились на колени.

По залу разлилась огромная боль.

Губио поднёс руку к груди, словно хотел остановить сердце, я же, в свою очередь, глядя на эту группу возмущённых, горделивых и побеждённых, которые горько сожалели об утраченных возможностях, вспомнил о своих бывших путях иллюзий и — почему бы и не сказать об этом? — также преклонил колена, прося в молчании о жалости.

Возмущённый и холеричный, судья вопил:

— Прощение? А когда вы сами искренне прощали своих спутников? Где тот внутренний судья, который мог бы безнаказанно осуществлять милосердие?

И обрушив с помощью своих рук всю свою магнетическую силу на бедную женщину, которая в ужасе смотрела на него, он приказал ей мрачным тоном:

— Иди сюда! Сюда!

С выражением сомнамбулы несчастная подчинилась приказанию, отделившись от толпы, и подошла к подножию ложи, под позитивными лучами внимания мужчины.

— Покайся! Покайся! — скомандовал беспощадный судья, зная хрупкую и пассивную организацию той, к кому он обращался.

Несчастная женщина стала колотить себя в грудь, создавая впечатление, что читает «Confiteor», и вскричала в слезах:

— Прости меня! Прости меня, о, Боже мой!

И словно под воздействием таинственного наркотика, заставляющего выворачивать себя наизнанку перед всеми нами, она заговорила резким и поставленным голосом:

— Я убила четырёх невинных и нежных детей… и организовала убийство своего супруга… Но преступление — это живое чудовище.

Оно преследовало меня, пока я была во плоти… Я всеми средствами старалась бежать, но напрасно… и к тому же я пыталась спрятаться от несчастья в «напитках удовольствия», к тому же, я валялась… в своей собственной грязи…

Вдруг, казалось, страдая от вмешательства недостойных воспоминаний, она стала требовать:

— Я хочу вина! Вина! И удовольствия!…

Мощно проявляя свою власть, торжествующий судья воскликнул:

— Как можно освободить подобное человеческое животное ценой мольбы и слёз?

Затем, направив на неё излучения, которые исходили от его сомнительного взгляда, он безапелляционно заявил:

— Она сама прочла себе приговор! Она никто иная, как волчица, волчица, волчица…

По мере того, как он повторял своё утверждение, словно пытался заставить её почувствовать себя на месте упомянутого зверя, я видел, как женщина, глубоко подверженная влиянию, изменялась в лице. Её рот искривился, затылок вдруг согнулся и подался вперёд, глаза закатились внутрь своих орбит. Её лицо приняло обезьянье выражение.

В этом проявлении власти мы явственно могли видеть силу гипноза в отношении периспритного тела.

Тихим голосом я попытался получить объяснения Губио, который шёпотом просветил меня:

— Угрызения совести — это, безусловно, благо, потому что ведёт нас к исправлению. Но это и брешь, через которую пролазит кредитор, требуя платы. Жёсткость на какое-то время сворачивает нашу чувствительность; но всегда наступает момент, когда угрызения совести открывают ментальную жизнь шоку возвращения к нашим собственным излучениям.

И, по-особому усилив свой почти неслышный голос, он добавил:

— Перед нами явления ликантропии, пока что недоступные для исследований воплощённых врачей. Помнишь Навуходоносора, властного царя, на которого ссылается Библия? Святое Писание говорит, что он чувствовал себя животным в течение семи лет. Гипноз стар, как мир. Это средство используется как добрыми, так и зловредными людьми, которые, прежде всего, основываются на пластических элементах перисприта.

Заметив, что лицо бедной женщины сохраняет свои странные черты, я спросил:

— А эта несчастная сестра отныне так и останется объектом подобного унижения в своей внешности?

После долгой паузы инструктор грустно поведал:

— Она бы не испытывала этого унижения, если бы не заслуживала его. Однако, если она адаптировалась к активным энергиям жестокого судьи, на руки которого она только что рухнула, она может также постараться внутренне обновить свою ментальную жизнь в сторону высшего блага и привязаться к влияниям благодетелей, которых всегда хватало на искупительном пути. В этом случае, Андрэ, всё упирается в проблему настройки. Куда мы направляем свою мысль, там и будет развиваться наша жизнь.

Больше ориентер не мог продолжать.

Стоны и жалобы вокруг нас становились всё пронзительней. Крики ужаса и боли беспричинно раздавались то тут, то там.

Судья потребовал тишины и принялся жёстко проклинать тех, кто жаловался. Сразу же вслед за этим он объявил, что через несколько минут материализуются Духи-Селекторы, и заинтересованные особы смогут попросить у них любых объяснений, какие только пожелают. В это же время он воздел руки в жесте уважения, давая нам почувствовать, что этим странным сообществом руководит он, и громким голосом принялся вызывать духов, проявляя своим поведением уважение к иерофанту, задействованному в великой церемонии.

Когда краткая приветственная речь была закончена, широкая туманная вуаль, похожая на подвижное облако, появилась за трибуной, до этого времени остававшейся пустой.

Постепенно перед нашими удивлёнными глазами три сущности приняли совершенную человеческую форму. Она из сущностей, чья осанка выдавала самого большого иерархического руководителя, держала в руках какой-то небольшой хрустальный инструмент.

Все трое были облачены в любопытную неописуемую субстанцию ярю-жёлтого цвета и покрыты пылающим, но не сверкающим ореолом.

Этот ореол, более живой у лба, выделял раздражающие излучения, напоминавшие образ раскалённого железа.

Оба служителя центральной личности трио взяли листки бумаги, лежавшие на соседней шкатулке и, окружив его, молча спустились к нам.

Неожиданная тревога охватила и без того уже возбуждённую толпу.

Я до сих пор не знаю, к какой тайной организации могли принадлежать подобные функционеры; зато я увидел, что на вуали лица руководителя экспедиции читалась бесконечная меланхолия.

Он поднял хрустальный инструмент на уровень лиц первой группы, состоявшей из четырнадцати мужчин и женщин разных типов, затем сделал некоторые наблюдения, за которыми я не мог проследить, а уже потом сказал несколько слов своим спутникам, которые сразу же стали записывать за ним. Но ещё до того, как он удалился, из группы вышли двое мужчин и стали молить:

— Справедливости! Справедливости! — молил первый. — Я наказан безвинно… Я был человеком мысли и письма среди воплощённых существ… Почему я должен находиться в компании жадин?

С тревогой глядя на главного селекционера, он потребовал:

— Если вам важна справедливость, освободите меня из лабиринта, в котором я нахожусь!

Он ещё не закончил, как вмешался второй:

— Уважаемый судья, во имя всего того, что вы представляете!… Я не принадлежу к классу скупцов. Меня связали с никчемными и мрачными личностями! Моя жизнь протекала среди книг, а не среди денег… Меня очаровала Наука, я предпочитал учение… Разве можно сравнивать интеллектуала с ростовщиком?

На спокойном лице руководителя отбора появилось сдержанное выражение жалости, но он твёрдо объяснил:

— Вы напрасно заявляете о своей невиновности, потому что всех вас характеризует неприятная вибрация застоявшегося эгоизма. Что вы сделали с полученным культурным сокровищем? Ваш «вибрационный тон» показывает саркастическую жадность. Человек, собирающий письма и книги, теории и научные ценности, не распределяя их ради блага других, является братом по несчастью тому, кто собирает деньги, титулы и ценные вещи, не помогая кому бы то ни было. Балансом жизни ему служит та же сцена.

— Во имя любви Божьей! — трогательно взмолилась одна из присутствовавших сущностей.

— Это место есть сцена правосудия, во имя Правителя Мира! — спокойно заверил её руководитель селекционеров.

И невозмутимо, но с явной горечью, он отправился дальше.

Он уже выслушивал группу из восьми человек; но пока он обращался к одному из своих помощников по поводу полученных наблюдений, какой-то мужчина, с исхудавшим лицом, отделился от группы и, выказывая дикую ярость, вскричал:

— Что происходит в этом таинственном месте? Я — среди известных клеветников, хотя был почётным человеком… Я вырастил многочисленную семью, никогда не предавал своих общественных обязательств, вёл правильную и достойную жизнь. Хоть я и рано ушёл на пенсию, но выполнил все свои обязанности, которые мир мне предъявил…

С холерической интонацией в голосе он угнетённо спросил:

— Кто обвиняет меня? Кто?…

Селекционер безмятежно объяснил ему:

— Обвинение просвечивает вас насквозь. Вы оклеветали своё собственное тело, придумав ему ограничения и увечья, которые существовали лишь в вашем воображении, желающем избежать благотворной освободительной работы. Вы предали недостаткам и болезням свои крепкие органы с единственной целью — обрести преждевременный отдых. Вы достигли того, к чему стремились. Вы задействовали друзей, подчинили себе их сознание и получили оплачиваемый отдых за сорок лет своего земного существования, в течение которого вы развили лишь способность спать и вести бесполезные разговоры. И теперь, естественно, ваш жизненный круг определяется всеми теми, кто бросился в болото преступной клеветы.

У несчастного не было сил ответить. Плача, он стал повторять уже приведённые аргументы и возвратился на своё место.

Дойдя до третьей группы, состоявшей из различных женщин, посланник не успел ещё установить свой особый аппарат перед вибрационным полем, исходившим от группы, как был атакован ужасно изуродованной женщиной, которая стала бросать ему в лицо жестокие обвинения:

— За что такие унижения? — вскричала она, проливая обильные слёзы. — Я была домохозяйкой. Я занималась домом, прибыла сюда, окружённая особыми оценками, положенными моему социальному рангу, и всё для того, чтобы соединиться с бесстыдными женщинами? Что это за власти, которые навязывают мне, даме благородного белья, общество проституток?

Сильные рыдания заглушили её голос.

Но селекционер, с хладнокровным спокойствием, заявил без обиняков:

— Мы находимся в сфере, где обману трудно существовать. Посоветуйтесь со своей совестью. Действительно ли вы были хозяйкой уважаемого дома, как вы утверждаете? Вибрационный фон утверждает, что вы, в основном, пренебрегали своими священными женскими энергиями. Ваш ментальный архив выдаёт эмоциональный хаос, в погашении которого вы проведёте много времени. Как мне кажется, семейный алтарь не был вашим привычным местом.

Женщина кричала, жестикулировала, протестовала, но селекционеры продолжили свою задачу.

Руководитель установил аппарат напротив нас, оттуда выдвинулись маленькие зеркала, и он сказал своим помощникам, описывая наше состояние:

— Нейтральные существа.

Он посмотрел на нас своим пронзительным и сверлящим взглядом, словно хотел узнать наши самые потаённые намерения, и продолжил свой путь.

На мои упорные расспросы Губио ответил:

— Нас не обвиняли. Мы сможем заняться своей работой.

— Что это за аппарат? — спросил Элои, опережая моё любопытство.

Ориентер не заставил себя упрашивать:

— Это уловитель ментальных волн. Индивидуальный отбор потребовал бы много времени. Власти, которые господствуют в этих областях, предпочитают групповые оценки, что возможно сделать с помощью цвета и вибраций жизненного круга, которое окружает каждого из нас.

— А почему нас посчитали нейтральными? — в свою очередь спросил я.

— Инструмент не в состоянии отметить положение духов, которые уже были направлены в нашу сферу. Это средство идентификации расстроенных периспритов, оно не может достичь высшей зоны.

— Но, — снова спросил я, — почему они говорят от имени Правителя мира?

Инструктор сделал в мою сторону выразительный жест и добавил:

— Андрэ, не забывай, что мы находимся в плане материи определённой плотности, а не в кругу славной святости. Не забывай слово «эволюция» и помни, что самые великие преступления земных цивилизаций были совершены во имя Божественности. Сколько раз мы отмечали, находясь в физическом теле, жестокие приговоры, выносившиеся невежественными духами во имя Божье?

Постепенно церемония подошла к концу в том же исполнении внешнего культа, с которого и начиналась. Под бдительными взглядами часовых мы вернулись в первоначальное место, унося с собой неожиданные медитации и глубокие мысли.