Освобождение. Через Дух Андрэ Луиса

14 Необычный эпизод

Проникнув в комнату, где отдыхала Маргарита, мы нашли там двух гипнотизёров, которые вовсю работали, ожидая нас.

Губио тяжело посмотрел на Сальданью и спросил его спокойным тоном:

— Друг мой, вот и наступил мой черёд спрашивать. Может, я слишком поздно обратился к тебе по поводу той цели, которая держит меня здесь.

И, выказывая огромное потрясение в голосе, он объяснил:

— Сальданья, эта больная женщина — моя сердечная дочь из других времён. Я отношусь к ней с той нежностью, с какой ты ухаживал за Хорхе, защищая его всеми доступными тебе силами. Я знаю, что борьба наложила на тебя колючие шипы, проросшие в твоём сердце, но ты всё же сохранил чувства отца. Неужели я не заслуживаю твоей симпатии и помощи? Мы все — братья в преданности к детям, мы — соратники в одной и той же борьбе.

И тут я увидел, как стала разворачиваться очень трогательная сцена, которая ещё несколькими минутами ранее показалась бы мне невероятной.

Преследователь больной посмотрел на Инструктора взглядом кающегося сына. В его глазах, ранее холодных и бесстрастных, появились крупные слёзы. Он, казалось, не мог ответить из-за эмоций, перехвативших его горло; но Губио, по- братски взяв его за руки, добавил:

— Мы переживаем возвышенные часы труда, понимания и прощения. Не хочешь ли простить тех, кто нанёс тебе раны, освободив, наконец, ту, которая так дорога моему духу? В мире всегда приходит момент, когда мы осознаём свои ошибки. Наша душа купается в очистительном источнике обновительного плача, и мы забываем всё зло, чтобы оценить всё добро. В своё время я тоже преследовал и унижал. Я не верил в добрые дела, которые создавались не моими руками. Я считал себя непобедимым господином, хотя был несчастен и неразумен. Я считал своими врагами всех тех, кто не понимал моих опасных капризов и не хвалил моего безумия. Я испытывал дьявольское удовольствие, когда противник просил милости у моей гордыни, и любил практиковать унижающее милосердие человека, не знакомого с иной точкой зрения. Но жизнь, пробивающая пути в камне, используя каплю воды, перекроила моё сердце острым лезвием минут, медленно преобразуя меня, и во мне, в конце концов, деспот умер. Титул брата сегодня — единственное, чем я действительно могу гордиться. Признайся, Сальданья, друг мой, что и в твоём разуме потухла ненависть; и скажи, могу ли я рассчитывать на благословенную помощь твоих рук?

У нас с Элои глаза заволокло горячим туманом слёз от этой трогательной и неожиданной откровенности.

Сальданья вытер глаза, смиренно взглянул на своего собеседника и растрогал нас следующими словами:

— Никто ещё не говорил так со мной… Твои словаосвящены божественной силой, которую я не знаю, потому что они долетели до моих ушей, когда я и так уже был в замешательстве от твоих убедительных действий. Делай со мной, что пожелаешь. Этой ночью ты усыновил, словно детей в сердце, всех родителей, в памяти которых я ещё жив. Ты поддержал моего безумного сына, помог моей галлюцинирующей жене, ты защитил мою несчастную невестку, ты помог моей беззащитной внучке и ты излечил тех, кто без причины тревожил меня… Неужели я мог бы не соединить свои руки с твоими в деле спасения этой бедной женщины, которую ты любишь, как дочь? Даже если она била меня тысячу раз, после того добра, что ты совершил для меня, твоя просьба выкупила её в моих глазах…

И пытаясь сдержать слёзы огромным усилием воли, которые свободно потекли по лицу, бывший преследователь продолжил с выражением глубокого уважения:

— Всемогущий Дух и добрый друг, ты пришёл мне на помощь, когда я находился в состоянии погасшего служителя, чтобы разбудить свои силы, застывшие во льду мести, и я готов служить тебе! С этого момента я в твоём распоряжении!

— Мы всегда в распоряжении Иисуса! — просто поправил Губио.

И порывисто взяв его за руку, он отвёл его в соседнюю комнатку, чтобы организовать эффективный и быстрый план действий.

И только в этот момент я вспомнил, что здесь с нами находятся два гипнотизёра, активно работавших возле отдыхавшей супружеской пары. Один из них проявлял тревогу и казался абсолютно понимающим; он заметил, что происходит что-то необычное. Но, возможно, соблюдая дисциплину, он не решался обратиться к нам. Другой же не выказывал ни малейших эмоций. Он продолжал мысленно отсутствовать в драме, которую мы пережили. Он походил на служебный автомат, и меня более всего поразило бесстрастие в его взгляде.

Прошло несколько тяжёлых минут, когда Губио и Сальданья вернулись в комнату.

Бывший одержатель Маргариты казался преображённым, почти солидным. По его внешнему виду можно было видеть его внутреннее изменение.

Он явно установил новую программу борьбы в компании нашего руководителя, потому что пригласил самого понятливого гипнотизёра из двоих на частную беседу.

Разговор происходил рядом со мной.

— Леонсио, — с энтузиазмом сказал Сальданья, — наш план изменился, и я рассчитываю на твою помощь.

— А что случилось? — с любопытством спросил тот.

— Большое событие.

И, преображённый, продолжил:

— У нас здесь находится маг божественного света.

И в нескольких словах описал успех ночи в трогательном изложении, закончив вопросом:

— Можем ли мы рассчитывать на тебя?

— Конечно, — ответил спутник, — ваши друзья — это мои друзья, несмотря на риск предприятия.

И, указав глазами на второго магнетизёра, который продолжал свою работу возле Маргариты, задействованный в автоматической службе, он заметил:

— Всё же надо быть очень осторожным с Гаспаром, который не станет поддерживать наш план.

— Не волнуйся, — объяснил ему осторожный Сальданья, — мы сделаем всё, что нужно.

Странный отблеск промелькнул во взгляде Леонсио, и, обращаясь к бывшему руководителю мучений, он произнёс умоляющим тоном:

— Послушай! Тебе известна моя проблема. Так как маг тебе уже помог, не могу ли я, в свою очередь, получить от него какою- нибудь помощь? У меня на Земле осталась соблазнённая жена и сын, приговорённый к смерти.

Он придал голосу незабываемую интонацию, когда заметил:

— Сальданья, тебе хорошо известно, что я преступник. Но я ещё и отец… Если бы я мог освободить своего мальчика от возмущения и могилы, пока ещё есть время, я бы считал себя очень счастливым. Ты же знаешь, что приговорённый не желает своей судьбы своему отпрыску!

После такого горестного призыва Сальданья не колебался:

— Хорошо, — сказал он, слегка озадаченный, — пойди к благодетелю Губио и откровенно всё ему изложи.

Леонсио не стал ждать. Он с великим уважением подошёл к нашему Инструктору и просто, без обиняков, объяснился:

— Друг мой, я только что узнал, с какой преданностью ты мобилизуешь силы в пользу созданий, отдалённых от добра, таких как мы, чувствующих к себе всеобщее презрение. Именно поэтому и я пришёл просить твоей незамедлительной помощи.

— И чем мы можем быть полезными? — вежливо осведомился ориентер.

— Вот уже семь долгих лет, как я по другую сторону могилы. Я оставил в мире свою жену и новорожденного ребёнка. Я прибыл сюда ещё молодым, истощённым до изнеможения от трудной работы в поисках лёгких денег. Я действительно получил их, после чего сбежал с большим банковским депозитом, который вплоть до сегодняшнего дня держит мою супругу впроголодь. Отчаяние, напрасная надежда вернуть себе тело, которое я покинул, затронутое тщеславие — всё это превратило меня в бесчеловечного помощника, которым так гордится Грегорио, наш руководитель… Но горе мне! Я думал, что являюсь единственным обладателем прелестей женщины, которую я обожал! Два года тому назад моя несчастная Авелина начала обращать внимание на соблазнительные предложения одного врача, который воспользовался органической хрупкостью моего сына, чтобы внедриться в мысли бедной матери, молодой вдовы. Когда его позвали оказать помощь малышу вследствие незначительного инцидента, профессионал быстро сообразил насчёт материальных благ желаемой жертвы. И с тех пор он непрестанно осаждал мою супругу и начал травить моего малыша, постепенно, с помощью наркотиков, которые он выписывал ему, осуществляя свой коварный план. С течением времени ему удалось получить то, чего он ждал от Авелины: денег, иллюзий, удовольствий и обещания стать его женой. Думаю, что брак свершится через несколько дней, и я уже смирился с этим фактом, потому что воплощённая душа живёт под плотной тканью кошмаров и требований. Но чувствуя в моём сыне мощного конкурента насчёт того, что было мной накоплено, преследователь пытается потихоньку устранить его, расчётливо и неблагодарно крадя у него возможность жить для достойного и счастливого будущего.

Он прервался на несколько мгновений и взволнованно продолжил:

— Откровенно говоря, мне стыдно, что я должен молить о милости, которой не заслуживаю, но такой развращённый дух, как я, просящий о спасительных мерах для тех, кого он любит, хранит осознание его собственного невезения во зле, который он выбрал на своём пути… Благодетель, смилуйся! Мой бедный Анжело у края могилы… Я думаю, его физическая смерть произойдёт через несколько дней, если дружеские руки не помогут нам в этом. Я уже сделал всё, что в моих силах, но я являюсь частью фаланги зловредных существ, а зло никого не спасает и не делает лучшим.

Губио хотел ответить, но Элои опередил его и, к нашему великому удивлению, без церемоний спросил:

— А кто он, этот врач? Как имя того человека, который находится на грани детоубийства?

— Его зовут Фелицио де…

Когда он произнёс фамилию, моему компаньону пришлось опереться на меня, чтобы не упасть.

— Это же мой брат! — вскричал он. — Это мой брат…

От сильных эмоций у него побледнел, и тревожное ожидание охватило нас. Но Губио, с характерным для него возвышенным спокойствием, взял Элои за руку и спросил:

— И какой же несчастный не является нашим страждущим братом?

Разумная благожелательная фраза успокоила моего скорбного коллегу.

Возможно, желая развеять облака, собравшиеся в этой маленькой семейной комнатке, и преобразовать её в благословенный алтарь, Инструктор пригласил нас посетить больного малыша, не теряя времени.

Сальданья указал на странную личность — Гаспара, который, казалось, был глух и бесчувственен ко всему, что здесь происходило, и напомнил:

— Мы оставим его одного на несколько часов. Кстати, нам нужен один день, чтобы усилить свою защиту. Фаланга Грегорио не простит нам этого.

Наш Инструктор молча улыбнулся, и мы отправились в путь.

Дул мягкий прохладный ветер первых рассветных часов, и великое спокойствие царило на дорогах, по которым мы шли быстрым шагом.

Леонсио увидел показавшуюся впереди комфортабельную виллу и проинформировал:

— Это здесь.

Мы вошли.

В раздельных комнатах спокойно спали хозяин дома и врач, в то время как привязанный ребёнок едва слышно стонал. Ему было плохо, и он был сильно встревожен.

Можно было заметить опустошение, проведённое токсическими продуктами, регулярно впитываемыми ребёнком. В его взгляде читалась глубокая меланхолия.

Леонсио, ужасный гипнотизёр, взял его за руку и объяснил:

— Тонкие яды, которые он принимает в ничтожно малых постоянных дозах, оккупируют и его тело, и его душу.

Невидимые магнетические нити связывали здесь отца и сына, потому что малыш, в своём волнующем порыве, несмотря на прострацию, в которой он находился, посмотрел в экстазе на большой портрет своего отца, висевший на стене, и тихо умоляюще произнёс:

— Папа, где ты?… Мне страшно, мне очень страшно…

Жгучие слёзы последовали за мольбой, чего никто не ожидал, а гипнотизёр Маргариты, который до этого казался нам ужасным демоном, разразился бурными рыданиями.

Губио отлучился на какой-то момент и вернулся с Фелицио, врачом, временно отделённым во сне от своего физического тела. Несмотря на полусознательное состояние, увидев Элои возле больного, Фелицио попытался отступить под воздействием явного приступа ужаса, но наш руководитель мягко остановил его.

Мой коллега подошёл к нему, с изменившимся выражением лица, и попытался заговорить с ним. Но Инструктор тронул его за руку и предупредил:

— Элои, не вмешивайся. Твои чувства не в том состоянии, чтобы успешно действовать. Чувственное возмущение только выдаст твою временную неспособность отвечать на запросы этого типа служения. Ты понадобишься в конце.

Затем Губио провёл несколько пассов пробуждения на Фелицио, чтобы его разум мог следить за уроком момента с как можно большей степенью сознания. И пациент стал разглядывать нас с большей ясностью, со стыдом и страхом. Он посмотрел на Элои с явным испугом, и снова попытался отступить, когда увидел Леонсио, плачущего над своим малышом, и всё-таки спросил:

— Что, неужели это чудовище способно плакать?

Губио воспользовался грубо заданным вопросом и безмятежно ответил:

— А ты даже не оставляешь права отцу взволноваться, видя своего ребёнка преследуемым и больным?

— Я знаю только, что для меня он жестокий враг, — начал брат Элои с живостью, которую невозможно было сдержать, — и я это признаю. Он муж Авелины… В начале я видел его на ненавистных мне фотографиях, наполнявших этот дом… после он стал бить меня во время долгих часов сна…

— Послушай! — сказал ему Инструктор с нотками нежности в голосе. — Кто первым взял на себя роль противника? Его сердце, униженное и ранимое в самых возвышенных чувствах, которые у него были, или твоё сердце, подготовившее жалкий план чувственного овладения беззащитной вдовой? Его сердце, которое страдает в тревожной преданности отца, или твоё, появившееся в этом семейном очаге с мрачными намерениями убийцы его малыша?!

— Но Леонсио — «мертвец»! — растерянно вздохнул врач.

— А ты не станешь ли однажды им же, когда вернёшь своё плотское тело на склад пыли? — ответил наш руководитель.

Его собеседник умолк, мучимый разрушительными силами виновности, а Инструктор продолжал:

— Фелицио, почему ты упорствуешь в жалкой интриге, которой готовишь хорошо рассчитанное преступление? Неужели ты не испытываешь жалости к увечному ребёнку, который не может видеть своего отца? Ты считаешь Леонсио чудовищем, потому что он защищает хрупкую основу своего сердца, словно птица, использующая нападение как средство защиты своего гнезда, хоть это и безрезультатно… Что же говорить о тебе, брат мой, который, не колеблясь, проникает на этот алтарь с единственной целью поразвлечься и показать свою власть? Как можно понять твоё жалкое деяние врача, использующего божественный дар облегчения и ухода для того, чтобы преследовать и ранить? Фелицио, перед вечностью, где будет действовать сознание, человеческий опыт — всего лишь простой сон или кошмар нескольких минут. Зачем же компрометировать будущее из-за иллюзорного комфорта нескольких дней? Те, кто сеют шипы, пожинают шипы в своей собственной душе и являются перед Господом с руками, превращёнными в мерзкие когти. Те, кто разбрасывает камни вокруг ног других людей, позже окажется во власти очерствения и паралича своего сердца. Имеешь ли ты достаточное представление о своей ответственности? В твоём сердце ещё сохранились очевидные остатки доброты, как и у тех, кто собираются в большой и благословенной семье, в лоне которой солидарность культивируется с самого начала земной жизни. Я вижу, что юношеский энтузиазм не полностью погас в твоём разуме. Зачем же поддаваться на соблазны преступления? Неужели прострация этого малыша, которому ты навязываешь медленную смерть, не возмущает тебя? Посмотри! Драма Леонсио не сводится лишь к конфликту с «мертвецом», как ты полагаешь это в своём расстроенном разуме. Послушай его отцовское сердце, любящее и преданное! Там ты найдёшь нежную и чистую любовь, похожую на бриллиант, скрытый под твёрдыми и ранящими камнями.

Брат Элои устремил свой взор на Инструктора, в его глазах смешались страх и ужас.

После короткой паузы Губио продолжил:

— Подойди. Иди к нам. Неужели ты утратил способность любить? Леонсио — твой друг и наш брат.

Фелицио вскричал с выражением явной тревоги:

— Я очень хочу быть добрым, но не могу… Я стараюсь стать лучше, но у меня не получается…

Голосом, прерываемым рыданиями, он добавил:

— А как же деньги? Как я улажу те счета, на которые я подписался? Без брака с Авелиной решение этого вопроса невозможно.

Наш руководитель взял его за руку и сказал:

— И ты думаешь решить финансовые обязательства, провоцируя моральные долги, которые будут мучить тебя неопределённое время? Никто не запрещает тебе жениться, даже Леонсио, организатор тех материальных благ, которые ты претендуешь использовать по своему усмотрению, мог бы отвести тебя от подобного воздержания. Свои судьбы мужчины и женщины создают своими деяниями. Мы ответственны за любой выбор, который делаем, перед программами Вечного, и нам бы не хотелось вмешиваться в твой свободный выбор. Но мы просим твоей помощи в пользу хрупкой жизни, которая не должна прерваться… Ты хочешь денег, средств, которые сделают тебя респектабельным или будут внушать страх перед другими людьми. Но будь уверен, что фортуна — это слишком тяжёлая корона для головы, которая не умеет носить её, и она имеет привычку превращать в пыль, с помощью усталости и разочарования, всех тех, кто считает себя хозяевами без широких горизонтов труда и благодеяния. Таким образом, неважно, что ты руководишь ценными запасами серебра и золота, которые Леонсио бездумно собрал, потому что со временем ты узнаешь, что блаженство не может быть закрытым в сундуки, съедаемые ржавчиной. Однако, Фелицио, мы надеемся на твоё обещание в пользу этого ребёнка, истощённого страданием. Оставь его юное тело и дождись будущего! Не бери с собой подобного преступления в царство мёртвых, преступления, которое ограничит твой дух мрачными печами обновительного искупления.

Когда в разговоре возникла пауза, Фелицио хотел сказать что-то в своё оправдание, но не смог.

А Губио, тем временем, спокойно продолжал:

— Женись, трать ценные запасы семейного очага, если не умеешь ледагь святого времени миссии денег, карабкайся на вершины преходящей общественной жизни, спорь из-за условных титулов, которыми низший мир привык награждать хитрые создания, взбирающиеся на лестницу бесполезного и разрушительного господства, не затрагивая открыто своих предубеждений. Время всегда будет ждать тебя со своими уроками учителя; не оглядываясь назад, помоги малышу исцелиться.

И обратив сочувствующий взгляд на гипнотизёра Маргариты, добавил:

— Мы ведь этого желаем, Леонсио?

— Да, — подтвердил бедный отец со слезами на глазах. — Деньги ничего не значат, и я признаю, что Авелина так же свободна, как и я. Но если мой маленький сын останется на Земле, у меня будут надежды на своё собственное обновление. Он станет компаньоном и другом, привязанным к моей памяти. В своей возможности служить ему я смогу найти благословенное поле духовного служения. Этот малыш пока что единственное средство в моём распоряжении, позволяющее мне обрести веру в добро, от которого я пока так далёк.

Ощущая болезненные усилия, которые он делал, чтобы говорить и просить в это мгновение, Губио обнял его, поднял на ноги и сказал:

— Леонсио, Иисус верит в помощь людей до такой степени, что терпит все их стойкие несовершенства, пока мы сами не поймём императива своего личного обращения к высшему благу. Так почему мы должны сомневаться? Я верю в обновление Филицио. Отныне твоего малыша будет защищать, а не преследовать, любящий благодетель, достойный нашей братской помощи!

Побеждённый такими словами, врач упал на колени перед нами и поклялся:

— Во имя Божественного Правосудия клянусь защищать этого ребёнка как истинный отец!

Затем он поднялся с колен и попытался поцеловать руки Губио, но Инструктор, деликатно уклонившись от этой чести, посоветовал Элои и мне поместить пациента обратно в физическое тело, пока он будет проводить пассы укрепления маленькому больному.

Фелицио послушно повис на нас, и уже проснулся в своей постели, залитый обильными слезами, после того, как мы помогли ему вернуться в своё физическое тело.

Но это ещё было не всё.

В какой-то мере форсируя ситуацию, Элои дал ему чуть больше интенсивной магнетической энергии в области зрения, и ошеломлённый брат увидел нас обоих на какие-то несколько секунд.

В изумлении, не в силах что-либо сделать, он не знал, что сказать, но Элои подошёл к нему и с благородным негодованием, горевшим в его глазах, убедительно произнёс:

— Если ты убьёшь этого малыша, я сам накажу тебя.

Врач издал ужасный крик и рухнул головой в подушку, уже теряя нас из виду.

В этот момент я поверил в искренность, с которой Фелицио выполнит своё обещание.