Отступник

Глава 17

Существует всего два типа людей, и я сейчас не про то, что именно у нас между ног. Совершенно не важно какого ты пола. Люди делятся только на тех, кто убивает, чтобы выжить, и тех, кто живет, чтобы убивать. Типы, которым нравится убивать, часто вступают в схватку азартно и ожесточенно, но побеждают обычно те, кто борется за свою жизнь. Если убийца чувствует, что проигрывает, его запал угасает, а человек, стремящийся выжить, в аналогичной ситуации начинает драться еще более сильно, с ожесточенной яростью загнанного зверя. И в отличие от обычной стычки на кулаках, стимул, побудивший человека взяться за оружие, не пропадает и после драки — как у того, кто победил в кровавом столкновении, так и у проигравшего. Но факт остается фактом: стремление спасти свою жизнь всегда оказывается гораздо сильнее, чем желание ее отнять.

Так и сейчас, на глухой лесной дороге в королевстве Аакария небольшая группа людей первого типа, отчаянно сражалась, пытаясь выжить, отбиваясь от типов состоящих во второй категории. Засунув нож в ножны я вытащил полуторный меч оруженосца, он бедному парню больше никогда не пригодится. Это был тяжелый обоюдоострый клинок, с широкой крестообразной гардой и массивным противовесом на котором был выбил знак Всевидящего. Хороший меч, добротный и надежный, с отличным балансом, похожий меч был у Клето и я знал, на что способна такая железяка в умелых руках. Но для меня он был слишком тяжел, я из-за своих сил и роста был более привычным к легким мечам. Но оставлять его сейчас было нельзя, у цирковых почти нет оружия. Пара легких луков с которыми они иногда охотились на мелкую дичь, кривой арбалет в руках Диди да топор у Харви, вот и все. Так что такой меч будет очень даже кстати. Шикнув на Вивьен, чтобы не вздумала высовываться из повозки, я поспешил потянуть ее к остальным.

Бандиты все же решили высунуться, потому что мы почти все уже забились между повозками, на земле лежали лишь несчастные кому не повезло умереть в первые моменты атаки. Да кричали лежавшие на земле раненные. И пара наших девушек, прикованные ледяными оковами страха к месту. Подтолкнув повозку и передав меч, я выхватил свой привычный скимитар и поспешил за последним вагончиком. Они со смехом бегали за отделившимися перепуганными женщинами. Вот и сейчас, троица схватила нашу гадалку Адель, повалив ее на смеясь и ругаясь они ее связывали. Вернее двое связывали, попутно лапая ее и разрывая одежду. Она лишь плакала и кричала, пытаясь отбиваться, а третий бандит с бородой заросшей по самые глаза увидел меня бегущего к ним осклабился тупой обезьяньей улыбкой во весь рот полный желтых гнилых зубов — понять ее смысл было предельно просто, и торопливо направился ко мне навстречу.

Он видел перед собой небольшого подростка среди паникующих женщин, деревенского бедняка. И решил развлечься, поиграв со мной. Состроив страшную гримасу, выпучив глаза и перекидывая свой свинокол из руки в руку. Зазнавшийся кусок мяса, в иных обстоятельствах я бы с ним конечно поиграл, но я был слишком зол, да и времени у меня не было. Сделав обманный шаг влево затем вправо я с размаху отрубил ему кисть вместе с его оружием, улыбнувшись в его в расширенные от шока глаза. В отражении этих двух бледно голубоватых словно стекло на солнце глаз я снова увидел, то улыбающееся животное. Я давно заметил, вступая в драку, мое лицо непроизвольно расплывалось в хищном, кровожадном оскале существа в котором от человека почти ничего не остается, и глаза. Абсолютно мертвые, больше механические чем живые, они напоминали черное словно зеркало из тьмы буркалы глаз драков, что в изобилии обитали в водах залива Райлегга.

Удивление, боль, страх смешали в гремучую смесь, тесно переплетясь и сменяя друг друга, все это отразилось на его лице. Он схватился целой рукой за обрубок и набрал побольше воздуха чтобы заорать. Но я не дал ему это сделать одним движением разрубая ему ребра вместе с сердце подныривая по обрубок руки. Обрывая жизнь неудачливого разбойника на корню, тихий звон лопнувшей струны жизни был мне наградой. Я сделал это не останавливаясь, просто пробегая мимо него, к двум оставшимся любителям избивать связанных женщин. Их удел запугивать и издеваться над сломленными жертвами. А сражаться они не умели, один так увлекся, сидя на бедной Адель, что даже не повернулся на окрик своего товарища. Он понял, что что-то не так, когда забулькал кровью, от вылезшего через горло клинка. Его дружок сдох так же быстро, сумев отразить только один выпад. Они все были больше меня, но грузные и неповоротливые словно коровы. Это были лесные разбойники, их удел грабить и убивать запуганных и неспособных дать сдачи людей. А сражаться они не могли, я с ними не церемонился налетев словно матерый волк на стаю собак, лишь кровь летела на мокрую землю и листья. Но их было много, и у них были арбалеты, а нас мало и куча перепуганных женщин и детей.

— Давай Адель быстрее, не бойся, я не дам тебя в обиду. — Я подал ей руку и потащил к последнему вагончику, на ходу зарубив еще один кричащий кусок мяса в попытке нас запугать. Но я не чувствую страха, да и сам могу вполне успешно кого угодно запугать.

Запихнув ее в вагончик в котором оказались двое детей я потащил под уздцы лошадь вперед, к остальной группе. Наши уже отстегнули лошадей отпустив их на дорогу, если выживем заберем, если нет, они нам уже не понадобятся. И спешно скрепляли между собой вагончики в неполный круг, заваливая барахлом пространство под ними, скидывая туда деревянные щиты, что служили кроватями, подпирая их сундуками. Наша повозка была последней, и я с трудом ее довел, в круп лошади воткнулся болт, и она хромала от боли, не желая идти.

Уже совсем под конец, когда обрубили ремни упряжи, что крепила повозку с лошадью и заводили ее в круг, где жали к друг другу словно пингвины перепуганные люди. На дорогу выбежал еще один из нападавших разрядив свой арбалет точно в небольшую щель. Я видел его, и видел его ухмыляющуюся рожу. Видел этот летящий острый кусок металла надетый на деревянное древко. Я был самый первый у входа, прикрывая женщин. Я предупреждающе вскрикнул и инстинктивно отклонился, уходя с траектории выстрела. На мой вскрик оглянулась Стефия, она из-за поврежденной ноги не смогла быстро отойти, и этот болт вошел ей прямо в грудину. Пробив грудную клетку.

Быстро заблокировав эту щель чем могли, мы скрепили между собой вагончики цепью, чтобы их не растащили по сторонам. И я бросился к ней, упав на колени в грязь осматривая рану. Стоя на коленях в липкой, мокрой от дождя и вязкой от крови земле, я ощущал, как она пропитывает мои штаны. Рана была очень плоха, я совершенно ничем не мог помочь ей, арбалетный болт пробил легкое и задел позвоночник, и она захлебывалась своей кровью, больше не имея возможности пошевелить ни рукой ни ногой.

Она умирала.

Мне нравилась Стефия, ее безграничный оптимизм и неунывающий характер, превосходный голос. Она была душой этого бродячего цирка, аккомпанируя им при выступлениях и развлекая по вечерам. Мне было ее искренне жаль. А жалость — разновидность любви, которая ничего не требует взамен и потому является своего рода молитвой. А по усопшему всегда надо помолиться. Замолкнувшее сердце, застывший купол недышащей груди, оплывшие свечи глаз требуют молитвы. Каждый умерший — это разрушенный храм, и, глядя на него, мы должны пожалеть его и помолиться за него. Она умерла у меня на руках. Я стоял на коленях над ней, прося Налиру о милосердии. В моих руках была треснувшая драгоценная ваза, из которой вытекло самое дорогое что есть в этом мире — жизнь.

Оказалось, что это был лишь передовой отряд более крупной банды. Они послали весть остальным и заблокировали своих жертв. Поэтому они так спокойно дали нам встать в круг, им было совершенно на это плевать. Но самое интересное, что когда прибыли остальные выяснилось, что главный у них оказался костеродный. Наш рыцарь сир Эдгар натурально плевался грозя всеми карами стоящему недалеко разодетому словно попугай мужику. А тому было плевать на угрозы, он раздавал команды. Чтобы все быстро собирали и приказал начать штурм нашей небольшой самодельной крепости.

Следующие мгновенья я плохо помню, они словно смазались, я только и делал что колол, резал и отбивал атаки, оттаскивал раненых и помогал как мог. Но мы проигрывали, нас было мало, Сир Эдгар был как волнорез, стоя в проходе, орудуя своим тяжелым мечом. Слева от него стоял Харви взяв меч погибшего оруженосца, а справа Армин с трофейным копьем. Они соорудили что-то вроде баррикады отодрав бочину от вагончика и отбивались стоя за ней. Я метался по всему периметру, штопая дыры. Они лезли как тараканы ото всюду, снизу разбирая наши перегородки и забирались наверх. Когда меня ранили я даже не понял, только ощутил, что по левой руке стекает кровь. Наши девушки взяли луки и как могли отстреливались. Диди помогал им с арбалетом до того пока его не ранили, теперь он лежал заливая своей кровью землю. Но так или иначе это была обреченная драка, мы умирали. Один за другим выпадая из обоймы. Я точно это знал, треньканье рвущихся нитей связывающих душу с телом не могло врать.

Во мне нарастала злость, я был словно закрытая бочка с водой на большом огне. И эта кипящая злость грозила вырваться, превращаясь в раскаленную, мерцающая ярость. Я видел перед собой лишь смазанные пятна лиц и выпученные глаза, из которых просто прет ненависть. Воздух словно сжался и казался плотным и маслянистым. Я ощущал гнев, пульсирующий в воздухе. Чувство глубокой и неизменной злости. Боли, жажды и голода — все вперемешку. Но больше всего ощущалась ненависть, она прямо витала в воздухе, так, что еще чуть-чуть и ее можно будет взять руками. Вены наполнились набухающей и клубящейся яростью, которая наконец достигла апогея, найдя выход.

Внезапно окружающий мир дрогнул, я больше не слышал звуков сражения. О, оно шло, я это видел, но перестал слышать. Вместо окружающих криков я слушал голоса. Окружающие голоса погибших людей их крики наполненные ненавистью. Зрение словно раскололось на множество ракурсов, а в желудке появилось странное чувство, словно склизкий но такой омерзительный голод.

Первыми неладно почувствовали животные, заволновавшись, испуганное ржание лошадей и жалобное блеяние коз, оповестили сражающихся людей. Но никто не внял предупреждению о том, что на этот пяточек лесной дороги пришла смерть.

Стефия дернулась и открыла глаза, она лежала прямо за мной, и я видел себя ее глазами. Она рывком встала на ноги буквально с места. Свой голос я не узнал, он звучал откуда то сбоку, будто чужой, вернув звуки окружающего сражения.

— Защищайте нас!

Та, кто раньше был нашим менестрелем открыла рот издав глухой, булькающий рык. Повернув голову в сторону прохода. Ее зубы больше не были зубами человека, любой волк уполз скуля за уголок, и удавился бы от зависти при виде такой пасти полной клыков. Вместе со Стефией поднялись Армин, погибшей на баррикаде и Диди получивший смертельное ранение. Кроме своего зрения я с трех ракурсов видел только внутренний круг наших фургончиков, и десятка два было снаружи. Даже лошадь встала вместе с оруженосцем, он так и продолжал на ней сидеть. Взирая на своих убийц мёртвыми глазами.

Увидев Армина вскрикнул сир Эдгар оттолкнув того от себя и отшатнулся, оглянувшись. Увидел еще двух оживших мертвецов, его лицо побелело от страха. Но он мне не был нужен, Стефия словно и не было у нее раньше травмы ноги как мартышка взобралась по фургону перевалившись на нападающих, а за ней так же взлетел Диди прямо по стенке, цепляясь за дерево отросшими когтями. Словно то было мягким песком.

— Мертвые, мертвые! Некромант!

Панический вопль наполненный животного ужаса утонул в булькающем хрипе разрываемой плоти. Кричащий не успел упасть, как встал вновь, кинувшись на своих бывших собратьев по ремеслу. Армин прыгнул с места через баррикаду, взвившись в воздух на пару ярдов обрушившись на лезущих бандитов. За периметром наших вагончиков разверзлось отделение бездны.

Ожившие мертвецы с р-р-р-р-р-р-ычанием рвали, жрали и убивали. Они не знали жалости, боли или усталости, им не требовалось заботиться о сохранности своих тел. Они лезли вперед, прямо на копья и мечи. Набрасывались с такой жадностью, словно умирающий от жажды на источник воды в пустыне. За пару ударов сердца, число вставших вновь удвоилось. Это было избиение без жалости.

Но все закончилось так же быстро как и началось, словно задернули шторы и мир стал темнее пещеры, полной спящих летучих мышей.

— Нет, я не позволю! Он нас спас.

— Что ты заладила женщина! Разве ты не понимаешь⁈ Он же некромант!

— И что? Мы живы благодаря ему, и вы кстати тоже. Не думаю, что вы остались бы в живых.

— Вот же бабье племя, заладила!

— Это я то бабье племя⁈ Ах ты мужлан неотесанный! Вот я тебе сейчас…

— Эй, да что за. Да…хватит уже. Ай. Да успокойся уже. Эй, как там тебя Харви вроде? Успокой свою жену!

— Простите сир Эдгар, но сейчас я лучше с мертвяками пойду сражаться, чем с ней. Ай! А меня то за что⁈

— А просто так, за компанию.

— Беатрис, он кажется очнулся.

Все было размыто, как во время похмелья после сильной пьянки. Надо мной появился повязанный платком воздушный шарик, а на этом шарике было изображено лицо Беатрис.

— Дарий ты как? Ну и напугал же ты нас.

— Меня…мутит. И голова сильно болит. Что случилось?

— Что случилось⁈ Это ты лучше расскажи, что случилось? Я уже думала все, крышка нам, а потом ты, а потом они…а потом. — Накопившиеся страх и переживания, наконец прорвало ее вплеснувшись в видел слез и она разрыдалась.

Харви подошел и обнял супругу за плечи, опасливо на меня поглядывая, продолжил за нее.

— А потом они всех убивали. А как ты упал так и они сразу упали. Так и лежат, мы не знаем, что нам делать.

— Долго я был без сознания?

— Не очень, может минут десять.

— Простите, если напугал. Я до последнего не хотел, но уже выбора не оставалось. Вы сами все видели.

— Мы все видели, и понимаем. Прости, что такое тебе сейчас говорю, но тебе лучше уйти. Скоро о нападении станет известно, это дорогой часто пользуются, а значит и орден тоже скоро узнает, и тебе лучше быть подальше отсюда. Нам в любом случае придется ждать стражу, кто-то должен будет им все обьяснить.

–…Он прав Дарий, нам лучше их покинуть…

Я покряхтывая, превозмогая внезапно навалившуюся слабость сел. Руки и ноги снова стали аморфными, превратившись в желеобразную массу. Страшно болела голова и сильно мутило, но зато перестало жечь под сердцем. Оглянулся, окинув окружающий народ взглядом. Я бы их покинул в любом случае, но теперь даже вопроса об этом не стояло. Харви был прав насчет того, что об этом точно узнает орден. Но и в глазах я больше не видел того, что мне были рады. Настороженность, испуг, недоверие и хмурая ненависть. Ее активно излучал наш рыцарь сир Эдгар. Он хмурился из под насупленных бровей глядя на меня и тискал рукоять своего полуторного меча. Судя по всему он был каноническим рыцарем, а им претят маги. Они их считают слабаками и трусами, а некромантов уж подавно. И он видел перед собой как раз одного и колебался. Я знал, что он борется с желанием добить врага. Ослабшего и беспомощного. Но с другой стороны именно его каноническое воспитание не давало ему это сделать. Я не был врагом в классическом понимании, и вроде как спас женщин и детей, да и его самого заодно.

— Дарий, нам можно выйти? — Спросил Харви со странной интонацией.

— Ну…да. — Я взглянул на него не понимая, — почему ты меня об это спрашиваешь?

— Ну там же они…я имею ввиду там безопасно?

— А, — до меня дошло чего они боялись. — Да Харви, там безопасно, ИХ там больше нет, теперь там только просто тела.

Я сидел еще минут десять, пытаясь прийти в норму. Просто по причине, что был не в состоянии просто встать. Харви с рыцарем вышли напряженно стискивая оружие, оглядывая побоище. Где то за кольцом фургончиков стонали чудом выжившие бандиты. Они были обречены, уйти им не дадут, а как попадутся в руки страже, их повесят. Но они знали на что шли, и просить милости у тех, кого собирались получасом ранее убить — глупо.

Дождь наконец перестал моросить и установилось спокойная погода, редкие лучи солнца пробились сквозь пелену из туч закрывавших небеса. Наконец набравшись сил я встал, держась одной рукой за фургон, стараясь не встречаться глазами с цирковыми, эти люди мне нравились и я не хотел видеть в них страх. Собрав свои вещи я хотел уже выйти, как меня окликнула Беатрис.

— Дарий, спасибо тебе за все. Не считай, что мы плохо о тебе думаем.

Оглянувшись я кивнул ей, попрощавшись напоследок и вышел за пределы нашей маленькой самодельной крепости. С краю дороги жались испуганные животные, их и пытался успокоить Харви. Просто чудо, что они не убежали. По дороге ходил сир Эдгар, оглядывая трупы. И я тоже оглянулся, обозревая побоище. Брошенный меч, сломанный щит. Широкие мазки запекшейся крови, напоминавшие каракули безумца, и лихорадочный танец следов вокруг трупов. Оторванные конечности и головы. Чуть дальше стонал умирая один из разбойников, ему разодрали живот и все кишки были наружу. Он пытался ползти размазывая свои внутренности по грязи, но он уже был не жилец, с такими травмами не живут. Поправив лямку рюкзака и натянув капюшон я побрел дальше, обойдя поваленное дерево.

До городка целью которого и был наш путь с бродячим цирком я доковылял через пару часов. Стараясь держаться вдоль дороги на небольшом расстоянии. Встречаться и объясняться со стражей сейчас совсем не вариант. Их я видел через час, они проскакали лужам поднимая тучи брызг. Вдалеке уже виднелись крепостные стены, окружающие городишко. Но я повернул налево, по дороге к видневшимся вдалеке соломенным крышам и вившемся дымам их труб.

Сзади меня на неровной, заросшей сорняками дорожке показалась высокая повозка в форме корзины на двух деревянных колесах с металлическими ободами, в которую был впряжен темно-коричневый бык с изогнутыми рогами. Колеса были узкими, но высокими и доходили мне до плеч. На упряжной дуге восседал, болтая ногами и насвистывая песенку засунув травинку в рот селянин в соломенной шляпе.

— Привет тебе путник, подвезти? — Спросил он перекатив соломинку языком.

— Здравствуйте отец, если тебе не будет трудно.

— А чего же мне трудится, эт во-он скотина трудится, садись давай. — Он похлопал по дуге рядом с собой. — Ты чего к нам? Проездом?

— Да отец, проездом. Ночлег вот ищу, в городе дорого. А я человек простой, денег у меня нет ночевать в хоромах, мне привычнее деревенские покои.

— Даа, дорого нынче все стало, есть у нас постоялый двор. Пиво в нем дрянное, но дешевое. И заночевать можно.

Он остановился возле первого двора, с заросшим вьюном забором. Там недалеко доила корову женщина, она хоть и не была пожилой, но тяжелая жизнь уже посеребрила ее густую косу. Взяв глиняную банку, она склонилась под коровой, чтобы надоить молока. Опытным движением она направила струю прямо в банку, и скоро та была полна. Вытерев край банки уголком передника, она протянула с улыбкой ее мне. Улбынувшись ей в ответ и поблагодарив, с жадностью выпил еще теплого парного молока. Раскланявшись с ними и еще раз поблагодарив спросил где постоялый двор и пошел по указанному направлению.

Уже вечерело, и как того и следовало ожидать, единственное питейное заведение в деревне было под завязку набито курящей, пьющей, хохочущей и галдящей публикой. Я подошел к двери, а перед глазами у меня мелькнуло видение — как открытка, посланная судьбой. Это было видение наполненное смерти, безумия, страха. Однако оно было расплывчатым, я не мог разглядеть его как следует. И было неясно, то ли это происходит со мной, то ли где-то рядом. Но это, в общем-то, не имело для меня значения. Стыд, гнев на себя и запоздалые сожаления стирали грань между мной и окружающим. Я поморгал, чтобы отогнать видение, прокашлялся и вступил в царство музыки, смеха и света.