Падай, я ловлю (СИ)

Глава 21

— Долго еще? — кричу из спальни, сидя на кровати и дрыгая ногами в предвкушении.

— Ты не готова морально, — слегка повышает голос из ванной.

— Я готова! — утверждаю через лучезарную улыбку, стереть которую невозможно.

— Поверь мне, нет, — сдавленно смеется. — Тут целый костюм.

— О-о-о, Боже, — бормочу в ладони. — Выходи давай!

— Да погоди ты, говорю, костюм целый, — ворчит, явно во что-то пытаясь влезть. — Не мешай, женщина! Сиди смирно и жди. Я тебя дергал днем? Нет, я не дергал.

Бубнит там что-то еще, уже тише, не могу слов разобрать, а улыбка как приклеенная. Хоть и думаю до последнего, что дурачится и выйдет уже без всего, да и посмотреть не дал, что он там в сумку впопыхах затолкал, пока я со стенкой в его квартире сливалась. Растекаюсь мороженкой по хрустящему рожку под палящим летним солнцем. Так мажет, что не сразу понимаю, что в дверь звонят.

— Саш, посмотри в глазок, — говорит все также из ванной. — Зотов, что ли, не выдержал.

Подбегаю к двери и осторожно выглядываю.

— Это брат! — шиплю Туманову в дверь.

— Один?

— Стоит и дышит, значит, один, — отвечаю сердито.

— Понял.

Тороплюсь к двери и открываю, а Васька с облегчением выдыхает и опускает плечи, как-то враз осунувшись.

— Ты чего? — лопочу расстроенно и тяну его за рукав в прихожую.

— Чего-чего, — бормочет, делая шаг и закрывая за собой дверь. — Чуть не спятил за сутки. Кто так делает вообще?

— Так — это как? — уточняю осторожно.

— Звоню — не абонент, захожу — никого. Машина твоя с торца дома, а тебя нет. Раз пришел, второй, третий! — повышает голос и распрямляет спину. — Думаешь, у меня самые крепкие нервы? У меня жена на сносях, если ты забыла. Которая, между прочим, о тебе постоянно спрашивает. Что-то Сашка давно не заходила, на сообщения не отвечает, как у нее дела? Уехала что ль куда? А я без понятия! — театрально разводит руками и подается вперед.

— Вась, ну не психуй, — ласково к нему, заискивающе, а он только сильнее хмурится. — Ну прости. Забылась. Телефон разряжен, я его вот прямо сейчас на зарядку и поставлю. Прямо при тебе, хочешь? О! А может, борщ? Тефтельки? Ты такие любишь, Иришкина мама рецепт дала…

— Зубы мне не заговаривай, — продолжает вредничать. — Чем ты таким занимаешься, что даже телефон не зарядила? Ты в нем живешь! И почему у тебя под окном табуретка с кухни?

— Ну… я… эм… — тяну бессмысленно, пытаясь придумать достойный предлог и вдруг вижу, как его лицо вытягивается.

— Здрасьте, — брякает братец, поправляя служебное кепи.

Смотрит еще за мою спину, а у меня на губах снова улыбка рисуется и смешок из груди рвется. Медленно поворачиваю голову и вижу то, что развидеть уже не смогу никогда — Туманова в аналогичном брату прикиде, только развратнее и на голове у него аж фуражка.

— Вечер добрый, — как ни в чем не бывало здоровается Туманов и протягивает брату руку. — Родион.

Стискиваю зубы до ломоты в челюсти, также медленно поворачиваюсь к брату и отмечаю, как сильно он зарумянился. Держусь из последних сил, когда он пожимает Туманову руку, выдавливая ответную вежливость:

— Василий.

— Боюсь, я являюсь причиной беспамятства Александры, — доверительно сообщает Родион.

— Я понял, — брат снова поправляет кепи, шарит рукой за спиной и открывает дверь, делая шаг назад. — Я пошел.

Закрывается от нас, и я не выдерживаю и срываюсь в хохот. Через несколько секунд, все еще посмеиваясь, бегу на кухню, распахиваю окно и успеваю крикнуть брату в спину:

— Прости!

Васька, не оборачиваясь и не сбавляя шага поднимает руку и трясет в воздухе кулаком, а я снова хихикаю и закрываю окно, собираясь развернуться к Туманову, но он перехватывает оба моих запястья одной рукой, а через мгновение одного касается что-то прохладное и слышится щелчок.

— Ты арестована, — шипит мне на ухо.

— За что?! — возмущаюсь, вновь начав смеяться.

— За то, что мямлила, снова поглупев, а мне пришлось знакомиться с твоим братом в прикиде стриптизера, — поясняет охотно и не без язвительности, щелкая вторым наручником. — А теперь ты за это ответишь. И только попробуй закрыть глаза. Пошла!

Дергает меня под руку, подсказывая направление, прихватывает с кухни табуретку и ведет в комнату. Сажает в центре свободного от мебели пространства, опускает римскую штору на окне и включает верхний свет на полную.

— Господи, только не говори, что ты в самом деле будешь это делать, — смотрю на него огромными глазами, а он демонстративно нажимает «плэй» на мобильном, включая, к моему ужасу, «Sexy and I Know It».

— Еще как буду, — нагло подмигивает и швыряет телефон на кровать.

— О-о-о, Боже, — зажмуриваюсь, едва он начинает покачивать бедрами в такт.

— Глаза открыла, — рычит не в тему, но так строго, что я не смею ослушаться. Распахиваю и он опять играет бровями, как в машине, только смотрит прямо мне в глаза.

— Ты извращенец! — хохочу в голос, не зная куда себя деть. — Твои пытки чудовищны! Почему глупо выглядишь ты, а стыдно мне?!

Туманов входит в раж и задействует руки, наглядно демонстрируя, каким именно образом и с какой частотой он после всего этого безобразия будет иметь меня. Затем, дерзко вскинув подбородок, начинает раздеваться, не забывая двигать бедрами и играть мускулатурой. Разумеется, швыряет в меня свою рубашку, которую на бицепсы натянул с трудом. Поворачивается спиной и виляет задницей. Подходит вплотную и, нацепив мне на голову фуражку, танцует практически на коленях.

А я смеюсь, остановиться не могу! Внутренности аж заходятся! Соседи в стену и по батарее дубасят, но мне так пофиг! Я так не хохотала никогда в жизни, живот спазмами скручивает, а этот нахал все продолжает измываться, тереться об меня своим достоинством, пока я выть не начинаю, вымаливая пощады. Тогда немного отступает и хватается обеими руками за штаны. Ждет финальный аккорд знакомой песни. И только тогда эффектно срывает их, роняя на пол на манер микрофона.

Тишина. Оба улыбаемся во всю ширину рта, глядя друг другу в глаза. Я на табуретке в наверняка ненастоящих наручниках, передо мной ахрененный мужик, слава Богу в обычных боксерах. А я счастливая такая, неприличнее происходящего. До одури. До безумия.

— Ты безумный, — говорю негромко.

— Ты была плохой девочкой, — ухмыляется и подходит, поднимая меня за плечи, ухватившись пониже подсохшей раны. — Уже не болит? — спрашивает заботливо, поглаживая большим пальцем рядом.

— Нет, — еще тише, — я пью все выписанные лекарства.

— Намекаешь на амнистию?

— Нет, — шепотом, — накажи меня.