Падай, я ловлю (СИ)

Глава 37

— Ты на громкой, — хмуро отбивает Туманов, едва Зотов отвечает на вызов.

— Дрочишь? — лениво уточняет Дмитрий и громко зевает.

— Да лучше б дрочил, — цедит чуть слышно, бросая на меня недовольный взгляд. — Режу картофель кружочками по пять миллиметров в толщину.

Зотов пару секунд обдумывает, а потом громко ржет.

— Завали, — обрубает его задорный смех Туманов. — Охранник жив. Демидов, падла такой…

— Вот сука! — возмущается Зотов. — Поеду навещу. Развлекайся, — последнее добавляет игривым голосом и быстро отключается.

— Вот сука, — вздыхает Родион, но пост не покидает, покорно исполняя все поручения.

Через полчаса сбегаю привести себя в порядок. Еще через семь минут выбегаю, на ходу застегивая пуговицы на новой блузке, и застаю Туманова с братом в прихожей. На полу два пакета, Васька пыжится от гордости за свою самоотверженность, не иначе, Родион почему-то пришибленный.

— Только не говори мне, что она не приедет, — шиплю гневно и разворачиваюсь к нему спиной. Родион наклоняется и откусывает этикетку на вороте блузки, а потом запускает руку, проскальзывая по шее, и достает оставшийся торчать пластиковый хвостик.

— Шесть минут, — показывает мне экран своего мобильного, где медленно ползет по карте такси.

— Я пошел, — брякает брат, а я хватаю его за футболку и тяну на себя и вниз.

— Спасибо, — немного расслабляюсь и целую его в подставленную щеку. — Как тебе удалось?

— Кореш в ППС, — важничает брат.

— Связи, — фыркаю несколько насмешливо, а Васька смотрит с укоризной. — Нервы, — вздыхаю и стыдливо опускаю глаза.

— Ты не можешь не нравиться, — заявляет брат со всей серьезностью. — Потому что ты — чудо. И, так уж и быть, я дам тебе шанс самой рассказать Ире и отцу о грядущем счастливом событии.

— Блин, — брякаю уныло. — Вчера вечером только, я просто не успела…

— Понимаю, — вымучивает улыбку брат, целует меня в голову, жмет руку Родиону и выходит, взмахнув на прощанье рукой.

— Все кувырком! — раздосадовано всплескиваю руками.

— Виноват, — вздыхает Туманов, поднимая пакеты с пола и утаскивая их на кухню.

Возвращаюсь в комнату подкрасить ресницы, а когда захожу на кухню вижу, как он придирчиво разглядывает банки, поочередно доставая из пакетов.

— У нас же нет планов на вечер? — произносит задумчиво, грея в руках маринованные огурчики.

— У меня есть права, и я не пью, — хмыкаю, уловив мысль.

— Совсем?

— Даже не пробовала.

— Ты, бармен, не пробовала алкоголь? — таращит на меня глаза, а я пожимаю плечами. — Не верю.

— Я видела последствия еще до того, как стала барменом. Васька тоже ни капли, но планирует тяпнуть рюмочку, когда на свет появится новый человечек.

— Все с чего-то начинали, — бормочет задумчиво, вновь возвращаясь взглядом к банке. — Реально сама закрывала?

— У меня батя алкоголик, — хмыкаю. — Пенсии хватает на квартплату и пузырь, но не на закуску. А я как-то не спешу от него избавиться, но и спонсировать не готова.

— Понял. Открою?

— Зря, что ли, машина ППС через весь город мчала? — сдавленно смеюсь и подхожу ближе, распахивая дверцу навесного шкафчика в поисках подходящей посуды.

— Они сирену и мигалки выключили только у дома, — прыскает Туманов. — В окно выглядываю, а там Зотов по струнке у тачки. Ка-а-рма, мазафака, — тянет довольно.

Смеюсь громче и качаю головой: как дети.

— Донес он ночью мысль?

— Не спрашивал, но уверен, что да, — снимает крышку с банки и запускает в рассол два пальца, выдергивая из банки огурчик. Сглатывает слюну, откусывает, хрустит и закатывает глаза. — Бляха-муха, Саш, — выдает сомнительный комплимент, но меня все равно распирает от удовольствия.

Любуюсь им еще с минуту, пока он, закусив огурец на манер сигары, открывает остальные банки. Раскладываю соленья по тарелкам, ставлю на стол, с неудовольствием отмечая, что осталось свободное место, приглаживаю волосы, поправляю кольцо камнем вверх и слышу звонок в дверь, дергаясь всем телом.

Она крошечная. Его мама. Еще ниже и субтильнее меня, с моложавым лицом и доброй улыбкой. Смотрю на нее во все глаза и лишь одного понять не могу — как? Как из этой миниатюрной женщины появился на свет этот бугай? Понятно, что он был сильно меньше, но…

— А Вы случаем не прихватили семейный альбом? — роняю задумчиво, следуя за ней по квартире, пока она с любопытством осматривается.

— Нет, Сашенька, он такой объемный, — досадует Ольга Михайловна, а Туманов заметно выдыхает. — Я его перефотографировала на телефон, — добавляет с широкой улыбкой, я поддерживаю, Родион почему-то закрывает глаза ладонью.

— Я уже видела твой голый зад, — шепчу ему, когда идем в гостиную.

— Ну а теперь увидишь в колготках, без передних зубов и с катушкой ниток для швейной машинки в носу. Подумай, Александра. Оно тебе надо?

Вместо ответа украдкой шлепаю его по стальной ягодице и выплываю перед ним, в нетерпении ускоряя шаг.

— Альбом, конечно, совсем другое удовольствие, — немного печально вздыхает Ольга Михайловна, устраиваясь на диване. — Папа Родиона делал отличные снимки.

— Правда? — удивляюсь, а она раздвигает губы в подобии улыбки.

— Я выходила не за того, от кого бежала, Сашенька. Пока была стабильная работа мы хорошо жили. Когда Родиону исполнился год, Сергея подставили на работе, повесили на него кражу. Посадить не посадили, я вымолила на свою голову, но уволили и заставили компенсировать. С процентами. А устроился он туда по рекомендации от меня, я до декрета там бухгалтером была, так что… — она разводит руками, — стала удобной крайней. Сначала скандалы, обвинения. Потом пощечина. Ему полегчало, я молчу. Куда с ребенком денусь? Ну и пошло-поехало, по нарастающей из года в год. К счастью, мне удалось воспитать мужчину. Хотя, — она с лукавой улыбочкой снимает блокировку с мобильного, — это было непросто.

Обычно мамочки любят собирать в альбом самые умилительные снимки своих драгоценных чад. Но не эта женщина. Ну либо у нее два. Ребенка или альбома, трудно сказать. Один — для души, второй… для унижения. Господи! Да она дьявол в юбке!

Прыскаю еще на первой фотографии. Родион на диване, голову держит с трудом, но причина тому, полагаю, его огромные щеки, а не возраст. Весьма длинные темные волосы собраны в задорный ирокез, на личике следы от молока и здоровущий синяк на лбу. Дальше начинается совершенный беспредел. В еде, в земле, с песком во рту, в сугробе по пояс, с одними только торчащими из него ногами, в истерике, в грязевой луже, застрявший между диванными подушками, с пресловутой катушкой в носу, с колючками от кактуса в ладони, в ссадинах, с переломом, лысый, в тазу, голышом с ведром на голове! Я хохочу в голос, смахиваю слезы, чтобы посмотреть очередной снимок и вновь закатываюсь. Его мама явно мстит ему за все нервы и бессонные ночи, охотно дополняет фотографии неспешными красочными рассказами и обстоятельствами совершения того или иного деяния, а когда альбом заканчивается, а мой пресс молит о пощаде, хихикает:

— Мальчишки.

— Рад, что вам весело, — недовольно кривится Туманов, но сам улыбку сдерживает с трудом.

— Уф… — держусь за живот и выдаю: — Сделать Вам коктейль?

Туманов заметно напрягается. Я ловлю его эмоцию и дышать перестаю, чувствуя, как простреливает в поясницу. И только его маме до сих пор весело.

— Не откажусь, — жеманничает Ольга Михайловна, а мы как по команде выдыхаем.

Через минуту из гостиной перемещаемся за стол, Родион достает из морозилки бутылку водки, я ставлю стопку и вынимаю из духовки запеканку. А потом происходит странное. Раздается еще один звонок в дверь, Родион подмигивает мне и хватает за руку, утаскивая за собой в прихожую. Распахивает дверь, а я едва удерживаю слезы, увидев брата с Иринкой и папу с улыбкой и двумя объемными яркими букетами.

Принимаю один букет, расцеловываю семью по щекам, а пока они гурьбой идут в гостевую ванную мыть руки, прилипаю к Туманову в крепком объятии.

— Спаси-и-и-бо, — тяну шепотом.

— Я не при чем. Василий и вторая тачка с мигалками сделали всю работу.

— Позвал? — вскидываю голову.

— Позвал, — отвечает с теплой улыбкой.

— Спаси-и-и-бо… — трусь о его грудь носом как самая ласковая в мире кошечка.

Папа ненавязчиво покашливает поблизости, взяв со столика второй букет, а я отстраняюсь и иду исполнять роль радушной хозяйки.

Все идет просто чудесно. Ольга Михайловна хмелеет еще на первом коктейле, папа, напротив, растягивает одну рюмку на три тоста, два из которых произносит сам, и вспоминает одну за одной истории из моего детства, некоторые из которых мы с Васькой слышим впервые, периодически удивленно переглядываясь. К слову, приехал он абсолютно трезвым, что порадовало отдельно. Я, конечно, не тешу себя иллюзиями, что мой хохот так поразил его, что он резко бросил пить, но то, что он не квасит круглые сутки — еще один бонус.

Часа через три Иринка отваливается довольной сытой пиявкой на спинку стула и крайне медленно моргает. Тяжело поднимается, придерживая свой восьмимесячный животик, уходит в туалет и не возвращается так долго, что мы с Васькой отправляемся на поиски.

— Ага, ну, что ж… — чешет затылок брат, когда мы проходим в гостиную и видим ее сладко спящей на диване.

Я фыркаю, хлопаю его по плечу, а он отменяет такси и укрывает ее пледом.

До стола дойти не успеваем, раздается очередной звонок в дверь. Слышу лай с площадки и думаю, что знаю, что увижу, но Зотов — это Зотов. Распахиваю дверь, и улыбка намертво приклеивается к моему лицу, но это точно нервное.

— Ты дебил? — уточняю у него ласково.

— Кто это? — шепчет, не шевеля губами и едва заметно кивая за мою спину.

— Мой брат, — отвечаю радостно.

— Я дебил, — подтверждает и без того, чтоб ему, очевидное.