Патриот. Смута

Глава 11

Отличная позиция. Крепкий, кряжистый дуб пророс прямо через пол разрушенного давным-давно здания, от которого остался только поросший мхом угол и каменное крошево, сдерживающее активный рост подлеска.

В мое время здесь уже ничего не будет. Все порастет травой, обвалятся последние камни, дожди источат, тающие снега вымоют к реке, земля прикроет.

Время не щадит никого и ничего.

Рейтпистолеты с кобурами я положил к корням так, чтобы выхватить было легко. Поднял карабин к груди.

Так. Действуем зло и агрессивно, в случае сопротивления не щадим никого. Допросим пленного. Давай, Игорь!

Резким движением высунулся из-за дерева, вскинул длинноствольное оружие, целясь примерно в силуэт одного из главных спорщиков. Того, что спиной стоял. Нажал на колесцовый курок. Были бы фитильные, так хорошо не получилось бы, а здесь — самые продвинутые технологии того времени у меня на вооружении.

Бабах! Отдача сильно ударила в плечо. Орудие — зверь!

Мужика швырнуло вперед прямо на второго спорщика. Фонтан крови и внутренностей вырвался у него из груди, обдав окружающих. Больше всего досталось тому, что был напротив. Он в панике отшатнулся.

— Ааа! — поднялся крик. Они опешили, и у меня была секунда.

Я услышал конское ржание. Выстрел и запах жженого пороха напугал лошадей. Где они, с моей позиции видно было очень плохо, боковым зрением. И то лишь потому, что один встал на дыбы. Рванулся, но привязан был хорошо.

Это добавило шума и суеты.

Аркебузу отбросил, не думая о сохранности, убрался за дерево, присел, выхватил рейтпистоли и рванулся вперед. Этим людям должно быть, страшно! Безумно страшно! Они решили, что им можно все. Нет!

— Всем лежать! Мордой в пол! — Фраза из любимого фильма как-то сама подвернулась на язык.

Они не подчинились, но пока и не сопротивлялись. Паника полностью захлестнула этих людей, и они не понимали, что вообще происходит.

Быстро вскинул рейтпистоль и шмальнул в мужика, который, охранял пленного. Расстояние не большое, стрелял навскидку. Пуля попала в грудь и того отбросило назад, в кусы. Он проломил ветви, влетел в густой подлесок, рухнул. Задергались ноги.

Отбросил первый, потянулся правой рукой за саблей.

Второй, с левой нацелил на ближайшего. Он поворачивался ко мне, тянул из-за кушака топор. Рожа перекошенная, всего трясет. Особо не целился, важно было попасть в силуэт.

Бабах!

Человеку разворотило плечо так, что рука повисла на жалком клочке плоти. Развернуло волчком. Весь сустав просто внесло. Кровь, кости, мясо клоками.

Он упал на колени, схватившись целой рукой за продырявленное место. Заорал как сумасшедший.

— А-а-а-а!

Отдача оказалась невероятно дикая.

Если правая моя рука вполне нормально отреагировала на выстрел, то левая… Ее прилично отсушило. Но это было неважно, стрелять повторно я не планировал и не мог. Заряжать эти пистолеты неимоверно долго по современным стандартам. Это даже не как в тире — разломил, запихнул пулю, закрыл. Это десяток операций, занимающий очень важные секунды.

Бросив огнестрельное оружие, я выхватил легкую саблю. Пошла потеха. Я воплощал в жизнь свою мысль.

— Говорят, что у меня! Есть…

Наконец-то оставшиеся пришли в себя. Первый ломанулся на меня. Руки сжимают древко. Попытался уколоть копьем в живот.

— Огромная семья!

Я ушел от удара, пропустил его мимо. Пахнуло кислятиной, тело проносилось мимо, не понимая, куда делся враг. Вот он я, сбоку. Полоснул хлестко по спине. Махнул, крутанул кистью, рассек кафтан. Брызнула кровь. Грязная ткань развалилась вместе с кожей и мясом. Одежда покрывалась алым.

— И травинка, и лесок!

Стрела угодила в бок второго, который подкрадывался сбоку. С топором и кинжалом. Он застонал, выронил тесак, схватился за древко. Рука пыталась сломать торчащее инородное тело. Ноги подкосились.

Я в два шага оказался рядом, рубанул по голове, раскроил череп. Даже смотреть не стал на то, что будет дальше. После таких ударов выжить невозможно.

Пошел дальше, смотря на оставшихся. Один сейчас убежит, второй — оставшийся спорщик застыл посреди поляны весь грязный. До сих пор не пришел в себя.

— В поле каждый колосок!

Еще одна стрела воткнулась в грудь пытавшемуся удрать. Он начал падать, схватившись за нее, и я, сократив дистанцию, рубанул в шею. Не отрубил, голова накренилась, повисла. Алая жидкость ударила фонтаном.

— Сдаюсь! Милости! — Тот самый, довольно хорошо одетый и снаряженный вояка, которого обдало остатками грудной клетки после первого выстрела, вскинул руки.

Рухнул на колени. И ему было по-настоящему страшно.

— Это Родина моя. Всех люблю на свете я. — Закончил я тихо, остановившись над ним.

Упер острие сабли ему в шею. Посмотрел в глаза. Безумие накатывало на этого человека. Казалось, он видит перед собой не меня, а что-то такое… Беса?

— Выходите, товарищи. Кончено все.

Лошади продолжали храпеть, волноваться. Запах жженого пороха и крови пугал их. Ничего, они к этому привычные, разбойничьи скакуны. Успокоятся сейчас, кто-то из дворян ими займется, ускорит процесс.

На поляну выбрался Григорий.

— Пантелей за твоим Иваном пошел. Скоро будут.

Он глядел на меня с удивлением. Быстро отвел взгляд, начал осматривать трупы.

— Хорошо, знаешь кого из них? — Я буравил взглядом испачканного кровью мужика, стоящего на коленях.

— Хм…

Дворянин подошел к моему пленнику. Откинул брошенное на землю оружие. Вытащил из-за пазухи пистолет.

— Ладная вещь. — Взвесил в руке.

Следом похлопал разбойника по бокам. Из-под кушака извлек спрятанный нож. Добрался до сапог.

— Да что… — Начал что-то говорить сдавшийся в плен.

— Тихо. — Я скребанул его по голу саблей, порезал слегка. — Тихо.

В голенищах обнаружилось два небольших ножичка. Совсем маленькие, очень удобные, чтобы горло со спины перерезать или метнуть в кого. От пут освободится.

Такого нам точно не надо.

— Нет. Этих не видел, а вон тот, что связанный… — Григорий распрямился, уставился на захваченного разбойниками человека. Тот понемногу дергался. Живой. — Знакомым кажется.

Он перехватил пистолет за ствол и с силой врезал пленному в район шеи. Тот пал, как мешок с картошкой, слова вымолвить не успел.

— Верно. — Похвалил коротко, по делу.

— Мы тут шуму подняли. За три версты слыхать. Если к ним кто шел, то…

— Чего уж. — Ответил я.

Сделал пару шагов, оторвал от кафтана одного из убитых кусок полы, начал протирать саблю. Убирать следы крови с клинка. Металл заботы требует, тогда и служит хорошо. Кузнеца бы в Воронеже еще найти, чтобы сколы убрать.

Может быть, у этих лиходеев сабелька лучше найдется?

— С кого начнем?

Григорий признал меня главным. Хорошо.

— Этот в отключке, давай-ка я его свяжу, а ты тому кляп вынь. Посмотри его лучше, может, узнаешь. А потом расспросим, чего скажет.

Я приметил у одного из разбойников веревку, обмотанную вокруг живота. Интересный способ ношения, на вроде кушака. Смотал, начал вязать.

Мой напарник подошел к пытающемуся освободиться пленнику. Посмотрел на него.

— Ты по путю говори и жить будешь. — С этими словами он развязал путы, удерживающие кляп. — Мы люди служилые, не тати какие-то.

Человек кашлянул, выплюнул тряпку изо рта.

— Храни вас бог. Воды бы испить, люди добрые. — Голос веселый, довольный, жизнерадостный. Необычно слышать такие интонации от человека в подобной ситуации.

Григорий осмотрелся, нашел флягу, принес, наклонил, чтобы ко рту поднести.

— Может, развяжешь меня, а, мил человек?

— Пей.

Тот начал глотать. Сопел, переводил дух, снова пил.

— Вот спасибо.

Он, полулежа на спине, уставился на нас. К тому моменту я закончил связывать оглушенного разбойника. Скрутил так, что не развяжется сам. Подошел.

Лошадки бандитов перестали шуметь. По тропе, уходящей от поляны к оврагу, приближались Иван, Пантелей и наши кони.

— Ванька, пистолеты поднять, в порядок привести. Аркебузу тоже. Она там, в кустах, за деревом. Потом Пантелею помоги имущество этих бандюков в кучу собрать. И скакунов их гляньте. И барахло.

— Будет сделано, хозяин.

Подойдя к месту боя, он икнул. Увидел тот разгром, который мы учинили, как-то бочком стал обходить окровавленную поляну. Шесть мертвых тел, а еще двое там, на подъеме. Столько трупов ему за раз видеть не приходилось. Это было видно по глазам, считывалось по поведению.

Задача выдана, теперь допрос.

— Кто ты? — Я подошел, замер рядом с Григорием, уставился на отвоеванного у разбойников пленника.

— Я-то… О… Человек вольный, казак донской. Тати эти меня в полон взяли. — Он хлюпнул носом. — Отпустите меня, люди добрые.

Это ты хорошо выдумал. Мы тебя отбили у бандитов, которым ты зачем-то живым понадобился. А ты нас отпустить тебя просишь, просто так. Здесь что-то важное кроется. Поговорим и решим.

Присмотрелся к нему. Побили прилично, но не критично, ран тяжелых нет. Синяки, ссадины, шишка на голове и волосы чуть в крови. Крупный кровоподтек под глазом, сломанный нос, разбитая губа. Зубы целы, руки ноги тоже.

Я коснулся его макушки.

— С-с-с… — Просипел он. Сморщился.

Бинтовать не надо, ссадина обычная. Да, неприятная, но его точно хотели оставить живым. Он не случайный пленник. Количество повреждений говорило, что он отбивался и, скорее всего, пытался бежать. После чего его скрутили максимально плотно.

Опасный и нужный, захваченный не случайно человек.

— Вспомнил. — Внезапно хлопнул себя по лбу Григорий. — На Чершеньского похож, на атамана, только моложе. Я его года два как видел.

— Зараза. — Проворчал пленник. Улыбка улетучилась с его лица. — Брат я его. Родненький. Васька.

— А чего молчал?

— Так, эти тати из-за этого меня и били, и сюда тащили. Чего-то им от нашего атамана надо. Я-то с дружками, в Ямное ходил. Свадьба там была. Гуляли. — Он пошевелил плечами. Веселость возвращалась вновь. — Ну и…

— И?

— Ну как бывает, то. На свадьбе девки, я к ним. И пошла потеха. Утром просыпаюсь в стоге сена. Ее нет, а трое мужичков поджидают. В рожу дали. Я то думал из-за нее. Ан не. Приложили по голове и на коня. Пока везли, упал пару раз, зашибся.

— А дружки твои что?

— А я знаю? Может, побили их, а может, за мной идут. А может…

— Может?

— Я человек вольный, куда хочу, туда иду. Дружки про это знают.

Не клеится что-то. Ерунду какую-то порол этот мил человек. Какие девки, какие дружки, какая свадьба? Он сильно бит, перегаром от него не пахнет. Брат атамана казацкого, чего он здесь забыл? И с конями что-то не сходится. Вьючных два было. Бандиты их с собой водят, что ли, для добычи? Сомнительно.

Мутное дело.

— Ты не дури. Ты дело говори.

— Тат я и говорю. Добрый человек. — Он уставился на меня, глаза такие глупые, глупые.

Ох и актер. Меня не проведешь.

— Мы сейчас того, второго разбудим и у него спросим. Чего они тебя везли. Чего делили они тут все, чего орали. — Я добродушно улыбнулся. — Мы же люди добрые, сам так говоришь, чего бы нам все не рассказать. По делу, по существу. Мы же тебя отпустить хотим, помочь.

Василий насупился, вздохнул. Григорий уставился на меня. Не понимал он, что здесь происходит, или сомневался и ждал моих действий.

— Да темнит он, чувствую. — Пояснил ему. — Свадьба, друзья, все дела. Не вяжется это все воедино.

— Ты меня во лжи-то не вини, добрый человек. Не вини.

— А ты говори как есть. Мы, люди служилые. Мы закон чтим. Тебя бандиты схватили, везут куда-то. Просто так не убили, значит, важная ты птица. Еще и брат атамана казацкого.

Он вздохнул.

— А черт, ладно. Страшный ты больно, добрый человек. Я тебя как увидел, с пистолетами, как-то засомневался, много ли добра в тебе. Еще и заклинания читал.

— Заклинания? — Дворянин уставился на него, потом перевел взгляд на меня.

— Это от зла оберег. Ведающий я. Знающий. — Злобная ухмылка появилась на моем лице. План начинал работать. — Узнал, что у вас здесь завелась одна ведьма. В колдуновке поселилась. Вот и пришел по ее душу. Слышал, может?

Григорий рядом напрягся. Прямо сильно, это чувствовалось. А Василий глядел на меня, думал, а потом выдал такое…

— Был у нас на Дону. Корелой звали. Ты не его ученик часом? А?

Вот это ты мужик, попал, куда даже целиться не думал. Как повернулось-то неожиданно.

— Знавал я его. — Холодно ответил я. — Он мне про эти места рассказал.

Григорий аж икнул от удивления.

— Славный казак был. Хотя по лицу и не скажешь. Добрый человек.

— Добрый, наверное. Мы отвлеклись от главного. Рассказывай.

— Ладно, вижу вы люди серьезные. И дело доброе затеяли. — Лицо связанного опять сменилось. Стало серьезным. — Я брат атамана, да. Так и есть. Ездил в Елец с воями, казаками. О делах говорили. Что да как. Что в Москве, что в Рязани, что на земле всей русской.

— И?

— На обратном пути вон перехватили нас поутру у Ямного. Ждали. Спутников двоих побили, а меня через седло, как бабу и сюда.

— И?

— Так все.

— Тебе рот-то заткнули, а уши есть. Куда дальше хотели?

— Точно ведающий. — Он хохотнул. — Дальше, не поверишь, к твоей Маришке, план был. Но один из этих, к Жуку решил вести. Вот и спорили. А еще им добро людей моих понравилось. Делить хотели, да не смогли. Не договорились. А тут ты. Славно их, злобно.

— От темы не уходи, Василий. Про Маришку что знаешь?

— Ведьма, сука, тварь. В болоте живет, на левом берегу реки. Людей на нее работает, много. Собирает под крыло всякую падаль. Ее окрест боятся. Вся вот эта шваль, это ее люди. — Он состроил кривое лицо.

— А Жук?

— Да так, мужик один.

Я с трудом подавил желание дать ему затрещину. С одной стороны, нравился она мне, хитрый гад, интересный, забавный. Но с другой — начинал изрядно злить, юлил невозможно. Мы же вроде решили, что мы добрые. Ты тоже добрый. Так чего же? Говори как есть. Нам информация нужна позарез!

— Жук, мыслю. — Включился в разговор доселе молчавший и поглядывающий на меня Григорий. — Родственник атамана казацкого. В Воронеже казачьим головой такой был. Как раз Жук. Года два назад. Тот, что был, то ли умер, то ли убили его. Два брата вроде имел, ну и, может, еще кого из родни.

— Так и что Жук? — Я тряхнул пленника.

— Ну так, твой человек уже сказал все. Родственник старого атамана. Ему меня везти хотели, чтобы сговорчивее брат стал мой.

Мы с Григорием переглянулись. Всплывали новые картины творящегося вокруг Воронежа действа. К бандитской «малине» добавился еще некий Жук, тоже фигура в игре.

— И куда?

— Так известно куда. К Устью Воронежа. У него там своя малая вольница. Хутор. Стан.

— Хорошо. Предположим, сейчас отпустим мы тебя и куда ты? — Задал я вопрос в лоб.

— Я-то? К брату на Дон. Ему все рассказать надо.

— Это мы можем устроить. Только вот что. — Я начал его распутывать. — Ты давай слушай и думай. Запоминай и брату передавай. А потом еще про Елец нам расскажи. И без глупостей.

— Говорю же, добрые люди вы. А я молился. Матери Божьей и Христу самому, богу нашему, об избавлении от плена. — Он спокойно ждал, пока путы падут. — Явили силы божьи мне вас.

— Скажи мне, Вася, а как ты к Татарам относишься?

— А как надо то? Я, как скажут, так и отношусь. — Вновь эта глупая ухмылка, взгляд невинных глаз и прищур деревенского дурня.

Актер! Ну мастер.

— Представь, что от этого ответа жизнь твоя зависит. — Я посмотрел на него серьезно.

— Крымчак он в трех случаях хорош. — Голос в раз стал таким же, как мой. Перемены быстрые, что следить сложно. — Когда дома у себя сидит, когда коня мне по сходной цене уступает и когда мертвым на земле лежит.

— Верный ответ.

— А то. На Дону их племя не любят. Столько крови попили нам. Мы-то… — Он начал говорить тихо, заговорщически. — Мы-то, мил человек, хотели, когда царь Димитрий Иванович на трон взошел на них идти. Прямо ждали, собирались. В первых рядах бы встали с иконою и в пояс поклонились государю за такое дело. От Москвы помощи ждали. Она во Ельце-то и собиралась. Оттуда сношения с елецкими есть кое-какое у меня.

— Не вышло с походом. — Я закончил с его путами. — Ты только руками не маши, не беги. Мы тебе и одежду вернем, и коня, и все имущество друзей твоих, если нужно оно тебе в пути.

Григорий посмотрел на меня недовольно, но ничего не сказал.

— Ох, какие же добрые люди вы, я за вас молиться буду.

Он начал разминать руки, крутить, вертеть, тереть ноги.

— Мы с тобой до Воронежа дойдем, Василий. Чтобы надежнее было. Там и разойдемся. Дальше сам. Но просьба есть, раз мы тебя спасли.

— О, казак это дело помнит. Казак за жизнь жизнью платит. Здесь все по-честному.

— Брату своему передай, что Крымчаки идут. Много. Скоро у Воронежа будут.

Лицо его вновь стало совершенно серьезным, злым, резким.

— Посмеялись, добрые люди. Хватит. Откуда весь у вас?

— Мы из Чертовицкого. Там вчера ночью троих басурман схватили. Допросили.

— Так это они соврать могли. Запугать вас решили. Им, то веры нет никакой. — Он опять стал все тем же жизнерадостным, дурным казачком.

— Нет, Василий. — Я смотрел ему в глаза. Положил руку на плечо. Тряхнул. — Нет. Все не так просто. Хотят нас всех под сабли крымчаков загнать, арканами изловить, да в рабство всех.

Лицо казака опять посерьезнело.

— Сходится. То-то я думаю, чего я этой Маришке понадобился. Вон оно как. — Вновь настроение его сменилось, и он выпалил. — Царя-то ты видел, боярин, какого из всех, из них? А?

— Василий, не дури, ты запоминай, что говорю.

— Все сделаю. — Лицо его стало серьезным. — Ты не смотри, что я дурак. Я человек добрый и слово если даю, то тверже камня оно.

На том и порешили. Казак этот мне не нравился, но… Другого человека, чтобы здесь и сейчас на Дон шел, под рукой не было. Использую то, что есть. А там, будет возможность, еще кого пошлю.

— Приводи себя в порядок, казак. Бери имущества этих бандитов, что нужно тебе в пути, собирайся.

— Добро. — Василий поднялся, поклонился. — Я вниз к роднику. В воде святой умоюсь, кровушку смою и к вам.

Он неспешно дошел до обрыва. Скрючился, застонал от боли, потянулся, начал спускаться. Шлепнулся набок, чуть скатился, выругался как-то неясно. Встал на ноги, продолжил путь.

— Что за странный малый? Как его брат на серьезное дело-то послал? — Я поднял бровь, глянул на Григория.

— Ты не смотри, что дурачиться он. Такой вот, уродился. Боец хороший, слышал я про него. И человек, надежный. Правая рука он для Ивана Чершенского. Провидение прямо, что встретили его. — Служилый человек буравил меня взглядом.

— Вижу, что спросить хочешь меня, товарищ. — Я смотрел ему прямо в глаза. Ждал. — Так давай, не держи.