Патриот. Смута

Глава 8

Я быстро двинулся вперед. Люди расступались. Уверенно поднялся к подьячему, положил руку на плечо. Тот зыркнул недовольно, закашлялся, пришлось смириться и не перечить.

— Тишина!!! — Заорал я так, что стены, казалось, дрогнули.

Люди уставились на меня. Подействовало. Шум начал стихать, но остановить его совсем было невозможно. Детский плач, причитания, бубнение продолжалось. Но говорить уже можно.

— Продолжай Яков. — Я чуть отступил в сторону.

— Ночью татары! Миколку звонаря убили! — Проговорил Подьячий.

Мужики, что стояли первыми, слыша речь, опускали глаза к полу.

— Татей этих мы изловили, суду скорому предали. За усопшего помолимся! — Яков кивнул святому отцу, тот ответил ему тем же. — Так вот! Теперь все мы, ваша заступа, глаз окрест не спустим. Пришла беда…

Он вдохнул побольше воздуха в грудь, закашлялся. Начал захлебываться. Пришлось вновь заменить.

— В Воронеж я еду, там силу против татар собирать буду! А вы, люди, смотрите здесь в оба. Я все сказал.

Яков продолжал кашлять, пришлось придерживать его. Мы уступили место святому отцу, отступили, встали рядом с Федором. Тот смотрел недовольно, но во взгляде я видел растущее уважение.

— Зараза чертова. — Просипел Яков, приходя в себя.

Стоял он на ногах более или менее крепко. Моя помощь не требовалась, и я, кивнув ему, протолкался к выходу.

Люди ворчали, переговаривались, расступались.

Отец Матфей, невзирая ни на что, начал службу. Все постепенно отвлеклись от мыслей тревожных, молились, вторили ему, проговаривали слова себе под нос. Я речей не знал, в целом службы посещал раза три в жизни. Эта была четвертой. Но, некое представление все же имелось, как у человека русских традиций.

Служба, по моим ощущениям длилась где-то около часа, может, чуть больше. Люди крестились, кланялись. Приходилось повторять. Это было несложно, потому что действовали все немного вразнобой. Не как болванчики. Вполне в обычной житейской манере.

Под конец батюшка начал говорить, что благословляет людей служилых на путь дальний, на защиту земли. Он отошел от алтаря. В руках чаша и кропило. Макнул, махнул на застывших в поклоне дворян.

— Сын божий, Игорь, подойди. — Он обратился ко мне. — Ты отважно сражался, тебя благословлю.

Люди, стоящие и так поодаль от меня, вновь расступились, пропустили. Я неспешным шагом подошел, поклонился так же, как это сделали местные служилые люди. Отец Матфей окропил меня водой. Непривычно, но перед боем я видел такое. В мое время, в молодости иными словами и мыслями побуждали на битву. Во имя великого дела мировой революции, идей Маркса, Энегльса, Ленина. Когда же пришла старость, вернули в обиход церковные чины в вооруженных силах Российской Федерации. Но я этого уже не застал. На пенсии был.

Служба завершилась, народ стал выходить, но останавливался перед церковью, на площадке. Поднимался шум.

Пойду смотреть на суд всем миром.

Дворяне были спокойны и двинулись к выходу, замыкая процессию. Народ расходился в две стороны от дверей, становился полукольцом. Мы вышли и моему взгляду предстали три вчерашних казака. Руки связаны за спиной, на шеях петли. Веревки закинуты на сучья разлапистого дуба, росшего напротив выхода из храма. Под ногами лежат чурбачки.

Трое служилых людей, которых не былона службе, во главе с Григорием деловито готовили казнь.

Ладно, поглядим. Мне сейчас любая информация полезна, чтобы лучше понимать, как и на что реагировать. Впитать их местные нравы, привыкнуть. Мне же здесь жить. С татарами воевать и русское государство налаживать.

— Народ честной! — Григорий вышел вперед, говорил громко и решительно. Повторял тоже, что в церкви его товарищ. — Люди служилые, крестьяне вольные, черносошные, да холопы! И вы, люди церковные! Всех услышать слово законное, призываю.

Чувствовалась назревающая туча негодования, злости. В головах у простого люда складывались вместе слова «татары» и «разбойники». К гадалке не ходи. То, что в церкви сказали, испугало людей и этот страх они готовы сейчас выплеснуть на казаков.

Также я понял по поведению толпы, что говорящего уважали. Недаром он был подьячим Поместного приказа. Суд над разбойниками был здесь в его юрисдикции. Насколько я помнил, в это время за бандитами следил Разбойный приказ, но в провинции приходилось совмещать. Вот и наложились обязательства.

— Эти трое признаны виновными в лиходействе. На посланца царского, к нам вчера явившегося, напали. Действовали не только ради наживы, но и по найму. Подбили их на это тати с татарами связанные, лиходеи и душегубы.

Григорий остановился, ждал криков толпы, но их не последовало. Лица мужиков только больше посуровели. Тогда он продолжил.

— Также люди эти во лжи обвиняются. Нашего товарища, человека служилого, обманули, Федора Шрамова, всем нам известного. Воина отважного, кровь за нас всех проливавшего в походах и здесь на земле. Словами елейными, уговорили к себе на постой взять. Старой памятью прикрывались. А сами за его спиной дело лихое затеяли. Это все. Что же вы скажете, люди собравшийся?

Тишина, повисшая на секунду, нарушилась.

— Татары… Татары… Татары… — Перешептывался народ, и задние ряды, вблизи с которыми я стоял, расступились, смотрели то на меня, то на готовящуюся виселицу. Выходило как-то так, что толпа разделилась на две части. Прямую линию через площадь можно было провести от меня, замершего у входа в храм до Дуба, где шло судилище.

Вздернут казаков.

Чего я здесь не видел? Мне собираться дольше, чем местным дворянам. Все имущество перетряхнуть надо.

Не спеша развернулся и двинулся в обход трапезной. Сзади раздавались голоса. Из толпы вперед выходили люди, говорили что-то про судимых людей, обвиняли их. Женщины голосили все сильнее. Поднимался шум и гвалт.

Но меня ждала иная работа.

Слуга на заднем дворе храма седлал коней. Они выглядели почищенными и приведенными в готовность к переходу.

— Ванька, давай за едой. Попить чего-нибудь теплого добудь. — Отдал приказ я. Тот навострился выполнять, но я его остановил. — Скажи, а есть у меня какая-то менее выделяющаяся одежда?

— Так это… Второй кафтан вы три дня назад порвать изволили. В кустах запутались.

— И где он?

— Вон там в сумах, поверх юшмана я его запихал.

Юшмана? У меня еще и стальная защита есть. Живем! Только надев его, я буду как красное знамя не снегу. Видный издали, приметный, очень богатый человек. Одно слово — боярин из Москвы. Здесь я брони ни на ком не видел, и самый уважаемый человек Яков вечером жаловался мне, что изнищали они, доспехов нет.

Дела.

— Задача тебе, добыть мне серый, можно чуть рваный кафтан. Только чтобы не смердел. И блох, и вшей не было. Без живности. Ясно?

— Да, хозяин. Что еще изволите?

— Иди пока, я вещи все посмотрю и решу.

Слуга удалился быстрым шагом. Расторопный он был. Немного распустившийся, но это не страшно. Я ко всем этим взаимоотношениям, барин — слуга, непривычный. А вот приказы отдавать, как в армии, это мое. Несколько иной подход, но суть единая.

Вещей было прилично. Начал неторопливый осмотр.

Примерно за полчаса, пока Ванька добывал мне новую одежду и еду — я провел полную инвентаризацию сумок и испытал кое-какой инвентарь.

Самое интересное и ценное — кольчато-пластинчатый доспех. Перехлестывающийся и застегивающийся ремнями, на груди. Юшман, как Ванька его и назвал. Сидит ладно, поверх кафтана, чинка не требуется. По весу килограмм десять, может, чуть больше. Ходить удобно, по фигуре фиксируется. Поясом перетягивается. В масле, не ржавый. Доставал его прошлый я примерно… Ни разу. Кольца клепанные и сеченые, вперемешку, сидят плотно — одно к одному. Годная штука.

Там же, на вьючной лошади, нашелся кольчатый капюшон с пластиной на макушку, со вшитой внутрь, стеганной шапкой. Мисюрка выходит. Не ерехонка, конечно, но уже кое-что. Всяко лучше, чем в шапке одной в бой идти.

На моей лошади в седельных сумках слева и справа в свободном доступе обнаружились два увесистых пистолета. Хотя я бы их назвал обрезами. Это что-то промежуточное между карабином и пистолем. В голове всплыло название — рейтпистоли. Хранились они в кожаных чехлах спереди седла. Выхватывать удобно и применять на скаку сподручно. Там же к чехлам крепились подсумки с мешочками. В них отсыпанный порох и пули. Все это накрывалось вощеной кожей от дождя. Средство ускоренной перезарядки — ясно, понятно.

Сзади к седлу крепилась сумка с карабином.

Довершала мое воинское вооружение сабля, но с ней я уже был знаком. Хотя и поверхностно. За вчера так ни разу ее и не достал из ножен до конца. В дело не пустил.

Солидное вооружение. Денег не малых стоит.

Карабин я достал, взглянул, приложил к щеке, прицелился. В целом, плюс-минус, автомат Калашникова в снаряженном варианте — по весу. Только вот беда. Из калаша я могу поливать очередями и перезаряжать рожок за рожком, если они под рукой. А тут… Бах и долгие секунды идут на снаряжение к новому выстрелу. Точность в несколько раз хуже, попасть бы в корпус, в силуэт.

А еще процесс прицеливания и стрельбы усложняется тем, что при воспламенении затравочного пороха в сторону бьет прилично так пламенем. Брови сжечь — запросто. Еще и глаза можно повредить.

Что до пистолетов — с перезарядкой примерно то же самое. Весом полегче, но до наших ПМ и всяких прочих, более любимых в современной армии, как до Китайской пасхи. Пуля калибра больше сантиметра. Такая если попадет, то свалит наповал. Вырвет такой кусок мяса, что зашить уже не получится. Убойность компенсирует точность.

Ударный механизм не фитильный, что радует. Более продвинутый, дорогой — колесцовый.

Нашелся запас пороха, пуль, просто слиток свинца и инструменты для отливки разного диаметра. Хм… Вроде бы карабин и мои пистолеты имели примерно одинаковый калибр. Зачем оно мне такое?

Надо копаться дальше.

Дальше все было менее интересно. Обычный походный скарб. Шерстяные коврики, чтобы спать под открытым небом. Пропитанный чем-то, тяжелый, отрез ткани с растяжками — небольшой тент, укрывающий от дождя. Запасы еды — сухари, вяленое мясо, сушеная рыба, крупа в мешочке. Бурдюки с водой, котелок металлический.

Я покрутил его в руках. Не предел мечтаний. Но, судя по тому, как здесь жили люди, штука очень ценная. Далеко не у каждого имеющегося. Это не современная армия, где у любого бойца свой удобный походный котелок индивидуального пользования. Да еще и, как вариант, титановый.

В годы, куда я попал, все металлическое дорого и ценно.

Что еще? Запасной, рваный кафтан, по качеству и богатству примерно такой же, как тот, что на мне. Два запасных комплекта нательного белья — рубаха и штаны. Льняные, плотные, вполне хорошие и даже чистые.

Был набор еще всякой-разной походной мелочи. И деньги.

Я высыпал на ладонь из мешочка, запрятанного в самый низ сумки пару десятков монет. Золото и серебро. Интересно, а оно… Что я за это могу купить? Местный курс валют, так сказать, я не знал.

— Как будут нужны, спрошу Ваньку. — С этими словами сложил обратно и спрятал.

Большинство всего имущества тащила вьючная лошадь. Оружие и индивидуальные вещи размещалось на моей.

Дошел черед до снаряжения слуги.

У него тоже имелся пистолет, легкий, малокалиберный. Вот и стало понятно почему в инструментах для литья пуль несколько приборов.

Вспомнилось еще, что говорили служилые люди при первой встрече. Палил. Значит, не прошлый я, а он?

Еще из оружия у него имелся средних размеров нож и короткий не то тесак, не то палаш. Что-то среднее, подходящее и для рубки тонких стволов деревьев, и для боя. Также в сумках лежали его личные вещи. В них я копаться не стал.

Слуга оказался снаряжен вполне достойно. Мог дать отпор. Чего только не попал он в казаков? Осечка? Странно. Или…

Этот пистолет у меня раньше весел, а теперь к нему перекочевал? Так-то я не против, но узнать надо.

Под конец я оставил изучение сабли. Основного оружия, поскольку на него я возлагал надежды в отличие от огнестрела. Лук — не мое. Да, в детстве все мы себе их делали, представляли эдакими Робин Гудами, пускали стрелы. У кого-то даже с оперением получалось что-то. И я был в этом деле неплох, но до хорошего лучника, далеко. Очень.

Мушкеты потому и вытеснили лук, что учиться стрелять из него, целая наука. Годами ее надо осваивать.

С сечей иной момент.

Еще отец учил меня шашкой махать, недаром он у Доватора служил. Немцев бил в войну и, по его рассказам, инструктором числился. Передал мне традицию, тянущуюся, по его словам из глубин веков. Вроде бы как родичи наши, предки наши — французов гоняли во времена Наполеона. И под Полтавой Петру служили. А раньше? Легенды, конечно, были, только очень сомнительные. Отец и про Куликово поле что-то говорил, но я всерьез не воспринимал.

На старости лет, после того как на пенсию вышел, увлекся я фехтованием. Коллекция небольшая была — скьявона черногорская, сабля кирасирская — русская, польская карабела и венец всего — шашка от отца, доставшаяся по наследству.

Всем этим я хорошо умел пользоваться. Хотя хорошо, не совсем верное слово. Отлично умел. И в теории, и в практике разбирался.

Пришло время сабли. Взялся за рукоятку, вздохнул, наконец-то вытащил клинок из ножен на свет божий. Вышел хорошо, легко. Взвесил в руке. Тяжела зараза!

Красивая, польская «баторовка» из необычных версий с развитой гардой. Сделана хорошо, качественно. Заточка последней трети двусторонняя, выведенная, считай, в бритву идет по основной кромке на спад к рукояти. Перекрестье — пара вензелей, для пущей защиты кисти. Изгиб приемлем. Баланс прилично смещен от эфеса вверх — не нравится, лезвие имеет утолщение и расширение, елмань — это тоже непривычно. Таким оружием стальной доспех прорубать можно, а для боя с бездоспешными — маневра мало.

Я крутанул в руке, провернул в локте, махнул два хлестких удара кистью.

Тяжело. Работать можно, к тому же рука этого тела худо-бедно умела пользоваться оружием. Но, лучше бы добыть что-то полегче. Точно!

Из-за угла вывернул Ванька. Он нес мне еду, а на плече его висел серый потертый кафтан. Вспомнил. Такой был вчера на одном из казаков. Трофей, как никак. Главное, чтобы от прошлого хозяина мне никаких зверей не перешло.

— Хозяин, все нашел. Одежда над дымом висела ночь, если там кто еще был, весь издох. — Улыбнулся он. — Я почистил, потряс, святой водой окропил.

Чего? Водой святой, это ты переборщил, конечно. Хотя казаков-то повесили, может, так и лучше.

— Молодец Ванька. — Я принял все, сел на завалинку. — Вопрос у меня к тебе первый.

— Да, хозяин, чего изволите?

— Казаков повесили?

— Да, хозяин, болтаются тати. — Он улыбнулся. — Так, им и надо, иродам.

— Ты чужой смерти не радуйся. — Пришлось его одернуть. — Друзья, враги, смеяться над убитыми дело последнее.

Он икнул, кивнул. Сделал серьезное выражение лица.

— Дворяне собираются в дорогу?

— Вроде да. Они там что-то решали, потом разошлись, хозяин. Двое у храма остались. Сторожат.

— Ясно, теперь важный вопрос. Ты вчера стрелял или я?

— Так я это… — Он замялся. — Вы же спешились, к ним пошли, ну а я…

Так, парень, я бывший, совсем глупый был. Совсем дурной, но ты-то?

— Я в воздух пальнул, потом…

— В воздух?

Ох Ванька, Ванька…

— Так это, приказа-то не было, хозяин. Я как-то подумал, разбегутся они. Утекут.

— Следующий раз, если такая ситуация будет, стреляй в цель. — Я посмотрел ему в глаза. — Понял?

— Угу. Хозяин, я раньше спрашивал, вы говорили, что негоже слуге с оружием. Что на крайний момент. Порох и пули — денег стоят. Что сломаю.

Какой идиот… Мне все меньше верилось, что такой человек, как прошлый я, мог вообще как-то дожить до такого возраста в такое время. Это же надо…

— Так, Ваня, запоминай. — Говорить пришлось медленно, с толком с расстановкой. — Если видишь, что дело плохо, что мне опасность угрожает или тебе или тем, кого мы считаем своими. Друзьями, товарищами, соратниками. Если оружие под рукой, то бери что нужно. Это раз.

Он кивнул.

— А теперь два. Я после того, как по голове получил, умный стал. Откровение мне было. Как ангел снизошел.

Как еще человеку смутного времени объяснить, что знал ты одного, а теперь он совсем иной? Только через религиозную идею, иначе никак. Вот я и пробовал внушить этому парню, что все со мной хорошо.

Ванька аж затрясся весь, глаза опять как блюдца, так и вывалятся они у него, если все время пялиться будет.

— Так вот. Я теперь умнее стал. Мы с тобой дело важное делаем. Государственной важности. Ты меня во всем слушай, со мной не пропадешь. — Я улыбнулся ему, хлопнул по плечу. — В пол кланяться переставай, в ноги бросаться тоже. Приказы исполняй, это требую. Беспрекословно. А в остальном видишь, чего, примечаешь, слышишь, думаешь. Говори по делу.

Парень закивал. На лице его формировалась задумчивая гримаса.

— Понял. Это хорошо. Еще одно поручение будет. Саблю мне того казака раздобудь. Поешь сам. Потом местных людей служилых дождемся и в путь.

— В Воронеж?

— Да, туда. И там, ухо востро. Здесь нас, людей московских, не жалуют, заговор там может быть. Едем неприметно. Не болтай, слушай больше. Чуть что недоброе заметишь, говори мне.

— Все понял, Хозяин.

— Дуй за саблей.

Ванька опять умчался, а я накинулся на еду. Каша пшенная имела нейтральный вкус с приятным масляным послевкусием на языке. Чувствовалось в ней сладость и небольшая кислинка — яблок добавили. Хлеб был все тот же, что и вчера — ржаной. А еще молоко. Ох, братцы, это нечто. Коровье, чуть сладкое, достаточно жирное. Душа моя пошла в пляс от такого завтрака.

Поел, привел себя в порядок. Вернулся Ванька, весь какой-то напряженный. Но саблю притащил.

— Чего стряслось?

— Да, подьячий Яков вопросов много задавал. Зачем сабля вам, хозяин, да отчего. Ворчал, давать не хотел. Еле убедил его.

— Понятно. — Сабля денег стоит, конечно, ее отдавать служилый человек желания не имел никакого. Ей же вооружить человека можно. А это уже плюс к защите поселка.

Оружие перекочевало в мои руки. Вынул из ножен, простых, дешевых, потертых. Глянул на ковку, ну… Здесь все хуже, сильно хуже. Заточка не до бритвы на кончике, сама в деле бывала, зазубрины присутствуют. Пользовались не бережно и не очень умело.

Моя стоит как десяток таких, если… не сотня.

Но, чисто по тактико-техническим характеристикам — вес, баланс, как в руке сидит, эта мне привычнее.

— А деньги у нас есть, Ванька? Якову за нее заплатить бы, чтобы обиды не было у доброго человека.

Я крутанул оружием, сделал пару финтов. Выдал легкую версию фланкировки. Нормально, годно. Этой работать приятнее. Слуга только рот открыл, ничего не сказал.

— Ты лучше нам покажи, рубку московскую. — Я услышал слова Федора. Развернулся.

Три моих знакомых дворянина стояли у угла трапезной, смотрели на меня.

— Не откажи, боярин. — Ухмыльнулся Григорий. — Раз на раз, без крови.

Отчего же мне отказывать хорошему человеку, предлагающему тренировочный бой. Я встал в позицию.

— Готов.