Патриот. Смута

Глава 12

Григорий молчал, поглаживал бороду.

— Давай, не томи. — Повторил я, смотря глаза в глаза. Тихо добавил. — Вижу, вопросы есть. Без имен только.

— Боярин. — Он отвел взгляд, уставился не на меня, а в землю. — Ведовство, колдовство, это все дело нечистое. И об учителе твоем…

— Так, стоп. Отойдем, чтобы ушей лишних не было.

Я потянул служилого человека за собой, и мы продвинулись по тропе от разбойничьей поляны метров на десять.

— Григорий, нас мало. Яков сказал, сотню соберет. Да в Воронеже две сотни. А татар сколько?

— Это здесь… — Начал было, он.

— Григорий. Я в церкви службу стоял. Я человек православный, вот тебе крест. — Рука махнула привычный мне знак.

— Зачем тогда?

— Хитрость. Мало нас. Врагов много. Нужно так сделать, чтобы они нас боялись. До дрожи в коленях, до ужаса неописуемого. Чтобы не мы эту Маришку, а она нас страшилась, как огня. Чтобы страх ей покоя не давал. Когда враг боится, он глупости делает. Понимаешь?

План у меня есть. Тебе часть его рассказываю. Больше знать не надо тебе, человек служилый. То, что знает больше одного, то знает даже свинья.

— По тонкому льду ходишь. Люди могут не понять. — Покачал головой Григорий. — Я-то ладно. Доверился тебе, в деле видал. Да и читать умею, грамоту знаю. Но народ простой, крестьяне, холопы. Они же темные.

Все я понимаю, Гриша. Все. Но надо так. Как иначе-то?

— Мне надо, чтобы каждый бандит не мог спать крепко. А как этого добиться, дело десятое. Я языки другие знаю, латынь, например, английский, французский. Буду говорить фразы обычные. На наречии иноземном. Красивые. — Я улыбнулся. — Этим бандитов пугать. Ты подыгрывай. Ты латынь знаешь?

— Знаю, что есть язык такой. Латиняне на нем писание святое читают.

Я грозно уставился на него и с чувством и интонацией прочел.

— Aut vincere, aut mori.

Он поднял бровь. Кашлянул.

— Значит, это, или победить, или умереть. Старая мудрость.

— Ладно, звучит.

— Как думаешь, сколько местных язык этот знает?

Дворянин погладил свою козлиную бороду. Вздохнул, покачал головой.

— Я-то понял. Вижу. План у тебя есть. На тебя полагаюсь. — Он поднял глаза, глянул на меня с любопытством. — Скажи, а Корела, взаправду, учитель твой?

— Не совсем. Он мне про места эти рассказывал. Про колдовство рядом даже ничего не говорил.

— Лютый мужик был, этот Корела. Но дело знал. Славный атаман, хоть и ватага его небольшая была. Жив ли?

— Жив. Он в Москве сейчас. Был, когда я оттуда выходил. Пьет, гуляет. — Я хмыкнул.

— Ладно, московит, поговорил. Пойдем, допросим того, второго.

Кивнул ему в ответ.

Мы, вновь действуя вдвоем, подошли к плененному уже нами разбойнику. Как в классических детективах — хороший и плохой, получается. Только кто из нас какой?

Григорий отвесил разбойнику знатную пощечину, тот качнулся, открыл глаза, уставился на нас.

— А… Вы… — Слюна текла изо рта.

— Ты откуда такой взялся, а? — Я подсел к нему. Уставился в глаза. Взял за подбородок. Повернул чуть влево, чуть вправо. Изучал.

— А, я…

Григорий слегка пнул его сбоку. Не выходит у нас дуэта. Мы оба злые.

— Маришку знаешь?

— Да. — Наконец-то его взгляд сфокусировался. — Она вас всех к бесам отправит. Сила у нее. Черная. Сам видел. Ей перечить, нельзя. Вы все уже в геене горите, только не зрите сего.

Дела. Этот, как и казаки те, трое, верит в невероятные возможности держательницы воровского притона. Мне это нравилось все меньше. Народ темный, обмануть их просто. Вот и сводит с ума их какая-то баба. А может… Она лишь обличие всего этого ужаса, а за ней стоит какой-то очень хитрый, умный человек? Прикрывается персоной ведьмы, а сам действует из тени?

Может Жук?

Копать надо.

— А Жука, знаешь?

— Жук тварь, ему веры нет. Молокосос, москаль, сволочь. Прожил там всю жизнь, собака, нас учить приехал. — Разбойник цыкнул зубом. Закашлялся.

М-да, знакомая тема, я то, если так подумать, такой же. В глазах всех этих людей, человек из столицы. Только меня мои отправители подставили и насмерть кинули, то его, судя по всему — нет. С конкретной целью послали.

Поговорить бы с ним по душам. Выбить, кто за ним стоит.

— Отец его, говорят… Уважаемый был мужик, а он… Так, тьфу. — Пленник сплюнул кровавый комок. — Воды дайте, все равно порешите же меня. Как синью заколете. Хоть испить напоследок. Без жажды подыхать. А? Я то, что, я по-другому не могу. Жизнь моя, лихая.

На жалость начинал давить. Э не, с нами так не пройдет.

— Ага. Вали все на жизнь. Украл, выпил, в… — Я решил заменить слово из знаменитой фразы. — Поле.

— О, хитро ты сказал. Так и есть. — Он даже хохотнул, закашлялся.

Клинья подбивает, подлизывается. Живым хочет остаться. Это понятно.

— Кто у вас в Воронеж связной?

— Мне почем знать. Я человек простой. Молвили, делаю. А так, боярин. Половина голытьбы наша. — Он оскалился щербатой своей рожей. — А остальные, как шумнем, так все встанут.

Ага, уже боярином кличет.

— Ради чего? Татары же вас не пощадят.

— Татары. — Он засмеялся. Хрипло. — Мы в лесах все давно. А ты подумай, кто нас щадит? Я холоп бывший, беглый из-под Смоленску. Меня и паны секли и свои секли. А тут мне воля.

Я посмотрел на Григория, тот застыл рядом, спокойный, наблюдал за допросом. Любое упоминание чертовщины пугало этого человека, а допрос вообще никак не отдавался эмоциями на лице.

— Чего вы тут ждали? Когда лодки будут.

— Лодки… — Он уставился на меня. — Умный ты. В ночь придут. Подождите, сами увидите.

Идея не плохая. Еще одну банду вашу здесь накрыть. Только вот время, чертово время. Мало его у нас. Надо по вам в самое сердце бить, а не по одному ловить.

— Мыслишка у меня есть одна, товарищ мой. — Я уставился на служилого человека.

Тот глянул на меня, хмыкнул.

— Бей, боярин. — Казак понял, что затеваем мы что-то нехорошее. Пытать его будем, закричал. — Бей не жалей! Смерть принять хочу! Струсил я! Сдался! Грешен! Бей! Бей гад!

— Повесить бы его. Татю такая смерть положена. — Совершенно спокойно произнес Григорий.

Надо что-то решать с ним. Время идет.

— Казак я! С саблей в руках помру!

— Не ори. — Я не сильно пробил ему кулаком в грудь, отрезвляя, успокаивая. — Ты в плен сдался. Оружие сложил.

Тот закашлялся. Слезы на глазах выступили.

— Мысль у меня есть. — Повторил я. — Ты же людей Василия побил, так? Пускай он и решает. Колоть тебя, как свинью, вешать, или что другое. Похуже. Только вначале.

Я улыбнулся, уставился на него зло и выдал фразу. Медленно, грозно, с пафосом, словно заклинание читал.

— Electa una via, non datur recursus ad alteram. — Добавил помедлив. — И бог не спасет тебя.

Значило это в переводе с латыни: «Избравшему один путь не разрешается пойти по-другому». Вполне соответствующе ситуации.

Достал кинжал и слегка надрезал пленному руку. Самую малость, чтобы кровь выступила. Встал. Мужика аж затрясло. Он уставился на меня широко раскрытыми глазами. Перевел глаза на служилого человека, опять на меня.

— Кто ты? Кто вы такие? Что сказали? — Язык его ворочался с трудом. Трясло его сильно.

Григорий, стоящий сбоку, дернулся, перекрестился. Отошел от меня в сторону. Понял на этот раз, что я запугиваю казака или взаправду испугался?

— На том свете с Маришкой ты встретишься, а не я. По ее душу я пришел. — Проговорил я медленно, с расстановкой.

— Ты, ты… — Сипел он, начинал захлебываться от накативших чувств.

— Тихо сиди. Судьбу твою, пленник твой решит. — Я наклонился к нему и тихо, зло прошептал. — Но душа твоя, пеклу уже обещана. За грехи твои.

Мысль, только что озвученная мне понравилась.

Хорошие взаимоотношения с Доном ох как сейчас нужны. Без них — шансов отбиться мало. Пока Федор до Ельца доберется. Поддержат они нас, нет — неизвестно. Сколько их. Успеют или нет. Кто же знает. Рязань — с ней еще сложнее.

А донцы-молодцы, здесь недалеко. Да и обида у них есть на Маришку, на татар.

— Ох, я решу… — Раздалось сзади.

Освобожденный нами казак вернулся. Выглядел он лучше, веселее и довольней. Но все равно, побитый, помятый.

— Теперь это твой человек. — Я махнул рукой. — Делай, что считаешь нужным.

Можно было, конечно, оставить пленника жить. Чтобы он рассказал пришедшим ночью о том, что здесь случилось. Это добавило бы им страха. Но, я поставил на весы взаимоотношения с донскими казаками и некую услугу их человеку против шанса передать этой ведьме послание через пленника. Перевешивало первое. А там может он его и отпустит.

Мы отошли. Предоставили Василию возможность разбираться самому.

Других дел много.

Нужно проверить лошадей. Теперь у нас их стало ощутимо больше. Две или три я пообещал отдать казаку. Но всего у нас их добавилось шесть, а значит, половина или даже больше в плюс. Дело отличное. Прирастает воинское снаряжение, а с ним и возможности.

Кони были не то чтобы отличные. Посредственные. Тяжелых всадников ни одна из них не вынесет. Только легкую конницу, но даже так, это и деньги и посыльные. Информация и ее пересылка, самое важное.

— По имуществу, полезное что есть? — Обратился к Василию. Тот сидел рядом с моим конем, жевал сухарь.

Мне тоже захотелось. Завтрак был давно, время обеда прошло, а до ужина, на который была надежда уже в городе — далеко. Подошел, достал из седельной сумки пару кусков сушеного хлеба. Хрустнул зубами. Крошки приятно царапнули язык. Сладковатый вкус хлеба появился во рту.

Хорошо.

— Давай Ванька, что там.

— Так это, хозяин… Лошади. Имущество у них, поганое. Так-то продать можно, конечно. Оно-то все продать можно, только это…

— Железо мы это, забрали все. Железо оно ценное. А тряпки, ну какие чистые, пойдут. — Прогудел Пантелей. — Но в основном рванье все, побитое, поеденное.

— Во, Пантелей дело говорит. Хозяин. Ножи, наконечники копий, тоже ножи, считай. Забрали. Походный всякий припас. Из интересного, пистоль. Не такой, как ваши, конечно. Но, неплохой. Ладный. Ну и сабли — три штуки. Как вы себе забрали. Примерно. Лук тоже, один есть. Стоящий. Остальные — мусор.

— Григорий, Пантелей, вам надо чего?

Я с этими словами достал первую сабельку из ножен. Ванька не соврал — отличий от моей текущей почти никаких. Взмахнул, покрутил. Смысла менять шило на мыло никакого. Посмотрел две другие — то же самое.

Глаза Пантелея, после недолгих раздумий, загорелись.

— Пистоль — это же целое состояние, боярин.

— Отставить! — Громко сказал я. — Ты не о деньгах, ты о деле думай. Стрелять умеешь или тебе лук надежнее.

— Я-то… — Заросший служилый человек начал неспешно почесывать затылок.

Да, не скор он был в плане принятия решений.

— Пистолет, это всегда хорошо. — Выдал Григорий. — Если тебе не нужно, позволишь, себе заберу.

Позволения спрашиваешь. Окончательно признал мое главенство в отряде. Отлично. Меньше вопросов и споров будет.

— Добро. Бери, товарищ.

На сборы у нас ушло примерно полчаса.

Василий почти все это время говорил о чем-то с пленным разбойником. Счеты сводил. По носу его щелкал, по ушам. Затрещины легкие раздавал. Будто играл. Тот огрызался в ответ тихой руганью. Вначале пытался громко, но сразу получал новый несильный, но неприятный удар. Смирился, отбиваться перестал. Терпел. Подергивался.

Интересная манера общения у человека. Да и вообще, этот брат одного из донских атаманов — личность неординарная до мозга костей.

Завершилось все тем, что Василий привязал пленника к дубу. Зашел за спину, перебил ему пальцы на руках. Тот кричал от боли, но сделать ничего не мог. Ругался, проклинал казака. А тот только посмеивался. Следом без каких-то сожалений Василий отрезал пленнику уши, сломал нос. Быстро воткнул кляп в рот и подошел к нам. Улыбнулся невинной улыбкой, сказал.

— Я его попросил тут повисеть, друзей подождать. Он им от нас весточку передаст. Вы же не против, люди добрые?

Я кивнул в ответ.

Складывалось все хорошо. Удалось совместить и услугу брату атамана, и жизнь пленника. То, что сотворил с ним Василий… Добавит острых ощущений и впечатлений у тех, кто придет сюда ночью.

Тем временем казак произнес.

— Люди добрые, а что я взять могу, чтобы не оскорбить вас.

— А что тут твое, то и бери. — Был мой ответ.

— Проверяете меня, как дьявол Христа. Во первый раз. — Он картинно поклонился. — Заберу только свое и собратьев своих. Это моя лошадь и вот эту возьму. Третья наша пала, посекли ее, а я любил ее, Рыбехой звал.

Он собрался на удивление шустро. Накинул один из кафтанов, что выглядел более или менее целым, натянул сапоги. Подпоясался кушаком, потом перевязью с саблей. Влетел в седло, лихо, умело.

Мы, наконец-то двинулись в обратный путь, спускаясь вниз в овраг и поднимаясь из него.

Шли след в след, как сюда, так выбирались обратно.

За собой оставили привязанного к дереву еле живого бандита. Он стонал, мотал головой. Плакал. Еще восемь трупов, кинутых вместе в небольшую яму — выворот упавшего массивного дуба. Сверху Иван и Пантелей выбросили ненужный нам трофей, присыпали листвой. Зарывать ни желания, ни времени не было. Ночью их найдет другой отряд разбойников.

А не найдет, так звери доберутся. Что останется, быльем порастет, травой да кореньями.

Такова жизнь.

Где-то через час мы выбрались на то место, где свернули с выбранного Григорием пути в Воронеж. На этот поворот ушло у нас примерно часа три. День перевалил за полдень довольно давно. Солнце все еще продолжало светить, но облаков прибавилось, и на юге чернели тучи.

— К ночи бы успеть. — Проговорил ведущий нас дворянин.

— Успеем. — Весело проговорил Василий. — Хотите спою? Чтобы ехалось лучше.

— То-то тебя, люди лихие схватили. — Ответил Григорий.

— Так-то нас трое было, а теперь пятеро. И такие вы люди добрые, что не могу, как спеть хочу. Мочи нет. Хоть один стих.

Мы все молчали. Казак решил, что это знак согласия. Заголосил.

— Как из нижняго из конца! Как из маленькего из дворца!

— Тихо едем. Дальше будем. — Выдал я, и Василий меня сразу послушал. Удивительно это было.

— Как скажешь, человек добрый, для тебя, что прикажешь, то сделаю.

— Ты мне скажи, где в Воронеже всякая сволочь, что тебя схватила, собирается.

Раз уж мы заговорили, давай делись информацией. Зайду прямо, чтобы ты не юлил.

— О, сволочи-то в Воронеже много. На кого смотришь порой, вроде стрелец, а… Собакой от него несет. Псиной прямо мерзкой. Да и казак какой, вроде казак, а вроде словно нет.

— К делу давай. — Прибаутки Василия мне порядком надоели.

— К делу. Смотри, боярин. — Он заговорил совершенно серьезно, тихо, так чтобы другие не слышали. — Мыслю так. Небось, ты с Москвы с самой. От Царя едешь. Говоришь, что знающий. Да еще и Корелу знавал. Это дело серьезное. Скажу тебе, как на духу, а ты думай.

Он покосился на моих спутников, чуть отставших, продолжил также тихо.

— Раз. Из Ельца в Воронеж припаса свезли, видимо-невидимо. Почти все, что там было теперь тут. — Он начал разгибать пальцы из кулака. — Два. Воеводы там, уже штуки две сменились, за неполный год. Сидят, усидеть пытается, да не могут. Мрут. Промеж казаков, стрельцов и иных людей ладу нет. Веры нет. Мысли нет. Три. Голытьбы в городе, по типу той, которую ты побил, меня освободил, собралось много. Захребетники у каждого второго живут и бобыли. Это не донские казаки, над ними атаманов нет. Четыре. Кто правит ими? Сам думай. Раз Маришка у города сидит. Думаешь просто так? Нет. Что вздумает, то творит, а воевода что? А ничего. И пять… — Он, наконец, показал мне ладонь открытую, резко в кулак сжал. — Ты сам мне про татар сказал, это не я придумал. Смекаешь?

Я… Смекал.

Ситуация аховая, мне не нравилась совершенно. А он тем временем продолжал.

— У ворот, что на север смотрят, где дорога донская в город упирается, место имеется. Двор кабацкий. Такое всегда людей лихих, типа меня собирает. А еще слобода ямская, там бедность в край людей замучила. Так и думай, добрый человек, что тебе с этим всем делать.

Он пришпорил коня и пошел чуть быстрее вперед. От нас не сильно отдаляясь, но и вроде бы двигаясь отдельно.

Задумался я. На душе как-то нелегко стало. Надежда была, что воевода сидит в Воронеже крепко. Но по словам этого человека, шаткое его положение. Да и что за человек он — неясно.

Выходит, сейчас расклад такой.

Есть люди, по типу Якова, готовые служить Родине, своей земле, и против татар выступить. Это раз.

Второе. Есть воевода, которого скинуть хотят. Те письма, которые я везу, они для этого и есть. Это два. На него опереться не получится, он сам шатко сидит. Но убедить помогать мне — надо. Раз качается он, то сам опору держать будет. Вместе встав, справимся.

Дальше — третье. Фактор важный. Проверить надо его. Если Василий не соврал — в Воронеже снаряжение военное для похода на Азов хранится. Что-то такое я припоминал из истории. Елец и Воронеж должны были стать базами двух Лжедмитриев. Первый хотел на юг идти. Второй, засесть здесь крепко, силы собрать.

Тушинский вор еще жив. Его часть земли Русской Царем считает. В Воронеже его поддерживают. Шуйский тут не в почете, как и люди его. Воевода, точно им ставленый человек. Но, это не так уж важно. Жить захочет, делать будет то, что нужно. Без оглядки на верховную власть. Здесь и сейчас себя спасать.

Сходится все воедино — Жук, Маришка готовят недоброе. Вместе они или нет — выясню. Татары идут, подожгут весь уезд, дальше на север двинут. Противостоять им здесь особо некому.

Значит, мне разгребать все эти дела. Кому еще-то?

Солнце начало катиться за горизонт. Наступал вечер. Я подкрепился еще сухарями, закинул кусок вяленого мяса, запил ключевой водой из бурдюка. Еда походная, насытится ей нельзя, но и с голодухи помереть не даст, пока не кончится. Мне не привыкать, а вот телу молодому лучше бы есть побольше, и тренироваться подольше. Чтобы мышцами обрасти.

Только время где взять?

Мы обошли по дуге заваленную буреломом и заросшую густым подлеском Нагорную дубраву, полную курганов. Стали спускаться к Казарской поляне.

Здесь холмы были пониже, отходили чуть вдаль от реки, открывался луг. На нем виднелись очередные руины, совсем старые. Когда-то давно здесь тоже стояло поселение, но не пережило оно эпоху Ига.

На другой стороне реки как раз открывался вид на заболоченный, поросший лесом район — Колдуновку. Лодок на воде, вблизи не было.

Вдали на юге виднелись, поднимающиеся к небу дымы города. Там, где человек живет — без огня никак. А огонь без дыма не бывает. На воде присутствовали черные точки. Суденышки. Жизнь кипела. Рыбаки, видимо, трудились. Да и какая-то переправа же должна быть. Паром?

На той же стороне, левой, есть слобода Придача, о которой я помнил из своего времени. А еще Масловская слобода. Но вот про нее… Могла она появиться все же позднее. Ближе к эпохе царя Петра Первого.

Солнце совсем уже клонилось к закату. Осталось нам где-то с час светлого времени. Дальше сумерки и ночь. Лошадей погнали быстрее. Надежда успеть дотемна все же появилась.

Прямо на нашем пути, чуть правее, вверх тоже поднималось несколько дымков. Чуть дальше от реки. На одном из холмов. Вокруг города жизни было ощутимо больше, это чувствовалось. Тропы стали более протоптанными. То здесь, то там встречалось присутствие человека. Рубленые пни, вычищенный от хвороста подлесок, распаханные поля.

— Ну что, казак Василий. Ты с нами в Воронеж или? — Я не стал завершать фразу, пусть сам он ее за меня выскажет.

— Я в слободке близкой на постой остановлюсь. Словом добрым расплачусь. — Улыбнулся он.

Повернулся ко всей нашей изрядно утомленной в дороге процессией. Конь его затоптался, зароптал, но казак не обращал на это внимания. Привстал на стременах, прокричал.

— Люди добрые, спасибо вам. — Поклонился, как мог из седла. — Бог даст, свидимся. Боярину должен я, должок верну.

Сказав это, он взял второго, заводного коня, помчался рысью вперед, уходя от реки вправо.

— Ух и странный казачок. — Покачал головой Григорий. — Брат его путный, а этот какой-то шальной.

— Поторопимся. До ночи добраться надо. — Подогнал их я.

— Тут лучше ближе к берегу идти.

Мы спустились и по лугу, по уже достаточно хорошо хоженой тропе погнали лошадей быстрее. Они тоже устали, но дело того стоило. Ехать в темноте совершенно не хотелось. К тому же был шанс, что в город затемно нас не пустят.

Двигались вперед вдоль берега.

Наконец-то, спустя чуть меньше часа пути, впереди все отчетливее виднелась церковь, расположенная у берега реки. Над ней нависали башни Воронежа.

Добрались!

Но удастся ли внутрь попасть или до завтра дожидаться где-то здесь, за стенами?