Патриот. Смута

Глава 24

Вокруг шел отчаянный бой.

Мои люди одерживали верх. Враг отбивался. Многие были убиты, многие бежали. Разгорался пожар. Если у кострища разлетевшиеся от взрыва поленья постепенно угасали, то здание за спиной отряда татар, наоборот, разгоралось.

Тени сновали между строениями. Слышались крики боли, панические вопли и ржание испуганных, беснующихся лошадей в закрытой конюшне.

В нос бил запах жженого пороха и дыма. Он затмил собой сырой дух болота. Расползался дымкой над разбойничьим хутором.

Мы выжигали эту заразу огнем и железом!

Ведь это — наша земля!

Татарин стоял портив меня у дверей конюшни. Засов рухнул на влажную землю. Но удрать ему я не дам. Хрена! Раз сказал, что ему нужно мое сердце, так иди сюда, забирай. Попробуй.

— Сын шайтана. — Зло прошипел он.

В глазах злость, ненависть, ярость. Дернулся, резко атаковал. Сабля у него была легкая, быстрая, хорошо сделанная, да и владел он ей хорошо. Это стало понятно сразу. Кто же ты, сын степей? Точно не рядовой воин.

Я парировал удар. Ничего, сейчас оценишь мой боевой стиль. Вряд ли ты такой видел. Хоть раз в жизни. Тебе не понравится.

Он атаковал вновь, ловко, быстро. Целился вбок, крутанул кистью, перенаправил секущий удар вверх, рассчитывая рубануть меня под руку, в живот, грудь. Хорошо, но недостаточно. Мой клинок встретил его атаку, высек искры. Повел сильно вверх и в сторону.

Улыбнулся, увидев в его взгляде непонимание.

Что, съел. Гнев, копившийся перед битвой, выплеснулся наружу. Холодный, дающий силы действовать.

Атаковал. Резко, неожиданно, не доведя защиту до конца. Полоснул его по руке, задел, рассек толстый стеганый халат — считай тегиляй. Сразу же рубану еще раз, целясь слева в его правый бок. Он отпрянул. Клинком прикрыться успел в последний момент. Сабли вновь высекли искры. Разлетелись, но на довороте мне вновь удалось повредить ему доспех. Защита страдала.

Но, надо признать, кровь я ему пока не пустил. Плотно набитый халат держал легкие удары к телу. Рвался сам, но защищал хозяина. Здесь нужна более глубокая атака, более сильная, четкая. Но, этого хмыря надо брать живым. Живым! И только так.

Он сделал выпад, я отразил, откинул его клинок. Удары начали сыпаться то слева, то справа. Быстрые, ловкие, верткие. Но моя защита отбивала их. Опыт и верно поставленные движения давали о себе знать.

Техника татарина была хороша. Минус — привычка побеждать быстро. Не встречал он еще опытных фехтовальщиков. А здесь крепкий орешек в моем лице. Такой не расколоть, зубы обломаются. Но, если подумать, крымчак уступал даже Нижегородцу. В поединке парень, которого я одолел, даже будучи навеселе, сразил бы степняка.

Я рубанул из защитной стойки, целился в правую руку. Вновь рассек ткань. Лицо врага исказилось. Что, достал и до тела?

— Шайтан!

Татарин взбесился, кинулся вперед.

— Алга!

Не получается победить? Злишься? Это хорошо. Ошибок больше совершишь.

Я ушел вбок. Но он тоже повернулся, продолжил свой быстрый и ловкий натиск. Тут я его и подловил. Встретил клинок на клинок, свел и резанул по запястью. Брызнула кровь. Рука перестала слушаться своего хозяина.

— Собака!

А за это по зубам получишь…

Он отскочил, перехватил саблю левой. На лице его я видел бешенство. В глазах безмерную, лишенную всякой человечности злость. Но за ней все отчетливее прослеживался страх. Идущий из глубин души ужас следующий по пятам за пониманием того, что победить не удастся. Что вот она — смерть. Или позор плена.

Пока мы фехтовали бой вокруг завершался.

Мои люди победили. Добивали тяжело раненых, оглушали, сопротивляющихся, начинали стаскивать сюда к кострищу. Я понимал, что все они смотрят на то, как я бьюсь с предводителем татар. Они ждут от меня победы. Хотят видеть, как русский человек одолевает в этом поединке. Сотни лет их предки терпели набеги степняков. В крови уже сложилось нечто вечное. Некое стремление доказать себе, что и на вас, татар, есть управа. И даже этот мелкий бой становился для тех, кто его видел символом победы русского оружия, русского воина над тем ужасом, что приходит из Поля.

Я действовал на автомате. Исход боя и так уже ясен. Осталось до конца измотать противника, обезоружить, оглушить, скрутить.

— Все назад! — Закричал я. — Это мой бой. Один на один!

Пара человек и Ефим, стоявшие ближе всех и жаждущие влезть помочь вмиг отбросили эту идею. В голосе моем слышался резкий, недвусмысленный приказ. Говорил зло, холодно.

— Дело чести. — Холодно и тихо произнес я, смотря в глаза степняка.

— Шайтан! — Заорал татарин и кинулся на мою саблю, раскинув руки.

Сдаваться не хотел, решил погибнуть.

Правая его истекала кровью. Левая почти не слушалась, саблю держал с трудом. Он устал. Я измотал его поединком. Не только физически, но и эмоционально. С каждым новым ударом он понимал вот она — смерть перед ним. Сама старуха с косой стоит за спиной этого молодого русского боярина — меня. Манит пальцем. Показывает на острую косу. Ухмыляется.

Его рывок мне был на руку.

Резко вскинул саблю, отбросил его клинок. Крутанул так, что рука, сжимающая оружие, взметнулась вверх. Левая моя перехватила ее. А правая, коротким ударом эфесом сабли врезалась в его лицо.

— А…

Он выронил оружие. Руки инстинктивно дернулись. Нос точно сломан, возможно, повреждена скула и выбито несколько зубов. Провел подсечку. Татарин рухнул на спину, неловко распластавшись. Я пнул его, ударил раз, другой. Он откатился, перевернулся на живот. И я сел сверху.

— Ы…Ы…

Он пытался сопротивляться, поднимался. Но пара тычков окровавленной рожей в холодную землю возымели эффект. Выкрики превратились в бессвязные стоны. Затем в мольбу о пощаде.

Я привычными движениями заламывал руки ему за спину, скручивал. Пара мгновений и готово. Упакован и готов к допросу.

Встал, осмотрелся.

Мои люди стаскивали пленных к кострищу. Туда уже было отправлено несколько крупных бревен, чтобы добавить света. То, что горело и дымилось вокруг пытались прибрать. Не дать огню разгореться сильнее и распространиться на постройки.

Трое служилых людей орудовали у горящего дома. Скидывали снопы с крыши. Растаскивали то, что уже занялось. Спасти строение уже не удастся, нужно не дать перекинуться пламени на конюшню. Хотя здесь все достаточно сыро и влажно. Вряд ли разгорится сильнее, особенно если люди будут мешать.

— Ура, товарищи! — Я вскинул саблю в победном жесте. — Ура!

Победа наполняла душу радостью, счастьем. Да, маленькая — всего лишь разбойников разбили. Но, победа!

Люди смотрели на меня. Их лица, усталые, напряженные, собранные менялись. Появлялось в них что-то возвышенное, одухотворенное.

— Победа за нами!

Опустил клинок, осмотрелся. Работы еще много. Очень много, а людей мало. Ефима не вижу и Григория. Надо их найти, поручить важные дела. Сам хочу пройтись по округе, все осмотреть. Где-то же должны быть схроны. Припрятанное воровское барахло.

— Всех пленных сюда, поближе! Этого… — Я указал на схваченного мной татарина. — Сторожить особо.

Схватили мы многих. Десятка три побитых, пораненных, испуганных до крайности людей. Примерно треть из них — женщины. Они в отличие от мужиков не сопротивлялись. Большинство из них не пыталось бежать. По крайней мере далеко, через болото. Приняли свою злосчастную долю, смирились. Или надеялось на то, что смогут прикрыться статусом пленниц и рабынь.

Поглядим, что выйдет.

Широким шагом я пересек центральное пространство, где царил полный разгром. Двинулся к шалашам в темноту.

— Григорий! — Позвал громко.

— Здесь я. — Донеслось из темноты. Через мгновение добавилось. — Пшел, смерд. Давай.

Затем последовала ругань, звук смачной затрещины, вновь ругань. Подьячий появился, ведя двоих ошалевших и жмущихся друг к другу мужиков. Полуголых, заспанных, пьяных.

— Вот, собираем всех. — Он хмыкнул. Пнул одного из идущих. — Живее, собака.

Хорошо сработано. Как я пояснял на первом инструктаже, так и вышло.

— Спасибо тебе, товарищ. — Я протянул ему руку. — Молодец, ведьму убил.

Руку он пожал, но в глазах служилого человека промелькнул страх.

— Ох, боярин. — Он тяжело вдохнул. — Натерпелись мы. Каюсь, струхнул. Она как выпрыгнула. Я прямо всю ее силу бесовскую ощутил. Как зыркнула на меня. Язык показала. Длиннющий, не бывает такой у человека. Сердце сразу в пятки. Потом, как завоет…

Я смотрел на него. Как вот сказать взрослому человеку, что это просто безумная баба. Никаким колдовством здесь и не пахнет. Свели с ума, заставили плясать под свою дудку. Вот и весь ответ.

— Гляжу, ты с чертом бьешься. — продолжал Григорий. — Вижу, обман это. Черт такой же, как и у нас в поселке. Ряженый. А тут она, как кинется мимо, как чары творить начнет. Ух, чертова баба. Думал все, конец нам. Ну и… Вскинул пистоль и бах.

— Да, попал хорошо. Свалил ее. — Добавил чуть с опозданием. — Бог помог.

Выстрел действительно был хорошим. А если учесть, что испытывал подьячий в этот момент — отличным.

— Рот ее поганый заткнул и перекрестился сразу. Надеюсь, издохла, не оживет. Сжечь бы. Или на части порубить, в болоте утопить. — Григорий судорожно дотронулся до своей бороды, погладил, перекрестился. Добавил волнительно — Что думаешь? Может, колом осиновым? А?

М-да, темные вы. Раз такими вещами испугать даже тебя, человека читать умеющего, можно. Какие чары, подьячий? О чем ты? Просто девка дурная, где-то найденная, обученная. Слушались ее и боялись. А верховодил здесь кто-то другой. Думаю, кто-то из тех, кто за столом сидел. Но, все они мертвы. Спросить некого.

— Не верю я в колдовство, Григорий. Я же тебе там еще, когда мы атамана освободили от разбойников, сказал. Не верю.

— Дело твое, боярин. Но я бы ее сжег.

— Э нет. — Я хлопнул его по плечу. — Мы ее в город повезем.

— Что, зачем? — В глазах его я видел непонимание и даже некие признаки ужаса.

— Все видеть должны, что Маришка мертва. Кончилось ее время. Наше настало.

— Так ведь… — Он продолжал сомневаться.

— Ты не опасайся. Поговорим с попами. В Воронеже же церквей много. Они люди сведущие, что с ведьмой делать надо. Чего скажут, то и сделаем. Но вначале — показать надо всем. Скажут сжечь — сделаем прилюдно. Утопить, порубить, хорошо, но тоже прилюдно.

— Зачем? — продолжал упорствовать Григорий.

— Чтобы не пошли слухи, будто выжила она. Чудом спаслась. Колдовством прикрылась. И чертей покажем, и ведьму. Всему народу честному. Знать люд должен, что убили ее. — Я криво усмехнулся. Ситуация с этой бабой напоминала мне творящееся во всем царстве с правителями земли русской. — Так что повезем.

— Тебе решать. — Григорий махнул рукой. — А вы чего встали, уши греете?

Он выместил злость на двух пленниках, стоящих подле и слушающих наш разговор. Одному отвесил знатную оплеуху. Звонкий такой лещ вышел. Второго пнул.

— Ща посеку, тати. А ну!

— А Ефим где?

— Ранен. — Григорий скривился. — Железо не взял, понадеялся на тегиляй свой.

Новость была плохой. Парня жалко, отважный боец, не то, что его престарелый родич. Толковый, смышленый. Как на север пойдем к Москве — я бы его здесь за главного оставил бы. Да и подьячего тоже.

— Тяжело? — Спросил с неприятным осадком на душе.

— Стрела в руку и ухо ему отрубили. Ничего, молодой выкарабкается. — Хмыкнул невесело. — Шрамы, они украшают, суровости придают.

— Сколько еще наших?

— Трое мертвы. Еще трое ранены, но на ногах. Остальные терпимо. Шишки, ссадины не в счет.

Итого девять человек плюс нас трое. Ефима я в расчет уже не брал. Ему отдых нужен.

Неплохо вышло. До утра здесь побудем. Все осмотрим, отдохнем и с рассветом к городу двинем. К парому. Лодки потом забрать придется отдельно.

Мы вернулись к костру. Вокруг собрали всех пленных. Татарина только посадили отдельно. К столбу привязали, чтобы не удрал. Это верно, молодцы. Опасный он. Удумает еще чего, когда отвлекутся, и сбежит. А он мне живой позарез нужен.

Тут за столом я увидел племянника воеводы. Ему товарищ перематывал голову. Взгляд раненного был слегка затуманен.

— Ты как? — Подошел, спросил.

— А, Игорь Васильевич. Нормально. Я, нормально. — Слабая улыбка исказила лицо. — Как вы их. Раз, раз. Научите, а!

— Как выздоровеешь, обучу. — Я улыбнулся.

Из руки парня торчала стрела. Рукав еще не срезали, не сняли одежду. Кровавое пятно расползлось по стеганному доспеху. Видимо, стреляные раны здесь считались менее важными, раз товарищ занялся ухом.

— Эх. Не сберег тебя твой тегеляй. — Сказал я. — Следующий раз, железо бери. Не выдумывай.

— Не горюй, боярин. Заживет. Дядька, лекарь хороший. Позаботится.

— Крепись.

Отошел к костру, огляделся.

— Григорий. — Я вновь приметил подьячего. — Расставь посты, осмотри ребят. Успеешь, с пленными поговори. А мы пока легонько посмотрим, что тут в домах.

— По шалашам смысла ходить не вижу, боярин. — Он хмыкнул.

Кивнул в ответ. Приметил второго бойца из Чертовицкого

— О, Пантелей. Давай жги факел, смотреть пойдем. Что у них тут.

— Боярин. — Бородатый массивный воин подошел. — Будет сделано.

Пара минут, и мы вдвоем двинулись в обход. Оружие наготове. Мало ли кто из-под пола выпрыгнет. Пантелей в левой руке держал факел.

Мы обошли поле битвы. Наши люди собирали разбойничье барахло, стаскивали его в одно место. Осмотрели весь бандитский лагерь, пройдя по краю гати. В паре мест было видно, что люди здесь ломились прямо в болото. Какая судьба их ждала, какая участь? Кто знает.

Прошли между шалашей. Тихо, безлюдно, никого. Все либо разбежались, либо погибли, либо сидели пленными. Никто здесь не прятался и не скрывался боле.

Настало время крупных построек.

Самое интересное нашлось в строении, что имело большой длинный навес. Туда мы сунулись первыми, поскольку назначение здания я не понимал.

Подошли, огляделись.

— Что думаешь, Пантелей?

— На винокурню похоже, боярин.

Точно. А ведь прав этот крупный мужик. Должна была она здесь стоять. Маришка же по словам допрошенных мной людей помимо того, что ведьма — так еще и зеленое вино гнала. Самогон по нашему, современному.

Прошли через навес. Слева и справа стояли столы и лавки. Здесь люди пили, когда погода стояла менее благоприятная.

Еще до входа ощущался запах кислой браги. Он ударил в ноздри, вызывая легкое отвращение. Я кончиком сабли аккуратно толкнул дверь. Мало ли что там. Прятаться может кто-то.

Тишина.

Хотя постойте как… Храпит кто-то, посапывает. Чудеса.

Внутри, как я вошел, сразу увидел огромное количество склянок, банок, бутылок. На полу, на стенах. Стекло в это время стоило вроде бы достаточно дорого, а здесь — его очень много. Помимо стеклянной тары имелась и глиняная и деревянная. В достатке. Заставлено ей было все. Часть, что можно глянуть на просвет перед факелом, заполнена мутной жижей. А часть пустая.

Сколько же здесь этого пойла?

Я всмотрелся. Звук храпа тянулся откуда-то из глубины. Несколько кадушек по углам источали бражный аромат. За ними кто-то дрых. Или делал вид?

Пара шагов, клинок впереди, чтобы, если что нас с врагом разделяла добрая сталь.

— А ну! Вставай!

Спящий, что привалился к стене за бочками даже не шелохнулся. Не двинулся.

— Вставай, а то убью и дело с концом.

Тишина, прерываемая почавкиванием губ.

Крепкого телосложения высокий, совершенно лысый мужчина перевернулся с боку на бок, покрепче обнял мешок, рядом с которым спал и использовал как заменитель подушки.

Пантелей подошел, посветил лучше.

— Э… Ты… Э…

Заворчал спросонья человек.

— Вставай.

Я упер острие клинка ему в плечо. Надавил.

— Да вы что! Больно. — Заныл детина.

Ох ты каков хитрец. Не так уж от тебя брагой и пахнет. Облился ты ей, а не вусмерть пьяный. Схоронился здесь, думал не найдут. А еще прикидываешься в напившимся. Кто же ты такой, мил человек? Такой хитрый, что решил нас здесь всех вокруг пальца обставить.

— Без глупостей. Встал. Руки за спину.

Он заворочался, начал подниматься.

И тут в его руке блеснул нож. Ага, вон оно что. Прикидывающиеся спящим резко ушел влево, чтобы я не пронзил его сидящим. Дернулся вперед, желая вонзить нож снизу в пах. Но я был готов. Сабля, рубанула по руке.

— Ааа…

Нож вылетел, зазвенел где-то в углу. Удар коленом довершил дело. Хрустнул нос

— М… М… — Разбойник инстинктивно схватился за лицо. Залил его кровью из глубокой раны.

И тут в ухо ему прилетело кулаком, сжимающим рукоять сабли.

— А, что… — Пантелей даже не понял, что произошло. Был бы он тут один, уже кишки по полу собирал. А тать этот либо удрал бы, либо спокойно прятался.

Интересно, а почему не ушел? Чего ждал? Думал обойдется, осматривать не будем, не сожжем? Или хотел здесь затаиться, посмотреть, что делать будем? Настолько самоуверенный человек?

— Посвети-ка получше, Пантелей.

— Да, боярин. — Прогудел он.

Я сел на оглушенного, заломил руки. Кровищи много. Черт. Вначале перетянул рану, затем связал. Обыскал, похлопал рубаху, проверил сапоги. Прикинул, стащил их вообще. Всего у этого лысого нашлось еще два ножа. В каждом из голенищ.

— Тащи его к остальным и возвращайся, а я пока тут.

— Будет сделано, барин.

Пантелей передал мне факел, поднял мужика, взвалил на спину. С трудом протиснулся вместе с ношей через неширокую дверь. Ушел.

Осмотрев помещение лучше, я понял, что в углу его стоит не просто печь. Это достаточно примитивный для меня, перегонный куб. Самогонный аппарат. Простой, неказистый. Но, для того времени, в котором я оказался — штука дорогая. Целая находка. Понятно чего Маришка и ее костяк банды всех держали в узде. Только они умели гнать это пойло.

Пригодится. Поговорю с воронежским кабатчиком. Он все это добро приберет. Полагаю, ему оно будет весьма полезно. Отправлю его сюда со служилыми людьми.

Вернулся мой напарник по осмотру. А я смотрел на комнату от двери и что-то все не давало мне покоя. Почему этот мужик, явно опытный разбойник, головорез, душегуб не удрал? Сторожил что-то, охранял до последнего? То, что не мог забрать? Перегонный куб? Звучит как-то глупо. Может что-то более ценное, но не менее массивное. Или чуть менее. Все же аппарат занимал добрую четверть комнаты. Одному никак не унести.

— Давай прямо за мной, Пантелей. И свети хорошо.

— Сделаю. Боярин.

Я начал простукивать стены, пол. Минут пятнадцать прошло и ничего. Зараза. Да как так то. Ладно. Оставалось еще подвигать бочки, посмотреть под ними. Начал смещать, присел. Тук… Гулко. Это не земля. Здесь что-то есть.

Схрон!