Пекарь-некромант. Часть 2

Глава 26

Я решил совместить разговор с Релом Музилом и завтрак. Потому что утром неожиданно для себя с головой погрузился в работу и не удосужился поесть – теперь намеревался исправить эту оплошность. Пока я заваривал чай, сетка с хлебом исчезла из рук бандитского атамана. Похоже, Крюк явился ко мне не в одиночку – успел передать покупки своим спутникам. Но в мою гостиную он поднялся один. По словам призрака, в моё отсутствие Музил не скромничал: прошелся по комнатам, заглянул и в мою спальню, где на полу всё ещё лежал нож ночного гостя. Но атаман ни к чему не прикасался – только смотрел.

Заслышав мои шаги, Рел Музил вернулся в гостиную, уселся на то же место, что и в прошлый раз – лицом к ведущей на первый этаж лестнице. Скамья под ним тоскливо заскрипела, но вскоре умолкла, смирившись со своей участью. При дневном свете Крюк выглядел не таким грозным, каким казался вчера в полумраке: походил на большого плюшевого мишку, а не на дикого лесного медведя, как при прошлой нашей встрече. И улыбка его смотрелась вполне дружелюбно и приветливо. Хотя я нисколько не сомневался: Музил мог точно так же улыбаться, сжимая своими ручищами мою шею и наблюдая за тем, как я задыхаюсь.

Расставил на столе чашки и тарелки с хлебом (ну а чем ещё мне угощать гостя?), занял своё место – напротив атамана. Сперва я намеревался изображать простака – нести всякую чушь о погоде, о ценах на рынке, о видах теста и прочей ерунде, которой меня время от времени пичкал мастер Потус. Но не сумел перебороть лень. Да и не очень-то хотел в глазах своего гостя выглядеть идиотом. Потому просто молчал, дожидаясь, пока Рел Музил сам начнёт разговор. Ещё из опыта прошлой жизни помнил, что именно многозначительное молчание, а не умные рассуждения, придают тебе в глазах собеседника вид мудреца.

Крюк заграбастал с тарелки кусок батона, поднёс его к лицу – понюхал.

— А почему не принёс сырный? – спросил он.

— Сырный хлеб лучше есть перед свиданием с дамой, господин Музил, — сказал я. – Тогда он будет уместен. Не рекомендую употреблять его перед деловой встречей – испортит настрой, уведёт мысли в сторону от работы. И… создаст ещё некоторые неудобства, которые при встрече с дамой неудобствами не покажутся. А вот медовый хлеб – напротив: поможет сосредоточиться на деле, взбодрит, повысит внимательность.

Бандит хмыкнул. Хитро прищурился.

— Даже так? – сказал он.

С затаённой опаской посмотрел на порезанный тонкими ломтиками хлеб. Словно усомнился в его съедобности. Мне пока не доводилось видеть, чтобы в этом мире кто-либо нарезал хлеб, как я – здесь его едва ли не рубили на здоровенные куски. Но я никак не мог избавиться от старой привычки: нарезал караваи, как для тостера. Крюк кивнул, соглашаясь либо с моими словами, либо со своими неведомыми мне предположениями.

— Не знал о таких тонкостях, пекарь. Учту. Правду, значит, говорят, что ты учёный. Хоть и молодой. Да. Нужно было взять медового побольше: дел сегодня будет много – бодрость и внимательность мне не помешают. А потом и сырный пригодится. Для свиданок с бабами, говоришь, он хорош? Бывает же такое. Хм. Угадал я с покупкой. Хотя пока прекрасно справляюсь и без него.

Он решительно затолкал кусок хлеба в рот – целый кусок.

Замер, прислушиваясь к ощущениям.

Запил хлеб чаем, снова уставился на меня.

— Ты правильно понял, пекарь, — заявил Рел Музил. – Я к тебе сейчас не просто чаи гонять пришёл. Чай у меня и дома есть – там его заваривают ничуть не хуже, чем это делаешь ты. Да и хлеб твой я прикупил – так, по ходу. Хотя всё равно отправил бы за ним. Да. Я пришёл, чтобы кое-что перетереть с тобой, пекарь. С глазу на глаз. Так что у меня действительно есть к тебе разговор. Да. Можно сказать: деловой.

«Какие это у него к тебе дела? – проскрипел в моей голове голос старого пекаря. – Не нужно нам его дел! Нам и своих дел хватает. Не слушай этого душегуба, парень! Он и в детстве умел складно врать. Даже когда я поймал его на горячем – пел такое, что заслушаешься. Знаю я эти его россказни. Не связывай с этим бандюгой, етить его! Что бы он тебе ни предложил – отказывайся!»

Призрак нервно прохаживался за спиной бандитского атамана. Моё воображение вынудило его скрестить на груди руки и угрюмо склонить голову. Мне всё не удавалось понять: на облик привидения больше влияет его настроение или моя фантазия? Я едва заставлял себя не вертеть головой, следя взглядом за яркой фигурой призрака. Надеялся, голубоватое свечение привидения не отражалось в моих глазах.

Я вцепился взглядом в переносицу Рела Музила, избегая двигать глазами вслед за передвижением мастера Потуса. Похоже, бандитский атаман не ожидал от меня такого пристального внимания. Или переход от показной вежливости к столь же напускной серьёзности в моём исполнении оказался слишком резким. Потому что весёлость исчезла с лица бандита, а правая щека атамана нервно дёрнулась.

— Я вас внимательно слушаю, господин Музил, — сказал я.

Крюк шумно вздохнул, поковырял ногтем в зубах.

Не спускал с меня глаз.

— Не буду ходить вокруг, да около, — сказал он. – Да. Сразу напомню тебе, пекарь, что ты сейчас живёшь на моей земле. Я тебя сюда не звал. Да. Но и не прогоняю. Во всяком случае, пока. В твои дела я не лезу: своих хватает. Но! Зачем бы ты сюда ни явился, кулинар, знай: тут я отвечаю за порядок. Я! Пока твоя пекарня исправно платит – она спокойно работает. Таковы правила. Но твоя шкура – это твоя забота. Не моя. Сечёшь?

Бандитский атаман чуть склонил на бок голову. Продолжал щуриться, будто целился в меня из невидимого оружия. Показалось, что он пытался не то запугать меня, не то показать мне свой серьёзный настрой. Его глаза блестели, точно льдинки и казались столь же холодными. А лысина блестела, подобно смазанному маслом колобку из сырого теста.

— Секу, — сказал я.

Кивнул.

— Поправьте, если я неверно понял вас, господин Музил. Та плата, что вы от меня получаете, она за охрану пекарни, а не моей жизни. Верно? Ваша… организация обязуется следить за сохранностью моего предприятия, а не моей черепушки. Потому что для вас нет особой разницы, кто хозяин этой пекарни – деньги вам приносит именно она, а не её конкретный владелец. Так?

Бандит снова хмыкнул.

Показал на меня пальцем.

— Именно так, пекарь. На тех, кто заправляет в торговых точках на моих улицах мне наплевать. Кто именно будет там вкалывать – мне без разницы. Лишь бы лавки, мастерские и трактиры продолжали работать, и моя банда получала от них свою долю выручки. Так что если у какой-то там пекарни меняется владелец – меня это обычно совершенно не заботит. И уж тем более не интересует, куда подевался прежний. Сечёшь, к чему я веду?

«Угрожает, етить его!»

Я покачал головой.

— Пока не понимаю, господин Музил.

«Неужто хочет брать с тебя больше денег?! – предположил мастер Потус. – Крохобор! Чтоб у него глаза повылазили от жадности, етить его! Не соглашайся! Отродясь бандиты у нас больше десятой части не брали! Это уже настоящий грабёж получается! Совсем стервец совесть потерял! Взять бы сейчас верёвицу попрочнее. Да отстегать этого наглеца по жопе, как и тогда – я в миг бы сделал его скромнее!»

Крюк заёрзал на лавке – та издала звук, похожий на плач ребёнка.

— Ты вляпался в плохую историю, пекарь, — заявил Рел Музил. – Понимаешь, о чём я? Я говорю о твоей ссоре с Мамашей Норой. То, что начиналось, как хорошая шутка, над которой потешался весь город, теперь стало серьёзным делом. Очень серьёзным: сейчас оно у многих вызывает не только улыбку. Небось, ты уже слышал, что Белецкая пообещала за твою голову неплохие по местным меркам деньги?

Я снова кивнул.

— Тот болтливый придурок, что заглянул к тебе сегодня ночью, оказался самым шустрым. Не знаю, что ты с ним сделал, но можешь его больше не опасаться. У Сверчка внезапно настолько развязался язык, что он успел доболтаться. Ему ещё повезло, что мы с ним говорили наедине – идиот остался жив. Но… у меня рука тяжелая – на ноги он встанет нескоро, если вообще сможет на них стоять. Да.

Крюк посмотрел на свой кулак, точно вспоминал, как припечатал им своего подчинённого. Моё воображение живо нарисовало картину того, как Сверчок обрушил на своего атамана шквал из слов и эмоций. Если он говорил своему предводителю примерно то же, что ночью мне – вполне естественно, что Музилу его речи не понравились. Краснолицему бандиту ещё повезло, что остался жив.

«Вы не просили развеять «влинскую радость», юноша, — ответил на мой немой вопрос профессор Рогов. – Я влил в заклинание заряд на десять-двенадцать часов – стандартную норму. Ваше тело не испытывает проблем с энергией – мне не приходится её экономить».

«А ты, старик, хотел, чтобы я его убил, — сказал я. – Забавно же получилось!»

— Но только Сверчок в нашем городе не единственный, кого заинтересовало предложение Мамаши Норы, — сказал бандитский атаман. – Это я тебе точно говорю, пекарь. Да. Признаюсь: я тоже над ним малёха раздумывал. А что? Сам понимаешь: золотишко лишним не бывает. А шею кому свернуть – это я хорошо умею, это моя работа. Ты печёшь хлеб – я зарабатываю деньжата… по-другому. Понимаешь меня, пекарь?

«Вот гадёныш, етить его!»

Призрак обошёл стол – заглянул бандиту в лицо.

— Начинаю понимать, — сказал я. – Вы решили, что убивать меня не станете. Но и не будете мешать другим пытаться заработать два золотых. Не могу не согласиться с вашим решением, господин Музил. Мне оно нравится. Всячески его поддерживаю. Я бы поступил точно так же. Ещё чаю?

— Давай.

Я взял кувшин, плеснул в чашку бандитского атамана всё ещё паривший напиток. Крюк поблагодарил меня: кивнул. Снова зачавкал хлебом, уже без опаски. Пока его челюсти двигались, уши бандита прижимались к голове. Стоило бандиту перестать жевать, как они возвращались в прежнее положение. Я не без интереса наблюдал за этим невиданным раньше действом.

— Ты печёшь вкусный хлеб, кулинар, — сказал Рел Музил. – Если бы я свернул тебе шею, то где бы потом такой купил?

Он показал мне кусок медового батона.

— Но мне не нравится та движуха, что началась среди моих бойцов, — сказал Крюк. – И не только среди них. Да. Золото – для многих это весомый повод продырявить твою шкуру, кулинар. А Мамаша Нора обычно выполняет свои обещания. И не прощает обид. У меня нет никакой значимой причины брать тебя под свою защиту, пекарь. Сечёшь? Моя любовь к хорошему хлебу, сам понимаешь – не аргумент.

«Всё-таки денег хочет, етить его, — сказал призрак. – Решил, что двух золотых ему маловато, что смогёт вытрясти из тебя побольше деньжат. Нет, ну каков, а?! Не пошёл ему впрок мой урок. Зря я тогда пожалел стервеца. Шкуру ему с жопы нужно было спустить! И солью раны на сраке посыпать! А ещё ухи его толстые оторвать! Чтобы на всю жизнь этот гадёныш мою науку запомнил!»

— Поэтому я пришёл тебя предупредить, кулинар, — сказал Рел Музил. – Нет, не о том, что многие теперь будут пытаться отрезать тебе голову – это ты и без моей подсказки знал. Я предупреждаю тебя о другом. Слушай. Это моя территория, пекарь. Да. Сечёшь? И мне здесь беспорядки не нужны. Я не могу своим людям запретить охотиться на тебя – они такой запрет не поймут. Но и терять людей мне бы тоже не хотелось.

Он в два глотка допил чай.

Стукнул чашкой по столу – та уцелела. Мне всё казалось, что посуда в его руках вот-вот затрещит, как тонкая яичная скорлупа. Но сервиз старого пекаря проявлял чудеса прочности и надёжности.

— Решай свои дела с Белецкой, пекарь. И поскорее. Да. Сверчок – то ерунда. Гнилой он человечишка. Негодный для серьёзных дел. Давно собирался от него избавиться. У него и до сегодняшнего утра язык был без костей. Придурок получил по заслугам. Но других людей я не хочу терять. За них мне придётся с тебя спросить, кулинар. По закону. Иначе никак. Так что… действуй, пекарь. Белецкая – вот твоя проблема.

Он бросил в рот кусок батона.

Его уши снова прильнули к черепу.

— Если ты решишь её грохнуть, — сказал Крюк, – я совершенно не расстроюсь. И не стану за неё спрашивать. Да. Она подо мной не ходит. Сечёшь? Но её мальчики мне пригодятся. Полегче там с ними, кулинар. Если они навалят в штаны – то не страшно. Постарайся обойтись с ними, как с тем Сверчком. Да. Придурок так толком и не понял, как ты от него избавился. Но и языком пока молоть не сможет – не переживай.

— Не буду.

— Заметь, кулинар: в твои личные дела я не лезу. Ты работаешь на моей территории и поэтому платишь моей банде. Но что ты делаешь вне своей пекарни – не моё дело. Да. И так будет до тех пор, пока это не заденет мои интересы. Сечёшь? Мне всё равно, что ты забыл в нашей дыре: скрываешься здесь от кого-то или явился к нам с какой-то другой целью. Пока наши дороги не пересекутся, я не буду тебе мешать.

Рел Музил растянул свои толстые губы в улыбке.

Продолжал при этом перемалывать зубами медовый хлеб.

— Но портить своих парней я не позволю, — добавил он.

— Я больше по женщинам…

— Чего? – переспросил Крюк.

Бандит перестал жевать – его уши вернулись в исходное положение.

— Не испорчу ни одного, — пообещал я. – Вся эта история с госпожой Белецкой мне самому не нравится. И я опечален тем, что обидел эту замечательную женщину. Как раз сегодня днём я собирался наведаться к ней, чтобы… исправить возникшее в наших с ней отношениях… недоразумение. Я приехал в ваш город, чтобы печь хлеб, господин Музил. Кулинария – моё призвание. А женщины…

Я с показной грустью вздохнул.

— …Их я просто люблю. Не за плату, как почему-то решила госпожа Белецкая. Уверяю вас: я чту гильдейские правила. И не нарушаю законы. Повторяю, господин Музил: я пекарь. Но я ещё и здоровый молодой мужчина – сами понимаете. Не думал, что из-за моей любви к незамужним дамам, у меня с кем-то возникнет недопонимание. Уверен, что сумею разъяснить уважаемой Мамаше Норе свою точку зрения на причину её обиды.

Скромно отломил немного пшеничного хлеба.

— Ты уж постарайся, кулинар. Да.

Бандит громко отрыгнул.

Я сделал вид, что не заметил этого свинства.

— Я умею быть убедительным, господин Музил. И давно уже понял, что не все женщины любят ласку и нежность. Встречаются и такие, с кем следует быть строгим, едва ли не жестоким. Но не для того, чтобы их обидеть. А чтобы доставить им удовольствие. Уверен: госпожа Белецкая именно из таких – она высоко оценит мой подход к переговорам. Не подскажете ли мне, господин Музил, где я могу найти эту уважаемую женщину?

— Подскажу, почему нет, — сказал Крюк. – Мамаша Нора живёт не так уж далеко от тебя. Пойдёшь к центру города. Там спросишь Красный переулок – известное место, тебе любой укажет, где он. Ну а потом ты уже не заблудишься. Ищи большой белый дом за красным забором. Он отличается от других, не перепутаешь – Мамаша Нора любит выделяться. Очень надеюсь, что ты не станешь затягивать с походом к ней, пекарь. Да.

— Я отправлюсь к госпоже Белецкой сегодня, ещё до полудня, — пообещал я.

Рел Музил отодвинул от себя пустую чашку. Сгрёб с тарелки остатки медового хлеба, затолкал их в рот – все три куска сразу. Протянул ручищу к кувшину, отхлебнул прямо из него. Грохнул кувшином по столешнице. Я наблюдал за тем, как двигались мощные челюсти бандитского атамана – перемалывали пищу. Крюк вытер губы тыльной стороной ладони, заскрипел лавкой, выбираясь из-за стола.

— Рад, что мы поняли друг друга, пекарь, — сказал он. – Душевно посидели. Чай у тебя только… паршивый. Да. Но в нашей дыре нормального-то и не купить. Это и понятно. Кто его к нам повезёт? Денег он стоит немалых – приходится выписывать из столицы. Ну а что делать? Да. А хлеб ты печёшь неплохой – это я тебе уже говорил. Буду захаживать к тебе время от времени. Бывай, пекарь.

Я отсалютовал Крюку чашкой.

«Проваливай отсюда, гадёныш! – сказал призрак. – Ноги твоей в моём доме чтоб больше не было!..»

Он последовал за бандитом к лестнице. Не переставая возмущённо бубнить в моей голове. Постэнтический слепок личности мастера Потуса сейчас походил на потревоженную пчелу. Или на птицу, пытавшуюся защитить от хищника своё гнездо. Или на старого чудака. Он то и дело наскакивал на атамана, словно пытался подтолкнуть того в спину. А может и не в спину.

«Остынь, старикан!»

— До свидания, господин Музил, — сказал я. – Рад, что вы меня навестили.

Проводив Рела Музила, я не сразу отправился в путь. Прикрыл за бандитом дверь – задержался в доме, чтобы не в первый раз за сегодня проинспектировать пекарню и магазин. Проследил за тем, как неутомимый Полуша вынимал из печи медовые батоны – дал ему несколько ненужных советов. Понаблюдал, как неизменно улыбчивая теперь Лошка втюхивала покупателям мою продукцию – помог ей заполнить на стеллажах опустевшие полки. Изредка переговариваясь с профессором, строил план похода к Мамаше Норе.

Вышел во двор – зажмурился: слепили глаза солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву. Свернул за угол – раскланялся со стоявшими в очереди и всё так же оживлённо галдевшими женщинами (количество желающих купить мой хлеб пока не уменьшалось – не иначе как к обеду полки магазина опустеют). Понаблюдал за тем, как в кустах, оглашая двор криками, дрались коты. Скользнул взглядом по узкоплечему парню (утром видел его в конце очереди), что грыз медовый батон, сидя под ветвями того самого клёна, где раньше играли в ножичек дети.

«Похоже, пришло-таки время разобраться с моей антимолочной диетой, — мысленно сказал я. – Невмоготу больше сносить такое издевательство. Да и люди волнуются. Непростой товарищ этот атаман Крюк… Как считаешь, мэтр, пора заявить о моих правах на молоко и женскую ласку? Пора. Тут главное – не перестараться. Женщин обижать – последнее дело. Я об этом раньше часто слышал. Ерунда, конечно. Некоторых можно и обидеть. Но… Белецкая же не виновата в том, что я когда-то был женат. Ведь так, профессор? Хотя… где я теперь найду другого виноватого?»