Первая Мировая. Война между Реальностями. Книга вторая

Решение Э. Фанкельгайна организовать в 1916 году сражение на истощение на Западном фронте превратило все остальные театры военных действий Великой войны в сугубую периферию. Центральные державы там не наступали или наступали с явно недостаточными силами. У стран Антанты не было оснований рассчитывать на стратегические результаты на Восточном, Балканском, Итальянском или многочисленных турецких фронтах. Конечно, действия союзников на этих ТВД могли при случае отвлечь внимание и, может быть, какие-то немецкие дивизии от Вердена. Эта задача ставится, начиная с декабрьской (1915 года) конференции в Шантильи.

Соответственно Ж. Жоффр настаивает на максимальной активности периферийных фронтов, но понимание встречает только у русского командования, которое соглашается начать наступление уже в марте.

Это решение утверждено 27 февраля в Могилеве на совещании командующих фронтами:

Готовность России, потерпевшей в 1915 году тяжелейшее поражение, уже весной начать активные действия, причем на германском, а не на австрийском участке фронта, должна была удивить даже Ж. Жоффра, тем более что у русской армии не хватало даже винтовок, «прилив» которых «задерживался состоянием Белого моря»[133], в отношении же тяжелой артиллерии отмечалось подавляющее превосходство противника. В этих условиях задача прорыва неприятельской обороны всецело ложилась на пехоту, которой было более чем достаточно: на направлении главного удара 555 батальонов против двухсот.

Решение российского командования начать явно неподготовленное в материальном отношении наступление объясняют в литературе либо верностью союзнику и желанием отвлечь внимание немцев от Вердена («нажимом французского империализма на Россию»[134]), либо тем, что пассивная оборона на очень широком Восточном фронте не могла быть устойчивой, поэтому следовало любой ценой захватить инициативу.

Аргумент, в сущности, не новый. На завершающем этапе Марнской битвы, когда, после прибытия полковника Хенча в штаб 1-й германской армии, решался вопрос об отступлении, «генерал-квартирмейстер поддержал соображения генерала Кюля весьма настойчиво и указал в особенности на то, что для проведения наступления сил достаточно, но при отступлении они могут отказать». М. Галактионов ехидно комментирует:

Думается, русское командование — как на уровне армий, так и на уровне фронтов — отдавало себе отчет в бесперспективности плохо подготовленного наступления, проводимого в условиях весенней распутицы. Но позиционную оборону оно тоже считало бесперспективной, прежде всего, в связи с усталостью войск и их прогрессирующим разложением. К тому же, опыт 1915 года продемонстрировал, что утрата инициативы вынуждает постоянные отходы армий то на одном, то на другом участке, тем более что начертание линии фронта зимой 1916 года носило случайный характер и никоим образом не соответствовало требованиям обороны.

Отступление, по крайней мере, до Западной Двины[135] было вполне возможным решением, однако это считалось политически абсолютно неприемлемым.

Но, конечно, если армия уже не может ни устойчиво обороняться, ни наступать с реальными шансами на успех, это означает, что страна проиграла войну и должна стремиться к ее прекращению на любых сколько-нибудь удовлетворительных условиях. Осознать это русское руководство не готово: потребуется целый год, чтобы принять военное поражение и его неизбежное следствие — революцию, чтобы исчерпать оставшиеся у Российской Империи степени исторической свободы. В 1916 году армия еще способна выполнять приказы, и командование пользуется этим, поспешно бросая войска в атаку, ожидая от этого или решения войны, или окончательного поражения. «Где не найти ходов хороших, всегда отыщется плохой»… ((с) З. Тарраш).

В рамках решений конференций в Шантильи, русская армия будет наступать почти весь год.

Начнет Кавказский фронт, который уже в середине января нанесет удар на Эрзерумском направлении, и далее, до середины сентября, будет активно продвигаться в Закавказье[136].

В марте русские войска перейдут в наступление на стыке Западного и Северного фронтов (в районе озера Нарочь), имея задачу продвигаться на Свенцяны — Вильно. В июне приступит к активным действиям Юго-Западный фронт, атакуя противника на Луцком и Ковельском направлениях, а при случае и на Станиславском направлении. В июле последует главный удар силами Западного фронта на Барановичи. Поскольку это наступление заведомо никуда не ведет, предполагается, видимо, выиграть сражение на истощение и далее получить возможность развивать успех либо в южном направлении — к Брест-Литовску либо на север — к Вильно. С перерывами боевые действия на Юго-Западном и Западном фронтах будут идти до конца сентября и даже позднее.

А 28 августа вступит в войну Румыния, после чего восточный фронт резко удлинится к югу до Черного моря. На территории Румынии активные боевые действия с участием русской армии продолжатся до начала декабря[137].

Март, озеро Нарочь

Наступательная операция на стыке Северного и Западного фронтов подробно отражена в аналитической и мемуарной литературе. Может быть, даже слишком подробно для сражения, которое вообще «не получилось».

Страстное желание начать активные действия как можно раньше, вынуждало ограничить перемещение сил между фронтами (на переброску корпуса требовалось около трех недель), поэтому наступать пришлось там, где исходно перевес в количестве штыков и сабель был наибольшим — как уже указывалось, 555 батальонов против 200[138].

Первоначально речь шла об очень широкой операции: 12-я армия наступает на Митаву 5-я и 1-я армии наносят удар по сходящимся направлениям на Поневеж, 2-я армия продвигается к Вилькомиру обходя Вильно с севера.

На 2-ю армию возлагалась главная задача. По Э. Людендорфу: «отрезать в направлении на Ковну наше северное крыло и одновременно поколебать его атаками в других пунктах. Последующими ударами оно должно было быть отброшено к берегу моря севернее Немана». Сомнительно, чтобы русское командование ставило перед собой столь амбициозные цели, но, насколько можно судить, надежда отбросить левый фланг германских войск в Восточную Пруссию у него действительно была.

Однако сначала у командующего Северным фронтом А. Куропаткина возникла идея-фикс насчет необходимости иметь резервы на случай высадки крупного германского десанта в Рижском заливе, поэтому все четыре дивизии, переданные ему на усиление, он развернул в тылу для прикрытия побережья[139]. А затем А. Куропаткин сообщил «наверх», что 12-я армия не успела получить необходимое количество винтовок, поэтому вообще не примет участия в наступлении, что же касается 5-й армии, то ее сосредоточение задерживается вследствие запаздывания тяжелой артиллерии.

В результате от всего первоначального замысла осталась, по сути, атака силами 2-й армии, которую довели до десяти укомплектованных по штату корпусов[140]. Понятно, что армия в таком составе стала совершенно неуправляемой, поэтому в ее составе создали три импровизированные боевые группы, предназначенные для наступления: М. Плешкова (1-й Сибирский, 1-й и 27-й корпуса, 320 орудий), Л. Сирелиуса (34-й и 4-й Сибирский корпуса, 108 орудий), П. Балуева (5-й, 36-й и 3-й Сибирский корпуса, 591 орудие). Групповая организация несколько облегчила управление войсками, но и замедлила его. По сути, уровень оперативного управления теперь включал три последовательные инстанции: армия — боевая группа — корпус.

Перед самым началом операции командующий армией В. Смирнов, которому исполнилось уже 66 лет, неожиданно заболел, и на его место был назначен генерал А. Рагоза, с оставлением за ним также и поста командующего 4-й армией.

Через год в России произойдет Революция, после чего русская императорская армия окончательно разложится и прекратит свое существование как организованная боевая сила (смотри третью часть книги, Сюжет первый: Война войне). В свете разговоров о том, что разложение армии было вызвано большевистской пропагандой, нелишне привести выдержки из отчета генерала Кондратовича, отправленного А. Эвертом для проверки состояния 2-й армии.

Интересна реакция А. Эверта, который пишет на полях доклада, что, ведь, на складах все есть! И шанцевый инструмент, и белье, и масло.

Недокомплект патронов вынуждал ограничивать стрелковую подготовку запасников, подготовка же частей и соединений не велась вообще. В результате войска наступали с ходу на подготовленную и неразведанную неприятельскую оборону, при этом взаимодействовать с артиллерией пехота не умела. Ее этому не учили, как и многому другому. То есть наступление сводилось к плохо организованной попытке реализовать перевес в живой силе. При этом частям иногда даже удавалось врываться в расположение противника и захватывать его боевые позиции. Но здесь они неизбежно теряли управление со стороны старших начальников, попадали под фланговый удар германских частей или под огонь неприятельской артиллерии — и сдавались в плен.

Как это всегда и происходит, стремление начать операцию как можно быстрее привело к постоянным задержкам. Между тем наступила весна, и местность в Белоруссии и Прибалтике стала совершенно непроходимой. Ранее А. Эверт писал:

Командующие на местах твердо стояли за наступление зимой, пока Двина и озера скованы льдом. Такое решение и было принято, тем не менее, обеспечить войска винтовками и сосредоточить артиллерию удалось лишь к середине марта. Распутица уже началась, но отложить операцию на лето после того, как ее два месяца всячески «ускоряли», было очень сложно. Ни М. Алексеев, ни А. Эверт, ни А. Рагоза не захотели брать на себя за это ответственность.

Восемнадцатого марта пехота пошла в атаку.

Двумя днями раньше, 16 марта, А. Эверт, командующий Западным фронтом, передал командованию 2-й армии свою оперативно-тактическую инструкцию из 17 пунктов. Документ, действительно, интересный, особенно если учесть, что он передан на уровень штаба армии за 40 часов до начала наступления, а в штабы дивизий попал, надо полагать, ночью перед боем.

Поражает, прежде всего, что в начале третьей военной кампании такой умный человек, как А. Эверт считает необходимым перед самым наступлением разъяснять своему командарму, что «резервы [нужно] располагать так, чтобы возможно было своевременно поддержать и развить успех», что «должна быть постоянно самая тщательная охрана флангов и непрерывная тщательная разведка», а «контратака противника должна встречаться самой энергичной атакой резервов», что «местность должна быть всеми изучена по карте и, по возможности, на самой местности», что «необходимо организовать воздушную разведку во время боя», что нужно «устраивать в неприятельских заграждениях не одни широкие ворота, а ряд коридоров», а также полезно «принять все меры для достижения связанности действий артиллерии, пехоты, бомбометов, пулеметов, саперов», что «батареям, по которым противник успел пристреляться, [желательно] перед боем менять свои позиции» и далее в том же духе.

Замечателен первый пункт боевой инструкции: «Атаку производить на всем активном участке, не намечая заранее определенной точки главного удара». Сама по себе идея совершенно правильная, но ведь для этого нужно вполне определенным образом развернуть наступающие войска и, главное, поддерживающую их артиллерию. Понятно, что в ночь перед боем перегруппировать войска уже поздно, во всяком случае, в условиях белорусского бездорожья.

Несмотря на недостаточность артиллерийской подготовки[141] по сравнению с нормами французского ТВД (впрочем, и оборона в районе Нарочи была несравнима с позиционным фронтом на Западе), войска 2-й армии на некоторых направлениях овладели первой линией немецкой обороны и закономерно остановились перед второй. Наступление 5-й армии Северного фронта носило сугубо имитационный характер, поскольку А. Куропаткин совершенно не сочувствовал идее Нарочской операции и ограничился формальным выполнением приказа. Это наступление, по крайней мере, было сразу же отменено, в то время как бои на Нарочском направлении продолжались еще двенадцать дней. Строго говоря, наступление и после этого не было остановлено. В приказе А. Эверта говорилось: «1-й и 2-й армиям прекратить наступление, прочно утвердиться в занимаемом положении…, а на участке между озерами Нарочь и Вишневское продолжать начатую операцию». Но потери к этому времени превысили 100 000 человек: 78 445 убитых и раненых только во 2-й армии, из них 12 000 было обморожено или замерзло в окопах, залитых ледяной водой[142]. Ударные дивизии потеряли боеспособность, подвоз снарядов остановился из-за распутицы, и операция прекратилась сама по себе, «в силу естественных причин».

Итоги Нарочской операции выглядят следующим образом: захвачено 10–12 квадратных километров неприятельской территории, уступлено примерно 60–70 квадратных километров, ввиду полной невозможности расположить там войска. Ударные группы продвинулись на 2–2,5 километра вперед, местами даже на 8–9 километров, но не захватили ни одной тактически выгодной позиции, не говоря уже о достижении каких-то оперативных целей. Потери противника по немецким данным составляют 20 000 человек. Российские источники считают их заниженными и определяют в 30–40 тысяч человек, что особенно не меняет дела. Разговоры о «потрясении немцев», о «стягивании ими войск на Нарочском направлении» смысла не имеют: в марте — апреле 1916 года немцы перебрасывали свои дивизии с востока на запад. Количество германских дивизий на Восточном фронте сократилось с 51 в феврале до 48 в марте и 47 в апреле[143]. Так что Нарочское наступление было отражено немцами без серьезного маневра резервами.

Родился в Витебске в дворянской семье. Закончил Полоцкую военную гимназию и Михайловское артиллерийское училище.

Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., награжден орденами Святой Анны 4-й и 3-й степени, Святого Станислава 3-й и 2-й степени с мечами.

В 1883 г. окончил Николаевскую академию Генерального штаба.

С 1883 г. старший адъютант штаба 5-й пехотной дивизии, с 1888 г. помощник старшего адъютанта штаба Приамурского военного округа, затем старший адъютант военной канцелярии при военном губернаторе Приморской области.

С начала 1891 года начальник строевого отдела штаба Керченской крепости.

В 1896–1900 гг. начальник штаба пехотной дивизии (сначала 32-й, затем 5-й).

С 1900 года командует 18-м пехотным Вологодским полком, с 1904 г. — 1-й бригадой 27-й пехотной дивизии.

Затем вновь на штабной работе — с октября 1904 года начальник штаба 3-го армейского корпуса.

С 1906 по 1909 год комендант Усть-Двинской крепости.

С 17 марта 1909 года командует 19-й пехотной дивизией.

27 сентября 1914 года назначен командиром 25-го армейского корпуса, награжден орденом Святого Владимира 2-й степени с мечами, орденом Белого Орла с мечами и орденом Святого Георгия 4-й степени.

С 20 сентября 1915 года командует 4-й армией Западного фронта. В октябре награжден орденом Святого Александра Невского с мечами за остановку немецкого наступления на Минск.

В марте 1916 года одновременно возглавляет 4-ю и 2-ю армии. Руководит войсками 2-й армии во время крайне неудачной Нарочской операции. В июне руководит столь же провальной Барановичской операцией.

С ноября 1916 года на Румынском фронте.

При Временном Правительстве в марте-апреле 1917 года временно командует Румынским фронтом.

С 30 апреля по 13 декабря 1918 года военный министр в правительстве П. Скоропадского, присвоен чин генерального бунчужного Украинской Державы, что соответствует генерал-фельдмаршалу. После захвата власти Петлюрой выехал в Одессу, где после захвата города красными был арестован и расстрелян.

Июнь, наступление Брусилова

Прорыв австро-германского фронта 5 — 15 июня 1916 года

Артподготовка продолжалась в 8-й армии 29 часов, в 11-й армии — 6 часов, в 7-й армии — 45 часов, в 9-й армии 8 часов. В 10 часов утра 5 июня пехота пошла в атаку. В ночь перед наступлением австро-германское командование отреагировало на длительную артподготовку и передвинуло ближе к фронту резервы — 10-ю кавалерийскую дивизию, 26-ю и 22-ю пехотные бригады. По мнению генерала А. Лизингена «Численность противника и сравнительно небольшие потери, нанесенные огнем его артиллерии, не обещают русским успеха. Наступление на 4-ю пехотную дивизию штаб группы рассматривает как простую демонстрацию». Австро-германцы ждали от русских такой демонстрации, поскольку сами в это время довольно успешно наступали в Тироле[145] и знали, что итальянская Ставка буквально умоляет русское командование «сделать, хоть что-нибудь».

В сущности, наступление А. Брусилова и было именно демонстрацией, но исключительно эффектной!

Идея и выполнение Брусиловского наступления с 4 июня по 14 августа 1916 года.

К концу первого дня 8-я армия полностью заняла всю первую позицию противника, захватив до 15 000 пленных. Командование 10-го австрийского корпуса было уверено, что более слабую вторую полосу его войска не удержат, и поставило вопрос об отходе. А. Лизинген согласия на отход не дал, передав корпусу 89-ю стрелковую бригаду и 5 отдельных батальонов для формирования сводной дивизии.

На следующий день 40-й русский корпус продвинулся на 17 километров к западу. Прорыв в районе Луцка приобрел оперативный характер. 4-я австрийская армия отходила за Стырь.

Седьмого июня 8-й корпус ворвался в Луцк.

На фоне оглушающего успеха 8-й армии — прорыв в последующие дни развивался беспрепятственно и 15 июня достиг 65 километров в глубину на восьмидесятикилометровом фронте — наступление 11-й и 7-й армий, по меркам 1916 года также весьма успешное, большого впечатления не производит. А вот 9-я армия заняла Черновцы и начала продвижение в Буковину, создав угрозу южному флангу австро-германского Восточного фронта и оказывая влияние на позицию Румынии.

Луцкий прорыв и наступление 8-й армии.

Брусилов Алексей Алексеевич (1853–1926).

Алексей Алексеевич Брусилов.

Родился в Тифлисе в семье генерала А.Н. Брусилова, потомственного дворянина, участника войны 1812 года. Мать (Мария-Луиза Нестоемская) была полькой.

Окончил Пажеский корпус. В 1873–1878 гг. адъютант полка. Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на Кавказе, отличился при взятии крепостей Карс и Ардаган (награжден орденом Святого Станислава 3-й и 2-й степени, орденом Святой Анны 3-й степени).

1879–1881 гг., командир эскадрона.

С 1883 г. адъютант Офицерской кавалерийской школы, далее последовательно занимал в ней должности от помощника начальника отдела верховой езды до начальника школы (с 1902 года). Считался выдающимся знатоком кавалерийской езды и спорта.

В 1906 году по протекции Великого Князя назначен командиром 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. С 1909 года командир 14-го армейского корпуса. Далее — помощник командующего вой сками Варшавского военного округа, с 1913 года — командир 12-го корпуса.

В день объявления войны назначен командующим 8-й армией, отлично проявил себя в Галицийской битве. В сентябре командовал группой из 3-й и 8-й армий в составе Юго-Западного фронта. Успешно действовал во время борьбы за Перемышль и в Карпатской операции.

С 17 марта 1916 года — командующий Юго-Западным фронтом.

Летом 1916 года организовал успешный прорыв неприятельской обороны на широком фронте («брусиловский прорыв»). Был представлен к награждению орденом Святого Георгия 2-й степени, но это награждение не было утверждено Императором.

Получил Георгиевское оружие с бриллиантами, а также Воинскую медаль, являющуюся высшей военной наградой Французской Республики, предшествующей даже Большому Кресту ордена Почетного легиона.

При Временном Правительстве назначен Верховным Главнокомандующим. После провала июньского наступления отправлен в отставку.

С 1920 года служил в РККА, возглавлял Особое совещание при главнокомандующем вооруженными силами Республики. В 1923–1924 гг. инспектор кавалерии РККА.

Умер от воспаления легких. Похоронен у Новодевичьего монастыря.

Подобно Э. фон Людендорфу интересовался и занимался оккультизмом, хотя называл себя православным.

Младший брат генерала, Лев Алексеевич Брусилов, служил в Российском Императорском Флоте, был одним из инициаторов и первым начальником Морского генерального штаба. Вице-адмирал. Умер в 1909 году в возрасте всего 52 лет. Его сын, Георгий Львович Брусилов, пропал без вести в апреле 1914 года на шхуне «Святая Анна» во время полярной экспедиции. Считается прототипом капитана Татаринова в романе В. Каверина «Два капитана».

Барановичи и Рига

Колоссальный успех первой недели (и, в общем и целом, первого месяца) наступления Юго-Западного фронта требовал какой-то реакции Ставки. Прежде всего, следовало ответить на вопрос, придерживаться ли первоначального плана в версии апрельского совещания или же полностью отказаться от него, перенести центр тяжести кампании на юг и искать решения там. В первом варианте удар А. Брусилова носит отвлекающий характер. Это — демонстрация для отвлечения внимания противника от Италии и Вердена, а также средство заставить его израсходовать резервы Восточного фронта и, может быть, перебросить какие-то части из Белоруссии. Все эти результаты на середину июня уже достигнуты. Поэтому в данном варианте правый фланг Юго-Западного фронта должен был перейти к обороне на удобных позициях (кроме 11-й армии, перед которой противник отходил). Левый фланг, то есть 9-я армия, при благоприятных обстоятельствах мог продолжить наступление на Галич и Станислав, поскольку этого требовала геополитическая обстановка. Разумеется, должны были немедленно перейти в наступление Западный и Северный фронт, и Ставке следовало не только потребовать этого от А. Эверта и А. Куропаткина, но и добиться выполнения своих распоряжений.

Во втором варианте необходима рокировка значительных сил на Юго-Западный фронт. Перед этим нужно определить основные цели операций на юге. Такими целями могут быть Львов, Ковель, Мармарош-Сигет на Тиссе.

М. Алексеев в своей обычной манере уговаривал А. Эверта и А. Куропаткина перейти в наступление, и в этом отношении, как будто, склонялся к первому плану. Одновременно он старался выполнять просьбы / требования А. Брусилова об усилении Юго-Западного фронта, действуя в логике второго плана. Понятно, что переброска корпусов с севера на юг ослабляла Западный фронт, который в рамках идей апрельского совещания должен был играть активную роль.

13 июня 4-я армия Западного фронта, которой по-прежнему командовал генерал А. Рагоза, перешла в наступление силами Гренадерского корпуса под Молодечко[146].

На этом наступление и закончилось. А. Эверт принял решение изменить группировку войск и нанести новый удар на другом направлении: вместо удара из района Молодечко на Сморгонь — Вильно, теперь планировалось наступление на фронте Барановичи — Новогрудок. Теоретически, это позволяло связать операции южнее и севернее Припяти, и немцы предполагали, что Западный фронт в своем наступлении будет склоняться к югу — на Брест-Литовск. В действительности, А. Эверт предполагал двигаться к северо-западу, вероятно, чтобы впоследствии возобновить наступление на Сморгонь (иное предположить трудно).

Подготовка новой операции потребовала трех недель.

Эта, главная, операция началась в первых числах июля, что чисто случайно совпало с англо-французским наступлением на Сомме. Удар был направлен против 12-го австрийского корпуса.

Атаки начались в ночь со 2 на 3 июля и продолжались до 8 июля. За это время 4-я армия А. Рагозы пять раз захватывала первую и частично вторую линию обороны противника. К вечеру следовал контрудар, и наступающие части откатывались назад:

Далее, в конце июля, были еще одни, третьи «Барановичи», но это наступление носило уже чисто демонстративный характер.

Общие потери сторон в ходе трех последовательных наступлений 4-й русской армии составили: русских — до 120 000 человек убитыми, ранеными и пленными, из которых до 50 000 человек убитыми, австро-германцев — до 40 000 человек, из которых до 20 000 убитыми.

Еще меньше можно сказать о наступлении Северного фронта под Ригой. А. Куропаткин совершенно не желал вести эту операцию и согласился на нее только под давлением М. Алексеева. Для атаки была выделена одна армия, 12-я, под командованием Р. Радко-Дмитриева. Армия наступала на пятикилометровом фронте после короткой, трехчасовой, артиллерийской подготовки «вслепую» (без корректировки огня). Ничего, разумеется, не получилось, бои длились 6 дней и стоили русской армии еще 15 000 человек убитыми и ранеными. Далее начались долгие переговоры между А. Куропаткиным и М. Алексеевым о возобновлении наступления и сопровождении его высадкой морского десанта силами около дивизии на побережье Рижского залива. Эта полуфантастическая операция была окончательно отменена в начале августа.

Девятого июля Ставка признала свершившийся факт и перенесла направление главного удара на Юго-Западный фронт, поставив перед ним сразу три цели — Ковель, Львов и Станислав.

Ковельская операция

Пятью днями раньше 8-я армия начинает повторное наступление, но оно сразу же застревает на реке Стоход. Ставка, наконец определившись, перебрасывает на Юго-Западный фронт несколько корпусов, формирует Особую армию генерала Безобразова и организует концентрическое наступление на Ковель силами 8-й, 3-й и Особой армий. Новая операция начинается 28 июля. Вновь фронт прорван, вновь продвижение достигает 10 километров, вновь этого оказывается недостаточно, и Ковель не взят.

За это время 11-я армия захватывает Броды и создает угрозу Львову. Этот успех, как и овладение Галичем, был обусловлен охватывающим движением 9-й армии в Буковине. Станислав взят, но дальнейшее наступление в предгорьях Карпат наталкивается на возрастающее сопротивление противника.

К середине августа Юго-Западный фронт достигает оперативного результата, но не стратегического успеха.

Группа А. Лизингена продолжает удерживать линию Стохода и Ковель.

Бои на Стоходе идут весь август, продолжаются в сентябре, в октябре, в ноябре и, в конечном счете, приводят к огромным потерям у наступающей стороны, не дав никаких результатов. Б. Лиддел-Гарт справедливо пишет, что «операция, начатая в весеннем блеске, погасла в осеннем унынии»[147]. Ему вторит С. Нелипович: «на берегах этой реки полег весь цвет российско-императорской Гвардии»[148] и А. Зайочковский: «Июнь — октябрь мы последовательно губили русскую военную силу под Ковелем. И здесь роль стратегии опять свелась почти к нулю. Мы пять раз били в одно место, варьируя больше лицами, а не комбинациями. Можно было рассчитывать на успех второго, может быть, третьего штурма после неудачи первого, но вести их пять на протяжении пяти месяцев, в течение которых противник мог из ничего построить целую крепость, и почти что в одном и том же районе, это значит не желать воспользоваться всем театром военных действий, который всегда придет на помощь талантливому генералу»[149].

Данные по потерям сторон в ходе Брусиловского наступления (Луцкого прорыва и Ковельской операции) не только, как обычно, «плывут», что обусловлено непрерывной ротацией частей и соединений обеих сторон, но еще и очень сильно зависят от авторской позиции, в данном случае — желания представить операцию как полную победу или, напротив, тотальное поражение русских войск.

Поскольку война есть игра с ненулевой суммой, я склонен принять обе эти крайние точки зрения.

Австро-Венгрия понесла в ходе Брусиловского прорыва огромные потери: 417 тысяч пленных, 1745 пулеметов, 581 орудие, 448 минометов. Всего с мая по декабрь австрийская армия потеряла 422 857 человек убитыми и пропавшими без вести, 216 474 человек ранеными. Из этих цифр нужно вычесть потери в Румынии и в районе Барановичей и приплюсовать к ним германские потери в размере около 140 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Итого получается около 800 000 человек, причем половина из них — пленные, что ясно указывает на разложение армии и приближение военной катастрофы двуединой монархии.

Потери Юго-Западного фронта, однако, еще выше: 355 443 человека убитыми и пропавшими без вести, 1 090 891 человек ранеными, итого около 1 450 000 человек, около 10 % из них — пленные. Такие потери, почти вдвое превышающие потери противника, следует считать катастрофическими, и их связь с разложением армии в 1917 году вполне очевидна[150].

Общие же потери русской армии в кампании 1916 года, последней военной кампании старой Империи, оцениваются в 2,7 миллиона человек, из которых 1,5 миллиона пленными и пропавшими без вести (надо думать, что дезертиры тоже входят в это число).

Наступление А. Брусилова было последней операцией России в Первой мировой войне, которую можно назвать успешной — по крайней мере, на начальном ее этапе. Во всяком случае, прорвать фронт неприятеля на всю его глубину Брусилову удалось.

Приходится читать, что в июне 1916 года Россия была чуть ли не на волосок от решающей военной победы. Это — не ложь, не преувеличение. Это — ошибка.

А. Брусилов изначально организовал наступление, которое могло привести к оперативно-тактическим результатам, но не могло вылиться в стратегическую операцию. Причем именно те особенности наступления, которые привели к прорыву, не давали возможности этот прорыв использовать.

А. Брусилов наступал на широком фронте без четко выраженной цели. Такое построение атаки оказалось для противника неожиданным. Австрийцы не ожидали подобного нечеткого, «расплывающегося» удара, расположение их резервов не соответствовало внезапно осложнившейся обстановке. Это превратило тактический прорыв в оперативный.

Но далее операция неизбежно теряла форму: наступающие армии расчленены по фронту и в глубину, концентрации сил нет нигде. Противник подвозит новые части и соединения, в том числе стойкие германские батальоны, затыкает дыры, цепляется за местность. А резервов у Юго-Западного фронта нет. При такой организации наступления их и не может быть.

Разумеется, Ставка опоздала с переброской сил на Юго-Западный фронт. Но начни она этот маневр до наступления Брусилова, противник заметил бы это и успел бы отреагировать. А потом сразу стало поздно: части надо не только привезти (две-три недели), но еще и протащить через разрушенную полосу прорыва. И вновь вступают в силу «теоремы о позиционности»: глубина прорыва не может превышать полуширину фронта наступления.

Всегда можно достичь тактического успеха, наступая без оглядки на стратегические цели. Но стоит ли удивляться тому, что в этом случае тактический успех не приведет к достижению стратегической цели?

В сущности, операции Э. фон Людендорфа в 1918 году были построены аналогичным образом. И результат был тем же: прорыв, колоссальный успех, но не улучшающий, а ухудшающий стратегическое положение, потом надлом войск и военная катастрофа[151].

Есть и другая сторона проблемы. Да, можно построить Альтернативу, в которой русские войска берут Ковель и даже делают это быстро, еще в июне. Проблемы у австро-германского командования резко возрастают, но хотелось бы напомнить, что в предыдущем, 1915 году Ковель был глубоким тылом русского фронта, и это, отнюдь, не привело к выигрышу Россией мировой войны.

Можно, наверное, придумать вариант, в котором австро-германские войска к осени 1916 года отбрасываются к Западному Бугу. Да хотя бы и к Висле (хотя этого не было не только в планах русского командования, но и в его мечтах)! И что? Ситуация для России все равно хуже, чем она была осенью 1914 года. Потому что время прошло, а цели войны не достигнуты, и технологическое отставание России, как от противников, так и от союзников «Великое отступление 1915 года» продемонстрировало слишком явственно.

Конечно, к весне 1916 года не только русская, но и австрийская армия была надломлена. Строго говоря, австрийцы проиграли войну даже раньше, чем Россия: в сентябре 1914-го, а не в мае 1915 года. Вопрос стоял только в том, какая армия (и страна) распадется раньше — Австро-Венгрия или Россия? Но здесь у Центральных держав было очевидное преимущество. По географическим условиям (внутренние линии) Германия могла «армировать» австрийские дивизии своими, вполне боеспособными и не утратившими веру в победу. А у Антанты возможности таким же образом помочь России не было.

При любом «раскладе» русская армия была предоставлена себе и своей судьбе.

Будь Брусиловский прорыв сверхуспешным — с овладением Ковелем, Львовом и далее по списку — немцы на два месяца раньше прекратили бы наступление на Верден. На те же два месяца раньше ушел бы в отставку Э. Фанкельгайн, передав свой пост П. Гинденбургу. Э. Людендорф перебросил бы в Галицию достаточные подкрепления, и русское наступление, остановилось бы, пусть и на сто километров западнее, чем в Текущей Реальности. И осенью вместо Ковеля мы брали бы Брест-Литовск или Самбор. С таким же успехом и с такими же потерями.

Брусиловское наступление исчерпало степени свободы, оставшиеся у Российской Империи.