Первая Мировая. Война между Реальностями. Книга вторая

Начиналась другая война.

На Западном фронте последний акт Генерального сражения, во многом формальный, был доигран в середине ноября или даже ранее. На востоке сложная сюжетная Лодзинская операция относилась к маневренной войне, в то время как декабрьские столкновения русских, германских и австрийских войск особого содержания уже не имели и велись в силу инерции. На Турецком фронте к началу 1915 года война только разгоралась, и основные события были впереди.

Позиционные формы боевых действий медленно продвигались с северо-запада на юго-восток, меняя характер и смысл войны. После Рождества 1914 года высшие штабы Антанты и Центральных держав заговорили об «осаде крепости».

На западе первая линия обороны этой крепости была вынесена далеко вперед — во Францию и Бельгию. За ней естественными рубежами служили Маас и Рейн. Впрочем, немцы были полны решимости отбить любые атаки врага на чужой территории, не отдавая ни пяди захваченной земли.

На северо-востоке продолжались бои за приграничные районы Восточной Пруссии и Польский балкон, южнее русская армия осаждала Перемышль и постепенно втягивалась в Карпаты. В Сербии держалась линия Дуная и Дрины, на Анатолийском нагорье вдоль немногих дорог развертывались очаговые действия.

В целом к концу 1914 года «восточная» линия равновесия еще не определилась, а «южная» вообще находилась в процессе становления.

Позиционная война

Позиционный тупик стал одним из ярких символов Первой мировой войны. Например, у Барбары Такман:

Осознание изменения характера войны пришло не сразу: к французским солдатам на передовой — осенью 1914 года, к английским и немецким полевым войскам — ближе к Рождеству, а к некоторым британским штабным генералам — лишь тремя годами позже, после Пашендельской катастрофы.

К рубежу 1914 и 1915 годов о позиционной войне заговорили вслух и громко. Нужно было определиться с ее причинами и наметить какой-то план действий, поскольку довоенные Уставы в условиях позиционного фронта продемонстрировали полную непригодность.

Причины позиционного тупика искали в новых технических средствах ведения войны. Читаем у Б. Лиддел-Гарта:

Эта точка зрения дожила до наших дней, хотя Вторая мировая вой на, вроде бы, доходчиво объяснила, что пулеметы мобильному характеру операций, отнюдь, не препятствуют.

Кстати, осенью 1914 года пулеметов в сражающихся армиях было еще довольно мало: у немцев и французов, например, по 6 штук на полк. Да и рассматривались они не столько, как средство обороны, сколько как «оружие преследования» или «средство обеспечения огневого превосходства». Как правило, немецкие командиры полков держали пулеметные роты в резерве и использовали их ситуационно. Французы же и вовсе свои пулеметы весьма неудачной конструкции Сент-Этьена[19] придавали пехотным батальонам, по два на каждый, причем отделение пулеметов должно было следовать за пехотой.

Само собой разумеется, что со временем ситуация изменится: пулеметные гнезда в бетонных тумбах как основа оборонительной позиции, пулеметы на обратных скатах высот, замаскированные пулеметы для ведения фланкирующего огня по прорвавшейся пехоте… но все это — не 1914 год, и даже не первые месяцы 1915-го.

Подобным же образом осенью 1914 года обстояло дело с колючей проволокой и — шире — с полевой фортификацией. В августе — сентябре 1914 года поставки проволоки составляли 365 тонн, в декабре они повысились до 5330 тонн. В течение следующего года производство растет — 8020 тонн в июле, 18 750 тонн в октябре — и это было всего лишь 86 % от текущих потребностей фронта. Понятно, что на фоне таких цифр сотни и первые тысячи тонн «колючки» осени — зимы 1914 года впечатления не производят, и израсходованы они были еще во время первого такта «Бега к морю».

Окопы сооружались повсеместно, но пока еще стихийно, без всякого понимания тактической обстановки, да и почти без шанцевого инструмента: в лучшем случае на двух пехотинцев приходилась одна неудобная лопата с короткой ручкой. Получались ямы-укрытия без ходов сообщений, второй линии, тыловой позиции и даже отхожих мест.

В общем, пулеметов было очень мало, полевая фортификация оставалась весьма несовершенной, да и создавалась стихийно. Следует отметить, что, например, в болотистом грунте Фландрии рыть окопы было почти невозможно.

«Окопы и колючая проволока» часто рассматриваются как средство ведения войны, которое применимо в обороне и неприменимо в наступлении (в морской войне аналогичную роль отводят минным постановкам). Отсюда делается вывод о «превосходстве обороны над наступлением в специфических условиях Первой мировой войны». Удивительно, но это суждение встречается даже в некоторых марксистских работах, посвященных причинам образования позиционного фронта.

Ошибка, на которую указывает уже Ли Вэй-Гун (VI век н. э.), ссылаясь на работы Сунь-Цзы (VI век до н. э.):

Не сказал ли он этими словами о знании именно этого единства?

Ли Вэй-гун почтительно склонился и ответил:

Чисто формально: траншеи и «колючку», разумеется, можно использовать в наступлении, хотя бы, поскольку они позволяют экономить силы на вспомогательных направлениях и создавать решающее преимущество на направлении главного удара.

Это, конечно, относится и к артиллерии, но здесь есть одна существенная тонкость. До войны артиллерия рассматривалась, прежде всего, как оружие наступления. Германские уставы формально определяли наступление, как «перенос линии действия артиллерии вперед». И Пограничное сражение немцы выиграли именно за счет превосходства в артиллерии и грамотного ее использования. Но двумя неделями позже выяснилось, что артиллерия является основой оборонительного боя. В битве на Марне (прежде всего, в боях на реке Урк) она проявила умение блокировать четко различимые рубежи, такие как «тополиная дорога», делая их непроходимыми для неприятельской пехоты, пусть даже и обладающей заметным численным превосходством. В этой логике можно сказать, что артиллерия, действующая с хорошо укрытых позиций, является практически неуязвимой для наступающих войск, и ее останавливающее действие исключительно велико. К этому войска не были готовы, соответствующие положения в уставах по вождению войск отсутствовали. «На коленке» ответственные командиры придумывали какие-то временные меры, чтобы «обмануть» неприятельскую артиллерию. Примером может служить «ночная штыковая атака» 3-й германской армии фон Хаузена на Фор-Шампенуаз во время Марнской битвы. Разумеется, подобные «гамбиты» носили однократный характер. К тому же, если они и приносили успех, то ценой огромных жертв.

Понятно, что здесь речь идет не о «превосходстве обороны над наступлением» и уж точно не о том, что «артиллерия является оружием обороны, которое не может быть использовано в наступательном бою». Блокирующее действие артиллерии оказалось неприятной неожиданностью, на которую своевременно не удалось найти ответ.

Другими словами, в этой модели, которой с некоторыми оговорками придерживается, например, М. Галактионов, позиционный фронт возник, потому что война не соответствовала довоенным представлениям о ней.

Вообще говоря, это верно, но как раз в отношении артиллерии вывод ошибочен. Дело в том, что ко времени становления позиционного фронта, к осени 1914 года, во всех воюющих армиях начался острый кризис военного снаряжения. Нельзя даже сказать, что «реальная действительность в отношении расходования материальных средств ведения войны опрокинула все расчеты штабов и военных министерств». Снарядов было запасено ровно столько, чтобы хватило — с избытком, с запасом, в режиме «ни в чем себе не отказывайте» — на все Генеральное сражение. Вместе с ним должна была завершиться и война. Но запасы закончились, война продолжалась, а текущее производство не покрывало и десятой доли потребности армии. До конца декабря французская промышленность могла поставлять ежедневно не более трех снарядов на орудие. В Приграничном сражении, в битве на Марне в боях во Фландрии артиллерия расходовала сотни снарядов на орудие в сутки (в мемуарах артиллеристов называются такие цифры, как 800 снарядов на батарею и даже больше).

К декабрю кончилось все. Снаряды, патроны, орудия, пулеметы, колючая проволока, а также обученные, подготовленные, желающие воевать люди.

Но еще раньше закончились планы и идеи.

На мой взгляд, переход к позиционной войне зимой 1914 года имел две составляющие, которые вполне можно назвать стратегической и тактической позиционностью.

Стратегическим тупиком был сам исход Генерального сражения.

Да, союзники выиграли его, заставив Центральные державы перейти к повсеместной обороне, по крайней мере, временно. Но проигравшая сторона обосновалась на неприятельской территории, имела в своем распоряжении нерастраченные резервы, память одержанных побед и капитулировать вовсе не собиралась.

Победители же были поставлены перед необходимостью конвертировать достигнутый успех и свое ресурсное превосходство в неоспоримую победу. Но они понятия не имели, каким образом это сделать.

Французский план войны потерпел крах еще до начала Пограничного сражения, немецкий — на Марне, австрийский — в Галиции, русский — в Восточной Пруссии. Англичане сколько-нибудь содержательного плана войны на суше не имели вовсе. В октябре — ноябре стороны решали, преимущественно, оперативно-тактические задачи в логике, «как сразу не проиграть», если не считать Э. Фанкельгайна, который попытался изобразить во Фландрии «что-нибудь шлиффеновское», но ни пространства, ни времени для маневрирования уже не было.

Если в 1914 году сталкивались планы, и сражения подчинялись общей логике, а боевые действия были содержательными, то к зиме всякое содержание закончилось, и не осталось ни времени, ни сил, ни мысли, чтобы создать новое. Война утратила свою интеллектуальную составляющую. Этот концептуальный кризис проявился на фронтах как позиционный тупик.

Сильнейшая сторона не знает, как ей реализовать свое преимущество, слабейшая играет «вторым номером», пытаясь изменить соотношение сил за счет тактического превосходства и «боевых качеств германского солдата» — при таких оперативных замыслах ничего, кроме позиционного тупика, получиться не может.

Признанием данного обстоятельства стала французская «стратегия размена», она же «стратегия истощения»: поскольку мы обладаем численным превосходством, нам нужно только все время «разменивать» наших солдат на неприятельских, и в конце концов у немцев кончатся люди. Такая концепция войны обрекала на гибель миллионы солдат и полностью игнорировала два обстоятельства: во-первых, солдаты, которых цинично «разменивают», могут просто отказаться повиноваться; во-вторых, чтобы в борьбе с немецкой пехотой разменивать людей в пропорции один к одному, тоже нужно было известное искусство.

«Стратегия размена», конечно, являлась надругательством над всеми принципами военного искусства вообще. Но противопоставляемая ей «стратегия сокрушения» была ничем не лучше. В сущности, вся разница была в том, что сторонники истощения предполагали максимально затянуть войну, чтобы в полной мере воспользоваться преимуществами экономической блокады Германии, а адепты сокрушения предполагали произвести «размен» за одну большую операцию, в которую будут втянуты и перемолоты все резервы противника.

Оперативно-тактическая позиционность была связана с явлением, которое десятилетиями позже, после создания общей теории систем, получило название кризиса аналитичности[21].

Военное искусство опирается на науку, прежде всего, на логистику: расчет движения войск и линий их снабжения. В условиях армий «образца 1914 года» основой логистических расчетов была железнодорожная сеть. Автомобильный маневр практически не применялся (Марна — исключение, подтверждающее правило), использование гужевого и автомобильного транспорта для доставки боеприпасов практиковалось лишь от конечных железнодорожных станций — по современной терминологии — «последняя миля».

В результате дислокация войск и возможные вектора их движения определялись, в первую очередь, начертанием железнодорожной сети, затем — структурой автомобильных дорог. Это делало оперативные планы предсказуемыми и практически лишало любое наступление внезапности. Поскольку уровень штабной работы в сражающихся армиях был, в целом, одинаков (исключая турецкие войска), элементарная интроекция позволяла своевременно обнаружить любой разумный, то есть отвечающий «хорошей военной практике», маневр неприятеля и парировать его. Конечно, время от времени предпринимались совершенно «дикие» действия вроде ночной атаки Хаузена против Фоша — как правило, с самыми негативными результатами.

Иными словами, стороны одинаково грамотно мыслили, одинаково грамотно располагали резервы, одинаково четко маневрировали ими и в обороне и в наступлении. Они одинаково понимали ситуацию. Потому и не могли ее изменить.

В новых условиях (одинаково высокий уровень штабной работы, возрастание роли артиллерии, действующей с закрытых позиций и практически неуязвимой для других родов войск) уравнения Остроградского-Ланчестера[22] стали выдавать приемлемые приближения к реальности.

Война приобрела аналитический характер[23].

Это предполагало устойчивость возникших решений[24].

В условиях кризиса аналитичности оперативная ситуация перестала зависеть от принимаемых сторонами решений. Теперь она определялась теоремами о позиционности:

В последующие три года стороны на практике проверяли непреложность этих теорем. Выяснилось, что они выполняются неукоснительно, то есть позиционный фронт оказался устойчивее, чем государственные режимы, создававшиеся столетиями.

Приходится читать, что вышеприведенные рассуждения верны лишь для Западного фронта, в то время как на востоке, где пространства было больше, а плотность войск — соответственно ниже, война сохраняла маневренный характер. В действительности, позиционность вовсе не означает, что линия фронта не может сдвинуться. Просто она не может сдвинуться так, чтобы изменить характер позиции. На западноевропейском ТВД, богатом дорогами, расстояние между узлами позиции было очень мало, и фронт застыл намертво. На востоке дорог и узлов было значительно меньше, в результате чего возникали огромные пространства, овладение которыми или, напротив, оставление которых противнику практически не меняло связность. В первом томе мы столкнулись с такой ситуацией при анализе борьбы за Польский балкон. Пока русские войска удерживали Варшаву и Ивангород, а немецкие — Торн и Бреславль, размашистые передвижения войск в четырехугольнике Варшава — Сандомир — Ченстохов — Калиш не приводили к решительным результатам.

С другой стороны, при потере лишь одной из критических точек позиции немецкий фронт отбрасывался к линии Одера, а русский — к линии Западной Двины. И в этом отношении кампания на Востоке носила такой же позиционный характер, как и на Западе: «здесь», как и «там», фронт оказался устойчивее государства и общества. Разница в том, что на Западе размах колебаний, неизбежных в аналитических системах, составлял единицы километров, а на Востоке — десятки и сотни километров.

Кампания 1915 года: планирование на Западе

С равными основаниями можно сказать, что союзники вообще не имели никакого плана операций на 1915 год, и что у них было, по крайней мере, четыре таких плана.

Прежде всего, единого руководства на Западе не существовало вплоть до весны 1918 года[26]. Было три независимых командования: бельгийское, английское и французское — каждое со своей зоной ответственности. На практике, конечно, союзные штабы сообщались между собой на уровне личных договоренностей. Это обеспечивало вполне удовлетворительное взаимодействие войск в пределах театра военных действий, что доказали, хотя бы бои во Фландрии.

Французские войска составляли на начало 1915 года абсолютное большинство на ТВД, что обуславливало особую роль французского командования:

С другой стороны, в политическом и отчасти экономическом отношении Франция в это время уже зависела от Великобритании, поэтому Д. Френч пользовался известной свободой действий. К тому же число британских дивизий во Франции непрерывно увеличивалось. Уже 26 декабря 1914 года экспедиционные силы были разделены на две армии: 1-я армия Дугласа Хейга включала 1-й, 4-й и Индийский корпуса, 2-я армия О. Смит-Дориена — 2-й и 3-й корпуса, 27-ю дивизию. Позднее в ее состав вошел 5-й корпус. Два кавалерийских корпуса — Индийский и корпус генерала Алленби — оставались под непосредственным командованием Д. Френча, в тылу[28].

15 февраля во Франции высадилась 1-я канадская дивизия, которой предстояло стать одной из самых знаменитых воинских частей союзников (первоначально в составе 1-й армии, затем передана во 2-ю армию).

В общем и целом ни Ж. Жоффр, ни Д. Френч не имели на 1915 год активного плана действий. Предполагалось придерживаться выжидательной линии до тех пор, пока не будет преодолен кризис военного снаряжения. Кроме того, военный министр Великобритании Г. Китченер приступил к формированию массовой добровольческой армии, которая к концу 1915 — началу 1916 годов должна была сосредоточиться во Франции, что предполагало резкое изменение соотношения сил на фронте в пользу союзников.

Таким образом, общее наступление переносилось на следующий год, и это можно рассматривать как первый из набора союзных планов на кампанию 1915 года на европейском ТВД.

Одновременно, оба командующих — и Ж. Жоффр и Ф. Френч — планировали наступления. Каждый — свое. Англичане — под Неф-Шапелем, французы — в Шампани и в районе Сен-Миельского выступа. И это — второй и третий планы кампании.

Кстати, речь шла едва ли не об окружении всех немецких войск в Нуайонском выступе, то есть об уничтожении главных сил неприятеля[29]. Как это сочетается с решением на стратегическую оборону, понять очень трудно. Вероятно, оба командующих в глубине души были уверены, что дальше вылазки операция все равно не пойдет. Собственно, так и случилось.

Но у генералов Западного фронта были свои начальники. Во Франции политическое руководство в тот момент в решения Ж. Жоффра не вмешивалось. Зато в Великобритании военный министр Г. Китченер особых иллюзий по поводу таланта Ф. Френча не питал. Г.Китченер настаивал на обороне на Западном фронте. Второго января 1915 года он написал Д.Френчу:

Это письмо стало основанием четвертого союзного плана на 1915 год: отказаться от действий на Западном фронте вообще, перейти там к жесткой обороне и сосредоточить усилия против Турции, имея целью вывести ее из войны.

К этой стратегии военное руководство — и британское, и французское — отнеслось резко отрицательно, зато она пришлась по вкусу морскому министру сэру Уинстону Черчиллю. Результатом стала Дарданелльская операция, одна из самых неоднозначных в истории Великой Войны (смотри Интермедию 2 «Проклятые Дарданеллы»).

Западный фронт в 1915 году: зима и весна

В конце января — начале февраля 1915 года Германия имела на Западном фронте 7 армий и три армейские группы (26 корпусов, 94,5 дивизии, 1,9 миллиона человек, 4000 легких, 1695 тяжелых орудий). Бельгийская армия насчитывала 6 дивизий, в двух английских армиях было 11 пехотных и 5 кавалерийских, девять французских армий вместе с Лотарингской группой имели в своем составе 73 пехотных и 10 кавалерийских дивизий (всего 105 дивизий, 4000 легких, 1600 тяжелых орудий, 2,65 миллиона человек[30]).

Начали французы. Шестнадцатого февраля они перешли в наступление в Шампани, которое продолжалось ровно месяц. Может быть, Ж. Жоффр действительно предполагал «отбросить противника к границе», но в действительности 4-я французская армия сумела вклиниться в немецкую оборону только на глубину 300–500 метров, при этом ее потери составили 91 тысячу солдат[31].

Четвертая французская армия имела в своем составе 4 армейских корпуса, еще 3 корпуса было привлечено из резерва (163 тысячи человек, 879 легких и 110 тяжелых орудий). Этим силам противостояла 3-я германская армия — 85 тысяч человек, 384 легких, 76 тяжелых орудий. В ходе месячных боев в орбиту операции было втянуто еще 9 французских и 12 немецких дивизий, в результате установилось равновесие сил.

В марте 1-я британская армия предприняла наступление под Неф-Шапелем (Невшапелем). В принципе, речь шла о том, чтобы овладеть Лиллем и вынудить противника к отступлению, по крайней мере, из Фландрии. Для этого было необходимо утвердиться на «хребте» Оберс-Ридж[32], который находился на расстоянии от 1,5 до 6 км от британских траншей. Начать решили с уничтожения немецкого выступа у деревни Неф-Шапель, километрах в полутора от хребта.

Французы южнее должны были поддерживать эту операцию, наступая силами 10-й армии на подобный же хребет Вими, но после боев в Шампани от этой операции отказались, сообщив об этом союзнику только 7 марта, когда англичане уже изготовились к наступлению.

Англичане отменять операцию не стали, тем более что соотношение сил определенно было в их пользу: шесть против двух по дивизиям и сорок восемь к трем по батальонам на направлении главного удара.

Десятого марта после короткой артиллерийской подготовки английские и индийские солдаты перешли в наступление и в течение часа овладели деревней, прорвав очень тонкий немецкий фронт, но на очень узком участке (1,5 км).

Сама местность во Фландрии настраивала немцев на создание не столько сплошной линии обороны, сколько замаскированных опорных пунктов, огонь которых блокирует продвижение противника.

Прорыв был совершен в 9 часов утра, но только в 14.45 командиры корпусов (4-го и Индийского) получили от Д. Хейга директиву, в которой он требовал немедленного движения вперед. Британские батальоны начали движение ближе к шести часам вечера, и немцы уже успели перегруппироваться и подтянуть ближайшие резервы. Начало темнеть, и операция сама собой остановилась.

Немцы действовали быстро, и за ночь они развернули в районе Неф-Шапеля около двадцати свежих батальонов. Огонь немецкой артиллерии нарушил все линии связи между наступающими английскими корпусами и армейскими тылами, в сгустившемся тумане британская артиллерия не могла «нащупать» ни германскую артиллерию, ни пехотные траншеи новой германской линии обороны.

Наступление превратилось в полный хаос, связь отсутствовала. Командиры батальонов, понесших колоссальные потери, стали окапываться, где придется.

Немцы контратаковали в 5.30 на следующее утро (12 марта) с теми же результатами, что и англичане накануне. Пятью часами позже англичане возобновили наступление, хотя, по докладу генерала Роулинсона, часть долговременных огневых точек противника не только не была подавлена, но даже и обнаружена.

Общей атаки не получилось: часть батальонов не получила приказа, поскольку не было телефонной связи, а связные не сумели добраться до передовых окопов. Тем не менее, в 15.06 Д. Хейг отдает приказ на продолжение атаки, поскольку, по его мнению, «противник деморализован».

Д. Хейг приказал «идти вперед, невзирая на потери» и обратился к Д. Френчу с просьбой «выслать кавалерию для развития успеха».

Стемнело. Ночью англичане предприняли еще одну атаку, столь же неорганизованную и беспорядочную, но к этому времени солдаты 4-го и Индийского корпусов перестали реагировать на приказы командования вообще. Части были обескровлены, кроме того, солдаты, не спавшие уже трое суток, просто ложились в воронки и засыпали где придется. Английская официальная история с некоторым смущением написала, что было трудно отличить мертвых от спящих.

Тринадцатого марта наступление было остановлено. Англичане потеряли 11 652 человек, немцы 8600 (английские данные).

Французы месяцем позже (5 — 17 апреля) попытались срезать Сен-Миэльский выступ к югу от Вердена. Операция «готовилась в глубокой тайне», но немцы узнали о ней уже в середине марта. Из ускоренной атаки ничего не получилось, перешли к планомерному и методическому наступлению — с теми же результатами. Операция стоила французам еще 64 тысяч человек.

Родился в Эдинбурге, младший из 11 детей.

Учился в Клифтон-колледже, Бристоле, Оксфорде (диплома не получил: при хорошей успеваемости пропустил курс лекций по специальности), Сандхэрсте.

На военной службе с 1886 года (7-й гусарский полк, Индия).

Провалился на вступительных экзаменах в Академию генерального штаба. Вернулся в Индию, затем был вызван в Англию, где получил назначение на должность адъютанта генерал-инспектора кавалерии. Вместе с Д. Френчем разработал двухтомное «Наставление по боевым действиям кавалерии» (1896). После этого был зачислен в Академию генерального штаба без экзаменов. Учился хорошо, его ведущий преподаватель назвал его «будущим главнокомандующим армии Великобритании».

Участвовал в Суданском походе и в англо-бурской войне. С 1903 года начальник штаба англо-индийской армии и инспектор кавалерии.

В 1905 году, после одномесячного, стремительного как вихрь ухаживания, Хейг женился на Дороти Вивиэн, сестре собрата-офицера лорда Вивиэна, который в течение англо-бурской войны служил в 17-м уланском полку. Высокочтимая Дороти была одной из фрейлин королевы, и поэтому этот брак явился событием, упрочившим и без того прочное положение Хейга в обществе.

В середине 1900-х написал книгу: «Размышления о кавалерии. Стратегия и тактика», в которой утверждал: «Роль кавалерии на поле боя будет постоянно возрастать, и высокая дальнобойность и эффективность поражения, обеспечиваемые современным оружием, вызовут панику в войсках противника, сделают их неспособными противостоять кавалерийской атаке».

С 1906 по 1909 гг. — в военном министерстве, участвует в создании Территориальных войск и новой концепции Генерального штаба в рамках реформ Холдейна.

В 1912–1914 гг. руководитель Олдершотского военного лагеря в Англии.

С начала войны — командующий 1-м британским корпусом, далее — 1-й армией. С декабря 1915 года — командующий Британскими Экспедиционными Силами. После войны некоторое время командовал войсками в Англии и Ирландии, затем в отставке. Активный участник ветеранского движения.

Рыцарь-командор ордена Индийской Империи (1911).

Кавалер (1901), Рыцарь-командор (1913), Рыцарь Большого Креста (1915) Ордена Бани.

Кавалер Ордена Заслуг (1919).

Командор (1904), Рыцарь-командор (1909), Рыцарь Большого Креста (1916) Королевского Викторианского Ордена.

Рыцарь Ордена Чертополоха (1917).

Ряд зарубежных орденов, в том числе Святого Георгия IV класса (Россия), Большой Крест Ордена Почетного легиона (Франция), орден Восходящего солнца с цветами павловнии (Япония).

Превосходный игрок в поло, член сборной Великобритании.

Апрель 1915 года: химическая война

В третьей декаде апреля немцы решили испробовать принципиально новое средство для преодоления позиционной обороны, а именно — отравляющие вещества. Сама по себе идея была вполне разумна: в ее основе лежала мысль избежать полного разрушения полосы прорыва артиллерийским огнем, то есть сохранить тактическую подвижность наступающих войск.

Однако немцы реализовали свою инновацию не лучшим образом, и это еще мягко сказано.

Прежде всего, они остановили свой выбор на газобаллонной атаке. В течение нескольких дней на шестикилометровом фронте было установлено 6000 баллонов с хлором. Делали это специальные химические подразделения, не входящие в состав полевой армии. Все было подготовлено уже 11 апреля, но ветер упорно отказывался дуть в нужном направлении, и приходилось ждать — первый минус газобаллонной атаки.

Понятно, что скрыть подготовку такого масштаба было невозможно, и первые сведения о грядущей атаке французы получили уже 13 апреля, когда немецкий дезертир сообщил им, что при благоприятном ветре на позиции союзников будет пущен газ. «Сигнал — три красные ракеты». Дезертир был рядовым, однако, сообщил много ценных сведений, и французы ему просто не поверили; генералу Э. Фери, который передал предостережение англичанам, его прямой начальник объявил выговор «за непосредственную связь с нашими союзниками, а не через ставки командования обеих сторон». Англичане, впрочем, тоже не поверили полученной информации. На всякий случай, генерал Палмер сообщил о возможной газовой атаке командирам дивизий на Ипрском выступе, но с таким количеством оговорок и сомнений, что комдивы эти сведения дружно проигнорировали.

Между тем поступили подтверждения от других дезертиров, ценную информацию доставили и фронтовые разведчики.

В любой момент союзники могли просто накрыть газовые батареи артиллерийским огнем, вызвав локальную химическую катастрофу[33]. Но до 22 апреля ничего сделано не было, и около 17 часов немцы выпустили в сторону позиций союзников 186 тонн хлора. Ветер был слабым и неустойчивым, так что свою порцию хлора получили и солдаты 15-го германского корпуса — второй и главный минус газобаллонной атаки.

Но французам, англичанам и канадцам досталось гораздо больше.

Алжирские части и французская территориальная дивизия отхлынули на три километра назад, полностью открыв фронт. Французская артиллерия замолчала.

Немцы, на счастье союзников, рассматривали газовую атаку как чистый эксперимент. Командованию 15-го корпуса, которое заблаговременно потребовало усилений для использования и закрепления возможного успеха, высшее начальство ответило, что «всякая мысль о широкой операции около Ипра совершенно не отвечает намерениям Главного командования». Дабы опыт был чистым, солдаты должны были идти вслед за газовым облаком, примкнув штыки и вынув затворы из винтовок (вспоминается атака Хаузена против Фоша во время Марнской битвы — такое чувство, что немецкие генералы усвоили урок А. Суворова, относящийся к XVIII столетию: «пуля — дура, штык — молодец»). Кстати, противогазов или, хотя бы марлевых повязок, наступающим войскам не дали; позже пленные немцы говорили о том, что остаточное действие газа причиняло страшную боль глазам.

Фланг 1-й канадской дивизии был открыт, и на него шло облако хлора. Но два офицера медицинской службы — полковник Нэсмит и капитан Скримджер уже пришли к выводу, что используемый противником газ — это хлор, а хлор нейтрализуется аммиаком. Они приказали передать в траншеи использовать в качестве повязок любую ткань, пропитанную мочой. Тут уж было не до военной романтики!

Канадцы остановили немецкую атаку, тем более что 15-й германский корпус к серьезному наступлению был не готов и не имел необходимых для этого сил и средств. К вечеру положение на фронте стабилизировалось.

Ночью канадцы организовали контратаку, которая закончилась катастрофически: 10-й батальон потерял 623 человек из 816 наличного состава, 16-й — около 600, а от 2-го батальона осталось всего 20 человек.

На следующее утро немцы почему-то решили, что теперь частный удар 15-го корпуса нужно развить во «второе сражение под Ипром», которое с переменным успехом продолжалось до 10 мая. Общие потери Британских Экспедиционных Сил оцениваются в 59 275 человек, немцы по британским данным потеряли 34 933 человек. Примечательно, что французские потери в эту статистику не вошли, а только в ходе атаки 22 апреля алжирцы и территориальная дивизия потеряли 5 тысяч человек убитыми и еще 10 тысяч ранеными и отравленными.

Вторым сражением под Ипром началось широкое применение химического оружия. В дальнейшем от газобаллонных атак практически отказались ввиду зависимости от погоды и опасности для собственных войск, зато стали все более широко применяться химические снаряды, причем, прежде всего, против артиллерийских позиций противника.

Эволюция отравляющих веществ шла в двух направлениях — повышение летальности (фосген), повышение стойкости на местности (иприт), усиление раздражающего действия. В свою очередь, войска получили относительно адекватные противогазы.

Химическое оружие стало одним из символов ужаса Великой войны и после ее завершения повсеместно запрещено. Интересно, что реальные потери от ОВ были очень малы (3–5 % от общих военных потерь). На практике, в поздний период войны газовые атаки использовались не столько для уничтожения солдат противника, сколько для временного выведения их из строя.

Родился в Бреслау в хасидской семье, отказался от иудаизма и принял христианство. Мать умерла во время родов.

Обучался в Гейдельбергском университете, в Берлинском университете, в Техническом колледже Шарлоттенбурга. Женился на сокурснице Кларе Иммервал. Несмотря на то, что Клара была талантливым химиком, Фриц считал, что, как достойная немецкая жена, она должна оставить научную карьеру и заниматься исключительно семьей. «Для меня женщины похожи на прекрасных бабочек: я восхищаюсь их расцветкой и блеском, но не более того», — говорил он.

Во время пребывания в университете Карлсруэ с 1894 по 1911 годы он и Карл Бош разработали процесс Габера, при котором аммиак образуется из водорода и атмосферного азота (в условиях высоких температур и высокого давления, а также в присутствии катализатора).

Габер сыграл ключевую роль в развитии химического оружия во время Первой мировой войны. Вскоре после начала войны он возглавил химический отдел военного министерства. Часть его работы включала разработку противогазов с адсорбирующими фильтрами. Помимо того, что Габер руководил группами, разрабатывавшими применение хлора и других смертоносных газов окопной войны, он был всегда готов лично содействовать их применению, несмотря на их запрет (Гаагская конвенция 1907 г., под которой Германия поставила свою подпись). Будущие Нобелевские лауреаты Джеймс Франк, Густав Герц и Отто Ган принимали участие в организации газовой атаки на реке Ипр под руководством Габера.

Как позже вспоминал один из его близких друзей физик Макс Планк, Габер, будучи типичным немецким романтиком того времени, был уверен, что как только мир увидит кошмарные последствия отравления ядовитым хлором, правительства содрогнутся от ужаса и тотчас же война закончится, а в Европе воцарится вечный мир. Поэтому Габер и старался произвести как можно больше хлора, чтобы и первая демонстрация была как можно более впечатляющей.

Ф. Габер лично подготовил газовую атаку под Ипром 22 апреля 1915 года. Вскоре после его возвращения из Бельгии его жена, Клара, известная своими пацифистскими взглядами, покончила с собой, выстрелив себе в грудь из пистолета мужа. Это случилось 2 мая. 15 мая Ф. Габер отправился на Восточный фронт для организации новой газовой атаки.

Покончил жизнь самоубийством и их сын Герман (в 1946 г.).

В своих работах над эффектами, производимыми отравляющими газами, Габер отметил, что длительное воздействие низких концентраций на человека всегда имеет тот же эффект (смерть), что и воздействие высоких концентраций, но в течение короткого времени. Он сформулировал простое математическое соотношение между концентрацией газа и необходимым временем воздействия. Это соотношение известно, как правило Габера. Габер защищал химическое оружие от обвинений в том, что его применение негуманно, говоря, что смерть есть смерть, независимо от того, что является ее причиной.

В 1918 году Габер бежал из страны в Швейцарию, спасаясь от наступающих войск Антанты — британцы просто мечтали отправить на виселицу «отца газового оружия». Но тут судьба приготовила Фрицу неожиданный подарок — по инициативе Шведской Академии наук он был награжден Нобелевской премией по химии за давнюю разработку метода получения аммиака. Перед авторитетом Нобелевки англичане были вынуждены отступить и сами вычеркнули его имя из списков разыскиваемых военных преступников.

В 1920-х годах немецкие ученые, работавшие в его институте, создали отравляющее вещество «Циклон Б» на основе синильной кислоты, нанесенной на пористый инертный носитель (на уровне государственного заказа это считалось универсальным инсектицидом, но в таком качестве «Циклон Б» никогда и никто не использовал). Позднее работал над извлечением золота из морской воды.

Эмигрировал из Германии в 1933 году (как еврей), переехал в Великобританию, в Кембридж. Но Эрнст Резерфорд устроил ему форменную травлю, задействованы были и студенты, сразу не пожелавшие ходить на лекции «палача их отцов». Габера уволили и предложили ему должность в Палестине. Умер он от инфаркта в Базеле по дороге туда.

Семья Габера также покинула Германию. Его вторая жена Шарлотта с двумя детьми поселилась в Англии. Остальные родственники Габера погибли в немецких лагерях смерти.

Ф. Габер встречался с А. Эйнштейном, в ряде источников говорится об их многолетней дружбе.

22 января 2009 года Международный астрономический союз присвоил имя Фрица Габера кратеру на обратной стороне Луны.

Западный фронт: лето 1915 года

В мае, как раз к окончанию второй битвы под Ипром, англо-французы перешли в новое наступление в Артуа. В операции участвовали 10-я французская и 1-я британская армии (вместе 30 пехотных дивизий, 2 кавалерийских корпуса и 6 кавалерийских дивизий, 1296 легких, 431 тяжелое орудие). В составе 6-й немецкой армии было 13 пехотных дивизий, 660 легких, 150 тяжелых орудий.

Артиллерийская подготовка продолжалась 6 дней.

Утром 9 мая войска союзников перешли в атаку и сразу же достигли прорыва глубиной 2–4 км на фронте 6 км. Здесь корпуса остановились и стали ждать подхода резервов и новых распоряжений, а Марокканскую дивизию, несвоевременно захватившую важную высоту Лоренто, оттянули назад.

Немцы, понятно, отреагировали. К вечеру 9 мая Руппрехт уже ввел в действие свои тактические резервы (2 дивизии и армейская артиллерия), к 11 мая немцы перебросили к участку прорыва еще 8 дивизий, и к 15 мая было достигнуто равновесие.

Английская атака, вновь в районе Неф-Шапеля, не удалась вообще, общее продвижение 1-й армии Д. Хейга не превысило 600 метров.

Нужно сказать, что вся операция была просто «работой над ошибками» мартовского наступления на Неф-Шапель. Немцы тоже учли свои ошибки.

Атака захлебнулась уже к 8 часам утра и была окончательно отменена вечером. За 12 часов армия потеряла 458 офицеров и 11 161 солдата.

В середине июня, с 16-го по 18-е, 10-я армия возобновила наступление в прежней группировке и практически прежними силами (увеличилось количество артиллерии, прежде всего — траншейных орудий, то есть минометов). Немцы усилили 6-ю армию 10-м резервным корпусом, оборудовали не только вторую, но и третью линию обороны. В результате наступление провалилось. Общие результаты: продвижение 7 километров по фронту и 3–4 километра в глубину, причем все эти успехи были достигнуты даже не в первый день, а в первые часы операции. Далее вступили в силу теоремы о позиционности.

Потери союзников — 132 тысячи человек, немцев — 73 тысячи человек.

Весеннее наступление в Артуа продемонстрировало, что союзники преодолели кризис военного снаряжения: в ходе операции было израсходовано 2,1 миллиона снарядов.

Осеннее сражение в Артуа и Шампани

Последовал небольшой перерыв, а осенью союзники организовали самую крупную из своих операций 1915 года. Где? Разумеется, в Шампани и в Артуа.

К этому времени уже накопился некоторый опыт неудачных наступлений, и пришла пора сделать какие-то выводы. В августе по распоряжению Ж. Жоффра была издана и разослана в войска брошюра капитана Лафарга «Пехотная атака в настоящем периоде войны», в которой автор пишет:

После этого настанет черед использования «крупных подвижных резервов», включающих «кавалерию, автобатареи, автопулеметы, пехотные батальоны, посаженные на автомобили с приданными им для очистки дорог саперами». Хочется спросить, какие такие дороги, пригодные для передвижения автомобилей, могут остаться в зоне прорыва после артподготовки и, собственно, «безграничного штурма»? Кстати, Лафарг считал, что немцы имеют одну линию обороны глубиной не более трех километров, однако этих линий уже было две, а местами сооружалась и третья.

Хотя Лафарг и возражает против методичности, в ходе наступления он предполагает густые стрелковые цепи и их равнение.

Примерно в этой логике французы и выстроили план осеннего сражения: 1,5 км на дивизию; резервы, подведенные как можно ближе к линии фронта; сосредоточение кавалерии для развития успеха (ей была поставлена задача действовать на глубину 24 километра сразу же после прорыва неприятельского фронта); оборудование плацдармов, выдвинутых в сторону противника на расстояние 100–200 метров от его передовой линии, чтобы ворваться в траншеи с первого броска; построение атакующей группировки в виде последовательных цепей (волн); инженерная подготовка района наступления; мощная артподготовка; одновременное наступление всей массой «с музыкой и развернутыми знаменами». Насчет музыки и знамен — это не шутка. Музыканты действительно находились в передовых окопах и играли «Марсельезу».

Для проведения операции французы сосредоточили 4-ю и 2-ю армии, количество британских частей во Фландрии постоянно возрастало, что позволяло французам пользоваться некоторой свободой в перегруппировке войск.

Вторая армия Пэтена занимала пятнадцатикилометровый участок и была построена в три линии: в первой — 14-й, 11-й, 20-й, 1-й Колониальный корпуса; во второй — 16-й корпус, 153-я, 53-я дивизии; в третьей — 3-й кавалерийский корпус (три дивизии).

Четвертая армия де Лангля имела в первой линии 2-й, 7-й, 32-й и 4-й корпуса; во второй — 6-й корпус, 8-ю и 56-ю дивизии; в третьей — 2-й кавалерийский корпус (три дивизии).

Для проведения операции французы сосредоточили 2925 орудий (1060 легких, 580 тяжелых, 992 тяжелые гаубицы, 993 миномета). Артиллерийская подготовка началась 22 сентября и продолжалась три дня. Всего было выпущено 1 683 170 снарядов.

Удар наносился в полосе длиною 31 километр.

С германской стороны на пятидесятикилометровом фронте оборонялась 3-я армия фон Эйнима. На участке удара были расположены 12-й и 7-й резервные корпуса (5 резервных дивизий), в общем резерве были 2–3 пехотные бригады и 10-й корпус, который перевозился из России.

В общем и целом французы создали колоссальное превосходство в силах и средствах.

Как же они этим распорядились? Восемь корпусов, или 21 дивизия, были выстроены для первой ошеломляющей атаки в одну линию, с глубиной построения не более 500 метров (командование хотело бы еще меньше, но столько людей на более узком плацдарме было не разместить физически). Глубина построения всей атакующей армии вместе с кавалерией не превышала 5–6 километров.

По существу, предполагалась атака фалангой:

25 сентября 2-я и 4-я армии перешли в атаку.

Тут выяснилось, что вторая линия обороны противника уцелела полностью, да и первая была лишь частично разрушена. Артиллеристы объясняли это дождливой погодой, которая, конечно, крайняя редкость для конца сентября.

28 сентября французы попытались с ходу атаковать нерасстроенную вторую линию — с вполне очевидным результатом, 6 октября была предпринята вторая и последняя попытка. Наступление провалилось полностью и было остановлено по требованию правительства республики, потери достигли 150 000 человек, максимальное продвижение нигде не превысило трех километров.

Операция в Артуа была организована даже хуже, чем в Шампани, тем более что Д. Хейг вообще не хотел наступать и, в особенности не хотел наступать в районе Лооса. Д.Френч своего мнения не имел, Ф. Фош и Ж. Жоффр настаивали, дело дошло до политического руководства обеих стран, и, в конце концов, Г. Китченер был вынужден отдать Британским Экспедиционным Силам если не прямой приказ, то что-то к нему близкое[38].

Наступление началось 25 сентября газобаллонной атакой длительностью сорок минут (считалось, что немецких противогазов хватит только на полчаса). Как всегда при использовании газовых баллонов критическими были направление и сила ветра. Газ повис над нейтральной территорией и частично даже продрейфовал обратно к британским окопам. У французов (10-я армия) дело пошло чуть лучше.

Шесть участвовавших в наступлении британских дивизий были остановлены пулеметным огнем, но им удалось захватить деревню Лоос. На следующий день в сражение были введены еще две свежие необстрелянные дивизии (из той массовой добровольческой армии, которую Г. Китченер формировал в Англии).

Боевые действия, как и в Шампани, продолжались до 8 октября, но и все достигнутые результаты, и все потери было делом первых двух дней. Общий итог осенних боев в Артуа и Шампани: французы потеряли 200 000 человек, британцы — 74 000 человек (всего союзники 274 000 солдат и офицеров). Потери германской стороны — 141 000 человек и 150 орудий.

1915 год на Западном фронте: общая оценка

Неизменную регулярность англо-французских наступлений в Артуа и Шампани часто объясняют необходимостью оказать помощь русской армии. Такая помощь действительно была остро необходима, и у меня нет сомнений, что союзники хотели бы ее оказать. Нет даже особого смысла ссылаться на разговор Г. Китченера с Д. Хейгом; в конце концов, понятно, что разгром союзника точно не рассматривался политическим и военным руководством Антанты как желательное развитие событий.

Но мы видим, что даже организация взаимодействия между англичанами и французами в течение всей кампании 1915 года была не на высоте. Тем более это касается Восточного фронта, с генералами которого союзники ежедневно (и даже ежемесячно) не встречались.

Кроме того, могли ли союзники реагировать на события Восточного фронта в реальном времени? С учетом подготовки каждого наступления запаздывание получается чудовищным — не недели, а месяцы.

Гораздо ближе к действительности представление, что бои в Артуа и Шампани подчинялись своим внутренним ритмам: провели наступление, потерпели поражение, пополнили войска, получили новые пушки и снаряды, решили, что теперь их достаточно, подготовили и оборудовали плацдарм, провели новое наступление…

Кампанию 1915 года на Западном фронте союзники проиграли.

Стратегически — они не сумели оказать помощь русской армии.

Тактически — они показали полное неумение извлекать уроки из боевого опыта.

По потерям. Цифры, разумеется, у всех разные, но общая оценка ясна: на Западном фронте британцы потеряли около 270 000 человек (их официальная оценка — 267 597), французы — 759 000 только безвозвратных потерь. Итого союзники потеряли чуть больше миллиона солдат. Потери Германии составили 652 000 человек.

Соотношение по потерям чуть лучше, чем 1,6:1.

Но следует помнить, что война — игра с ненулевой суммой.

Статистические показатели у немцев гораздо лучше, чем у союзников, но компанию 1915 года они также стратегически проиграли. Правда, по пути одержав несколько красивых и громких тактических побед.