Первая Мировая. Война между Реальностями. Книга вторая

Вероятно, кампания 1916 года стала самой бессмысленной и бессодержательной во всей Великой войне. В 1914 году решался вопрос о победителе и побежденном. В 1915 году немцы попытались поставить результат Генерального Сражения под сомнение, и до некоторой степени преуспели в этом, разгромив сербскую армию и отбросив российские войска от Вислы к Западной Двине. В свою очередь англичане предприняли попытку вывести из войны Турцию. Дарданелльская операция могла привести к решительному результату, но она была подготовлена и осуществлена из рук вон плохо и дала возможность Турции отпраздновать свой единственный триумф в Первой мировой войне.

Во всяком случае, и Горлицкий прорыв, и Дарданеллы, и наступление А. Макензена в Сербии, и даже образование Итальянского фронта, — все это меняло картину войны, и было наполнено стратегическим содержанием.

А в 1916 году не происходит ничего. На Западном фронте противники в течение всего года ведут сражение на истощение (под Верденом и на Сомме) и, в конечном итоге, обоюдного истощения и добиваются. На востоке все время наблюдаются какие-то активные действия, местами даже сопровождающиеся размашистыми по меркам позиционной войны передвижениями войск, но это ничего не меняет в структуре войны и лишь подтверждает обоюдное поражение России и Австро-Венгрии.

В целом ничего значимого не случилось и на периферийных фронтах.

На протяжении всего 1916 года боевые действия в Италии будут проходить судорожными приступами боев на Изонцо длительностью от 1–2 дней до 2–3 недель, никак не согласованными ни с русским, ни с западным фронтом. Некоторое разнообразие внесет Австро-Венгрия, организовав в мае — июне наступление в Трентино.

Балканский союзный фронт, находящийся под французским командованием, предназначен для наступления (в Шантильи говорилось даже о выводе из войны Болгарии), но для подготовки операции, прежде всего, для реорганизации Сербской армии и ее доставки на Салоникский плацдарм, потребуется более полугода. Союзники начнут там активные действия лишь в августе, и особых успехов не добьются. Операция, впрочем, будет продолжаться до середины декабря, хотя, с начала осени целью станет уже не прорыв, а лишь отвлечение внимания Центральных держав от Румынии.

В Египте английские войска, высвободившиеся после Галлиполи, отдохнут до августа, а затем отобьют очередную попытку турок прорваться к Суэцкому каналу и начнут продвигаться вперед по Синайскому полуострову. К концу года они подойдут к границе с Сирией.

Нередко, читая о «действиях по внутренним линиям», «сосредоточении усилий германских войск» на Западном или Восточном фронте, мы представляем себе оперативное усиление в духе плана Шлиффена (7/8 сил на Западном фронте, из них 5/6 на направлении главного удара) или действий ОКХ на начальном этапе Второй мировой войны, когда во время Польской кампании на востоке находилось свыше 60 % счетных дивизий, почти все танки, почти вся боеспособная авиация.

В 1916 году не было ничего подобного.

Если рассматривать баланс сил всех Центральных держав, то его динамика в 1916 году выглядит следующим образом:

То есть в течение всего года на Западном фронте находилось 37±2 %, на Восточном фронте — 31±3 %, на периферийных фронтах 21±5 % наличных сил. Здесь сразу же нужно указать, что силы, обозначенные как находящиеся «вне фронтов», отнюдь не следует воспринимать как стратегические резервы. Эти дивизии, в большинстве своем, совершенно небоеспособны: либо только что созданы и не прошли курса боевой подготовки, либо понесли катастрофические потери в боях и выведены в тыл на переформирование.

Понятно, что говорить о серьезном маневре частями и соединениями между фронтами не приходится. Поэтому следует с осторожностью относиться к фразам из книг: «Брусиловский прорыв» или «Наступление союзных армий на Сомме» или «Наступление итальянцев на Изонцо», — вынудили военное руководство Центральных держав начать активную переброску сил…

Если рассматривать только германскую армию, полагая, что войска Австро-Венгрии, Болгарии и Турции «привязаны» к своим фронтам, получаем примерно такую же картину:

Западный фронт 66±5 %, Восточный фронт 32±4 %, периферийные фронты — «в пределах погрешности», там германские войска в 1916 году лишь обозначали присутствие, вне фронтов — вконец измочаленные на Сомме дивизии.

Не будет преувеличением сказать, что Э. Фанкельгайн маневрировал между фронтами только одной армией.

Соотношение сил между Западным и Восточным фронтами в течение всей кампании было близким к 2:1, причем относительно активная переброска сил с запада на восток происходит летом и совпадает с битвой на Сомме, когда, по логике вещей, немецкие войска во Франции испытывали очень сильное напряжение.

Конечно, у российских историков возникает естественное искушение связать эти перемещения войск с наступлением Юго-Западного фронта, но, в действительности, это вряд ли имелось в виду. Э. Фанкельгайн, несомненно, прав, когда говорит, что «в Галиции опаснейший момент русского наступления был уже пережит, когда раздался первый выстрел на Сомме». Этот «опаснейший момент» приходится на 7–8 июня, в то время как изменение баланса германских сил между западным и восточным фронтами начинается в июле и становится заметным в августе — сентябре. Скорее, перераспределение сил между ТВД происходило в рамках договоренностей Германии с Австро-Венгрией относительно единства командования на Востоке: 30 июля 1916 года все австро-германские войска в полосе от Риги до Львова были подчинены «двойке» П. Гинденбург — Э. Людендорф.

Разумеется, это стало последним шагом к смещению Э. Фанкельгайна с поста начальника Генерального штаба. При всем моем расположении к Э. Фанкельгайну нельзя сказать, что замена была произведена преждевременно: летом 1916 года действия германских вооруженных сил окончательно утратили стратегическую логику. Представляется, что весной — летом 1916 года баланс германских сил между фронтами определялся не столько решениями верховного командования, сколько «приливно-отливными ритмами», как и у войск Антанты.

Новое военное руководство Германии должно было внести некоторую согласованность в операции Центральных Держав, но время уже было безнадежно упущено. Осенью Антанта предполагала перейти в общее наступление, сигналом к которому должно было стать вступление в войну Румынии.

Италия: вечное сражение на Изонцо

Итальянский фронт в течение 1916 года оставался «главным из периферийных». Там было сосредоточено около 11 % сил Антанты и приблизительно 7 % сил Центральных держав.

Количество итальянских дивизий в течение 1916 года возросло с 38 до 51, практически все они (95 %) находились на Итальянском фронте[152]. Австро-Венгрия также была вынуждена наращивать свое присутствие на данном ТВД: если в январе — марте там находилось 20 дивизий, то в октябре-декабре — 26. Впрочем, это может быть связано не столько с трудностями в Италии, сколько с падением боеспособности русских войск по мере роста потерь в Ковельской операции.

Превосходство в силах весь год оставалось на стороне Италии и в среднем составляло 1,8:1, доходя в марте до 2:1.

Как же Италия пользовалась этим превосходством?

Она продолжала наступать на Изонцо.

Как мы помним, 4-я битва на этой реке безрезультатно закончилась 11 декабря 1915 года. Ровно через три месяца, 11 марта, началась 5-я битва. Огонь итальянской артиллерии ощутимых результатов не дал (по официальной итальянской версии, вследствие плохой погоды), бои продолжались до конца марта и завершились ничем.

Далее в течение всей весны и лета итальянцы на фронте Изонцо отдыхали, невзирая на Верден, начавшуюся Сомму и Брусиловский прорыв. Лишь 6 августа они вновь перешли к активным действиям и на сей раз все-таки захватили Горицу (напомню, этот город был первой целью итальянцев в войне, и при первом ударе 24 мая 1915 года итальянцы даже ворвались в него, но были выбиты). Линия Изонцо на южном участке фронта была преодолена, но австро-венгерские части без особого труда остановили 6-е итальянское наступление на господствующих высотах восточнее Горицы.

Общее продвижение итальянцев на некоторых участках достигло 4–5 километров.

Захват Горицы так поднял настроение итальянского командования, что до конца года оно организовало еще три наступления на Изонцо — 7-е (14–16 сентября), 8-е (11–12 октября) и 9-е (1–4 ноября). Никаких результатов эти сражения не принесли, линия фронта осталась неизменной.

Что же касается австро-венгерского командования, то Конрад фон Гетцендорф очень рассчитывал на помощь германских войск для организации наступления в Трентино. Э. Фанкельгайн, увлеченный своей верденской авантюрой, безоговорочно отказал. Конрад собрал с миру по нитке и перебросил в Трентино 200 батальонов пехоты и около 2000 орудий всех калибров, доведя количество австро-венгерских дивизий в Италии до двадцати восьми (против сорока двух итальянских). Поскольку основные силы итальянской армии оставались на Изонцо, Конраду даже удалось создать локальное превосходство в силах: 200 батальонов против 160 и 2000 орудий против 623.

Австрийские войска были разделены на две армии — 3-ю Кевеса и 11-ю Данкля под общим командованием эрцгерцога Евгения.

Наступление началось 15 мая, и в первый же день операции основная линия итальянской обороны была прорвана.

Итальянские войска отошли на 3–12 километров на шестидесятикилометровом фронте, 30 мая австро-венгерская армия заняла Арсьего и Асиаго, переведя военные действия на территорию Италии.

Л. Кадорна перебросил в Трентино 40 000 человек и затребовал помощи у России, которая ускорило начало наступления Юго-Западного фронта. В результате австро-венгерское наступление, которое с самого начала велось откровенно недостаточными силами, остановилось, и 16 июня было прекращено. За четыре дня до этого правительство А. Саландры, втянувшее Италию в войну ушло в отставку.

Общие потери итальянцев составили 147 тысяч человек (15 000 убитыми, 76 000 ранеными, 56 000 пленными), 294 орудия. Австро-венгерская армия потеряла 81 тысячу человек (10 000 убитыми, 45 000 ранеными, 26 000 пленными).

Установить потери сторон в ходе боев на Изонцо не представляется возможным. Итальянцы настаивают на том, что в каждом сражении они теряли чуть меньше, чем противник. Это плохо «бьется» с общими итогами года, по которым общие потери итальянской армии составили 483 тысячи человек, а австро-венгерской — 260 тысяч человек.

В оправдание абсолютно неудовлетворительных действий своей армии итальянцы и тогда ссылались и сейчас ссылаются на географические особенности театра военных действий. И. Эренбург, посетивший в 1916 году парижскую выставку военных фотографий, писал:

Местность действительно была очень сложной, но, заметим, австрийцам это не помешало ни наступать весной 1916 года в Трентино, ни разгромить осенью 1917 года весь итальянский фронт на Изонцо. Кроме того, особенности местности, цели и задачи, поставленные перед вооруженными силами страны, состояние и возможности своих и неприятельских войск — все это следовало оценить и соотнести между собой до начала боевых действий, тем более что Италия была вполне свободна в своих решениях — никто не заставлял ее воевать.

Румыния вступает в войну

То же самое можно сказать и о Румынии.

В 1914 году она благоразумно не вступила в войну на стороне Центральных держав, хотя ее король Кароль I — Гогенцоллерн и прусский офицер — мечтал об этом. В 1915 году, уже при следующем короле, Фердинанде I, она благополучно уклонилась от своих обязательств по Бухарестскому договору, дав Четверному Союзу возможность разгромить Сербию «со всеми удобствами».

Дальнейшее развитие ситуации не поддается никакой логике.

После оккупации Сербии территория Румынии с трех сторон (с юга, запада и с севера) была охвачена Центральными державами. С востока Румыния граничила с Россией, которая могла бы оказать ей военную помощь, но состояние железных дорог Румынии препятствовало быстрой переброске войск.

Столица Румынии находилась менее, чем в 50 километрах от болгарской границы. Ширина территории страны позволяла перерезать южную Румынию (Валахию) пополам за одну стратегическую операцию.

По итогам 2-й Балканской войны Румыния отобрала у Болгарии Южную Добруджу, то есть обременила себя заведомо нелояльным населением[153].

Формально в румынской армии было 564 000 человек (некоторые источники называют даже цифру 650 000), сведенных в 23 пехотные и 2 кавалерийские дивизии. Треть этих сил оставалась внутри страны — официально, в качестве резерва, а в действительности, чтобы обеспечить хотя бы минимальное функционирование коммуникаций и снабжение армий на передовых театрах.

Румынская армия располагала всего 1300 орудиями, из которых менее половины были относительно современными.

Войска не имели опыта современной войны[154].

Понятно, что в подобной ситуации Румыния должна была до последней возможности поддерживать нейтралитет, благо у Центральных Держав не было свободных сил, чтобы его нарушить. Именно поэтому Фердинанд I не поддержал Сербию в 1915 году, несмотря на все давление Антанты.

Кроме того, Румыния, по крайней мере — ее правящие круги, неплохо наживались на политике нейтралитета. Румыния была сельскохозяйственной страной, а в условиях военной конъюнктуры хлеб вздорожал, причем страны Четверного Союза уже находились в таком состоянии, что готовы были платить за продовольствие любые деньги[155].

Румынское правительство исправно торговало зерном и с Антантой, и с Центральными державами.

В 1916 году оснований для вступления в войну у Румынии было намного меньше, чем год назад, но случился Луцкий прорыв, и румынское руководство, прежде всего — премьер-министр И. Брэтиану, решили, что Австро-Венгрия разгромлена и находится в таком же положении, как Болгария три года назад.

Румыния с некоторыми основаниями претендовала на Трансильванию[156], хотелось ей также получить и Банат Ее руководство рассчитывало повторить опыт с Южной Добруджей, когда территория была присоединена практически без войны.

Надо сказать, что среди руководства Антанты не было единого мнения относительно того, нужна ли им Румыния как союзник.

Позиция англичан определялась кризисами их балканской стратегии. Весной 1915 года возникли проблемы в связи с неуспехом Дарданелльской операции, осенью произошла катастрофа в Сербии. В этих условиях англичанам настоятельно требовались союзники, поэтому они оказывали сильнейшее давление на Грецию и Румынию. В 1916 году прямая необходимость в помощи Румынии отпала, но теперь союзники были озабочены проблемами Салоникского фронта и позицией Греции, нейтралитет которой они нарушали все более грубо.

Франция, лучше разбирающаяся в сухопутной стратегии, поначалу относилась к идее выступления Румынии довольно сдержанно:

Затем, в связи с растущими потерями на Западном фронте, Ж. Жоффр изменил свою точку зрения, полагая, что полмиллиона румынских солдат будут способны отвлечь не только болгар от Салоников, но и немцев от Вердена.

Россия была категорически против, причем МИД и военное руководство страны выступали в этом вопросе единым фронтом.

Приходится читать (например, у А. Керсновского), что русское командование упустило блестящую возможность разгромить Австро-Венгрию, нанеся удар через румынскую территорию на северо-восток, чтобы перехватить карпатские перевалы.

В виде исключения выступлю на стороне М. Алексеева: при низкой дорожной связности румынской территории такая операция не проходила. Она требовала слишком много времени, причем все это время южный фланг наступающей группировки был бы либо совершенно открыт, либо прикрыт румынскими войсками, что примерно одно и то же.

Русское командование подозревало, что вступление Румынии в войну приведет лишь к удлинению Восточного фронта до Черного моря. При любом «раскладе», даже самом благоприятном, снабжение румынской армии бое припасами и военным снаряжением целиком падало на Россию[157], которая сама только-только изжила снарядный голод. Если же события будут развиваться для Антанты неблагоприятно, России придется держать румынский фронт своими силами, что в планы Ставки никак не входило.

Что же касается румынского руководства, то оно с самого начала требовало от М. Алексеева направить на румынско-болгарскую границу 250 000 человек. То есть Румыния собиралась реализовывать свои политические цели в Трансильвании, а в это время оборонять ее территорию от болгар должна была русская армия. Понятно, что эта идея не встретила понимания у русской Ставки.

Переговоры продолжались почти все лето, в конце концов, российская Ставка согласилась отправить в Румынию армейский корпус, усиленный казачьей дивизией. Речь шла о 50 тысячах человек, в действительности отправили только 30 тысяч. Никакого реального влияния на обстановку они, разумеется, оказать не могли, но Румыния уже приняла решение. 17 августа 1916 года она подписала с Антантой политическую и военную конвенцию.

Интересно, что О. Чернин сообщил в Вену о подписании этого соглашения еще 7 августа… Он, кстати, дружески предупредил И. Брэтиану что Румынию превратят во вторую Сербию.

Двадцать седьмого августа Румыния объявила войну Австро-Венгрии.

Перед этим она успела «реализовать урожай 1916 года», продав своему противнику накопленные в стране запасы хлеба и нефти.

Германии, Болгарии и Турции Румыния войну не объявила.

Трудно сказать, чего в этом было больше — глупости или цинизма, но, похоже, И. Брэтиану всерьез считал, что конфликтом с Австро-Венгрией дело и ограничится: Румыния заберет себе Трансильванию, Дунайская монархия развалится, а Германия, Болгария и Турция ограничатся протестами и увещеваниями. Во всяком случае, Брэтиану был откровенно удивлен, узнав о том, что в течение двух дней все страны Четверного Союза объявили ему войну.

Родился в семье выдающегося румынского политика Иона Брэтиану, дважды становившегося премьер-министром Румынии. Окончил Национальный колледж Святого Саввы, проявил способности в математике и литературе. После окончания колледжа вступил добровольцем в ряды вооруженных сил. Отслужил несколько месяцев, затем продолжил образование в Париже (колледж Сен-Барб, Политехническая школа, Школа мостов и дорог). Летом 1889 года получил диплом инженера. Неудачно попытался получить степень бакалавра математики в Сорбонне.

С осени 1889 года вернулся в Румынию, работает на железных дорогах.

После смерти отца вступил в основанную Ионом Брэтиану-старшим национал-либеральную партию Румынии. В марте 1907 года в разгар крестьянского восстания назначен министром внутренних дел. К борьбе с восставшими он привлек опасавшихся за свое имущество граждан, распорядившись о выдаче им винтовок. «Оружие вы распределите среди влиятельных граждан, известных вам лично и дающих все необходимые гарантии», — инструктировал он префектов. 13 марта власть перешла от консерваторов к национал-либералам. В новом правительстве, несмотря на то, что главой его являлся престарелый Димитрие Стурдза, главную роль играл именно Брэтиану, взявший на себя руководство над подавлением крестьянских выступлений и восстановлением порядка в Румынии.

В январе 1909 года официально стал премьер-министром Румынии (1-й срок).

В январе 1914 года получил должность премьера вторично. 1 октября 1914 года Брэтиану заключил с русским правительством конвенцию, по которой последнее признавало за Румынией «право присоединить населенные румынами области австро-венгерской монархии», и притом в любой удобный для нее момент, в обмен на нейтралитет королевства. Постепенно симпатия Брэтиану перешла на сторону Антанты: при поддержке ряда румынских политиков он занялся разработкой программы территориальных приобретений за счет Австро-Венгрии. В декабре 1914 года все партии в парламенте Румынии приняли предложение правительства — не обсуждать внешнеполитических вопросов. Вся внешняя политика была целиком доверена Брэтиану. Даже представители оппозиционных партий поддерживали действия премьер-министра, порицая его исключительно за шантажистские методы ведения переговоров.

Летом 1915 года, в разгар Галлиполийской кампании, Великобритания поставила России условие в категорической форме: соглашение с Румынией должно быть достигнуто любой ценой. Брэтиану, тем временем, продолжал затягивать с принятием окончательного решения. А затем и вовсе произошло непредвиденное: румынский премьер-министр отказался подписать подготовленное соглашение на своих же условиях, сославшись на противодействие коллег по кабинету министров. При этом Брэтиану оговорил, что считает договоренность между правительствами России и Румынии относительно территориальных притязаний последней «окончательно установленной». По мнению политологов, отказ министров был инсценирован им самим для того, чтобы, выговорив все требования, уйти от формального присоединения к Антанте.

Летом 1916 года Брэтиану подписал конвенцию, втягивающую Румынию в войну.

3 декабря германо-болгарские войска с боем взяли Бухарест. Временной столицей Румынии стал город Яссы, куда бежали королевская семья и правительство [30]. По прибытии сюда Брэтиану с семьей поселился в одном из домов по улице Ласкэра Катарджу, выделенных городскими властями. Премьер-министр был потрясен произошедшим: «Мне рассказывали, — вспоминал австрийский посол Чернин, — что занятие Бухареста совершенно сломило Брэтиану».

Тем не менее, И. Брэтиану продолжал оставаться премьер-министром Румынии и ушел в отставку лишь 26 января 1918 года по требованию оппозиции, которая обвинила его (совершенно справедливо) в намерении заключить сепаратный мир с Центральными державами.

Румыния 7 мая 1918 года подписала Бухарестский мир и вышла из войны, но 10 ноября, за сутки до перемирия, вновь вступила в нее. А в декабре И. Брэтиану стал премьер-министром в третий раз. На Парижской мирной конференции, состоявшейся в 1919–1920 годах, румынскую делегацию возглавлял именно Брэтиану. Положение румын на конференции было крайне сложным — вплоть до начала мирных переговоров Антанта оставляла открытым вопрос, следует ли включать Румынию, заключившую сепаратный мир с противником, пусть в дальнейшем и вернувшуюся в состав союзного блока, в число стран-победительниц или же нет. Следуя своим первоначальным планам, 2 февраля он изложил на мирной конференции свои притязания, декларированные еще в рамках договора 1916 года, и вместе с тем признание за Румынией территории Бессарабии, присоединенной к ней весной 1918 года. Стараясь изменить ситуацию в свою пользу, расположив к себе организаторов мероприятия, Брэтиану сделал ставку на враждебность западных политиков по отношению к революционным событиям в России, говоря о готовности Румынии «сопротивляться большевизму, и не только в собственных интересах, но и в интересах всей Европы и даже, не преувеличивая, в интересах мировой цивилизации». Присоединение Бессарабии он объяснял невозможностью «представить существование румынского народа без Днестра», 22 февраля на заседании комиссии назвав этот регион «входом в наш [Румынии] дом».

Весной и летом 1919 года Румыния под руководством И. Брэтиану участвует в интервенции против Венгрии. В сентябре уходит в отставку. Подписав Версальский договор, делегация во главе с Брэтиану, тем не менее, отказалась от подписания Трианонского и Сен-Жерменского договоров, так и не согласившись со статьями о защите национальных меньшинств и передаче части Баната Югославии.

В четвертый раз стал премьером — и фактическим диктатором страны — в январе 1922 года: семья Брэтиану, по словам самого Фердинанда I, стала «второй династией в королевстве».

Опасаясь потери власти в случае смерти Фердинанда, в конце 1925 года Ионел Брэтиану и его брат Винтилэ, заручившись поддержкой королевы Марии и ряда национал-либеральных политиков, добились лишения Кароля прав на престолонаследие в пользу его малолетнего сына Михая. Главным аргументом Брэтиану стало то, что престолонаследник фактически находился в разрыве с семьей, состоя в отношениях с Еленой (Магдой) Лупеску. Для того чтобы предотвратить недовольство среди оппозиционных политиков, Брэтиану прибег к испробованному уже способу — покинул пост главы правительства, вновь уступив его генералу Авереску. Спустя год, обеспечив национал-либералам проведение выгодного избирательного закона, Авереску сложил с себя полномочия премьер-министра. На протяжении нескольких дней после генерала этот пост занимал родной брат жены Брэтиану, князь Барбу Штирбей, а затем его сменил сам Ионел Брэтиану (5-й срок).

Умер от ангины 22 ноября 1927 года.

Ионел Брэтиану вступал в брак дважды. Первой женой политика была Мария Мурузи. Их брачный союз продлился недолго: на следующий день после свадебной церемонии супруг подал на развод. В 1906 году Брэтиану женился на Элизе Штирбей.

О нем говорили: «он приходит к власти, когда хочет, остается у власти на столько, на сколько захочет, уходит от власти, когда хочет и приводит того, кого хочет».

В официальной советской историографии Брэтиану характеризовался критически, однако авторы отмечали его трезвость, расчетливость, называли «великим мастером интриги» и «закулисных комбинаций». Оттокар Чернин считал, что румынский премьер-министр был «неисправимым лгуном».

«В западной литературе преобладает резко-критическое отношение к методам и приемам дипломатии Ионела Брэтиану, а сам он удостаивался отнюдь не лестных эпитетов и современников и историков (человек «со взглядом газели и челюстью тигра», «бухарестский бык»).

Современная румынская историческая литература придерживается иной точки зрения. В ней царит полное единогласие относительно оценки деятельности правительства Брэтиану и характера выдвинутых им условий вступления в войну на стороне Антанты.

Причина усматривается прежде всего в том, что Антанта не удовлетворила «полностью законные требования Румынии», и вывод:

В других случаях указывается на неблагоприятный для Антанты оборот военных операций в 1915 году:

О том, что споры шли вокруг земель, не являвшихся румынскими, в румынской литературе не принято говорить; наличие таких поползновений отрицается:

Катастрофа в Румынии

Вступление Румынии в войну в Британии ознаменовали плакатом, который сейчас можно найти в Википедии и ряде других сетевых источников. Кайзер говорит Фердинанду I: «Итак, вы тоже против меня! Помните, что Гинденбург на моей стороне». На это румынский король гордо отвечает: «Да, зато свобода и справедливость на моей».

Не знаю, как обстояли дела со свободой и справедливостью, но управленческая «двойка» Э. Людендорф — П. Гинденбург, только что сменившая Э. Фанкельгайна, действовала быстро и весьма эффективно. Кампания против Румынии продолжалась всего три месяца.

Румынская армия обладала превосходством в силах. Даже к концу операции оно оставалось примерно полуторным, в начале же войны оно было многократным: в Трансильвании три румынские армии — 1-я Кульчера, 2-я Г. Крайничану и 4-я Презана превосходила австро-венгерское прикрытие (1-я армия А. фон Штрауссенбурга) более чем в десять раз.

Наступление не заладилось с самого начала ввиду полной невозможности (или неспособности) организовать снабжение войск.

Таким образом, 11 румынских дивизий бездействовали в Трансильвании, 7 контролировали коммуникации внутри страны, а 5 обороняли линию Дуная. Немецко-австрийское командование, уяснив, что противник не в состоянии вести маневренную войну, а в позиционной обороне четыре с половиной австрийские дивизии, совершенно разбитые под Луцком, легко сдерживают одиннадцать румынских дивизий, начало «с листа» импровизировать операцию большого масштаба. В Банат и Трансильванию перевозилась новая 9-я армия, командование которой было вручено Э. Фанкельгайну — видимо, как компенсацию за отставку. На юге А. Макензен, осуществляющий общее руководство войсками Центральных держав на Балканском полуострове, быстро сосредоточил против румын 3-ю болгарскую армию Тошева со средствами усиления. Тошев наносил отвлекающий удар на Добруджу. Основные же силы А. Макензена начали продвижение в сторону Бухареста.

Наступлению Макензена препятствовала ключевая дунайская крепость Туртукай, которую румынское командование назвало «нашим Верденом». «Верден» продержался сутки.

Остатки румынских войск отступили в Среднюю Добруджу где были подкреплены русским 47-м корпусом А. Зайончковского. На какое-то время наступило затишье.

«Румынию, — писал фельдмаршал Гинденбург, — преследовал злой рок; ее армия не двигалась, ее вожди ничего не понимали, а нам удалось вовремя собрать достаточные силы в Трансильвании…»

В середине сентября австро-германские войска перешли на этом фронте в наступление и отбросили румынские армии к границе.

А. Макензен быстро наращивал силы в Добрудже, благо генерал Саррайль, командующий Салоникским фронтом союзников, особенно этому не мешал[158]. Имея к началу октября 14 дивизий против 8 (4 румынских и 4 русских — к корпусу Зайончковского добавились 30-я и 115-я пехотные дивизии), А. Макензен прорвал фронт и уже 9 октября занял Констанцу, обойдя с юга Бухарест и завершив завоевание Добруджи.

Русская Ставка была вынуждена срочно усиливать войска в Румынии — к концу месяца там уже находилась целая Дунайская армия (8 пехотных и кавалерийская дивизия).

29 октября немцы возобновили наступление в Трансильвании.

К началу ноября румынские армии были отброшены в общем направлении на Бухарест и охвачены противником с трех направлений. В этих условиях румынское руководство послушалось совета французского генерала А. Бертело, который к месту и не к месту вспоминал Марну, и решило уподобиться героическим французам и дать противнику решительное сражение на подступах к столице.

6 декабря немцы вошли в Бухарест.

Румынская армия прекратила существование: на конец года в ее дивизиях осталось всего около 70 000 человек[160]. А общие военные потери Румынии составили от 200 до 300 тысяч человек погибшими и умершими от болезней. Потери гражданского населения были даже выше: от 270 до 400 тысяч человек.

К зиме установился позиционный фронт, который занимали 30 русских пехотных и 13 кавалерийских дивизий. Попытка получить для Антанты полмиллиона румынских бойцов закончилась тем, что остатки Румынской территории были вынуждены удерживать свыше полумиллиона русских солдат.