Первый шаг Некроманта. Том 4

Глава 16 Сычовцы

— Я отбываю через три дня, — вкрадчиво сказал человек в длинной до колен приталенной куртке, его капюшон сейчас был снят, а серебряные пуговицы ловили отблески от зажжённых в келье свечей. — Конечно, если не передумаете, можем отправиться вместе.

— Спасибо, преподобный комиссар, — благодарно пожал тощую руку Джон, на столе лежали чёрные кожаные перчатки, а также пояс с чехлом для кинжала — просители застали Андроника врасплох, когда тот вернулся с ратных трудов, впрочем, и они только недавно приехали с удачного штурма стометровой Бреши. — Мы обязательно воспользуемся вашим предложением.

— Что ж, тогда добро пожаловать, — приезжий инквизитор растянул полные губы в улыбке. — Если не ошибаюсь, вы из боевого отряда так называемого Сыча?

Маэстро с Джоном бегло переглянулись и смиренно кивнули.

— А можно узнать причину вашего ухода? Я слышал, Барятинский делает большие успехи: щёлкает Бреши как орешки, расправляется с лидерами некромантских шаек, к тому же стоит на личном контроле Александра Христофоровича — считай как у бога за пазухой.

— У нас э-эм… возникли некоторые разногласия, — быстро нашёлся Джон, качнув головой, чтобы убрать длинные волосы в сторону, — и мы решили разойтись мирно.

— Всё равно не понимаю, — попытался надавить Андроник Степанович Ракитин, прибывший с проверкой города-крепости по особому поручению Синода, но двое клириков продолжали тупо пялиться перед собой, и инквизитор вздохнул. — Что ж, дело ваше, но если тут замешано что-то нечистое — советую сразу всё выложить. Иначе это соучастие. Вы же ничего такого не натворили? — строго спросил он.

— Нет, преподобный комиссар, это личные причины, вам не о чём беспокоиться. Мы давно хотели оставить ликвидаторскую работу и послужить на благо церкви, — поспешил ответить Джон, а Маэстро стоял как молчаливый истукан, но всё же выдавил из себя короткий кивок. Лицо богатыря было хмурым и сосредоточенным.

— Похвальное рвение, за проведённые здесь годы вы действительно многого достигли. Думаю, я помогу вам устроиться по прибытии в Москву, — не показывая своего разочарования, елейно пообещал Андроник.

Он как надрессированный пёс везде чуял подвох и неправду, так и сейчас, что-то было в этих двух клириках такого, что громко кричало ему: «Предатель здесь! Он рядом! Бей в набат!»

Однако лицо комиссара не выражало ничего, кроме участия. Он уже успел кое-что нарыть в этом рассаднике ереси. Серапион давно вызывал у Синода множество вопросов своими вольностями в управлении Вологодской губернии, вот и поступило поручение мягко запустить коготки в дела епископа.

Но стоило Андронику копнуть глубже и тут сразу всплыло столько… И всё повязано на этом самом Артёме Барятинском — вот же совпадение. Некий Аркадий Тулинский, маленькая сошка, бесталанный клирик, к тому же ещё казнокрад под пытками сознался, что снабжал барона священной литературой. Преступника сдали его же друзья, которым тот проболтался по пьяни, а Ракитин умел ловко налаживать сеть доносчиков, куда бы он ни прибыл.

Также ему сознался один из библиотекарей Вологды, что несколько раз видел, как Барятинского препровождали в особую комнату для важных гостей и что туда заходил послушник со стопкой книг.

Два факта, так явно вопиющих о покушении на церковные знания, не могли остаться незамеченными и тут гадать нечего — за спиной высоких покровителей барон творит непотребные вещи. Якшается с епископом, имеет в личном окружении бывшего клирика, ветерана Северной войны, а также запустил свои загребущие ручки даже в святая святых — инквизицию!

Некий Радмир Вельский, по словам многих очевидцев, состоял в дружбе с аристократом. Известно, что Артём Борисович спас группу теневиков, чем и заслужил их особое расположение.

«Это никуда не годится. Здешние порядки — позор для церкви Клирикроса. Император не должен увидеть ослабление наших братьев».

Его Величество и так активно проводил совещания со всеми Восьмёрками среди некромантов, а глава охранки, граф Шувалов, стал чуть ли не его закадычным другом и заходил к императору без стука! При этом с патриархом Даниилом с момента коронации юноша виделся всего дважды.

Клирики поклонились и вышли из кельи, а Андроник сцепил пальцы в замок и задумчиво посмотрел на свои ухоженные ногти.

Эти двое — самые обычные бесхитростные братья, пусть и немного заблудшие, но раскаивающиеся в своём проступке. По их лицам и так всё видно. Комиссар знал, как с такими работать: несколько недель доверительного общения, пара лекций про нерушимость святых идеалов и оба выложат ему всё на блюдечке. Он станет для них отцом, нет — даже больше! А кто хочет разочаровывать своего родителя?

И вот так ниточка за ниточкой в этом деле появятся и другие злодеяния. За чтение священной литературы барона мог отмазать Серапион, дескать, всё было под его контролем, и ничего лишнего мирянин не прочитал. За такое, конечно, поругают, но простят — слишком мелко. Нужны были прямые доказательства в ереси, более существенная грязь, за которую можно потопить даже епископа.

— Проследи за ними, — сказал в пустоту Андроник и рядом выплыл из тени его невидимый глазу охранник, весь обвешанный чёрными квадратиками наград.

— Будет сделано, преподобный комиссар, — сказал тихий голос, и простоватого вида парень снова исчез в мире теней.

«Не прикроет тебя пурпурная мантия, господин Барятинский. За свои грехи придётся ответить».

Выходя из бастионского монастыря, Джон с облегчением вдохнул ночной воздух. Сегодняшние события вызвали в нём целую бурю эмоций: от неконтролируемого гнева до благоговения. Признаться, им с Маэстро стоило больших трудов сдержаться и не напасть на Артёма, потому как они чтили постулаты церкви с самого детства.

Джон мало любил распространяться о своей мирской жизни, но до того как попасть к братьям, успел хлебнуть лиха.

Рано осиротевший, в возрасте семи лет, он долго искал пропитание на скупых до жалости московских улицах. Столица не любила слабость — это он понял практически с первых дней. Страх, боль и голод стали его постоянными спутниками в Хитровке.

Это был глухой угол Москвы, где теснились грязные деревянные лачуги, сбитые в кучу, словно прятались от глаз властей. Запахи дыма, кислого пота, прелой земли и дешёвой водки, которую льют прямо из-под полы, ещё не скоро выветрятся из его воспоминаний.

Полутёмные трактиры, разудалая ругань, драки за пару золотников табака… Узкие улицы, извиваясь, уводили всё глубже в самую душу этого опасного места, где каждый встречный — либо вор, либо беглый каторжник, а честный человек туда забредал разве что по недоразумению. На каждом углу стояли нищие и бездомные, а грязные дети шныряли между лавок, норовя что-нибудь незаметно стащить.

Одним из таких ребятишек был и он, Джон, точнее, мальчик Серёжа. Как сейчас он помнил ту сворованную из плетёной корзины снедь. Вкусно пахнущая, перевязанная кулинарной нитью пастрома. Этим куском мяса можно было питаться недели две. Бугристый и весь в разноцветных специях он был слишком тяжёл для его ослабевших детских рук, но они упрямо продолжали его держать, даже когда надо было сбрасывать «груз» и уходить улочками.

Джон не забыл, как остановился и вгрызся в деликатес, пытаясь набить рот, как можно большим количеством говядины. Тогда он наивно думал, что таким образом успеет чуть-чуть облегчить свою ношу, но, увы, церковный служка догнал его, опрокинул на грунтовую дорогу магией и принялся забивать ногами.

А остановил его уже тот, кого обворовали — отец Филарет. Это был старец лет семидесяти, с беспорядочной седой бородой и умными выцветшими синими глазами. Несмотря на возраст, мужчина двигался весьма бодро и своим шагом, не пользуясь тростью или чем-то ещё.

Священник спокойным, наполненным силой голосом велел служке прекратить избиение. Джон так и не отпустил пастрому, даже когда на неё попала грязь. Он в бешеной спешке грыз её и набивал желудок, даже когда специи обожгли ему язык, а глаза заслезились.

Хоть он и был тогда маленьким, но памятью обладал отменной и запомнил на всю жизнь слова этого священника.

— Не силой побеждает человек беду, а сердцем. Уворовать кусок мяса может каждый, но душу свою укрепить добрыми делами — не всякому под силу. Запомни, сынок: богат не тот, кто сыт, а тот, чья совесть чиста.

Филарет с грустью тогда посмотрел на ребёнка и ушёл вместе со своим помощником, разочарованный не пропажей дорогостоящей пастромы, а ещё одним падением детской души.

Эти слова не сразу дошли до мальчика, сначала он чуть не помер от резей в животе, благо его выходила одна сердобольная мамашка восьмерых детей. Женщина нашла его валяющимся на дороге и притащила в свою хибару. Джон точно помнил, что мяса ещё много оставалось, но, когда полностью пришёл в себя, его сразу же прогнали и велели не открывать своего грязного рта.

Вот тогда-то он и стал обдумывать сказанное, а ещё больше его заинтересовала церковь Клирикроса и эти самые добрые дела, о которых говорил преподобный Филарет. Вместе с тем вспомнил и умершую мать, добропорядочного отца, убитого проезжавшей мимо телегой и не смог больше оставаться на грязных улицах — пошёл в Светозёрский монастырь, напросившись в ученики.

Он дал себе обещание не посрамить честного имени родителей и прожить достойную жизнь.

С тех пор Сергей трудился усердно, постигал барьерную магию и довольно быстро стал подающим надежды клириком. Затем была миссия в Америке, где он тоже отдавал всего себя общему делу и вот по возвращении решил стать ещё сильнее, осознавая, что одними молитвами много не сделаешь.

Посещая мирные деревушки Вологодской губернии, он не мог не заметить того уровня несправедливости и страха местных за свою жизнь перед иномирными тварями, а ещё больше перед некромантами-отступниками. В Бастионе он и пересёкся впервые с Маэстро, а тот уже привёл его к недавно сформированному отряду Христа. Они как раз искали клирика.

Жизнь Джона, по его мнению, не представляла чего-то выдающегося. Помимо чёрной полосы была и белая, даже не одна. Дружба с ликвидаторами открыла ему новую грань этого мира, что не только догмат церкви сеял повсюду добро, но и обычные люди с разной судьбой готовы были рисковать своими жизнями ради безопасности остальных. Пусть и за деньги, но всё же…

Почему он вдруг вспомнил всё это за короткий промежуток времени, пока они шли в гостиницу? Да потому что разум кричал ему о правильности сделанного выбора, а сердце говорило обратное.

Оно словно попрекало его, всё того же беспомощного сироту: не надо грызть этот несчастный кусок мяса, не надо цепляться за деликатес для души, за священный свод правил и ограничений, которые он принял на веру и так чтил.

Доброта — это далеко не следование какому-то кодексу, пусть и мудро составленному, но нечто большее. Джон мог, как в детстве, позариться на лакомый сиюминутный кусок спокойствия и прожить оставшиеся годы «правильно», но тогда последствия окажутся серьёзней, чем заворот кишок.

Сожаление раздавит его.

Или можно выйти за пределы Хитровки и отыскать новый путь. Отделение целительства от некромантии могло избавить людей по всему миру от множества болезней. Ведь сейчас Ложа — это закрытый ото всех институт магии, бдительно охраняющий свои интересы. В суммарном выражении некромантов в разы меньше, чем всех остальных магов.

«Нехватка целителей катастрофическая», — сказал сам себе клирик.

— Джон, а ты точно уверен? — тяжело вздохнул богатырь Илья.

В большинстве моральных вопросов он привык полагаться на авторитет более просвещённого товарища, хоть остальным это старался не показывать.

— Я устал, давай не сейчас?

— Ну ладно, — вздохнул как медведь Маэстро и положил на стол записку от Артёма в надежде, что это как-то поможет его другу передумать.

Простой и добродушный характер паладина зачастую уравновешивал вечно сомневающегося и ищущего правильный путь Джона.

Они сбросили верхнюю одежду, Илья сразу плюхнулся на кровать в углу, а вот клирик решил ещё посидеть за столом, закрыв глаза и массируя виски. Каждый вдох и выдох богатыря сопровождался натужным скрипом пружин. Тот старался не делать лишних движений, чтобы не платить потом за ущерб хозяйке гостиницы. Шум на улице постепенно смолкал, всё меньше извозчиков, ребятишек и торговых людей куда-то спешили, народ разбежался по домам.

И вот в этой тишине, когда Джон уже клевал носом и почти заснул сидя, снаружи по коридору раздались шаги и в дверь постучались. Маэстро проморгался заспанными глазами и повернул голову к другу.

— Это я, Иван, — послышалось приглушённо, — откройте.

Клирик быстро встал и подошёл к замку, чтобы три раза провернуть его налево. Снаружи действительно стоял Ломоносов.

— Ты чего в такую темень? — поинтересовался церковник.

— Да вы всё равно не спите, — и в подтверждение кивнул на комнату, где горела керосиновая лампа и пара свечей на столе, — поговорить надо.

Джон открыл широко дверь и пропустил внутрь бывшего единомышленника. Ваня держал руки в карманах и бегло обвёл взглядом временное жилище сычовцев.

— Да тут даже тараканы с тоски подохнут. Я пришёл, как ты и просил.

Клирик прошёл мимо него обратно к стулу и возразил.

— Вообще-то, мы никого не ждали.

— ЭТО ОН МНЕ, — прозвучавший голос был настолько неожиданным, что Джон подпрыгнул, как испуганная кошка, и встал в боевую стойку с уже активированным барьером, а вот Маэстро попал впросак — порвал-таки пружины и провалился внутрь на пол всем телом. — А-ХА-ХА! — засмеялся Ваня, хотя непонятно было он ли это, потому что каждый звук пробирал до костей, а из глаз лился густой синий свет.

В стену слева трижды ударили то ли метлой, то ли какой-то деревяшкой. Снова раздался стук в дверь.

— Всё в порядке? — трескучий лай старухи-хозяйки ни с кем не перепутаешь.

— Лариса Васильевна, всё хорошо, это Илья споткнулся.

— Точно? — ещё раз переспросила она, явно хотевшая сунуть нос не в своё дело.

— Да.

Когда шаркающие шаги затихли, Джон неожиданно почувствовал, что резко истощился по мане.

— СПОКОЙНО, ЭТО Я.

После этого всю комнату накрыл прямоугольный барьер, и по дальнейшей откровенной реплике можно было понять: соседи ничего не услышат.

— Я КЛИРИКРОС, — подбородок величаво поднялся, а холодный взгляд изучающее прошёлся по двум служителям. — НАВЕРНОЕ, НЕ С ТОГО НАЧАЛ, — голова Вани повернулась влево и вдруг улыбнулась пустоте, он небрежно снял очки и вырвавшимся из глаз лучом выстрелил сгустком энергии в пол, затем его рука куда-то исчезла и вытащила буквально из ничего мёртвое тело с пробитой насквозь головой. — ТЕПЕРЬ НАМ ТОЧНО НИКТО НЕ ПОМЕШАЕТ. ЧТО ПРИШЛО ИЗ ТЕНИ, ТО КАНЕТ В ТЕНЬ, — после этого он выбросил обратно в потусторонний мир убитого инквизитора, а клирик с паладином бухнулись на колени. — ТАК-ТО ЛУЧШЕ, А ТЕПЕРЬ СЛУШАЙТЕ, ЧТО Я СКАЖУ…

Дом Гольдштейнов.

— Ты шутишь? — спросил я развеселившегося Феликса. — Сможешь сделать зелье для задержки дыхания? На сколько минут?

— Тише, барин, идите купаться — сейчас мы всё обстряпаем, а там сами увидите, — он подмигнул раскрывшему от удивления рот Ицхаку.

— Договорились, Семён, дай ему, сколько надо денег, начинайте немедленно.

— Как хорошо, что я совершенно случайно взял с собой всю аппаратуру, — донеслось вслед, и послышался щелчок открываемого чемодана.

«Ага, как же», — хмыкнул я себе под нос, — «Спал и видел, как сюда побыстрее сбежать».

Перспективы для рыжего коммерсанта в Громовце не такие уж радужные — ну, откроет ещё несколько точек сбыта, а дальше что? Больших денег на этом не сколотишь, а вот если приехать в город-поставщик, откуда по всей стране расползаются ингредиенты, то можно и побаловаться подпольной алхимией.

Во дворе я также увидел пару накрытых брезентом телег, гружённых под завязку — этот своего не упустит. Я цокнул и зашёл внутрь уже натопленной баньки. Впрочем, именно за торгашеские качества я и нанял бывшего жулика. Нравится мне давать оступившимся людям второй шанс, что тут скажешь.

Пока я смывал с себя накопившуюся грязь, Феликс припряг Семёна, Ривку и Ицхака к беготне по ночному Бастиону. Молодая зачаровальщица уговаривала торговцев открыть лавку и продать ей редкие ингредиенты. Если бы не она, ничего бы не получилось. Девичье очарование, добросовестная репутация и статус любовницы знаменитого Сыча сделали своё дело — ребята получили что хотели.

Далее Д’Арманьяк вместе со склянками и прочим добром попросился облюбовать подвал, на что был послан далеко и надолго.

— Я не позволю тебе устроить пожар в самом ценном месте этого дома.

Тот помыкался да нашёл пустую комнатку, где ему не будут мешать. Заперся там и суетился часа три. Ясное дело, что спать после этого всем перехотелось, а Иван даже напросился на прогулку на свежем воздухе.

— Нет, я один, — слабо улыбнулся он. — Скоро приду.

И действительно вернулся через полчаса как раз аккурат, когда рыжий алхимик закончил готовку. Я оказался прав, и одна из колб таки взорвалась, но Феликс назвал это обычными издержками профессии. Если честно, мне не хотелось лечить его ожоги, но Ривка так умоляюще посмотрела, что я убрал досадные последствия некромантией.

— Молодой господин велик во всём, но и я из того же теста. Недаром он меня уговаривал на службу к себе.

— Уговаривал? — я поднял бровь. — А мне показалось, ты тогда жалобно скулил в подвале, — раздражённо добавил я, хотелось уже побыстрее узнать, получилось зелье или нет, а то утром в дорогу ещё собираться.

— У всех из нас бывают чёрные полосы, — обратился он к остальным, пытаясь сохранить авторитет. — Уф, что это мы всё не приступили… Вот, — Д’Арманьяк положил перед всеми на кухонный стол пять флакончиков с этикетками, где рукой было нарисовано лицо человечка с надутыми щеками. — Это для рекламы, — тут же пояснил он и пододвинул всё добро ко мне.

— Я, что ли, это пить должен? — спросил я с опаской.

Зелья не внушали доверия, особенно после того «лечебного» пойла, когда меня впору отпевать было. Благо Ломоносов оказался вовремя и в нужном месте.

— Я не могу, — категорически покачал головой алхимик.

— Это почему же?

— Оно сделано под вас, с нужной дозировкой — мне нельзя его пить.

— Так. С какой. Ещё. Дозировкой? — отчеканил я.

— А помните тогда…

— Да, — поморщился я, — помню.

— Ага, вот — я же говорю, всё учёл. Теперь сработает, — при этом он так кивнул, что мне захотелось выбить пару зубов в его белоснежной улыбке и влить туда эту магическую паль.

«Учёл он, ага, как же».

Но лишние три минуты дыхания не помешают в сражении против Тур’Загала. Было бы побольше времени… Я окинул взглядом всю комнату и понял, что, кроме меня, некому экспериментировать со своим здоровьем. Не на Ицхаке же пробовать?

Я помнил, что про все творения Феликса отзывались весьма нелестно, мол, этот бездарь не может не напортачить, и всегда будет какой-нибудь побочный эффект. Однако другого алхимика у меня не было. Трижды прогнав по всему телу ману, я приготовился к борьбе за собственную жизнь, отвинтил крышку и залпом выпил кислючую гадость.

Мне захотелось блевать.

Дважды сдержав рвотный позыв, я прикрыл рот рукавом халата и под любопытные взгляды домашних убрал руку.

— Вроде не подох, — сказал я сам себе.

— А эффект? — тут же поинтересовался Феликс.

Я выдохнул почти весь воздух из лёгких и нырнул в тень. Ноздри недоверчиво оттопырились, но на удивление всё сработало! Получилось! Ровно три минуты, как и заверял паршивец.

Радостный я вылез обратно и рассказал остальным. Зелья исправно давали свой эффект и это как палочка-выручалочка в подготовке к битве с демоническим быком. Я протянул руку, чтобы взять оставшиеся два флакона, и тут заметил кое-что неладное.

— Что это? — спросил я, показывая пальцы, а точнее, разноцветные ногти. Мизинец был жёлтым, средний палец — чёрным, большой — красным, а указательный и безымянный — синим и зелёным.

Феликс сначала вжал голову в плечи, а потом облегчённо махнул рукой.

— А, это ерунда, подумаешь, окрасились, с кем не бывает.

— Например, с нормальными алхимиками? — уточнил я.

— А что мне нравится, — улыбнулась Ривка, поглаживая мои яркие ногти, а Ицхак с Ваней уже не могли сдерживать смех и заржали. Один часто-часто, а второй как подыхающий подавившийся кот, разбрызгивая слюни.

— Идиоты, — цыкнул я, впрочем, уж лучше такая побочка, чем проблемы с желудком или чем-то ещё посреди боя, как-нибудь потерплю. — Мне нужны чёрные перчатки.

Это ещё больше заставило двоицу биться в судорогах.

— Ладно, я спать, — махнул я на них и отправился к себе, велев алхимику к утру приготовить ещё три флакона.

— Лучше не нарушать дозировку, один флакон в день.

— А то что? — спросил я.

— Станешь п-п-попугаем, — выдавил из себя Ломоносов и захрипел, валяясь на полу.

— Дурачки, — щурясь тоже от смеха, бросила им Ривка.

— Понял, но ты всё равно сделай, — и ушёл, наконец, спать.

Утром остальные были уже не такими весёлыми. Один лишь я, прогнавший ману по всему телу, бодренько собирал вещи. Потрепав по голове Ицхака, я вышел на улицу, проверить, скоро ли придёт Семён — тот отправился за нашими лошадьми и встретиться с людьми Бутурлина. На пороге я чуть не столкнулся с секретарём Бенкендорфа.

— О, Артём Борисович, доброе утро, а это вам, — он передал мне чёрную папочку и был таков, я даже не успел опомниться и бросить вслед, что никаких некромантов я не буду в Громовце убивать. У меня, вообще-то, отпуск.

Однако, зайдя в дом и пролистав документы, я понял, что они были не по мою душу. Везде фигурировала фамилия «Аничков». Это было расследование о гибели рода нашего семейного некроманта. Бенкендорф, как и обещал, через свою агентуру откапал максимум сведений, в том числе и тех, которые хотели замять несколько лет назад.

Пётр обрадуется такому подарку. Особенно после того, как его в заточении жёстко отделали гиены Пронских. Положив документы в сумку, я отправился будить Ривку — девушка попросила, несмотря ни на что, растолкать еë перед отъездом.

— Эй, вставай, — потормошил я её, но это было всё равно, что тыкать спящего медведя соломинкой — спала как убитая.

Я посмотрел на её мирно сопящее лицо и нагнулся, чтобы поцеловать в щёку.

— Скоро буду, родная.

С Ицхаком же был серьёзный разговор, мальчик перестал проситься со мной в Громовец, осознавая, что за старшей сестрой нужен присмотр.

— Я же могу рассчитывать на тебя? — спросил я его, не отпуская ладонь, и тот важно кивнул. — Вот и отлично, — я хлопнул его по плечу и позвал Семёна с Ломоносовым.

Феликс оставался в Бастионе, чтобы навести порядок в торговых делах и снабдить товаром мою лавку в Павловской крепости. Он спозаранку уже побежал договариваться о деталях с контрабандистом Юрой Пичугой.

Мы втроём дошли до площади и встретили там остальных сычовцев. Мои будущие дружинники ждали этой поездки даже больше, чем я. Ведь церемонию посвящения мог провести только глава рода, а я пока что наследник. Мы поручкались и выехали к высоченным воротам.

Несмотря на общую обстановку, на душе скребли кошки — Маэстро с Джоном не пришли.

«Значит, придётся проворачивать план с канцелярией», — подвёл я итог.

Много раз я испытывал это чувство, когда друзья тем или иным способом уходили из моей жизни, и каждый раз было тяжело — к такому не привыкают, какой бы ты железный ни был.

— Опа, какие люди! — свистнул сзади Бес радостным голосом.

У ворот стояли клирик и паладин, держа под уздцы лошадей. Завидев нас, они запрыгнули в сёдла и дождались, когда я к ним приближусь. Мы посмотрели друг на друга, и я без лишних церемоний сказал им.

— Занимайте место.

Оба сдержанно кивнули и под одобрительный галдёж ребят встали позади. Вся команда была в сборе.