Песня любви

6

Никаких прощальных слов. Никаких добрых пожеланий. Никаких «иди к черту». Джорджина просто повернулась и вышла из маленького белого домика в деревушке Хендон, оставляя за своей спиной надежды и девичьи мечтания. Она слышала, что Мак произносил какие-то слова, возможно, извинения Мэг Кэмерон за неучтивость Джорджины. Потом он появился рядом, помогая взобраться на лошаденку, взятую напрокат.

Он не стал заговаривать с ней, по крайней мере до того, как они не покинули деревню. Она попыталась пришпорить своего скакуна, чтобы как можно быстрее оказаться подальше отсюда, однако несчастное животное не поддавалось на все ее понукания. Между тем у Мака оказалось достаточно времени, чтобы поразмышлять о ней, постараться понять, что скрывается за ее внешним спокойствием. Характерной чертой Мака была его раздражающая прямота, когда она требовалась менее всего.

— Чего бы тебе не всплакнуть, крошка?

Ей подумалось, что не стоит обращать на него внимания. Если бы она избрала эту манеру, он бы не стал ее допекать. Но то, что бурлило у нее внутри, требовало выхода.

—Сейчас я слишком зла. Этот треклятый паскудник, должно быть, женился на той женщине во время первого же захода в порт, задолго до окончания войны. Неудивительно, что он стал поклонником Британии. Он был обращен в эту веру супружеством!

—Ну, может быть. Хотя, возможно, он встретил то, что ему глянулось, и завел романчик, а довершил дело во время второго захода в этот порт.

—Но какое имеет значение — когда и как? Все это время, пока я сидела дома и чахла по нему, он жил в браке, производил на свет детей и вообще прекрасненько проводил время!

Мак фыркнул.

—Время ты теряла, это точно, но чтобы тебе чахнуть — не было того.

Она аж засопела от его непонимания.

—Я же любила его, Мак.

—Ты любила саму мысль заиметь его для себя, того костлявого паренька, каким он когда-то был; детская фантазия, которую давно следовало выбросить из головы. Не будь ты такой преданной и такой настырной, забыла бы о своих глупых мечтах Бог весть когда.

—Это не...

—Не перебивай, пока я не кончил. Если б ты его действительно любила, то сейчас была бы вся в слезах, а потом в ярость пришла, а не в обратном порядке.

—Слезы у меня внутри, — сдавленно произнесла она. — Тебе просто они незаметны.

—Ну, спасибо великое, что жалеешь меня. Никогда не мог женских слез выносить.

Она едва не испепелила его взглядом.

—Все вы мужчины одинаковы. У вас чувств столько же, сколько у... кирпичной стены!

—Коли ищешь сочувствия, крошка, то у меня ты его не встретишь. Если помнишь, я тебе советовал еще четыре года назад — забудь этого человека. Помнится мне, я тебя предупреждал, что станешь жалеть, когда сюда приедешь, и вовсе не потому, что потом попадешься братьям под горячую руку. Ну и что ты получила теперь от своей настырности?

—Разочарование, унижение, разбитое сердце...

—Обман...

—Отчего ты так упорно стараешься привести меня в еще большую ярость? — вспылила она.

—Самосохранение, крошка. Я же тебе сказал: не могу слез выносить. И пока кричишь, ты не станешь плакать у меня на плече... Ну, не вздумай затеять это, Джорджи, крошка моя, — проговорил он, заметив, что лицо ее искажает гримаска.

Но слезы все же хлынули всерьез, и единственное, что оставалось Маку, это остановить лошадей и протянуть к ней руки.

Джорджина наклонилась и прижалась к нему. Но ей было мало лишь выплакаться на плече родного человека. В ней все еще бурлила ярость, которая стала выходить наружу в форме воплей и причитаний.

—Эти чудесные дети должны были быть моими, Мак!

—У тебя свои будут, полным-полно.

—Нет, не будут. Я уже старая.

—Ну да, уже двадцать два. — Он кивнул со всей возможной серьезностью, едва удерживаясь, чтобы не хмыкнуть. — Действительно, совсем старая.

Она хмуро на него взглянула.

—Замечательный выбрал момент, чтобы со мной согласиться.

Рыжие брови поползли вверх в деланом изумлении.

—Я что-то не так сделал?

Втянув воздух, Джорджина снова распалилась:

—Ну что стоило той женщине войти в комнату минутой раньше, до того как я, как распоследняя дуреха, призналась этому прохвосту, что все еще готова его принять?

—Называешь его теперь прохвостом?

—Самый мерзкий, гнусный...

—Понял, что ты имеешь в виду, но думаю, ты лихо ему отомстила тем, что ему сказала — если, конечно, собиралась отомстить.

—Это что, какая-то особая мужская логика, слишком сложная для женского ума? Мстить я не была намерена, просто чувствовала себя униженной.

—Ну нет, ты расписала этому парню, что именно он потерял, отказавшись от тебя, от девушки, которую не признал при встрече, — такой ты стала красавицей, что он потерял возможность иметь собственный корабль, о котором так давно мечтал. Он, должно быть, сейчас волосы на себе рвет, и не сомневайся, за все зло, что тебе причинил, он поплатится — долгие годы будет корить себя за то, что упустил из рук все это.

—Корабль — возможно, но — не меня. У него работа, которой он гордится; чудесные дети, миловидная жена...

—Миловидная, это точно. Но она не Джорджина Эндерсон, владелица «Амфитрита», совладелица «Скайларк лайн». Хотя «бедная крошка» не имеет возможности участвовать в управлении компанией, получая лишь равную долю барышей, ее считают первой красавицей восточного побережья.

—Закончил?

—Не слишком тебя впечатлил?

—Нет. Может, та девушка и стала красавицей, но не всегда ею останется. И кому нужна эта красота, когда лучшие ее годы уже пролетели. — Некий резкий звук свидетельствовал о попытке прервать ее, но она решила не обращать внимания. — И пусть денег своих у нее хватает, кругленькая сумма в банке, но вот сейчас не на что купить билет домой. Ни ее внешние достоинства, ни все ее состояние не меняет того факта, что она дуреха, тупица, что у нее в голове ветер, что она не умеет разбираться в людях, лишена малейшей проницательности, что...

—Ты повторяешься: «дуреха», «тупица»...

—Не перебивай меня,

—Буду перебивать, если и дальше всякий вздор нести станешь. Ну вот, плакать перестала. Давай, повеселей держись.

—Нет причин.

—Одна есть. Ты не была бы счастлива с этим мерзким, гнусным... Как ты сказала? «Прохвостом»?

Губы у нее слегка дрогнули в зарождающейся улыбке, но она так полностью и не родилась.

—Я очень ценю то, что ты делаешь, Мак, но я так себя теперь чувствую, что не слишком это мне помогает. Очень хочется домой, и дай Господи мне больше не повстречаться ни с одним англичанином, с их такой правильной речью, их чертовой невозмутимостью, их неверными сыновьями.

—Мне здорово неприятно сообщать тебе это, но у каждой страны имеются неверные сыновья.

—У каждой страны есть и свои «кирпичные стены», но я не стану выходить замуж за одну из них.

—Замуж за... Ты опять несешь вздор. Что это у тебя в голове — какие-то кирпичные стены? Не поделишься, а?

—Отвези-ка меня домой, Мак. Подыши нам судно, любое судно. И вовсе не обязательно американское, главное, чтобы оно направлялось в сторону наших краев и отплывало как можно быстрее, лучше всего сегодня. Чтобы заплатить за билет, продай мое нефритовое кольцо.

—Ты что, крошка, вовсе ума лишилась? Кольцо это тебе отец подарил, вез его из дальних...

—Мне безразлично, Мак, — продолжала настаивать она, и на лице ее появилось упрямое выражение, которого он начинал всерьез бояться. — Если ты не намерен сделаться вором и украсть деньги, а я знаю, ты не намерен им стать, это единственное, за что мы можем получить деньги на билет. У меня нет желания ждать, пока они будут заработаны, уверяю тебя. К тому же кольцо можно будет выкупить назад после того, как мы вернемся домой.

—Так же поспешно, крошка, ты приняла решение отправиться сюда. Тебе бы стоило учиться на своих ошибках, а не повторять одни и те же.

—Если ты взываешь к моему терпению, можешь спокойно бросить это. Шесть лет я проявляла терпение, и это было моей самой большой ошибкой. Отныне я стану нетерпеливой — во всем.

—Джорджи!.. — В голосе его послышались предостерегающие нотки.

—Зачем ты со мной споришь? Пока мы не отплывем, на тебе будет висеть рыдающая женщина. Мне кажется, ты не в состоянии выносить женских слез?

Женское упрямство еще хуже, решил Мак и со вздохом уступил:

—Если ты так поворачиваешь дело...