Песня зовет

„Красноармеец умирал ...“

За время Великой Отечественной войны Краснознаменный ансамбль дал свыше тысячи концертов — это официальная цифра, но, по моим подсчетам, гораздо больше. Приходилось выступать и по три, и по пять раз в день — группами, частями, бригадами. Перелистывая фронтовой дневник коллектива, то и дело встречаешь интересные записи тех лет.

«Сентябрь. ...1941 год. Брянский фронт. Одна из групп ансамбля на передовой. Где-то совсем рядом грохочет канонада, строчат пулеметы, ухают минные разрывы. Наши воины ведут тяжелые бои.

Вчера давали концерты в непосредственной близости от противника. Особенно удался третий, вечерний. У нас, как по расписанию, три-четыре концерта ежедневно. Батальон 1026-го полка перед атакой слушал наше выступление. После пляски, завершающей концерт, бойцы попросили снова спеть «Гимн партии большевиков» А. В. Александрова. Исполнение песни слушали стоя!

Утром — дальше в путь по размытым дождями лесным дорогам. Часто приходится вытаскивать грузовики из жидкого месива. Добрались до какой-то безлюдной деревни. До передовой километра два-три. Выступали перед воинами 1028-го полка. Неожиданно во время концерта рядом с концертной площадкой загрохотали крупные минометы — наши бьют по позициям врага.

Второй концерт — в лесу. Еще ближе к линии огня... По ложбинкам, овражкам бойцы пробираются к месту выступления... Солдаты — народ боевой, обстрелянный. Когда во время концерта над нами пролетали фашистские... бомбардировщики, бойцы, не трогаясь с места, зарядили свои полуавтоматы и приготовились к групповому огню... Правда, все кончилось благополучно: немцы нас не разглядели, и программа концерта была исполнена до конца».

«...Район города Трубчевска. Концерты в полках 148-й дивизии. Снова по три выступления в день. Вечерний — для воинов, только что вышедших из боя на короткий отдых. Зрительный зал — глубокий овраг. Весь полк во главе со своим комиссаром расположился на склонах. Прием — восторженный! Спецкор военной кинохроники много и по-разному снимает эту незабываемую встречу. Невзирая на ненастную погоду, настроение у всех праздничное. Надо было видеть, как хохотали солдаты во время исполнения популярного «Васи-Василька» А. Новикова... После концерта... импровизированный митинг. Комиссар выступил с горячей... речью. Наш ведущий тепло поблагодарил за прием... А где-то совсем рядом снова гремит канонада».

«...Вечерний — сотый, по счету нашей группы, — концерт... дали в 326-м артполку... Каждая песня встречается на ура.., особенно понравились артиллеристам наши веселые озорные частушки, многие из которых мы сами сочиняли тут же, на фронте...

Даже эти короткие записи говорят о напряженности, с которой проходили концерты ансамбля во время Великой Отечественной войны. Не раз артисты удостаивались правительственных наград за верное служение Родине, за успехи в искусстве. В 1943 году отец был награжден орденом Ленина, ему было присвоено воинское звание генерал-майора. Это событие совпало с его шестидесятилетием. Среди множества поздравлений было такое:

«Дорогой Александр Васильевич!

В день Вашего праздника, который счастливо включает в себя славную дату Вашего шестидесятилетия молодой, красивой жизни, и сорокалетие музыкально-творческого общественного служения своему народу, и пятнадцатилетие великолепного труда в рядах Красной Армии в качестве создателя и непосредственного делателя красноармейской песни и пляски, приветствую и поздравляю Вас от всего сердца и желаю здоровья, постоянных творческих успехов и долгих, долгих лет жизни на благо нашего народа, на радость доблестной Красной Армии.

Как старый красноармеец поздравляю Вас, товарищ генерал; и с этим высоким званием и с награждением орденом Ленина.

Крепко обнимаю.

Ваш К. Ворошилов».

Отец был рад этому поздравлению, рад не только за себя, но и за весь коллектив Краснознаменного ансамбля, без которого его успехи не получили бы такого размаха, творческой полноты. Он искренне гордился достигнутым, гордился тем, что ему — крестьянскому сыну Рязанщины — воздавались такие почести.

Он всегда помнил свое село Плахино, рязанскую землю, подарившую России великих людей: Павлова, Мичурина, Циолковского, Есенина, Полонского, Пирогова и многих, многих других. Он и музыку свою писал, думая о Родине, о величии и славе нашего государства. О «Гимне партии большевиков» он писал: «...Мне хотелось соединить жанры победного марша, чеканной народной песни, широкого эпического русского былинного распева...» А пересматривая эту музыку в связи с ее выбором в качестве Государственного гимна СССР, Александров говорил: «...Хотелось, чтобы он был другом и вдохновителем человека-гражданина, помогающим ему переносить испытания, вызывающим чувство радости и ликования за нашу Советскую Родину».

Своим честным отношением к работе, приветливостью, широтой натуры он вызывал любовь окружающих. Его авторитет у певцов и музыкантов был очень высок, к замечаниям и пожеланиям Александра Васильевича относились очень внимательно и вместе с тем настолько верили в него как руководителя, что во время концертов, дирижируя, он мог позволить себе и творческие импровизации, заранее зная, что артисты чутко пойдут за ним.

Возвращение А. В. Александрова после тяжелой болезни в ансамбль было воспринято как праздник. Тем более что коллективу в 1946 году предстояло отправиться в зарубежную концертную поездку по городам освобожденных Чехословакии и Польши.

После недавних боев земля еще не успела залечить страшные раны, огромные разрушения. Мы видели сиротливо стоящие почти дотла сожженные деревни с одинокими трубами, наблюдали, как несколько женщин, схватившись руками за длинное бревно, по бескрайнему чернеющему полю тянули за собой плуг, изнывая от тяжести и усталости.

Обескровленная, лежала советская земля, вынесшая неслыханные муки, и боль сжимала сердце, и спазмы перехватывали горло от этих печальных свидетельств войны.

Нерадостным был пейзаж и по ту сторону границы.

В Праге нам не раз говорили о том, что только приход советских войск спас этот прекрасный город от гибели.

— Не ворвись вовремя танки маршала Рыбалко, — говорили чехи, — остались бы от Златы-Праги одни развалины.

Нас тепло встречали в этой стране: искусство ансамбля здесь было известно еще с предвоенных лет. В 1937 году после выступлений на Всемирной выставке в Париже ансамбль приезжал и в Прагу. Тогда на перроне вокзала его приветствовал мужской рабочий хор «Типография». И вот после многих трудных военных лет нас вновь встречал этот замечательный мужской хор.

Тепло и сердечно принимали пражане концерты, превращавшиеся в акты дружественного единения народов. Выступления ансамбля воспринимались слушателями не только как художественное явление, но и как новая встреча с посланцами армии-освободительницы.

В городе Кошице местная газета писала: «Полтора года назад ваши солдаты-богатыри освободили наш город, и теперь пожаловали к нам вы — артисты, самые родные и искренние кровные наши братья... В ту незабываемую ночь к нам в Кошице как бы пришли сама Русь и Украина, как будто люди этих славянских стран принесли на ладони свою широкую и глубокую теплую душу. Спасибо вам за это, спасибо вам, братья!..

Мы бы сказали... неправду, если бы свои чувства свели к слову «благодарность»... Это было нечто большее — это была присяга... Мы в эту ночь принесли великую присягу верности и любви, присягу вечного славянского братства».

Подобные высказывания звучали почти во всех городах Чехословакии, где выступал ансамбль. Здесь еще была свежа память о гибели тысяч и тысяч советских воинов, отдавших жизнь во имя спасения этой страны.

В это время А. В. Александров по-прежнему много работал, не щадя сил и несмотря на недавнюю болезнь. Много дирижировал сам, часто на больших площадях, под палящим солнцем.

Он так любил работу с ансамблем, любил его искусство, что ревниво относился к малейшим изменениям в исполнении, в звучности хора и оркестра, в темпах, нюансах, трактовках.

Если мы видели горе народов, гибель городов в других землях, то картина разрушенной Польши превосходила все виденное до сих пор. Условия были тяжелейшие. И все же мы выступали почти каждый день, хотя обстановка в Польше была намного сложнее: здесь все еще активно действовали подпольные фашистские банды, вооруженные группы националистов. Отправляясь на концерт, мы нередко ехали в сопровождении вооруженной охраны. Несмотря на эти обстоятельства, народ Польши так же, как и народ Чехословакии, был искренне рад приезду Краснознаменного ансамбля Советских Вооруженных Сил, и успех был огромным.

Во время выступлений в Лодзи мы получили из Москвы правительственную телеграмму о присуждении Александру Васильевичу Александрову Государственной премии за успешную творческую и концертную деятельность. Это событие очень воодушевило отца. Казалось, он даже помолодел, выглядел здоровым, бодрым. И когда маршрут наших гастролей проходил недалеко от границ с Германией, Александр Васильевич решил ненадолго съездить в Берлин.

Он поехал с небольшой группой артистов, и на время отъезда возложил на меня всю ответственность за ансамбль. Так мы и расстались.

На следующий день, восьмого июля, у нас был ответственный концерт в советской воинской части. Стояла удушливая жара, артистам трудно было петь, музыкантам играть, мне дирижировать. Непонятная тяжесть давила сердце, мешая ощутить подъем вдохновения во время исполнения лучших произведений. Но все же концерт прошел удачно, долго не смолкали аплодисменты.

В просторной комнате после выступления собралось несколько десятков офицеров, но когда я вошел, то не услышал обычных шуток, веселого смеха. Все как-то странно, напряженно молчали. Вдруг все встали, старший по званию офицер подошел ко мне и сообщил горестную весть: в Берлине скоропостижно скончался Александр Васильевич Александров.

Не было сил ни говорить, ни спрашивать.

Я, Павел Вирский и еще несколько человек из ансамбля в сопровождении двух грузовиков с охраной срочно выехали в Берлин.

Так началась длинная ночная дорога по разрушенным городам и деревням — дорога моей печали. Сознанием я понимал, что случилось непоправимое, а сердце отказывалось принимать эту весть. Отец — живой, сильный, красивый — вставал перед глазами...

...Вдруг вспомнилось, как в Твери к нам по вечерам приходили на «огонек» гости. Возникали импровизированные выступления, своеобразные концерты. Кто-то играл, кто-то читал стихи, пел, а затем начинали петь все вместе, хором, и эти душевность и простота домашних музыкальных вечеров приносили ощущение счастья, уюта, семьи, жизненной устойчивости...

...А как отец любил природу, землю, все деревенское. Бывало, на отдыхе, под Москвой, он вечерами выходил из дома, чтобы послушать доносившуюся с полей песню. Да он и не слушал, а впитывал ее, душа его роднилась с ней. Ведь это его детство: деревня и крестьянский труд. Долго, долго стоял отец, прислушиваясь к замирающей вдали песне:

— Вот поют так поют. Не понизят, не повысят. Чистейшая интонация! Народ — сила!..

...Идем гурьбой за грибами в лес. Он придумывал нам различные клички, новые фамилии. Почему-то ему нравилась фамилия Соловьевы. Мы в поисках грибов разбежимся по кустам, а по лесу несется его звонкий голос: «Со-ло-вьевы! Где вы?» И все мы друг другу кричали так же. Когда он находил большой белый гриб, то радовался как ребенок...

...Когда мы с братом Сашей играли по вечерам в четыре руки на рояле, особенно произведения русских классиков, отец, восхищенно восклицал:

— Ай да Петр Ильич! Ай да Мусорянин! Где нам до них!

Некоторые места заставлял повторять по нескольку раз, а однажды фрагмент из Девятой симфонии Бетховена нам пришлось сыграть больше десяти раз...

...Александр Васильевич, как и многие люди искусства, был рассеян, наверное, потому, что всегда думал о творчестве, о новых замыслах. Однажды в консерватории к нему подошел мой брат Саша и, протягивая руку, сказал:

— Здравствуйте, профессор.

Отец ответил рукопожатием. А потом, отойдя, подумал: что-то знакомое лицо. Кто это? Обернулся и, узнав родного сына, пригрозил наказать за такие выходки...

...А страсть к деревенским чайным, где он заказывал себе пару чая и долго пил его среди духоты и назойливого жужжания мух, душевно беседуя с крестьянами. Чай подавался в огромных чайниках, и было удивительно, как можно выпить столько горячей воды.

Однажды к отцу за столик подсел солидный бородатый человек. Хозяин чайной представил его как художника. Отец сразу проникся к нему глубоким уважением. Разговорились о живописи. Александр Васильевич и спрашивает, над каким полотном тот работает и нельзя ли посмотреть что-то из его произведений.

— Отчего же, — отвечает новый знакомый. — Идемте.

Я тоже был с отцом. Мы вышли из чайной. Художник, указав куда-то в сторону, быстро проговорил: «Вот моя работа». Однако мы ничего не увидели, кроме видневшейся вдали церкви. Решили, что художник подвизается в области религиозной живописи.

— Да вы не туда смотрите, — сказал он.

И, подойдя к одной из телег, указал на свежевыкрашенную в ярко-зеленую и красную краски дугу.

— Это моя работа, — сказал он гордо.

Отец очень смеялся этому курьезу. Долго потом всем рассказывал о художнике и его дуге.

Когда в чайной узнали, что их завсегдатай профессор, к Александру Васильевичу потянулись страждущие. Вот, говорят, сынок, посоветуй, тут болит, вот здесь болит.

— Да я не медицинский профессор, а музыкальный, — смеясь, говорил отец, чем вызывал недоумение присутствующих.

В чайных он иногда записывал народные песни. Мечтая написать народную оперу, начал даже искать сюжет, подходящее либретто, но этот замысел так и не был осуществлен.

Он любил людей, был щедрым, хлебосольным хозяином, любил устраивать пикники, прогулки, собирать вокруг себя самый разный народ, и все это сочеталось в Александрове с невероятной по напряженности творческой работой...

...Образ отца оставался со мной всю эту долгую, ночную дорогу, пролегавшую по разрушенной, истерзанной войной земле.

Утром гроб с телом А. В. Александрова под звуки музыки военного духового оркестра был препровожден на аэродром и отправлен в Москву.

И вот Краснознаменный зал Дома Советской Армии, где прошли лучшие годы работы ансамбля, где когда-то начиналась его творческая судьба. Теперь здесь прощались с его основателем А. В. Александровым, воинскими почестями отдавая ему последний долг.

А потом траурный кортеж отправился по улицам Москвы на Новодевичье кладбище, где и состоялись похороны отца.

В одном из своих последних писем отец писал: «...Сколько пережито и какой пройден путь от того времени, когда я был мальчиком в лаптях, до настоящего момента... Много было хорошего и плохого. А жизнь была сплошной борьбой, полная труда, забот... Но я не сетую ни на что. Я благодарю судьбу за то, что моя жизнь, мой труд принесли какие-то плоды дорогой Отчизне и народу. В этом большое счастье...»