Думаю, что ансамбль, подобный дважды Краснознаменному, мог родиться только в нашей или в какой-либо другой социалистической стране. Я наблюдал в Париже, Риме, Мадриде и других городах капиталистических стран творческую жизнь людей искусства, среди которых немало замечательных музыкантов, певцов, танцовщиков. Но их мастерство — это вершина одного человека («звезды»), который, осознавая свою неповторимость, делает все для того, чтобы оставаться единственным в своем роде. Конкуренция — вещь страшная, жестокая. Вчерашний кумир, поверженный соперником, здесь уже никого не интересует. А о том, чтобы собрать более двухсот музыкантов, певцов и танцовщиков в один стабильный коллектив, не может быть и речи — он бы не окупил своего существования.
Поэтому на Западе во многих оперных театрах нет постоянных артистических трупп. На спектакли приглашаются сборные коллективы артистов из разных стран, а на главные партии все те же «звезды». Нередко из-за материальных затруднений погибают очаги культуры — закрываются театры, концертные ассоциации, музеи, мемориалы, библиотеки.
Такой коллектив, как наш ансамбль, мог появиться только в Советском Союзе, где забота партии и правительства, огромная материальная помощь, оказываемая советскому искусству и, в частности; ансамблю государством, постоянный интерес к нему со стороны Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, широкая общественная поддержка создали благоприятные условия для его жизни, профессионального и художественного роста.
Еще в 1933 году К. Е. Ворошилов пригласил к себе руководителей ансамбля и напомнил им о том, чего ждут от искусства этого коллектива партия, правительство, Красная Армия, советский народ.
— Солдатские массы, — сказал Климент Ефремович, — нуждаются в просвещении, в патриотическом и эстетическом воспитании. Надо воспитывать их в духе преданности стране, партии, воинскому долгу, пробуждать их гражданские чувства.
С тех пор прошло немало лет, но задачи остаются прежними, хотя намного вырос культурный уровень нашего советского солдата, патриотическое воспитание которого, в том числе и через искусство ансамбля, начинается еще задолго до того, как он надевает военную форму для несения срочной службы.
Своим репертуаром, показом жанровых эпизодов из жизни и быта советского солдата, песнями, музыкой — всем оптимистическим настроем программ ансамбль формирует у молодого человека определенное отношение к воинской службе, к своим будущим обязанностям солдата.
Песни, исполняемые нашим коллективом, зовут к подвигу во имя Родины, повествуют о бывалом, смелом и находчивом советском солдате, способном на героический поступок как на войне, так и в мирное время. О его доброте и человечности, о моральной чистоте и духовном величии.
Армия еще задолго до того, как я начал служить в ней, уже сформировала и мое отношение к будущей работе и службе. И это тоже было связано с музыкой и песней.
Еще совсем молодым человеком, уезжая по заданию отца в летние военные лагеря для проведения песенного инструктажа, я, проведя среди бойцов несколько месяцев, разучивая с ними на слух боевые и походные песни, нередко и маршируя вместе с ними по плацу, возвращался в Москву обновленным человеком с ясными жизненными планами. Армия воспитывала и закаляла мой дух, вселяла твердость и уверенность, вооружала политически, расширяла кругозор, вырабатывала честное, правдивое отношение к жизни, труду и людям. Мне хотелось посвятить жизнь служению Советской Армии. Эта мечта сбылась. Вот уже более сорока лет я честно выполняю солдатский долг, и многим, чего достиг в жизни, обязан ей.
Огромное влияние на формирование моих взглядов и отношения к жизни, искусству оказали встречи и беседы со многими талантливыми людьми нашего времени. К счастью, везло на хороших, интересных людей, для которых жизнь воплощается в избранное дело и верное служение ему.
Моя учительница Софья Ивановна Богомолова блестящий педагог, музыкант редких качеств, прививала своим ученикам честное отношение к избранному делу, к работе за инструментом, раскрывала красоту классической музыки...
А встреча с композитором Арамом Ильичом Хачатуряном и его женой, талантливым композитором Ниной Макаровой, — это ли не удача в жизни?
С Хачатуряном я был знаком еще с консерваторских лет. Он учился вместе с моим братом Александром и часто бывал у нас дома. Мы нередко играли в четыре руки.
Уже тогда самобытная одаренность молодого музыканта ярко заявляла о себе. Его сочинения поражали взрывом эмоций, ритмической свободой, сочетанием романтики восточных образов с высокой техникой классического плана.
Арам Ильич постоянно был одержим новыми сочинениями, и эта увлеченность сообщалась и его собеседникам. Порой казалось, он не мог сам для себя решить какого-нибудь творческого вопроса и тогда за советом обращался к друзьям, на самом деле лишь проверяя себя. Так, однажды он спросил меня, что лучше: написать музыку к фильму или концерт для фортепиано с оркестром? Что я мог ответить? Обычно трудно решить подобную проблему. Киномузыка подразумевает вполне определенную будущность твоего творческого детища, а концерт? Никто наверняка не знает, найдутся ли для него исполнители...
Через некоторое время встречаю Хачатуряна и спрашиваю:
— Как с киномузыкой, решил?
— Решил, решил, — улыбается он, — буду писать концерт.
И он написал тогда великолепный концерт, посвятив его первому исполнителю — замечательному музыканту Льву Николаевичу Оборину.
Помню, приехали мы из-за рубежа. Арам Ильич пришел ко мне домой. Разговорились, он и спрашивает:
— А как там, в Париже, не исполняется ли моя музыка, не слышал?
— Как же, — отвечаю, правда, не очень тактично, — отовсюду несется твой «Танец с саблями» из балета «Гаянэ». Его играют во всех ресторанах и кафе, но иногда и в концертах.
— Ой, кошмар, кошмар! — схватился за голову Хачатурян, повторяя свое любимое выражение. — Вот уж никогда не думал, что в кафе и ресторанах будет звучать моя музыка.
Но добродушно рассмеялся. Видно было, что это известие не очень его огорчило.
Когда работал над музыкой к драме М. Ю. Лермонтова «Маскарад», то ему долго не давался вальс. Хачатурян пришел к Н. Я. Мясковскому и попросил у него ноты какого-либо из наиболее характерных произведений времени создания Лермонтовым драмы.
— Возьмите что-нибудь у Глинки, — сказал Мясковский, — у него много прелестных вальсов. Поиграйте, посмотрите.
Хачатурян взял «Вальс-фантазию» и, проигрывая его, как бы ориентируясь на это произведение Глинки, создал свой вальс. Блестящий инструментовщик, он придал своему вальсу праздничность и драматизм, равный лермонтовской поэзии. Сейчас трудно представить «Маскарад» Лермонтова на сцене без вальса Хачатуряна.
А потом вальс в исполнении Государственного симфонического оркестра СССР под управлением Евгения Светланова звучал в Большом зале Московской консерватории для композитора в последний раз, звучал так страстно и драматично, как никогда раньше: Москва навсегда прощалась с Арамом Ильичом Хачатуряном. По завещанию композитора его тело было увезено в столицу Армении — Ереван, где и было захоронено в Пантеоне...
Помню творческие встречи и с Анатолием Софроновым, написавшим в 1941 году пьесу «Девушка из Барселоны», музыку к которой предложили создавать мне. И снова Григорий Маркович Ярон хлопотал о постановке музыкальной комедии, рассказывающей теперь о русских партизанах и испанской девушке, воюющей рядом с ними.
Анатолий Софронов находился тогда в госпитале: на близком Западном фронте шальная пуля пробила ему руку. Перенеся сложную операцию и лежа в госпитальной палате, поэт начал работать над либретто.
В то время в Московском театре оперетты выступала чешская певица, яркая и талантливая актриса, Стефа Петрова. Она и стала исполнительницей главной роли. По-русски Стефа говорила с акцентом, и в спектакле, где испанская девушка становилась отважной народной мстительницей, он был уже частью роли.
В ноябре 1942 года, когда на фронтах Великой Отечественной войны наметились радостные для нас перемены, Анатолий Софронов, только что вернувшийся от партизан и весь пропахший дымом костров, пришел на премьеру нашего спектакля, где был среди зрителей, наверное, самым компетентным судьей. А потом он написал замечательные стихи:
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли на битву партизаны.
Тропою тайной меж берез
Спешили дебрями густыми.
И каждый за плечами нес
Винтовку с пулями литыми.
Музыку создал композитор С. Кац. Она стала любимой песней брянских партизан, а позже и своеобразным музыкальным символом партизанского движения.
Краснознаменный ансамбль одним из первых спел песню «Шумел сурово Брянский лес», сохранив ее в своем репертуаре на долгие годы...
Разные бывают судьбы у людей: часто человек сам переламывает свою жизненную дорогу, увлекаясь то одним, то другим, не всегда сразу находя свое истинное призвание. Но есть счастливцы, которым рано открывается ясный жизненный путь. Они не тратят времени на мучительные поиски, отдавая любимому делу всю свою жизнь.
И одним из таких людей является Тихон Николаевич Хренников, талантливый композитор, общественный деятель, человек, обладающий большим разносторонним дарованием — отличный пианист, мудрый педагог.
С какой неожиданной пленительностью прозвучала в 1936 году его музыка к комедии Шекспира «Много шума из ничего», поставленной Театром имени Е. Вахтангова. Казалось бы, какой успех может составить театральная музыка, не являющаяся доминирующей в драматическом спектакле, но музыка Хренникова стала событием. А через три года мы услышали его новую оперу «В бурю», и эта работа стала событием. Своей интонационной свежестью, как говорил о ней Борис Владимирович Асафьев, она стала самым талантливым выражением определенного направления в советской опере.
Если вспомнить киноработы Тихона Николаевича: музыку к фильмам «Свинарка и пастух», «Верные друзья», «Давным-давно» и другим лентам, — с обилием звучных, чистых, душевных песен, среди которых и «Песня о Москве»:
И в какой стороне я ни буду,
По какой ни пройду я траве,
Друга я никогда не забуду,
Если с ним подружился в Москве.
и лирическая:
Что так сердце, что так сердце растревожено?
Словно ветром тронуло струну.
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою еще одну.
и «Колыбельная Светланы», являющаяся одной из вершин лирической линии его творчества, то можно утверждать: Хренников мастер песни.
Но когда вы нопадаете на симфонический концерт и слушаете в исполнении автора его фортепианные концерты с оркестром, то уже говорите, что это композитор-симфонист, инструменталист, придерживающийся классических традиций.
Хренникову доступны многие жанры, в которых он увлеченно работает.
Он возглавляет композиторскую организацию Советского Союза. Его встречи, беседы, участие в симпозиумах и конференциях, посвященных музыкальному творчеству и исполнительству, могли бы составить несколько объемистых томов речей, докладов, заметок. Но композитор предпочитает всем фолиантам воспоминаний свою живую, беспокойную, хлопотливую, но все же радостную работу — служение людям.
Его внимание к советским композиторам достойно особой благодарности. Но Тихон Николаевич думает и о тех, кто только начинает свой творческий путь. Молодые талантливые люди постоянно окружены его заботой.
Композиторские судьбы складываются по-разному. Одни, полные молодого задора, идут напролом, повсюду «пристраивая» свои сочинения, другие в силу деликатности не всегда могут услышать исполнение своих творческих детищ.
Но очень трудно написать популярную, заведомо рассчитанную на то, что ее запоет народ, песню. Это редко кому удается. Обычно композитора одолевают сомнения: сегодня ему все нравится — назавтра все кажется плохим. Но, как говорил не без иронии Р. М. Глиэр, сегодня можно написать хорошо, завтра средне, а на другой день и плохо. Однако опыт, мастерство и профессионализм спасают автора — и на круг его сочинение получается приличным.
Техника письма сложна. Композитор сначала за фортепиано пишет клавир, как будто нанося рисунок углем. Затем создает партитуру — это уже краски, которые и придают рисунку законченный вид. Исполнители вносят поправки. И только тогда, когда все компоненты сложились и произведение зазвучит на сцене, состоялось его настоящее рождение. Так я работал над балетом «Левша» (либретто П. Ф. Аболимова), который был поставлен в Ленинградском театре оперы и балета имени С. М. Кирова замечательным танцовщиком и хореографом Н. Сергеевым, и другими своими сочинениями.
Работая над ораторией «Дело Ленина бессмертно», я решил написать первую часть на полный текст «Буревестника» А. М. Горького, который, предвосхищая революционные события 1905 года, впрямую не упоминает о них. Мне же хотелось подчеркнуть бунтарское звучание стихов. Что было делать?
Спасли умение, опыт. Начал вкрапливать в партитуру интонации русских революционных песен, особенно «Варшавянки» — этим ассоциативным напоминанием достигалась цель.
В следующей за «Буревестником» части — песне «Замучен тяжелой неволей» — мне удалось использовать другой технический прием: резкие тональные сдвиги в оркестровых эпизодах, что усиливало драматическое напряжение.
Вообще создание оратории, составляющей в издании 200 страниц музыкального текста, — дело нелегкое, и, если бы не школа Глиэра и не фундаментальная консерваторская подготовка, не смог написать произведение, равное по объему опере.
То же и руководстве ансамблем. Здесь мало быть только дирижером. Надо знать тонкости вокального звука, принципы тембровых слияний, быть хормейстером, знать голоса инструментов, уметь слить все эти выразительные средства в единое целое.
Отец, например, блестяще знал работу с хором. Я тоже до ансамбля много пел в хоре, но когда пришел в коллектив, то А. В. Александров сначала посадил меня аккомпанировать певцам, разучивать с ними хоровые партии, а уж потом только допустил к дирижированию. Можно сказать, что я прошел его школу, начиная с подмастерьев.
Творчество — дело непростое еще и потому, что нужны долгие годы, чтобы утвердить себя. Надо иметь и условия для этой нелегкой работы, когда во имя высоких целей отказываешься от многого.
Встав на творческий путь (собственно, это и любой другой путь — в труде, науке, искусстве), молодой человек должен знать, что обрекает себя на лишения, ограничения во имя радости созидания, во имя движения вперед, к новым открытиям и свершениям. И эта подлинная радость вознаграждает терпеливых за все. Для того чтобы быть специалистом, скажем, в моем деле, надо иметь широкое, разностороннее образование: ориентироваться в смежных науках и искусствах, знать литературу, живопись, народное творчество и многое другое.
В первые дни Октября В. И. Ленин говорил о сохранении музеев, памятников старины, сокровищ отечественной культуры. Эти ценности должны служить народу. Но В. И. Ленин говорил и другое, когда 2 октября 1920 года обратился к делегатам III Всероссийского съезда РКСМ. Как рассказывали участники этого съезда, они ждали, что вождь призовет их к борьбе и труду, но услышали иное:
«Задача состоит в том, чтобы учиться», — сказал Владимир Ильич. И эта заповедь остается актуальной и сегодня.
Жизнь полна соблазнов. И с каждым годом их становится все больше. Народ стал жить богаче, достойнее. Развлечения не надо искать — они сами приходят в дом: цветные телевизоры, совершенная радиоаппаратура, средства звукозаписи. Можно не скучать. Но в это же время в Эрмитаже висит небольшая картина Рафаэля «Мадонна Литта» и около нее всегда стоит народ, потрясенный ее красотой и совершенством. А картине около пятисот лет. Сколько же поколений не сводило с нее своего восхищенного взгляда? Это подлинная, непреходящая ценность, настоящее искусство, к постижению и освоению которого надо стремиться.
Можно ли сопоставить произведения, скажем, Моцарта или Бетховена с тем, что часть современной молодежи иногда воспринимает как музыкальное откровение? Думается, что нельзя. Порой некоторые молодые люди полагают, что встреча с модными эстрадными певцами, исполняющими шлягеры, с творчеством популярных современных вокально-инструментальных ансамблей, с их зрелищной эффектностью, ритмической раскованностью и есть встреча с высоким искусством. Однако время — лучший судья. И как часто на памяти лишь одного поколения многие кумиры эстрадной музыки, достигнув пика популярности, вытесняемые более удачливыми конкурентами, оставляют завоеванные вершины, музыка их забывается, имена стираются в памяти.
Ну а музыка Моцарта или Бетховена, Чайковского или Рахманинова? Музыка Вольфганга Амадея Моцарта звучит уже более 200 лет, неизменно радуя, поражая красотой, свежестью и совершенством. Творчество Бетховена стало одним из величайших явлений мирового искусства. В. И. Ленин говорил о его фортепианной сонате: «...Ничего не знаю лучше «Appassionata», готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка». А со времени написания композитором этой сонаты прошло более 100 лет. Вот что такое, по-моему, подлинная ценность в искусстве. К ней и надо приобщаться, стараться понять, полюбить. Она откроет новый мир красоты и подлинных чувств, будет радовать и утешать, пробуждать душевную щедрость, благородство, отзывчивость и доброту.
В. И. Ленин говорил: «...Наши рабочие и крестьяне заслуживают чего-то большего, чем зрелищ. Они получили право на настоящее великое искусство». Думается, что современный молодой человек обязан воспользоваться этим правом на «настоящее великое искусство» и с этих позиций совершенствовать мир своих художественных идеалов.
В творческой практике дважды Краснознаменного ансамбля произведения высокого музыкального искусства занимают одно из ведущих мест. Мы постоянно обращаемся к классике: хоры и сольные эпизоды из классических и современных опер, лучшие, ставшие советской классикой, песни, замечательные народные партитуры, эталоны современных плясок.
«Жизнь прожить — не поле перейти» — говорит народная пословица. Большая мудрость в ней. С точки зрения творчества, радости труда, богатства интересов, ярких встреч, интересных путешествий и познаний мировых ценностей, жизнь моя была счастлива. Но вот сын Олег у меня рано умер. Ему было всего двадцать шесть лет. Внучку Валерию воспитывали мы с Ольгой Михайловной. Сейчас у нас уже есть и правнук, но потеря единственного сына остается вечной печалью, хотя личные утраты и невзгоды не должны затмевать того большого и настоящего, что дарят нам жизнь, работа, творчество.
В молодые годы каждый хочет стать генералом. Надо мечтать. Мечта согревает человека, окрыляет его работу, а затем уже работа ведет его за собой вперед, и, может быть, он и станет генералом.
Сказал же Делакруа: «Я подошел к картине учеником, а отошел — мастером!»
Поэтому я — за мечту.