Песня зовет

„Вставай, страна огромная!“

О том, что немецкие войсковые соединения сосредоточиваются у наших западных границ, сообщалось в газетах, но никто не предполагал, что война обрушится на Советский Союз столь внезапно. Утром в воскресенье 22 июня 1941 года все наши биографии, судьбы, мечты, планы и замыслы подчинились одной силе, одной воле — огромной ответственности перед страной и народом за исход борьбы с фашистами.

Известие о войне — первое, что я услышал рано утром 22 июня. Сразу же отправился в ансамбль. Вместо репетиции — подготовки к вечернему концерту — возник стихийный митинг, на котором обсуждался единственный вопрос: просить наркома обороны об отправке на фронт.

А. В. Александров был сосредоточен и суров. Его беспокоило одно — как и чем мы можем помочь Родине: нужно ли сейчас наше искусство?

Вечером ансамбль выступал в летнем парке. В другое время концерт превратился бы в массовое радостное зрелище, а теперь... лица у зрителей посуровели. Когда пели песни призывного, героического звучания, в публике чувствовалось оживление, раздавались одобрительные возгласы. После лихой казачьей пляски послышались голоса: с такими ребятами не пропадем!

В первые дни многие артисты просились на фронт не в качестве певцов и музыкантов, а простых солдат, стремясь с оружием в руках защищать Родину.

24 июня Краснознаменный ансамбль был разделен на четыре группы — три сразу же выехали в действующую армию на южный, юго-западный и западный участки фронта. Четвертую группу оставили в Москве для обслуживания частей, уходящих на фронт, для выступлений по радио.

Но и московская группа, возглавляемая В. Любимовым и мной, то и дело перебрасывалась в районы боевых действий, где из-за сложности положения нередко приходилось сначала тушить пожары, помогать раненым, спасать детей и женщин, а потом выступать.

С первых дней войны советская песня, народные мелодии, патриотическая классическая музыка, русское и советское искусство, отражающие образ Родины, стали особенно дороги и священны для советских людей. Радиопрограммы были наполнены патриотической музыкой, поэзией, сценами из спектаклей, выступлениями известных литераторов, режиссеров, композиторов.

Соответственно был выстроен и репертуар коллектива. Каждый день начинался с концертов, которые проходили на призывных пунктах, площадях и улицах города, в привокзальных помещениях. Особенно часто выступали на Белорусском вокзале. Нас слушали с напряженным вниманием. Песни ансамбля, его оптимистические пляски поднимали боевой дух и вселяли надежду в тех, кто отправлялся на фронт.

Центр жизни ансамбля переместился в здание Дома Красной Армии. Теперь здесь был наш штаб, наш кров. Уже с раннего утра начинались занятия, репетиции, обсуждались план ближайших выступлений, различные организационные вопросы. Нередко артисты московской группы, руководители коллектива проводили в этом здании круглые сутки. Однажды утром, во время завтрака, к А. В. Александрову подошел политработник с газетой «Известия» в руках.

— Александр Васильевич, тут для вас есть замечательное стихотворение Лебедева-Кумача, может, напишете песню?

Отец взял газету, прочитал стихи и, забыв обо всем, уехал домой сочинять песню. К вечеру она была готова. Ночью вызвали артистов ансамбля и тут же, в репетиционной комнате, написав ноты на доске, выучили ее.

Музыка с ее призывным настроем, с интонациями клича, зова была настолько созвучна стихам, правде каждой строфы и несла в себе такую могучую силу и искренность переживания, что певцы и музыканты порой от спазм, сжимающих горло, не могли петь и играть, испытывая сильное душевное волнение.

Утром следующего дня, едва успев родиться, «Священная война» начала выполнять свой солдатский долг. На Белорусском вокзале в людской тесноте и продымленной духоте, среди суеты и нескладности последних прощаний ее голос зазвучал подобно набату, клятве, присяге. Все, кто в эту минуту находился там, заслышав первые звуки, поднялись как один и, словно в строю, торжественно и сурово прослушали песню до конца, а когда она окончилась, на какое-то мгновение замерли, завороженные звуками, а затем раздались оглушительные аплодисменты, горячая просьба повторить. В замечательный миг своего общественного рождения эта песня сразу стала необходима людям: они требовали и требовали повторения, и только после того, как добрая половина присутствующих уже подпевала ансамблю, запомнив мотив и слова, «Священная война» уступила место другим произведениям.

С этого памятного дня и началась ее большая жизнь. Позже Александр о Васильевич Александров писал:

«Я учился у Красной Армии, как нужно лучше работать, как нужно любить свою Родину и отдавать ей все духовные силы, которые могли бы пойти на укрепление обороны против заклятых врагов, и потому, с первых же дней принялся с... искренним чувством за создание собственного оружия, которым лучше всего владею, — песни. К первому июля 1941 года я сочинил свои первые песни: ...«В поход! В поход!» на слова Прокофьева, а затем... «Вставай, разгневанный народ» и «За великую землю советскую». Из них «Священная война» вошла в быт армии и всего народа как гимн мести и проклятья гитлеризму».

Фронт приближался к столице. Началась эвакуация оборонных заводов, учреждений, учебных заведений. Из Москвы вывозили стариков, женщин и детей. Уехала в Горький и моя жена с нашим восьмилетним сыном Олегом.

писала Вера Инбер в конце июля 1941 года. Москва действительно стала прифронтовым городом. Ночью начиналась воздушная тревога, издали слышались выстрелы зенитных орудий. Били по окраине города, постепенно приближаясь к центру. На крыше нашего дома была установлена зенитная батарея, и ее раскаты говорили о том, что вражеский самолет кружит где-то рядом.

Сначала во время воздушных тревог я уходил в метро, но постепенно привык к выстрелам, к уханью нашей зенитки, ко всему военному быту Москвы и перестал прятаться в бомбоубежище, веря в то, что если уж случится что-нибудь, то это может произойти в любом месте.

Мой фатализм имел совершенно неожиданные последствия. Однажды во время одной из таких ночных тревог я, внутренне отметая от себя злые силы, стал сочинять песню. Было это уже в декабре 1941 года, после разгрома немцев под Москвой. Вой сирен, перекличка зениток, общий тревожный настрой воздушного налета вызвали в душе как бы протест против войны, бед, потерь, мелодию света и торжества — величественный образ могущества и необъятности нашей страны: я возликовал, напевая родившуюся так внезапно и счастливо песню, затем записал ее без инструмента, прямо на кухонном столе, здесь, в этой единственной теплой во всей квартире комнатке, где и протекала тогда моя жизнь.

Назавтра с ощущением радости пришел в ансамбль и сыграл песню артистам. Слова к ней сочинил наш же артист Александр Шилов, и назвали мы ее «Да здравствует наша держава!»:

Мне приятно сознавать, что это произведение, родившееся столь необычно, оказалось жизнестойким, нужным стране, людям. Когда в торжественные дни, особенно во время военных парадов и демонстраций, оно звучит на Красной площади, сердце наполняется радостью. Осознаешь себя частицей нашего великого советского народа, чувствуешь причастность к жизни и событиям, отраженным в песенном творчестве.

«Да здравствует наша держава!» вошла в репертуар Краснознаменного ансамбля, и мы часто ее исполняли перед фронтовиками.

Концерты обычно проходили в боевой обстановке — на поляне, в лесу. Солдаты, которым предстояло через некоторое время идти в бой, весело смеялись, слушая залихватскую песню Анатолия Новикова «Вася-Василек», или затихали, подчиняясь красивой мелодии песни «Вечер на рейде» В. Н. Соловьева-Седого. При звуках «Священной войны» А. В. Александрова крепче сжимали оружие, лица суровели, глаза гневно сверкали — бойцы готовы были сразу же идти в атаку.

Концерты проводились в дневное время: вечерами не разрешалось зажечь даже спичку, выкурить папиросу — все покрывалось мглой: темнота была спасением. Однажды осенью, во время ночной поездки ансамбля с одного объекта на другой, шоферы машин, запутавшись в дорогах, включили фары. В тот же миг вверху загудели моторы вражеских самолетов.

— Ложись! — Возглас командира, сопровождавшего отряд, смахнул артистов из кузова — все бросились врассыпную, кто куда. Я отбежал от дороги и пристроился в тени какого-то сарая. А на дороге разыгралась история, которая могла бы плохо кончиться для нас: немцы, приготовившись к атаке, решили, что фары в воинской колонне зажгли головные порожние машины и основной груз бомб сбросили далеко на дорогу, думая, что главные силы там.

Когда атака миновала и в небе затихли последние звуки удаляющихся самолетов, мы стали собирать коллектив, созывая разбежавшихся людей. Лишь одного баяниста нигде не было. Попытались позвать его негромко хором, и вдруг он откликнулся, но откуда?!

Сразу же за дорогой начиналось минное поле. К нашему ужасу видим, как он бежит по этому полю в нашу сторону. Секунды показались вечностью. Не дыша, напряженно следили за каждым его движением. Вот осталось лишь несколько шагов, и тут нервы не выдержали — люди бросились ему навстречу, и он, миновав опасный рубеж, оказался в объятиях товарищей. Когда баяниста, живого и невредимого, подвели к табличке, на которой было написано «мины», он, взглянув на поле, по которому только что пробежал, упал в обморок. Пришлось его откачивать, и только потом двинулись дальше уже при полном соблюдении всех правил светомаскировки.

Песни, пляски, оптимистическая музыка — духовные боеприпасы, как их называли политработники частей, где нам приходилось выступать, — приносили людям огромную радость. После концерта солдаты оттаивали душой, успешнее проводили боевые операции, поэтому наши группы перебрасывались на разные участки фронтов. Не считаясь ни с трудностями и опасностями переездов, ни со сложностями проведения концертов, мы охотно отзывались на любое приглашение.

Однажды попросили выступить перед артиллеристами, но оказалось, что только часть людей может быть снята с батарей, чтобы присутствовать на концерте, а остальные оставались при орудиях. Когда концерт благополучно закончился и воодушевленные бойцы отправились на свои боевые участки, ко мне обратился командир с просьбой не оставить без внимания и тех, кто не смог послушать ансамбль.

— Как же мы будем выступать перед ними? — спросил я.

— Уже придумал: пусть певец вместе с баянистом встанут у телефона. Я вызову батареи, и они вот так и прослушают лучшие песни по телефону.

Так и состоялось это необычное выступление, которое певец Никитин и баянист Расщепкин провели с самой глубокой сердечностью и благоговением перед теми, кто слушал их, не покидая боевого поста.

Помню, когда мы попали в только что освобожденную от фашистов Ясную Поляну, артиллеристы, продолжая обстрел и наводя орудия на части противника, командовали:

— За Анну Каренину — огонь!

— За Наташу Ростову — огонь!

Мы долго ходили по разрушенной усадьбе великого писателя, и сердце сжималось от боли за жестокое надругательство над святынями советских людей. А потом ансамбль разместился на террасе, где когда-то Лев Николаевич Толстой принимал гостей и любил пить чай. В затянутое пороховым дымом небо понеслись советские и русские песни, а внизу стояли те, кто своею жизнью, кровью своею отвоевал этот дом, эти рощи, и тихую могилу Л. Н. Толстого, и землю, по которой он ходил.

Мы прощались с Ясной Поляной, и облик обожженной, словно плачущей и страдающей, как и люди, толстовской обители, остался в памяти навсегда.

Позднее встречи с артиллеристами продолжались уже в более радостных обстоятельствах. Однажды после концерта фронтовой группы ансамбля и исполнения артистами песни Анатолия Новикова «Самовары-самопалы» командир части, обращаясь к артистам, сказал:

— Дорогие друзья, вы только что дали нам замечательный концерт. В ответ на него через несколько минут выступят наши «артисты», которые покажут вам действие тульских «самоваров-самопалов».

Вскоре действительно раздалась команда:

— В честь Краснознаменного ансамбля — огонь!

И на врага обрушился залп гвардейских минометов.

Памятными были для нас встречи и на Калининском фронте. Выступать приходилось по многу раз в день. Командование видело, как воодушевляет бойцов наше искусство, и вместо положенных двух недель мы провели у гостеприимных хозяев более двух месяцев, не успев об этом сообщить в Москву. Велико же было удивление, когда по приезде в столицу нас встретили так, словно мы вернулись с того света. Оказывается, не получив извещения о задержке артистов, руководство ансамбля, мой отец и родные тех, кто был в поездке, уже считали нас пропавшими без вести. Вот была радость, когда все мы, целехонькие, возвратились домой.

Встречи со знаменитыми войсковыми частями, прославившимися в отдельных боевых операциях Великой Отечественной войны, явились стимулом для создания песен. Так произошло с отдельной мотострелковой бригадой, героически сражавшейся в битве за Сталинград, за что ей было присвоено звание гвардейской. Я написал песню о 7-й гвардейской на слова О. Колычева, посвятив ее бойцам и командирам прославленной бригады, рассказав в ней о боевых заслугах мужественных воинов.

В 7-й гвардейской бригаде ее пели в строю и на привалах.

1943 год ознаменовался для меня очень важным событием. В конце лета на фронте, во время короткого отдыха между выступлениями, в полевых условиях, на светлой солнечной поляне, окруженной лесом, меня торжественно приняли в члены Коммунистической партии Советского Союза. В ответ на поздравления товарищей я сказал:

— Служу Советскому Союзу!