Пионеры-герои

Трубач 44-го полка

(Перевод Ю. Богушевича)

Это совсем не было похоже на пробуждение. Это скорее всего было продолжением какого-то кошмарного сна. Так и подумал Володя Казьмин в первую минуту.

Лежал он не на своей солдатской койке, а на полу, и не в казарме, а совсем в незнакомом месте. В казарме — белый потолок, голубые стены, а тут — ни стен, ни потолка не видно. Все окутано черно-бурым туманом, пахнущим порохом, битым кирпичом и еще чем-то тяжелым, удушливым. В казарме по соседству с ним спят его друзья. А здесь нет никого, только опрокинутые койки с изорванными подушками и одеялами.

Да, это, вероятно, сон. Нужно попытаться проснуться, и тогда все пройдет, все станет таким, как было вчера, когда он ложился спать. Володя ущипнул себя. Стало больно, но ничего не изменилось. Только черно-бурый туман как будто поредел. Володя хотел встать. Но что это? Володя испуганно глянул на руку: она была в крови. Он оглянулся. В стене казармы огромная дыра…

Скорее бежать! Осторожно обходя тела товарищей, мальчик начал пробираться к дверям.

В эту минуту над головой оглушительно грохнуло. С потолка посыпалась штукатурка, упал перед ним дверной косяк. Володя прижался к стене, замер.

А за стеной гремело, рвалось, стонало. Через дыру в стене и выбитые двери было видно, как вспыхивали и гасли ослепительные огни, черными фонтанами подымались вверх глыбы земли и камни…

Война! И так неожиданно! Только вчера вечером, только вчера было так тихо, хорошо…

Нет, не может быть!

Выскочив из казармы, Володя быстро пересек двор и, прижимаясь к стене, начал пробираться к наружному крепостному валу. Хотелось увидеть своих, переброситься с ними хоть одним словом. И если это действительно война, взять винтовку и стать в ряды защитников старой крепости.

Ничего, что тебе нет еще четырнадцати лет, ничего, что и ростом ты отстал от сверстников. Важно другое — уметь бить врага. А бить его Володя сумеет, пожалуй, не хуже взрослых бойцов. Не зря на последних учениях именно ему командир 44-го полка Гаврилов объявил благодарность. Отлично стрелял трубач Володя Казьмин.

Мальчик шел, а вокруг него рвались снаряды и мины, свистели осколки, пули. Со стороны Восточного форта доносился неустанный стрекот пулеметов и автоматов, глухие взрывы гранат.

Там шла горячая битва с врагом, там дрался полк, воспитанником которого был Володя. Вот туда и надо было спешить.

На минуту мальчик остановился. Дорогу ему пересекла женщина с ребенком на руках. Волосы у женщины были растрепаны, одежда изорвана, кое-где с подпалинами. Но не это удивило Володю. Его удивили, даже испугали, ее глаза. Широко раскрытые, неподвижные, они пристально смотрели на обгоревшего ребенка. Дитя было мертвое. Но женщина не видела или не хотела видеть этого. Она шла, спотыкалась и все что-то шептала, шептала ребенку…

По спине у Володи пробежали мурашки, к горлу подкатился тугой, горький ком. В глазах отчетливо встали истерзанные тела его друзей в разбитой казарме, трупы других бойцов, и он окончательно понял: это война. Война настоящая — со смертью, разрушениями…

— Идите за мной!

Этот спокойный, немного хрипловатый голос заставил Володю вздрогнуть, таким неожиданным он был среди сплошного гула. Мальчик оглянулся и увидел лейтенанта с автоматом на груди и гранатами за поясом.

Короткими перебежками — лейтенант впереди, а Володя за ним — подбежали они к Восточному форту. Бой был в самом разгаре. Прячась за танками, гитлеровцы шли в атаку. В глаза Володе почему-то бросился один — худой, длинный, с серебряными погонами, в высокой зеленой фуражке с белой кокардой. «Офицер», — мелькнула мысль. Пристроившись к залегшей цепи красноармейцев, мальчик поднял карабин и выстрелил. Длинный, взмахнув руками, упал на землю.

— Вот тебе, зверь фашистский! — дрожащим от волнения голосом сказал Володя и начал целиться в другого немца, что бежал с ручным пулеметом наперевес. И этот растянулся, не добежав до форта.

Но атака продолжалась. Поливая раскаленным металлом красноармейцев, ползли на форт танки, бежали автоматчики.

«Да, танк винтовочной пулей не остановишь», — беспокойно подумал Володя и тут же радостно вскрикнул: под одним из фашистских танков полыхнул огонь, и вот он, накренившись, горит.

— Так и надо!

Прошла минута, вторая, и ловко брошенная чьей-то сильной рукой связка гранат остановила еще один танк. Вскоре запылал и третий. Остальные поспешно повернули назад. Побежали назад и автоматчики.

Атака была отбита. Наступила передышка.

Но она была короткой. Не успели защитники крепости свернуть по цигарке, как к форту вновь двинулись фашистские танки, ударила артиллерия, затрещали пулеметы.

И снова припали к земле бойцы, снова один за другим начали падать гитлеровцы.

До самого вечера не затихали атаки. Не жалея солдат, танков, боеприпасов, немецкое командование стремилось сломать оборону крепости в первый же день своего вероломного нападения на Страну Советов.

Однако это им не удалось. Не удалось фашистам захватить крепость и на другой, третий, пятый день. Рушились старые стены, редели ряды красноармейцев, но те, кто оставался в живых, стояли стойко, насмерть.

Как-то среди защитников Восточного форта во время затишья появилась девушка. Она искала трубача 44-го полка.

— Я — трубач, — откликнулся Володя.

Девушка передала ему приказ командира полка майора Гаврилова: отправляться в госпиталь на помощь санитарам.

Откровенно говоря, не хотелось Володе оставлять форт.

Тут он получил боевое крещение, тут впервые в жизни ему перед строем командир вынес благодарность. Но приказ есть приказ. Володя пошел вслед за девушкой в госпиталь.

Госпиталь находился под наружным валом в помещении с железобетонными перекрытиями и толстыми стенами. Возможность попадания сюда бомбы или снаряда была исключена. И врачи, и санитары работали в относительной безопасности. «Поэтому и меня сюда направили, — с обидой подумал Володя, — мол, маленький, дитя, беречь надо…»

Раненых было много. Одни метались в горячечном бреду, другие корчились от боли, скрежетали зубами, третьи лежали тихо, без единого движения и безразлично глядели в одну точку потухшими глазами. Это были тяжелораненые. Ни один легкораненый в госпитале не задерживался. Сделают ему перевязку, он закурит, подхватит винтовку и наверх.

А оттуда приносили все новых и новых. Врачи и сестры не успевали их перевязывать. А тут еще надо было одних напоить, других накормить.

Увидел все это Володя, и ему стало как-то стыдно за свою недавнюю обиду на приказ командира. В госпитале он был не менее нужен, чем там, на линии огня.

Как бы в подтверждение его мыслей, мальчика позвал врач:

— Ледник знаешь?

— Знаю. Под внутренним валом.

— Беги и неси оттуда лед и продукты для раненых. Будь осторожен. Дорога туда простреливается.

Так Володя стал снабженцем госпиталя.

Госпиталь — ледник, ледник — госпиталь, — по этому маршруту он путешествовал по нескольку раз в сутки. В одну сторону с пустым мешком, в другую — сгибаясь под тяжестью груза. Как и раньше, завывали над головой снаряды, скрежетали мины. За дни боев Володя научился определять по звуку, какая мина упадет близко и какая пролетит дальше. Думать об опасности было некогда. Льда и продуктов требовалось много, а доставлять их было некому, кроме Володи. И он старался изо всех сил. Невыносимо ныла спина, подкашивались ноги, плыли перед глазами желтые круги, а мальчик ходил и ходил. Так было нужно, и так делали все защитники крепости — они делали все, что от них требовалось, что только могли делать. И Володя делал все, что мог.

Однажды, вернувшись из ледника, Володя доложил главному врачу о своем прибытии и хотел повернуться «налево — кругом», но тут же упал.

Врач встревоженно наклонился над ним, пощупал пульс, и на его лице появилась печальная улыбка. Володя спал, что называется, мертвым сном. Теперь хоть стреляй из пушек над самым ухом, хоть ледяной водой обливай, он не проснется, пока не отоспится. Санитары бережно подняли мальчика и отнесли в самый укромный угол госпиталя. Пусть поспит…

Володя не знал, сколько времени он проспал. Но как только проснулся, сразу же почувствовал во всем теле необычную легкость и свежесть. Он готов был снова работать без отдыха — таскать лед, продукты, идти в форт и бить врага, — вообще делать все, что прикажут.

Мальчик так и доложил главврачу:

— Трубач 44-го стрелкового полка Владимир Казьмин готов продолжать службу!

Главврач внимательно посмотрел в запавшие глаза мальчика, улыбнулся и совсем не по-командирски, а как-то тепло, по-отцовски, сказал:

— Вот что, Вовка, приказ тебе такой: сначала хорошо покушай, а потом два часа можешь отдыхать.

Два часа отдыхать! Нельзя сказать, что Володя обрадовался именно этому. Обрадовался он другому — два часа отдыха он проведет в своем Восточном форту с карабином в руках. Это было то, о чем он мечтал все время, как попал в госпиталь. Хотя он и сознавал, что в госпитале, возможно, он больше нужен, чем на линии огня, однако сердце неудержимо рвалось туда, где шел бой. И ничего с этим Володя не мог поделать.

Пробравшись в Восточный форт, где над головами уже сильно поредевших защитников крепости по-прежнему неустанно свистели пули и рвалась шрапнель, Володя почувствовал знакомый холодок кипучей ненависти к фашистам.

А те двинулись в новую атаку. Они знали, что в форту осталось очень мало людей, что большинство складов с боеприпасами похоронено под обломками стен и красноармейцы берегут каждый патрон, каждую гранату, — фашисты знали про это и потому шли на приступ во весь рост, засучив рукава, зловеще, не спеша.

Красноармейцы молчали. Не стрелял и Володя, хотя уже взял на мушку правофлангового офицера.

Немцы все ближе и ближе. Все сильнее сжимает Володя ложе карабина. Почему нет команды, почему никто не стреляет? Еще минута-другая, и немцы подойдут совсем близко!..

И вдруг короткое:

— Огонь!

Володя не слышал выстрела своего карабина. Он слился с дружным рокотом пулеметов и автоматов. Володя почувствовал только легкий толчок в плечо и тут же увидел, как упал навзничь правофланговый.

Упали и остальные гитлеровцы — кто подкошенный пулей, кто спасаясь от нее. Но красноармейцы не прекращали огня. Они расстреливали тех, кто полз и бежал короткими перебежками. Нельзя было допустить их к форту. Иначе, если начнется рукопашный бой, трудно будет устоять перед такой лавиной здоровенных гитлеровцев.

И как уже много дней подряд, немцы не выдержали, откатились назад.

Из груди Володи вырвался вздох облегчения. Рядом с ним тоже кто-то громко вздохнул. Мальчик повернул голову и увидел пожилого усатого пулеметчика. Тот, усердно вытирал пилоткой лицо, также глядел на него.

— Ты откуда взялся такой? — спросил пулеметчик.

— Я в госпитале был, помогал там. Так вот отпустили на два часа.

— Страшно? — в глазах пулеметчика заискрились лукавые огоньки.

— Кажется, нет, — сказал Володя.

— У меня вот также нет страха, — уже совсем серьезно сказал пулеметчик. — Ненависть его дотла выжгла…

И вдруг безо всякой связи с предыдущим попросил:

— Ты водицы бы принес, сынок, ребята от жажды пропадают. Она, проклятая, хуже фашиста донимает.

Принести воды! Легко сказать. А вот где ее взять-то, воду? В госпитале тяжелораненым и то дают по стакану, не больше, а сами врачи и сестры, так те почти и не пьют совсем. И все только потому, что фашисты в первую бомбежку разрушили водопровод. А чтобы добраться к Мухавцу или Бугу, особенно днем, нельзя было и думать. Вся окрестность простреливалась.

Володя знал, что некоторые смельчаки ходят к Мухавцу ночью и не безуспешно. Значит, и он может сходить.

— Я вам, как только стемнеет, принесу воды, — пообещал Володя.

Медленно в июле начинает смеркаться. Уже, кажется, и солнце давно спряталось, а в воздухе светло, и видимость такая, как в хмурый зимний день. Но это еще не беда. Хуже всего то, что раз за разом полыхают вспышки взрывов, прорезают небо белые дуги ракет, осторожно прощупывают местность прожекторы. Совсем не просто прошмыгнуть по открытому, как ладонь, берегу к Мухавцу.

Долго лежал в укрытии Володя, выжидая удобного момента. Вот яркий луч прожектора медленно пополз по берегу, опустился на воду, задержался немного и снова повернул назад. Погас, потом снова начал шарить по берегу и реке. Это повторялось через равные промежутки времени.

Эти промежутки Володя решил использовать для перебежек. Десять — двенадцать шагов сделать, потом упасть в какую-нибудь воронку или за камень и выжидать, пока погаснет прожектор. Вот только бы фляжки не выдали. Их целых двенадцать и некоторые из них не обшиты. Могут загреметь…

План оказался удачным. К самой реке Володя добежал незаметно. Потом он лег в воду так, что на поверхности оказался только нос, и одну за другой начал наполнять фляги.

Окрыленный успехом, он пробирался обратно не очень осторожно. И когда до укрытия оставалось каких-нибудь пятнадцать-двадцать шагов, по нему вдруг скользнул и замер луч прожектора. Едва Володя успел броситься на землю, как, яростно захлебываясь, застрочил пулемет, потом одна за другой взорвались совсем рядом три мины.

Мальчик лежал ни живой ни мертвый. В ушах звенело, голова разламывалась от боли, руки и ноги почему-то стали непослушными. Володя попробовал было подняться и тут же потерял сознание.

Очнулся он оттого, что кто-то провел влажной рукой по его лицу.

«Немцы!» — пронизала сознание страшная мысль. Володя рванулся, хотел бежать. Но на него цыкнули:

— Лежи и не двигайся. Я — свой. Ползти сможешь?

— Постараюсь.

И вот они вдвоем — впереди боец, за ним — Володя, поползли к крепости…

Через полчаса Володя был уже около Восточного форта. Занимался рассвет. Было почти тихо. Только изредка слышались одиночные выстрелы или короткая пулеметная очередь. Отыскав пулеметчика, Володя протянул ему флягу:

— Вот, пейте…

Пулеметчик осторожно, будто драгоценный клад, взял в руки фляжку, подержал ее и поднес к губам. Закрыв глаза, он сделал несколько медленных глотков.

— Ух ты! — потрескавшиеся губы его растянулись в счастливой улыбке. — Ну, теперь меня надолго хватит. Берегись, немчура! — погрозил он большущим, худым кулаком в сторону немцев.

— Вы пейте, пейте еще, — попросил Володя.

— Спасибо, сынку. Доброе у тебя сердце, — ответил пулеметчик. — Только, знаешь, есть у наших людей такая поговорка: один съешь хоть вола — одна хвала. И другие пить хотят. Вот ты и отнеси им. А мне пока хватит.

От красноармейца к красноармейцу переходил Володя и подносил каждому из них флягу. Люди брали ее дрожащими от нетерпения руками, жадно припадали к горлышку, но, как правило, сделав два-три глотка, отрывались и, протянув посудину обратно, просили:

— Дальше неси. Там тоже хотят пить…

Володя наблюдал за всем этим, и все большая гордость росла в его маленьком горячем сердце за наших советских людей. Вот какие они — дружные, славные, как родные братья. Ни один не выпил до дна. А страшная жажда мучила всех…

Когда Володя возвращался назад, было уже совсем светло. Начиналась очередная атака. Неустанно били пушки и минометы, один за другим пикировали бомбардировщики, сбрасывая на форт сотни килограммов смертельного груза. Вести ответный огонь не было смысла, и защитники форта лежали неподвижно в укрытиях.

После артналета и бомбежки Володя осторожно поднял голову и посмотрел на усатого пулеметчика. Лицо его было залито кровью.

— Вы ранены, дяденька! — испуганно закричал он.

— Знаю, сынку. И поэтому у меня к тебе просьба. Побудь около пулемета, пока я схожу вниз, сделаю перевязку.

Володя с радостью согласился. Еще бы! До этого он бил фашистов из обыкновенного карабина. А теперь у него в руках настоящий «максим». Пусть попробует сунуться враг!

Но враг почему-то медлил и не посылал пехоту. Дав минут пять передышки, вновь повел бешеный артналет. Снаряды рвались по всему форту. Один из них упал рядом с пулеметом. Володя только увидел огромный столб пламени и… полетел куда-то в черную пропасть…

…Володя раскрывает тяжелые веки. Над ним усатое знакомое лицо, вокруг такие же лица — худые, измученные. Они медленно качаются вправо — влево. А за ними — захватчики в мундирах лягушачьего цвета.

— Немцы!

Володя пытается вскочить. Но чьи-то руки бережно держат его.

— Лежи, тебе нельзя волноваться.

Это говорит усатый пулеметчик. Он несет Володю.

Позднее, когда Володя немного поправился, пулеметчик рассказал ему обо всем, что произошло. Взрывом снаряда Володю сильно контузило, и стрелять он не мог. Но когда к пулемету подскочили фашисты и попробовали забрать его, мальчик бессознательно ухватился за ручки и никак не хотел их выпустить. Немец замахнулся на него штыком. Но в этот момент подбежал пулеметчик и прикрыл Володю. Так они и еще несколько красноармейцев попали в плен…

Через несколько дней в лагерь приконвоировали еще несколько военнопленных. Среди них был и мальчик. Володя посмотрел на него и невольно подался вперед:

— Петя? Ты?!

— Володя?!

— Что думаешь делать?

— Бежать! А ты?

— Тоже!

И две мальчишечьи руки соединились в крепком пожатии.

…1943 год. По едва заметным лесным тропинкам, ориентируясь по солнцу и звездам, тихо бредут на восток два худых оборванных мальчугана. Трудно, голодно. Но желание попасть на Родину сильнее всего.

Чем закончится эта, уже восьмая или десятая, попытка бежать из немецкой неволи? Или их снова поймают и, страшно избив, отправят обратно в рабство? Нет, лучше смерть, чем фашистский плен…

Тихо, осторожно бредут по глухим тропинкам два мальчугана, два маленьких героя. А с востока все громче доносится гул советских орудии.

Это — спасение.

Е. КУРТО,

П. ТКАЧЕВ