Писарь Первой конной

Глава 13

Под утро, еще в темноте, пароход прижался к обрывистому берегу Волги, с борта сбросили узкие деревянные сходни, по которым красноармейцы стали спускаться на берег. В бледном свете ущербной луны тускло поблескивали штыки. На берегу у горевших жарким пламенем костров взводные выкрикивали имена бойцов. Через пол часа на востоке стало светлеть, и командиры приказали строиться в колонну.

Я, как и в Сызрани, пристроился в конце колонны, где на меня никто не обращал внимание. Через четыре часа, когда колонна сильно растянулась из-за отставших бойцов, объявили привал. Уставшие красноармейцы садились прямо на землю, доставали из вещмешков хлеб и сало, чтобы перекусить. У меня вещмешка не было.

— Чего не ешь? — спросил меня красноармеец, сидящий поблизости. — Долго отдыхать не дадут, говорят к вечеру мы должны быть на месте.

Он ножом раскромсал краюху хлеба, потом толстыми ломтями стал нарезать нежное с мясными прожилками сало.

— У меня ничего нет, — я показал рукой на пустую землю перед собой.

— Где же твой вещмешок, — удивился красноармеец, — перед отъездом в Сызрани сухой паек всем давали.

— Так получилось. Бегом бежал на пароход, боялся опоздать. Не до вещмешка было.

— С девкой что ли прощался? — понимающе улыбнулся красноармеец, но пододвинул в мою сторону хлеб и сало. — Ты бери, ешь. Не боись, с Васей Калёным не пропадешь.

— Дмитрий Сухов, — в ответ назвался я, — спасибо.

Последний раз я ел вчера утром в банде Хохлачева, так что хлеб с салом пошел за милую душу. Вода у Васи тоже была.

Через сорок минут прозвучала команда строится. Теперь я шагал рядом с Васей Калёным. Всю дорогу он рассказывал о себе. Родился в большой многодетной семье, жили бедно. Женился в 15 лет, ушел в примаки к богатому куркулю. В четырнадцатом был призван в армию, имеет ранение. В семнадцатом решил, что с него хватит войны и вернулся домой. Сейчас добровольцем идет на войну снова, чтобы воевать за новое более справедливое будущее для своих детей.

Как известно люди в общении делятся на два типа: одни любят поговорить о себе любимом, другие начинают интересоваться жизнью своего собеседника. Мне повезло, что Вася относился к первому типу собеседников, мог часами рассказывать про свою трудную, полную лишений жизнь, иногда по нескольку раз пересказывая одно и тоже в разных вариациях. Жизнь в богатой семье жены для него была отнюдь не сахарной, доказывать свою самостоятельность приходилось ударным трудом до кровавого пота.

Окружающий нас пейзаж не отличался разнообразием, поэтому я шел, слушал Калёного, а думал о своем.

Военная часть, в которую я попал идеально отвечала моим замыслам. В ЧеКа никому в голову не придет искать меня в окопах под Царицыным. Нормальный английский шпион, прихваченный на горячем, стал бы пробираться в посольство в Москве, или попытался бы перейти границу где-нибудь в Карелии. Вот на этих направлениях меня и попытаются перехватить, и не найдут. Положение советской власти пока неустойчивое, страна пытается выжить в огненном кольце гражданской войны. Внутри действуют многочисленные банды самопровозглашенных атаманов. Думаю, что какое-то время меня конечно поищут, не найдут и бросят, других дел навалом. Вот это время мне и нужно пересидеть на Юго-Восточном фронте.

К вечеру колонна красноармейцев наконец добралась до линии окопов в степи, от этого места до окраин Царицына было меньше десяти километров. С начала августа, то есть с того момента, как я попал в 1919 год Красная армия далеко продвинулась в сторону города, но взять его не смогла.

Пока я сидел в застенках ЧеКа Первый конный корпус Буденного разгромил конные корпуса Шкуро и Мамантова и 24 октября взял город Воронеж. Сейчас в середине ноября завершается знаменитая Воронежско-Касторненская операция, в результате которой белые понесут невосполнимые потери в людской силе. Многие казаки, воевавшие на стороне Белой армии, решат, что с них хватит, и в сопровождении телег с награбленным добром самовольно оставят фронт, в надежде отсидеться в родных станицах.

Все это происходит в то время, когда Красная армия целенаправленно наращивает под Царицыным количество своих бойцов. Вчера я видел два парохода с пополнением, следовавших, как и мы на юг, и это не одноразовая акция, а продуманная стратегия, цель которой переломить сложившееся положение на фронте.

Утро началось с рытья окопов. Твердая, ссохшаяся за лето земля с трудом поддавалась штыковой лопате, которая на весь взвод была одна. Бойцы, занимавшие эти позиции до нас, успели выкопать лишь небольшие ямки, да и сейчас никто не пытается копать окопы в полный рост. На нашем участке фронта нет артиллерии ни у красных, ни у белых. Главное оружие массового поражения на этой войне — пулеметы «Максим». На левом фланге нашего батальона имеется один, еще один расположен через пару километров на правом фланге.

Полевой кухни нет, продукты выдают сухим пайком, в том числе и крупу. Чтобы сварить кашу, красноармейцы объединяются по несколько человек. У меня котелка нет, но он есть у Васи Калёного. Неподалеку, в нашем тылу, в глубоком овраге имеется ручей. В качестве дров набираем сухие стебли полыни, некоторых других незнакомых мне южных растений и ветки кустарника.

Приняли меня в состав военной части очень просто. Пришел с мешком взводный, чтобы раздать бойцам сухой паек, и тут выяснилось, что меня нет в списках. Вася Калёный возмутился. Взводный потребовал мою красноармейскую книжку, переписал себе на бумажку мои данные, и вскоре принес положенный рядовому бойцу паек. Пока здесь так, без всякой бюрократии. Воюешь за Советскую власть на передовой — значит наш человек. Настоящий порядок в армии начнут наводить после окончания гражданской войны.

Не успели доесть кашу, как поднялась суматоха. Народ забегал, многие бросая все прыгали в окопы. Мы с Васей встали во весь рост и стали смотреть в сторону Царицына. Сегодня день ясный, солнечный, в степи видно далеко. Из окопов противника, находящихся от нас, примерно в трех километрах, выбирались солдаты и строились в цепь.

Похоже, отсидеться в окопах не получится… придется воевать.

Мы с Васей, присели и дружно работая ложками за пять минут приговорили всю кашу. Вася травой тщательно вытер котелок. Мы подхватили все свои вещи, оружие и заняли свои места в окопах.

Первая цепь белогвардейцев уже шагала в нашу сторону. За первой цепью наступающих, появилась вторая цепь, за ней третья.

Мы лежим в ямках, именуемых в этой степи окопами. Попасть из винтовки в лежащего человека намного сложнее, чем в идущего. Наступающие на нас солдаты шагают как на плацу, разве что не в ногу. Мы пока не стреляем, ждем приказ командира. Первыми должны заговорить пулеметы, но они пока молчат. Первая цепь все ближе, уже различимы лица солдат, побелевшие пальцы рук крепко сжимают винтовки.

В тот момент, когда напряжение в наших окопах достигло апогея, заговорили «Максимы». Наступающая цепь солдат сразу рассыпалась, белогвардейцы изо всех сил бежали в нашу сторону, стреляя на ходу. Многие падали. Из наших окопов к рокоту пулеметов присоединилась трескотня винтовочных выстрелов. Я посмотрел направо, Василий Калёный сосредоточено выцеливал приближающихся к нашим окопам солдат. Я тоже прицелился и выстрелил. Бежавший прямо на меня парень вдруг остановился, схватился за грудь, выронил винтовку и стал заваливаться на спину.

Вторая цепь шедших шагом солдат тоже побежала в нашу сторону. Оставшиеся в живых солдаты из первой цепи залегли и сейчас обстреливали нас из винтовок. Я уже не фиксировался на том, в кого попал из своей винтовки, наводил на бегущие навстречу фигурки солдат и нажимал курок. Кто-то из них падал, кто-то бежал дальше. С такого расстояния было не понятно, в кого попал я, а в кого другие бойцы.

Между тем приближалась третья цепь солдат. Раздалась команда о контратаке. Я, следуя за встающими из окопов красноармейцами, поднялся на ноги и пошел в атаку. Каким-то чудом увернулся от летящего мне в грудь штыка, ударом плеча сбил с ног своего противника, стволом своей винтовки отразил летящее мне в голову лезвие офицерской сабли.

Отбиться мне помог Вася Калёный, он умело расправится со своим противником и тут же развернувшись воткнул штык в грудь напавшего на меня офицера. Тот выронил вновь занесенную над моей головой саблю и стал валиться на землю. Впереди мелькали морские бушлаты и бескозырки. Потом выяснилось, что отряд балтийских матросов, прибывший на фронт прямо во время нашей контратаки не растерялся, и с ходу вмешался в сражение. Белые не выдержали и побежали. Преследуя отступающих белогвардейцев, через два часа, мы вышли на окраины Царицына.

У наших командиров было желание с ходу взять город, но помешали два непреодолимых фактора. Во-первых, бойцы, преследуя противника просто выбились из сил. Эйфория первых часов преследования отступающих в беспорядке белогвардейцев схлынула и накатила усталость. Во-вторых, командование белых успело подготовиться и по наступающим красным частям был открыт сильный артиллерийский и пулеметный огонь.

Пришлось залечь и снова окапываться. Больше всего нам досаждали два танка английского производства марки Mark-I с непривычно огромными гусеницами. Заметив впереди эти странные машины красноармейцы испуганно останавливались, потом разворачивались и бодро бежали в обратную сторону.

Когда я был у белых, мне рассказывали казаки, что в Кавказской армии всего было около десяти танков. Именно они сыграли решающую роль при взятии Царицына летом 1919 года. Танки, напоминая своим видом древних неповоротливых зверей, мастодонтов, подползали к ограждениям колючей проволоки, подцепляли их специальными крючьями и волокли в сторону, освобождая путь для наступающих солдат. Пулемет их не брал, винтовочные пули рикошетили от брони. Когда неуязвимые монстры поползли на окопы поливая их пулеметным огнем, красноармейцы не выдержали и побежали. Путь на Царицын был открыт.

Правда английская техника оказалась ненадежной в эксплуатации. Запасные части, доставленные для ремонта, быстро закончились и вскоре, грозные машины одна за другой стали вставать на прикол. В результате нескольких серьезных поломок к концу 1919 года в строю осталось всего два танка, которые сейчас фактически остановили наступление Красной армии на Царицын.

Опробованных методов борьбы с танками у красных командиров на данный момент не было. Противотанковых гранат и мин еще не изобрели. И, хотя первые противотанковые ружья во время Первой мировой войны были созданы германскими оружейниками и применялись против английских и французских танков во Франции, в России они были неизвестны. Первое противотанковое ружье будет принято на вооружение Красной армии только в 1939 году.

В XXI веке на старых черно-белых фотографиях эти огромные неповоротливые танковые монстры кажутся безобидными. Совсем другое впечатление они производят в реальности, когда ты лежишь в неглубоком окопе, а на тебя ползет такая дура, способная раздавить человека в лепешку. Поэтому многим красноармейцам, с которыми мне пришлось общаться считали возникшую ситуацию совершенно непреодолимой.

Вблизи танк производит неизгладимое впечатление: вес почти тридцать тонн, восемь человек экипаж, вооружение — пушка и четыре пулемета. Дальность стрельбы пушки около двух километров.

Не знаю, что думали наши командиры, но мы с Васей Калёным стали активно обсуждать, что делать, и как преодолеть танковый заслон, не пускавший нас в город.

К этому времени мы отступили от Царицына на безопасное расстояние и укрывшись в небольшой ложбинке варили на костре кулеш, побросав в котелок все остатки крупы, которые у нас оставались.

Пока грелись у костра, пошел снег и наступила настоящая зима. В результате бурного обсуждения мы пришли к выводу, что из имеющегося в Красной армии вооружения, уничтожить танки можно только из пушек. Причем самое сложное — это выманить танки на открытое пространство, под артиллерийский огонь прямой наводкой. На виду танки долго не стоят, постоянно маневрируют. На некоторое время выезжают из укрытия, обстреливают из пулеметов, накапливающихся для атаки красноармейцев, и снова скрываются в овраге.

Мы с Васей, подошли к нашему взводному, поинтересовались, занимается ли кто-нибудь разведкой местности. Может быть есть возможность подобраться к танкам вплотную и заложить под них динамит.

Взводный пообещал, что обсудит этот вопрос с командиром нашего батальона. Вечером, как только стемнело, нас вызвали в штаб. В узкой землянке освещаемой керосиновой лампой присутствовали наш взводный Петр Могутнов и командир полка товарищ Семен Марченко. Инициатива оказалась наказуема. Раз мы предложили провести разведку, нам как говорится и карты в руки.

Я попросил простыни для маскхалата.

— Товарищ, Сухов, где же я вам в голой степи простыни возьму? — удивленно спросил Марченко.

Я это понимал, но продолжал настаивать. Идти в одних шинелях по заснеженной степи — верная смерть. Даже в полной темноте черный силуэт человека в шинели на свежем снегу виден издалека. Нас срисуют еще на подходе. Наконец Марченко уступил, позвали интенданта. Тот выслушал просьбу с каменным лицом, потом ушел ненадолго, вернулся с двумя белыми простынями.

Полноценный маскхалат из них конечно не получился, но по крайней мере простынями можно было прикрыть тело, особенно если двигаться ползком. Один край простыни мы зашили так, чтобы его можно было надеть на голову. Остальная часть простыни служила своеобразной накидкой, закрывая верхнюю половину тела.

В ту же ночь пошли на разведку, шли шагом, пригибаясь, потом ползли, набросив сверху выданные простыни. К танкам удалось подойти близко и внимательно все рассмотреть.

В овраге, в котором стояли два танка, горели костры, возле машин возились механики. Стоянка машин хорошо охранялась, солдаты с винтовками наготове стояли по всему периметру оврага. Если бы не простыни, которыми мы прикрывались и безлунная ночь, вряд ли мы смогли бы приблизиться даже на такое расстояние.

Под утро вернулись в свое расположение, пошли к командиру рассказывать о том, что видели. Марченко нас выслушал и решил, что о диверсии не может быть и речи, она нам не по зубам.

— Нужно просить артиллерию, — сказал он, — без пушек нам эти танки не одолеть. Прямо сейчас пойду к командиру дивизии.

Наше наступление на Царицын застопорилось. Главные сражения этой войны происходили в степях западнее города. В нескольких десятках километрах от нас сводный кавалерийский корпус Бориса Мокеевича Думенко в эти дни успешно громил шеститысячный конный корпус генерал-майора Сергея Михайловича Топоркова. А еще западнее недавно образованная Первая конная армия вела наступление на юг в направлении Ростова-на-Дону. До взятия Царицына оставались считанные дни.

Вопрос с пушками почему-то долго не решался, появились они на нашем участке фронта только в самом конце декабря. Однажды поздно вечером привезли с помощью лошадей две 76-мм пушки и хорошо замаскировав, установили в том месте, где по наблюдениям чаще всего появлялись танки. Теперь осталось дело за малым, выманить танки под наши пушки.

План, составленный командованием, был прост, как электровеник. По команде наш батальон идет в атаку. Ничего не опасаясь, как это было уже не раз, танки выезжают из своих укрытий и открывают ураганный огонь из пулеметов. Мы залегаем, а пушки, как в тире расстреливают танки. Сразу после уничтожения танков в атаку поднимается вся дивизия и врывается на улицы Царицына.

Мы замерли в окопах в ожидании атаки. Я почувствовал чей-то взгляд и оглянулся. Немного позади нас находился командир дивизии, а рядом с ним я увидел начальника особого отдела 10-й армии Кацнельсона. Командиры на нас внимание не обращали, рассматривали в бинокли вражеские порядки.

Сигнал к атаке подал горнист. Мы поднялись из окопов и с криком «Ур-р-р-ра!» побежали по заснеженному полю вперед. Сработает наша уловка или не сработает? Танки не появлялись. Наши опасения, наверное, разделяли и наши командиры. К атаке присоединилась вся дивизия. Вот тут и появились танки. Ударили пулеметы. Красноармейцы стали падать в снег. В этот момент загрохотали пушки. Первый танк был подбит с первого же выстрела и загорелся, второй дал задний ход, но уйти в укрытие не успел. Первым выстрелом у него выбило гусеницу, и он остановился, после второго выстрела из танка повалил густой дым. Пушки перенесли огонь вглубь обороны белых.

Подгоняемые командирами мы поднялись и снова пошли в атаку. Через двадцать минут бой сместился на окраину Царицына. Впереди бежали, иногда останавливаясь и стреляя в нашу сторону белогвардейцы. Я держался рядом с Васей Калёным, мы с ним далеко вырвались вперед, за нами густо двигались красноармейцы. Красная армия наступала по всему фронту.

Неожиданно, из-за домов нам на встречу выехал бронеавтомобиль и открыл стрельбу из пулемета. С первыми выстрелами я получил сильный удар в грудь и потерял сознание. Очнулся от того, что меня куда-то тащат, ноги волочатся по земле. Пытаюсь вдохнуть воздух, грудь отдается сильной болью, опять наступает темнота. В следующий раз очнулся от того, что мне на лицо льют воду. Открыл глаза, надо мной склонилось обеспокоенное лицо Васи Калёного.

— Жив, курилка? Раны я тебе перевязал. Сейчас подойдут санитары, поедешь в госпиталь.

— Сильно я ранен?

— Три пули в тебя попали: в грудь, в ногу и руку. Я тебя из-под обстрела вытащил, как смог, перевязал, сейчас дождусь санитаров и снова в бой.

— Броневик уничтожили?

— Пока нет. Там наши бойцы бензин нашли. Готовят бутылки. Не боись, обязательно подожжем мы этот чертов броневик!

Пока Калёный отвлекал меня разговором, подъехала санитарная телега. Меня подняли и бережно положили на сено, которым была застелено дно телеги. Рядом со мной пристроили еще одного раненого бойца. Телега медленно поехала. Вася некоторое время шел рядом, потом попрощался и побежал в ту сторону, где стреляли.

На окраине Царицына в одном из сараев был организован полевой госпиталь, в котором оказывали первую помощь раненным бойцам. Фельдшер осмотрел меня и приказал вести в сторону Волги. Еще через час, вместе с другими ранеными меня погрузили на пароход, переделанный под плавучий госпиталь. Носилки положили прямо на палубу, рядом с другими ранеными. Своей очереди на операцию пришлось ждать долго. Я, то приходил в себя, то опять отключался, теряя сознание. Наверное, в такой момент, когда был без сознания меня и отнесли на операционный стол.

Снова очнулся в каюте, хотелось пить, но никого из медперсонала поблизости не было. Рядом со мной на нарах лежали раненые красноармейцы. Стоял тяжелый запах крови, несвежей одежды и мужского пота. Иллюминатор был закрыт. Наконец дверь открылась и в каюту вошел мужчина в белом халате.

— Пить, — прошептал я пересохшими губами. Он услышал, взял небольшой медный чайник и поднес его носик к моим губам. Холодная вода полилась в рот. Сразу стало легче.

— Терпи боец, — сказал фельдшер. Утром к Саратову подойдем, там вас всех переправят в настоящий госпиталь.

Я моргнул глазами, давая понять фельдшеру, что услышал и что со мной все в порядке.

В Саратове меня, как и других тяжелораненых погрузили на носилки и понесли на пристань, где нас ждали десятки телег. На этом древнем гужевом транспорте довезли до госпиталя — каменного трехэтажного здания, окрашенного в желтый цвет. Я был в сознании, поэтому успел все рассмотреть.

Вокруг вновь прибывших сразу засуетились молодые девушки в белых халатах — медицинские сестры. Потом я узнал, что специального медицинского образования они не имели, врачей не хватало, медицинских сестер тоже, поэтому на работу в больницу брали всех желающих поработать. Для ухода за ранеными требовалось много заботливых женских рук.

После осмотра доктором, я сумел разобраться со своими ранами. Самое серьезное ранение в грудь, пуля сломала ребро и застряла в кости. Еще на пароходе извлекли пулю и удалили сломанное ребро. Снова досталось моей многострадальной левой руке, пуля попала в бицепс, кость не задета. Третья пуля по касательной оставила борозду на правой ноге. Крови было много, но потом выяснилось, что рана не опасная. Кстати и зажила она одной из первых.

Меня сразу под свою опеку взяли две девушки, ухаживающие за ранеными — Наташа и Марфа. Дежурили они в разные смены и друг с другом не пересекались. Конечно они уделяли внимание всем раненым, но больше всего времени почему-то проводили у моей кровати: то подушку поправят, то одеяло подоткнут. Ходить я пока не мог. Это конечно же заметили другие раненые в палате и стали надо мной посмеиваться.

— Митрий, признавайся, какую из них выберешь? — шутили одни.

— Да он теперь на обеих обязан женится! — смеялись другие.

Третьи серьезно советовали:

— Это у басурман четыре жены, а у нас, православных, одну иметь положено. Так что ты, Митрий не спеши, с чувством, с толком выбирай…

В ответ я только улыбался.

В общей сложности в госпитале я провалялся два месяца. Раны на ноге и руке зажили быстро, а с ранением в грудь были проблемы, рана заживала медленно, долго держалась температура. Антибиотиков здесь нет и в какой-то момент я даже сомневался, что выживу. Однако молодой тело в конце концов сумело побороть болезнь.

В госпитале много думал, как жить дальше. Из Красной армии меня демобилизовали по здоровью, что меня вполне устраивало. Воевать дальше или оставаться служить в Красной армии мне совсем не хотелось. Сразу по выписке из больницы нужно было устраиваться в гражданской жизни.

Меня радовало, что по выходе из госпиталя я получу нормальные легитимные документы, которые выдержат любую проверку. Фотографий на удостоверениях личности здесь пока нет, а такому человеку как я, проще всего затеряться среди большого количества людей, следовательно, у меня один путь — в Москву.

Я не отказался от главной своей цели — вернуться домой в XXI век. Для меня было ясно, что помочь в этом мне могут только те, кто разбирается в духовных вопросах. Я прекрасно понимал, что далеко не каждый священник или монах является экспертом в вопросах душеведения, но я надеялся, что христианство за две тысячи лет накопило достаточно знаний, чтобы помочь мне найти решение этой проблемы.

В своей прошлой жизни я не интересовался религией и не знал имени ни одного святого жившего в начале XX века, а такие люди были, и наверняка располагали нужной мне информацией. Поэтому сейчас главный для меня вопрос, как найти этих людей…