Писарь Первой конной

Глава 4

После службы, как и договаривались с Федей, я пошел в особый отдел. Сашке сказал, что особисты хотят меня расспросить про задержание священника.

— Так может и я с тобой пойду? — вызвался Сашка, но мне удалось его отговорить тем, что предстоящая беседа в особом отделе — пустая формальность.

Федя встретил на пороге хаты.

— Проходи, тебя ждут.

Я пригнулся, входя в низкую дверь. Глаза не сразу привыкли к полумраку, царившему внутри помещения.

— Здравствуйте! — сказал я, вглядываясь в силуэт сидящего у окна мужчины в военной форме.

— Кацнельсон Натан Изральевич, начальник особого отдела 10-й армии, — представился мужчина и показал на кривоногую табуретку рядом с собой, — присаживайтесь, Дмитрий Сергеевич.

Я осторожно сел, прочность табурета не вызывала доверия.

— Доложите, как у вас идут дела, что удалось сделать, — мужчина внимательно смотрел на меня.

Собирать какую-либо информацию и доносить на окружавших меня людей я не собирался, поэтому подробно стал рассказывать про то, как и почему заступился за священника.

— Об этом не переживайте, — сказал Кацнельсон снисходительно, — мы же не звери. Про этот случай узнал Будённый и распорядился направить священника в обоз возчиком.

— Это хорошо, — я искренне был рад, что спас человека от смерти.

— Дмитрий Сергеевич, вы слышали про арест Миронова? Что об этом думаете?

Да, про Миронова я знал. Как раз сегодня, бойцы полуэскадрона, охранявшие штаб, обсуждали недавние события, произошедшие с Донским казачьим корпусом, которым командовал бывший казачий войсковой старшина (подполковник) Филипп Кузьмич Миронов. Его корпус не подчинился приказам красного командования и по требованию Троцкого, Миронов был арестован и даже приговорен к расстрелу, а части его корпуса переподчинены Будённому. Некоторые говорили, что это мятеж против советской власти, однако я, проанализировав полученную информацию, решил, что речь скорее всего идет о внутренней борьбе во властных структурах Красной армии.

Незадолго до этих событий Ф. К. Миронов жестко раскритиковал военное руководство Троцкого, в результате ошибок которого был сдан Царицын. Лев Давидович оказался человеком злопамятным. Насколько знаю, в этом же 1919 году Миронова оправдают. В 1920 году он вступит в ВКП (б), станет командармом 2-й Конной армии, его наградят орденом Красного Знамени и именным оружием. В 1921 году Миронова арестуют по ложному обвинению и по личному приказу Троцкого (не привык Лев Давидович прощать своих врагов). При невыясненных обстоятельствах Миронов будет застрелен во дворе Бутырской тюрьмы в Москве.

В Красной армии Миронов активно отстаивал интересы простых казаков. Троцкий же был ярым сторонником расказачивания, то есть лишения казаков политических и гражданских прав. Мне было предельно ясно, что Кацнельсон, скорее всего сторонник Троцкого и мне, высказывая свое мнение нужно быть очень осторожным.

— Я слышал, что Миронов арестован, — ответил я, — но от чего и почему не знаю.

— Дело Миронова — пример того, как коварно может маскироваться враг социалистической революции, — сказал Кацнельсон, внимательно глядя мне в глаза. Его недоверие ко мне было объяснимо. Митрий Пашков — казак.

— Что я должен делать?

— В штабе Буденного заведи разговор о Миронове и послушай, кто и что говорит по этому поводу, потом передашь мне.

Отказаться от этого предложения я не мог, но для себя решил, что постараюсь как-то вывернуться. Карьера секретного агента особого отдела меня не прельщала. Кацнельсон еще некоторое время излагал свою точку зрения на последние события, всячески обеляя действия Троцкого, и осуждая Миронова и «мироновщину», только после этого отпустил меня.

Весь следующей день я просидел за пишущей машинкой практически не разгибаясь, а вечером приехала Татьяна. Я вышел из хаты, где находилась канцелярия корпуса и лицом к лицу столкнулся с девушкой.

— Как ты тут оказалась? — спросил я, целуя Татьяну в щеку.

— Кто обещал дать с нагана пострелять и обещание не выполнил? — смеясь спросила она, — вот я и приехала восполнить этот пробел в наших отношениях.

Потом рассказала, что белые неожиданного оставили Камышин, который тут же заняла Красная армия. Штаб 10-й армии перебирается в этот город, а Татьяна, воспользовавшись оказией, смогла ненадолго приехать ко мне.

— Раз обещал, постреляем, — ответил я. Действительно, с момента, как Козлов вручил мне наган, я так ни разу из него не выстрелил.

Недалеко от села был большой овраг, который использовали под стрельбище. После ужина мы с Татьяной собрались и пошли за околицу села. Пожилой красноармеец, стоявший в охране за околицей, спросил.

— Вы куда на ночь глядя?

— До заката еще два часа, постреляем и вернемся, — ответил я, показывая на наган за поясом. Кобуры к нему у меня не было.

— Барышню стрелялкой своей не замучай, — заржал его молодой напарник.

Мы дошли до оврага, в качестве мишеней я взял с собой пару чистых листов бумаги, которые закрепил на ветках кустов, росших в конце оврага. Мы с Татьяной по очереди стреляли по мишеням. Мишень Татьяны была слева, моя справа. Татьяна постоянно мазала. Я не нашел ни одного попадания на ее мишени. Мне повезло больше. В центр бумажного листа я не попал, но на самом краю листа появились отверстия от пуль.

— Вау! — закричал я, увидев свои результаты. — Да я снайпер!

Татьяна с удивлением на меня посмотрела.

— Что за снайпер?

— Это значит меткий стрелок, в переводе с английского, — сказал я.

Про себя отмечая, что опять прокололся. Английское слово «снайпер» вошло в русский язык позже, с появлением снайперских винтовок. Надо было кричать: «Я Ворошиловский стрелок!». Впрочем, луганский слесарь Ворошилов, в 1919 году еще мало кому известен. Хорошо, что пока на мои языковые проколы никто не обращает внимания.

Я обновил свою мишень. Когда вставлял последний патрон в барабан нагана, услышал выстрел, почувствовал сильную боль в левом плече и ненадолго отключился. Очнулся от выстрелов над ухом. Татьяна с моего нагана стреляла куда-то в кусты над обрывистым склоном оврага. Оттуда лениво отвечали. Пули со свистом вонзались рядом со мной в песок.

Нас спасло то, что овраг находился недалеко от дороги. Как раз в это время в село возвращался конный разъезд. Красные кавалеристы услышали выстрелы и с налета взяли трех дезертиров. У дезертиров на троих была одна винтовка. Одним выстрелом они свалили меня, как самого опасного. После этого им осталось дождаться, когда женщина по своей глупости расстреляет все патроны в барабане (их там всего 7 штук).

Меня, раненого, доставили в село, в лазарет, организованный в одной из пустующих хат. Хозяева сбежали вместе с отступающими белоказаками. Местный фельдшер, угрюмый бородатый мужик, сделал перевязку. Татьяна хлопотала рядом.

— Как ты? — на ее лице была написана тревога. — Как себя чувствуешь?

— Нормально, кость не задета, плечо немного болит и все. Не везет моей левой руке. Второй раз в нее попадают.

Татьяна поцеловала меня в губы, потом засуетилась, доставая из сумки домашние припасы.

— Неужели сама готовила? — ехидно спросил я, зная, как она относится к семье и готовке пищи.

— Не сама, хозяйка готовила у которой я временно остановилась, зато все вкусное и свежее.

— А ты молодец, — похвалил я ее, — не растерялась, отстреливалась, как из пулемета. До последнего защищала свою девичью честь.

— Ах, ты, — Татьяна шутливо набросилась на меня с кулаками.

— Осторожней, — поморщился я, неосторожное движение девушки отзывалось болью в плече, — сама должна понимать, без помощи кавалеристов нас все равно бы взяли.

— Это почему? — удивилась Татьяна.

— Один тебя отвлекал выстрелами, а двое подкрались бы и взяли без проблем. Я раненый, а ты, с двумя здоровыми мужиками точно не справилась бы.

— Я как-то об этом не подумала, — ответила Татьяна.

Она просидела у меня до темноты. Утром ей нужно было возвращаться на службу в штаб 10-й армии. Я пролежал в лазарете три дня, на четвертый день фельдшер, осмотрел мою рану, и она ему не понравилось.

— Болит?

— Болит, — отвечаю.

— Надо тебя Митрий в город, в госпиталь отправить. Я же на фельдшера учился уже после революции на краткосрочных курсах, а до этого коновалом был. Рану почистить, перевязать еще могу, а если что серьезное, лучше дохтору показать. Так что готовься, завтра поутру отправлю тебя с обозом в город.

В город, так в город. Я и сам чувствовал, что с моей раной что-то не то. Лоб горячий, плечо болит. Антибиотиков тут нет. Банальное воспаление раны может привести к гангрене и смерти.

Утром меня отправили с обозом в госпиталь. Дорогу до города я не запомнил. У меня начала подниматься температура. В госпитале сразу попал на операционный стол. В себя пришел ночью. Плечо было перевязано свежим бинтом и уже не было той дергающей боли, которой я мучился последние два дня.

Рано утром в палату, где вместе со мной лежали еще шестеро раненых красноармейцев, вошла пожилая медсестра в белом халате и белой косынке на голове. Женщина ходила от кровати к кровати — одним и тем же градусником измеряла всем по очереди температуру. Я и без градусника чувствовал, что мне стало значительно легче. Потом начался обход раненых, и доктор в сопровождении медсестры зашел в палату. Когда подошел ко мне, то сразу поинтересовался, как мое самочувствие.

— Что за коновал обрабатывал вам рану! — воскликнул он. — Еще бы пару дней и у вас бы начался сепсис.

Поблагодарив врача за вовремя сделанную операцию, я промолчал о том, что мою рану действительно обрабатывал бывший коновал. На мой вопрос, долго ли мне еще тут лежать, доктор ответил, что спешить не надо, он еще будет наблюдать за моим выздоровлением.

Чувствовал я себя хорошо, плечо не болело. Я надел форму и решил выйти на улицу. В госпитале ее отстирали от крови и зашили. День был солнечный, за окном был слышен гомон выздоравливающих бойцов.

Госпиталь располагался в одноэтажном деревянном здании. Я прошел мимо поста медсестры и вышел на улицу. Возле сарая с дровами курили ходячие раненые (в госпитале, соответственно есть и лежачие), некоторые сидели на чурбаках, другие стояли рядом. Меня заинтересовали слова, которые произнес молодой боец, обращаясь к более старшему товарищу.

— И чо, Серегин, ты правда штоль Ленина видел?

— Видел, вот как тебя. Роста невысокого, борода такая, немного с рыжинкой, волосы жидкие, спереди большая залысина.

— И что ж, Серегин, он тебя штоль дожидался? — насмешливо спросил кто-то из бойцов.

— Да, не. Меня красногвардейцы с донесением к товарищу Троцкому отправили.

— Так ты и самого Троцкого видел?

— Не, к Льву Давидовичу я не попал. Меня матросы не пустили. Донесение забрали, сказали сами передадут.

— Ты про Ленина расскажи! — сказал нетерпеливо молодой боец.

— Так вот, я первый раз в Смольном, заплутал в кабинетах. Вижу мужик какой-то идет с бумагами в руках, ну, я его и спросил, как к Троцкому пройти. Он остановился и говорит.

— Идите за мной товарищ, я вам покажу, — а сам на меня глядит и спрашивает: — Как там на улицах Петрограда, народ готов к вооруженному восстанию?

— Мы готовы, — отвечаю, — меня мои товарищи красногвардейцы послали товарищу Троцкому сказать, что оружия у нас хватает, а патронов маловато. Патронов бы нам добавить!

— Будут вам патроны, — сказал Ленин, — и показал мне куда значится идти. Я с ним попрощался, а сам думаю, что за человек такой? И у тех матросов, что у кабинета товарища Троцкого стоят, спросил, мол кто это такой, а они в ответ смеются:

— Так это же товарищ Ленин был.

— Во как, — воскликнул один из бойцов, — повезло тебе Серегин, самого Ленина видел!

Серегин сидел со значительным видом. «Жив останется, теперь до пенсии эту историю пионерам в школе будет рассказывать», — подумал я. Поднял голову и замер в изумлении. Через двор шла девушка, не девушка — мечта!

Говорят, есть люди, которые могут заранее сказать, как должна выглядеть девушка их мечты, причем описать все до мельчайших деталей: характер, фигуру, лицо, глаза. Я не из их числа. Никогда на эту тему даже не думал, а вот сейчас поднял глаза, увидел стройную медсестру в белом халате с белой косынкой на голове и сразу понял, это она. В руках девушка несла стопку постельного белья. Я ни секунды не задумываясь шагнул ей на встречу.

— Здравствуйте! Можно я вам помогу? — боковым зрением заметил, как сделал шаг в нашу сторону молодой боец с забинтованной головой, но в недоумении остановился, я его опередил. Девушка посмотрела на меня.

— Товарищ, это вам вчера плечо оперировали? — строго спросила она.

— Мне.

— Ничего тяжелого вам поднимать нельзя! — сказала она и собралась идти дальше, но с другой стороны уже подскочил тот парень с забинтованной головой.

— Мне можно! — сказал он и попытался забрать у нее стопку белья.

— Вам, Артамонов, тоже нельзя, — она легко его обошла, — голова закружится.

— Она уже кружится, от вас, — сказал Артамонов и как привязанный телок пошел следом за ней. Так, понятно, воздыхатель из числа раненых и мой соперник. По возрасту явно старше меня — лет ему так двадцать пять. Я за ними не пошел, не видел в этом никакого смысла. Я и так уже заметил, что девушку провожают взглядами почти все раненные. Отступать я не собирался, но атаку в лоб считал непродуктивной. В таких делах тоньше надо действовать. Я рассчитывал, что повод познакомиться ближе еще найдется, и вернулся в палату.

— Что? Понравилась девка? — сказал широко улыбаясь, мужчина с соседней койки, которая находилась у окна. — Это дочка нашего доктора Карла Казимировича — Божена.

— Понравилась, — ответил я односложно и лег на свою койку.

— Петр Петрович, мы не договорили, — обратился к моему соседу молодой парень с руками молотобойца. У него была забинтована нога. — Если вы так рассуждаете, от чего же в Красную армию пошли?

— А к красным, Вася, я пошел по одной единственной причине, потому что Ленин нам крестьянам пообещал землю. Помнишь, декрет был — «землю — крестьянам».

— Это философия единоличника, — сказал Василий, — будущее за общественной обработкой земли. В деревнях нужно создавать коммуны, где не будет ничего личного — от каждого по способностям, а каждому по труду!

— Это что и бабы будут общие?! — воскликнул молодой парень, который внимательно прислушивался к спору со своей койки. — А что? Я не против.

На эту реплику спорщики не обратили внимания.

— Вот у нас в деревне есть мужик, Пров, горький пьяница. У него весь двор бурьяном зарос. Это что же получается, я в вашей коммуне буду работать, а он водку пить, раз у него никаких других способностей нет? — возмутился Петр Петрович. — Нет, на такое я не согласен.

— Таких, как ваш Пров, коммуна будет перевоспитывать, — веско сказал Василий.

— Ага, как же, перевоспитаешь его, — сказал Петр Петрович, — я всю жизнь в батраках, насмотрелся всякого. Кто пьет, тот уже конченный человек, не будет от него толку. Вон, баре в старину своих холопов, пьяниц, на гумне плетью воспитывали и то никого не перевоспитали.

— Так в этом все и дело, — стоял на своем Василий, — пока был холопом, пил, от безысходности, потому что жизнь такая. Теперь же все будет иначе, советская власть бедняку открывает все пути-дороги, хочешь — учись, хочешь — работай, только не ленись. Кто же от такой хорошей жизни по доброй воле откажется?

— Я еще посмотрю, что у вас получиться, — скептически заметил Петр Петрович, — людей так просто не переделаешь.

Несмотря на то, что в палате не было ни книг, ни газет, ни радио, я не скучал. Интересно было слушать разговоры раненых бойцов. В нашей палате главными спорщиками были Василий и Петр Петрович. Василий, как и моя Татьяна был горой за все новое, что принесла революция. В споре всегда горячился, нервничал, стремился доказать свою правоту. Петр Петрович, наоборот, держался спокойно, на наскоки своего оппонента отвечал сдержанно, с достоинством. Пределом его мечтаний был личный надел земли, который пообещал ему, как он считал, лично Ленин. За это он и воевал с оружием в руках. На все остальное, что предлагала революция, он смотрел с большой долей недоверия. Горячие объяснения Василия про коммунизм, слушал с усмешкой, мол пой птичка, пой, я-то знаю, как на самом деле все будет.

Я в спор не вмешивался, а когда Василий начинал обращаться ко мне за поддержкой, отвечал односложно и старался быстрее покинуть палату, чтобы случайно не проговориться. Я, конечно, не знал, как сложится судьба каждого конкретного человека, но мог бы много рассказать об истории Советского Союза. В свое время на эту тему прочитал достаточно статей в интернете. Скептически настроенный к советской власти Петр Петрович мне был ближе, чем романтик революции Василий. Петр Петрович интуитивно угадывал все те сложности, которые ждут русских крестьян в ближайшем будущем, а Василий ничего кроме сверкающего в небесах чистого идеала коммунизма не замечал, и ему казалось, что столь великая цель оправдывает любые средства при ее достижении.

Ночью не спалось и я вышел из палаты в коридор подышать воздухом. Божена сидела на месте дежурной медсестры. В коридоре было пусто, все раненые спали по своим палатам. На столе горела керосиновая лампа, девушка читала какую-то книгу. Я посмотрел на обложку: «Княжна Тараканова» Э. Лукинский.

— Интересная книга?

— Да, интересная, — ответила Божена и вопросительно на меня посмотрела. Я прямо утонул в ее широко раскрытых синих глазах.

— У вас, наверное, дома хорошая библиотека? — сказал я. — Принесите что-нибудь почитать раненому.

— А вы что же книги читать любите? И какие? — она немного удивленно смотрела на меня. На подбородке обозначилась ямочка. Большинство раненых в госпитале даже газет не читали, которые приносил в госпиталь местный комиссар. Рвали и пускали на самокрутки. Красноармейцы курили ядреный самосад, который покупали на ближайшем к госпиталю рынке. Бумаги для самокруток нужно было много.

— Хорошие книги. Об истории России, например.

— Карамзина читали?

— Да, читал, — Карамзина я еще в школе прочитал. Скачал из интернета его «Историю государства Российского», но здесь об этом рассказывать не стоило.

— Интересно, — она действительно с интересом на меня смотрела, — а какие еще книги читали?

Много читал, вот только все они еще не изданы и даже не написаны. Я лихорадочно стал припоминать авторов, соответствующих эпохе.

— История сословий в России. Ключевского.

— Это серьезная книга, — Божена удивилась еще больше. Было понятно, что она девушка образованная, судя по возрасту, у нее за плечами классическая русская гимназия, с приличным знанием греческого языка, латыни, двух иностранных языков — французского и немецкого на уровне нашего вуза, качественное знание современной ей литературы. На меня она пока смотрела, как на простого крестьянского парня, немного свысока, хотя старательно это скрывала.

— Раз вы интересуетесь историей, я могу вам принести книгу «Петр Великий. Воспитание, личность, дело», автор Казимир Валишевский. Не читали?

— С удовольствием прочитаю.

— Хорошо. Я завтра вечером снова буду в госпитале и принесу вам книгу. Только не оставляйте ее без присмотра, иначе раненые красноармейцы все страницы повыдирают на самокрутки.

— Об этом не беспокойтесь, — я улыбнулся ей в ответ.

В этот момент из соседней палаты закричали.

— Сестра, здесь товарищу плохо!

Божена заглянула в палату и побежала будить дежурного доктора, а я вернулся к себе, внутренне переживая только что случившийся разговор.

На следующий день ближе к вечеру Божена опять была в госпитале и сразу вручила мне обещанную книгу. Я ее поджидал на улице.

— Вы не похожи на обычного красноармейца, — сказала девушка, — учились в гимназии?

— Нет, занимался самообразованием, — ответил я. То, что я не учился в гимназии, это я думаю и так было видно, поэтому врать не стал. К сожалению, поговорить нам не дали. Божену позвали, а я пошел в палату читать книгу. У входа в госпиталь меня остановил Артамонов.

— А ну, дай сюда, — он попытался вырвать у меня книгу, но я быстро убрал ее за спину.

— Книжки значит читаешь? — продолжил он. — Сильно умный? Я, между прочим, лучший пулеметчик полка!

— Молодец! — я попытался его обойти, но он задержал меня упершись ладонью в правое плечо.

— Руку убери! — сказал я.

— А то что? — с вызовом спросил Артамонов.

— А то будет, как вчера! — я невольно улыбнулся — Фраза из известного анекдота, но Артамонов анекдота не знал, да и моя улыбка сбила его с толку. Он молча посторонился.

(Анекдот. У зайца звери украли кошелек. Заяц пошел в лес и говорит: — Звери отдайте кошелек, а не то будет как вчера. Все молчат, проходит некоторое время он опять говорит: — Отдайте кошелек, а не то будет как вчера. Все опять молчат, тогда он сделал грозный вид и говорит: — Я последний раз предупреждаю отдайте кошелек, а то точно будет как вчера. Ну, звери испугались и отдали ему кошелек. А через некоторое время к зайцу подходит лиса и спрашивает: — Заяц, а вчера как было? — А вчера не отдали).

На следующий день Божены на работе не было, и я от нечего делать прочитал всю книгу о Петре Великом. Читаю я быстро. Еще в старших классах школы ходил на курсы скорочтения. На следующий день Божена дежурила с утра и, я подошел к ней, чтобы вернуть книгу.

— Что, не стали читать, не понравилась? — спросила она.

— Уже прочитал, — и увидев ее выразительный недоуменный взгляд, пояснил:

— Я читаю очень быстро. Во Франции есть такой врач Эмиль Жаваля. В 1894 году он опубликовал статью о разработанном им методе скорочтения. Обычный образованный человек читает со скоростью 100–160 слов в минуту. При скорочтении можно читать до 900 слов в минуту. Я, конечно, читаю помедленнее, но все равно быстро.

Было заметно, что девушка поражена услышанным, и не знает, что сказать. Мир перевернулся. Молодой человек, которого она принимала за обычного малообразованного красноармейца, оказался совсем другим. Наконец она немного успокоилась.

— Я заканчиваю смену в семь часов вечера, если хотите, приходите ко мне домой в восемь, — она назвала адрес, — придут мои друзья. Мы собираемся по вечерам вместе еще с гимназии. Обсуждаем книги, разговариваем обо всем. Вам будет интересно.

— Хорошо, приду, — сказал я. Было понятно, что ей хочется похвастать такой диковинкой, как я, перед друзьями, но и мне было интересно посмотреть на тех, кого весь XX век называли интеллигенцией. Ведь в XXI веке, интеллигент, зверь редкий.

В назначенное время я стоял возле каменного двухэтажного дома. Квартира Божены находилась на втором этаже. На двери привычной нам кнопки звонка не оказалось. Я уже хотел постучать, но заметил торчащую из двери ребристую бронзовую ручку. Попробовал на нее нажать, ничего не произошло. Повернул по часовой стрелке, за дверью раздался мелодичный звонок. Техническое достижение конца XIX века, сообразил я. Ручкой заводится пружина, когда ручку отпускаешь, пружина начинает разворачиваться, вращает зубчатое колесико, которое задевает звонок. Принцип действия тот же, что и у часов с механическим заводом (знаю дом, где подобный звонок дожил до нашего времени).