Писарь Первой конной

Глава 9

Я вышел из машины и прошел в особый отдел, Федор следовал за мной. После улицы, залитой ярким солнечным светом в помещении было сумрачно.

— Направо, — подсказал из-за спины Федор и я послушно свернув направо зашел в открытую дверь кабинета, и сразу узнал черноволосого мужчину, сидящего за письменным столом в центре кабинета — это был начальник особого отдела 10-й армии Натан Изральевич Кацнельсон. Федор в кабинет заходить не стал, прикрыл дверь, с другой стороны.

— Присаживайтесь, Дмитрий Сергеевич, — сказал Кацнельсон, кивком показывая на стул перед его столом, — Прежде чем принять решение о вашей дальнейшей судьбе, хотелось бы услышать от вас правдивые ответы на некоторые вопросы.

Я сел на указанный стул, прокашлялся, от чего-то засвербело в горле, потом сказал:

— Задавайте ваши вопросы.

— Вначале расскажите при каких обстоятельствах вы встретились со своим дядей, Андреем Петровичем Пашковым, сотником особой казачьей сотни генерала Мамантова?

Я ничего не скрывая начал свой рассказ с того момента, как на наш обоз напали белоказаки, как были застрелены, или зарублены красноармейцы.

— Почему вы не отказались следовать за сотником?

— Если бы я отказался, то был бы убит на месте, — ответил я.

— Понятно, — кивнул Кацнельсон, — продолжайте.

Когда я дошел до того момента, когда встретился с Федором на конспиративной квартире, начальник особого отдела опять меня прервал вопросом.

— Почему вы решили помогать красным подпольщикам Царицына? Вы же могли убить Федора и спокойно уйти…

— В Белой армии я оказался в силу обстоятельств непреодолимой силы, как только появилась возможность, я решил ПОМОГАТЬ СВОИМ.

Последние два слова я подчеркнул голосом.

— Хорошо, рассказывайте дальше.

— Через связную Ирину я передал важную стратегическую информацию о том, что белые планирую взять Воронеж, но никаких мер принято не было. Почему? — спросил я Кацнельсона.

— Люди виновные в этом уже понесли заслуженное наказание, — ответил он.

Дальше я рассказал, как мне пришла идея захватить начальника контрразведки и почему пришлось соглашаться на капитана Славина.

— Я не совсем понял, почему Витовт вас принял за английского шпиона? — спросил Кацнельсон.

Для меня эта тема была слишком скользкая… Как можно объяснить вдруг возникшее ко мне доверие со стороны начальника контрразведки? Я сослался на свое знание английского языка, что необычно для простого казака.

Про фотографию Райэна Уилсона я благоразумно промолчал. В истории с фотографией я пока и сам не разобрался, а объяснять что-то особистам, только усиливать подозрения к себе. Через пятнадцать минут я полностью закончил свой рассказ.

Начальник особого отдела немного помолчал.

— По какому учебнику вы самостоятельно занимались английским языком?

Вопрос простой, но как трудно на него ответить.

— Изучением английского языка я начал заниматься еще у себя на хуторе. Имя автора учебника я не знаю, так как отсутствовала обложка.

— Эта книга у вас с собой?

— Нет. Потерял. Где, не помню.

— Хорошо, Дмитрий Сергеевич, я вас выслушал. Можете идти.

Правда, что ли? Меня отпускают? Я поднялся со стула и пошел к двери. Кацнельсон меня не остановил. Попрощался с Федором, который стоял в коридоре и вышел на улицу. Теперь куда? Постоял, подумал и решил найти Татьяну, единственного близкого мне в этом мире человека, тем более, что скорее всего у нее могут находиться мои вещи. Я спросил у красноармейца, где находится штаб 10-й армии и направился в ту сторону.

С Татьяной мы встретились на улице в сотне метров от особого отдела. Она шла с бумагами в руках, опустив голову и сходу чуть не налетела на меня. Подняла глаза и с удивлением посмотрела в лицо.

— Ты?!

Я по-прежнему был одет в форму казачьей сотни: сапоги, штаны с лампасами, бешмет. Шапку кубанку потерял по дороге, сорвало ветром с головы. Решил немного подшутить над подругой.

— Видишь, — кивнул я на казачью форму, — из Белой армии отпустили к тебе на побывку, погощу немного и обратно вернусь.

В глазах Татьяны появились слезы, а если бы вместо бумаг, которые она держала в руках у нее был пистолет, то она наверняка пристрелила бы меня на месте.

— Да, шучу, я шучу, — засмеялся я, обнимая девушку, — только вышел из особого отдела. Со мной все в порядке.

Татьяна нервно мяла в руках какие-то важные бумаги из штаба, но быстро справилась с собой.

— Подождешь меня? Мне нужно документы в особый отдел отдать.

— Подожду.

Таня убежала, а я остался ждать, облокотившись на чей-то забор. Через десять минут девушка вернулась.

— Мне сказали, что к тебе претензий нет.

— Ну, вот, а ты боялась? — от чего-то у меня поднялось настроение.

— Пойдем ко мне, — Татьяна взяла меня за руку, — на службу я возвращаться не буду, обойдутся без меня. Там теперь и другие машинистки есть.

— Как скажешь, — не стал я противиться и охотно пошел следом за девушкой. Красноармейцы, проходящие мимо с недоумением, смотрели на мою казачью форму, но никто ничего не спросил. Казаки в Красной армии ходили в такой же форме, как и все красноармейцы: защитного цвета брюки галифе и гимнастерка. Носить дореволюционную казачью форму у красных было не принято. В ней обычно щеголяли только белоказаки.

Пришли в комнату, которую девушка снимала в одном из частных домов. Таня сразу захлопотала, побежала к хозяйке и через полчаса был накрыт стол, а я хлебал густые наваристые щи с краюхой домашнего хлеба.

После обеда, Татьяна убрала со стола и села напротив меня на стул. Она была серьезна и собрана.

— Теперь рассказывай, где был, что делал?

— Это долгая история.

— Ничего нам спешить некуда. Я теперь сама для тебя и ревком, и ЧеКа, и особый отдел — всё в одном лице. Пока в этом деле не разберусь, ничего не будет.

— Хорошо, — вздохнул я, — тогда слушай.

Начал свой рассказ с того момента, как нас атаковали белоказаки. Про связную красного подполья Ирину не стал даже упоминать. Про то, что в контрразведке меня приняли за английского разведчика, я рассказал вскользь, выставив Витовта в глазах Татьяны полным идиотом, который якобы решил, что раз я знаю английский язык, значит английский разведчик. Естественно, про фото настоящего английского разведчика Райэна Уилсона я тоже ничего не сказал. Когда рассказывал про наш побег от белых, Таня так переживала, что у нее побелели пальцы, сжатые в кулаки.

Когда я закончил свой рассказ, был уже поздний вечер. На узкой койке девушки нам вдвоем было не разместиться, поэтому я просто сдернул матрас с кровати на пол, а Таня принесла от хозяев старый, но теплый зипун. Так что на полу мы расположились с максимальным комфортом. Конечно, сразу уснуть было невозможно.

— Я хочу за тебя замуж, — сказала Таня, прижимаясь ко мне.

— А как же свободные отношения между мужчиной и женщиной? Эй! Ты же свободная женщина нового мира! Для тебя семья, дети — устаревшие понятия прошлого.

— Я хочу замуж за тебя! — упрямо сказала она и ткнула кулаком мне в бок.

— Эй! Поосторожней, будущая невеста! Ты мне еще не жена, а уже руки распускаешь! А что будет после свадьбы! Будешь меня колотить с утра до вечера?

— Если будет за что, то буду колотить!

— Да это «домострой» какой-то! Жена должна слушаться мужа, а не наоборот.

— Я за революцию в семейных отношениях! — опять ткнула кулаком в бок.

— Ну все, — не выдержал я, — сейчас тебе покажу кто из нас главный.

Девушка стала вырываться, я ее сграбастал и обвил руками и ногами. Она ужом вывернулась из-под меня и оказалась сверху. С таким трудом сооруженная постель на полу была полностью разгромлена. Мы еще с полчаса возились на полу, пока уставшие и разгорячённые не отпрянули друг от друга и легки на спину.

— Все я засыпаю, — сказала Таня и свернулась калачиком. Я укрыл ее одеялом. Мне же почему-то не спалось.

Стал думать про фото с Райэном Уилсоном. А что, если все это правда, и я попал не в тело казака Митрия Пашкова, а в тело английского разведчика, агента 007 начала XX века. Жаль, что здесь нельзя сделать анализ ДНК. Где-то я читал, что в разведке, подобное называется глубоким внедрением, когда разведчик забрасывается в страну на многие годы.

Когда именно произошла подмена, сказать трудно. Скорее всего в донских степях в отряд красных приехал под видом казака английский разведчик. После ранения он стал писарем 10-й армии, а дальше события развивались бы своим чередом. После окончания гражданской войны в России для английского шпиона были бы открыты все пути. Как участник гражданской войны он бы легко поступил в советский университет, вступил в комсомол, а потом и в партию. Со временем занял бы важный пост в руководстве Советского Союза.

В этот хорошо продуманный план вмешался его величество случай. Красноармеец Остап ударом кулака выбил из тела шпиона его душу, а на его места тут же подселили меня (Бог вмешался? Или дьявол?). Потом сотня белоказаков во главе дяди Митрия нападает на обоз красных и спутывает все карты английской разведки. Вместо того чтобы спокойно трудиться писарем при штабе красных, я попадаю к белым.

С этого момента мне не все понятно. Наш удачный побег из Царицына с захватом в плен капитана контрразведки — это случайно не операция английской разведки по возвращению своего агента на его место в Красной армии? Ответа у меня нет. Слишком гладко у нас все получилось.

Так ничего и не решив, я обнял Танюшу и наконец уснул.

Утром мы с Таней, пошли в штаб. Встречающиеся по дороге красноармейцы с некоторым удивлением посматривали на мою белогвардейскую казачью форму, а у штаба, кто-то из стоявших на улице командиров пошутил.

— Молодец, Танюха, какого справного казака себе отхватила!

Татьяна ушла к себе в кабинет, она по-прежнему работала за пишущей машинкой, а меня перехватил Самуил Аронович.

— Вернулся, герой! Пойдем я тебе нашу форму выдам, не дело в белогвардейском мундире в расположении Красной армии ходить.

Мы с ним прошли в подвал здания, где у интенданта находился склад обмундирования и других необходимых красноармейцу вещей. Самуил Аронович, как старому знакомому выдал мне новую форму бойца Красной армии: гимнастерку с малиновыми клапанами на груди, брюки галифе и буденовку с малинового цвета звездой. Сапоги я оставил те, что мне выдали у белых.

— Вот, на человека стал похож, — внимательно оглядев меня со всех сторон оценил обмундирование Самуил Аронович, — а это, — он показал на казацкую форму, — отдай Татьяне. Еще пригодится, когда демобилизуешься.

Я вышел от интенданта и сразу столкнулся лоб в лоб с Федей.

— Здоров будь, — приветствовал он меня, — а я тебя ищу. Ты же, оказывается, один у нас автомобиль водить можешь, нужно Натана Изральевича в Первый конный корпус отвезти.

— Надо, значит отвезу, — я оставил казацкое обмундирование в кабинете у Татьяны, сообщил девушке, что пока буду работать шофером при особом отделе армии. Чмокнул ее в щеку и вышел. За дверью меня ждал Федор.

— Бензин-то есть? — спросил я Федора. — Я же вчера не проверил, сколько там осталось.

— Бензин есть, сегодня утром привезли.

Автомобиль стоял на том же месте, где я его оставил. Первым делом проверил бак, горючее было, но меньше половины, для нашей поездки не хватит, о чем и сообщил Федору. Тот вошел в здание особого отдела и вынес две пятилитровых стеклянных бутыли с бензином. Чтобы завести мотор, нужно было провернуть вал, для этого спереди автомобиля в отверстие вставлялась так называемая заводная ручка. Проворачивалась она с большим трудом. Пришлось несколько раз провернуть ее, прежде чем мотор заработал. Вчера нам очень повезло, что во время остановки автомобиля, когда мы вырубили водителя и капитана Славина, мотор не заглох. Иначе пришлось заводить автомобиль заново, крутя заводную ручку. При этом белоказаки, естественно не стали бы ждать и легко догнали нас. Лошадиный мотор всегда в работе, его заводить не нужно.

С этой заводной ручкой связано много шоферских баек советского времени. Как только мотор заработал, нужно было резко разорвать сцепление ручки с валом. Не успел это сделать, изогнутой внешней частью ручки можно было не слабо получить по рукам. И конечно много историй водители рассказывали про то, как они мучились зимой, пытаясь завести машину на морозе. Семь потов сойдет пока, мотор наконец заработает, особенно где-нибудь на ветру, в холод и метель.

Как только я подготовил машину в дорогу, и сказал об этом Федору, на улицу вышел начальник особого отдела. Я занял место водителя, Кацнельсон сел справа от меня, а Федя на заднем сиденье.

Выехав из Камышина, мы отправились на запад. Под Царицыном сейчас было затишье, 28 и 38 стрелковые дивизии 10-й армии при поддержке десанта моряков с ходу не смогли взять город. Имеющихся под Царицыном войск было мало для наступления, а вот Первый конный корпус Будённого успешного теснил конницу врага в приволжских степях.

В дороге из-за рева мотора и свиста ветра разговаривать было невозможно, машина не имела верха. Не скажу, что я такой уж опытный шофер, но и не совсем дилетант, отец стал сажать меня за руль своей машины с четырнадцати лет, поэтому сейчас я вел автомобиль спокойно, думая о своем, а в моем положении всегда есть о чем подумать.

Пошел уже второй месяц с тех пор, как я попал в этот мир, но до сих пор у меня не было четкой цели, к которой мне следует стремиться. По своему складу характера я гуманитарий, поэтому осчастливить этот мир, какими-то гениальными изобретениями из будущего я не могу — нет у меня таких знаний. В армии не служил, как устроен автомат Калашникова — не знаю.

Я недоучившийся историк и, разумеется, помню ключевые события и даты развития мировой и российской истории, но не имею никакого желания сообщать эти сведения кому-либо. Мне не особо нравятся красные, хотя в силу обстоятельствах я оказался на их стороне, да и к белым совершенно равнодушен. Со стороны белых тоже хватает жестокости и беспредела.

Сильно сомневаюсь, что обычный парень, такой как я, может изменить ход мировой истории или такого огромного государства, каким является Россия. На мой взгляд, история — это как поток бурной реки. Один человек при всем желании не способен перекрыть большую реку или изменить ее течение.

Больше всего на свете мне хотелось бы вернуться в свой мир, к маме. Раз есть путь сюда, то, наверное, должен быть путь и обратно. Вот это была бы достойная цель — найти дорогу домой!

Впереди показалась какая-то темная колышущая масса. По мере того как мы подъезжали ближе, стало понятно, что это растянувшаяся на несколько километров колонна конницы. Ничего подобного я раньше не видел. Вереница всадников по четыре коня в ряд двигалась вдаль, исчезая за ближайшим холмом.

Следуя указанию Кацнельсона свернул налево и, мы въехали небольшую деревню. За околицей у дороги стоял настоящий самолет. Мы проехали в центр деревни и остановились у одного из домов.

— Дмитрий Сергеевич, — обратился ко мне начальник особого отдела, — вы ведь хорошо знаете английский язык?

— Не скажу, что хорошо, но знаю, — ответил я.

— Нужно допросить английского летчика. Вчера над колонной 4-й Петроградской кавалерийской дивизии появился самолет. У нас на этом направлении, как вы знаете, самолетов нет. Командир дивизии распорядился свернуть и спрятать красное знамя. Самолет сделал пару кругов над нашими кавалеристами, потом пошел на посадку. Приземлился возле санитарной повозки. Летчик из кабины стал спрашивать: «Это казаки?». Возчик не растерялся и закивал: «Да, казаки!». Летчик заглушил мотор и вылез из кабины. Тем временем подъехал командир дивизии Городовиков, а за ним и Буденный, которому летчик передал пакет. Тут и выяснилось, что летчик перепутал казаков Мамантова с конницей Буденного. В пакете было письмо генерала Шкуро, предлагавшего Мамантову объединить свои усилия в борьбе с Первым конным корпусом Буденного. Летчика, конечно задержали. Выяснилось, что он англичанин. По-русски говорит, но не слишком хорошо. Его предварительно допросили, но он твердит одно и то же: «Я не воевайт. Я есть почта». Думаю, допрос на его родном языке, пройдет более успешно.

— Хорошо, попробую, — ответил я, вылезая из машины.

Мы прошли в избу, кстати обычную, деревянную, из бревен. Для юга России такой дом большая редкость. На хуторах и в селах в подавляющем большинстве глинобитные хаты с соломенными крышами. Лесов здесь нет, дерево стоит дорого.

В большой комнате у печки стоял красноармеец с винтовкой, у окна на лавке в английской военной форме сидел летчик. Его шлем и очки лежали рядом на столе. При нашем появлении мужчина встал. Похож он был больше на ирландца, чем на англичанина: белесое невыразительное лицо, серо-голубые глаза, рыжие волосы на голове, нос и щеки в веснушках.

На английском языке я попросил летчика сесть, а потом, следуя инструкциям, которые мне дал Кацнельсон, стал задавать вопросы. Летчик охотно отвечал, я переводил его ответы начальнику особого отдела, который сел напротив нас на табурет. Федя остался стоять рядом с красноармейцем.

Дальше разговор на английском.

— Назовите свое имя и звание.

— Десмонд О’Коннелл, летчик, лейтенант.

— Как и почему вы оказались в России?

— Направлен в Россию в качестве инструктора. Обучал русских летчиков летать на британских самолетах Curtiss JN 3.

— Вам не кажется, что доставка пакета в действующую армию выходит за рамки должностных обязанностей летчика инструктора?

— Об этом меня лично попросил генерал Шкуро, я не смог отказать. Это всего лишь почта. В войне я не участвую.

Каких-то особых секретов летчик не знал. Мы еще немного с ним поговорили так, за жизнь. Мне было интересно, на сколько большая разница между английским языком начала XX века и XXI. По крайней мере мы друг друга понимали. Под конец, Десмонд расчувствовался, достал из кармана фотографию жены с хорошеньким двухгодовалым ребенком на руках и показал мне.

— Вы, наверное, жили в Англии? — спросил у меня Десмонд и пояснил. — У вас йоркширский акцент.

Какой у меня акцент, мне судить трудно, последний год в школе у нас английский язык преподавал молодой англичанин, который приехал в Россию изучать русский язык. Мы, ученики, много с ним разговаривали на уроках на разные темы — это, наверное, и наложило свой отпечаток на мое произношение, а вот с какого места Англии наш преподаватель был родом, я как-то не интересовался.

Самолет временно оставили в деревне под ответственность местного кузнеца. Особисты забрали летчика, и мы вернулись в город. В ближайшее время летчика отправят в Москву, а после окончания гражданской войны передадут англичанам. По крайней мере я на это надеюсь.

Федя увел летчика, а я занялся автомобилем. Поездка в открытом автомобиле по степным грунтовым дорогам — это дополнительная неблагодарная работа для шофера — в машине, все, начиная от кожаных сидений до мотора под капотом, покрыто толстым слоем пыли. Я достал ветошь, от колодца принес ведро воды и принялся за работу.

Когда закончил свой труд, из здания вышел Кацнельсон и остановился рядом.

— Значит у вас, Дмитрий Сергеевич, йоркширский акцент?

Этот момент нашей беседы с английским летчиком я не переводил.

— Вы знаете английский?

— Не так хорошо, как вы, — ответил Кацнельсон, и насвистывая какой-то легкомысленный мотивчик из оперетты ушел по своим делам. А я остался в некотором раздрае. Как понимать его слова? Он что, как и начальник контрразведки Кавказкой армии Витовт, считает меня английским шпионом? Почему тогда я до сих пор не арестован? В общем, мне есть, о чем подумать. Я умылся и пошел домой, к Татьяне, по дороге размышляя нужно ли уже планировать побег?