Писарь Первой конной

Глава 5

Дверь мне открыла Божена. Дома она была в светло-синем платье с пояском. Светлые волосы свободно рассыпались по плечам.

— Все уже собрались, — сказала она, пропуская меня в квартиру. Мы прошли в ее комнату, и она представила меня своим друзьям. У окна с журналом в руках стоял невысокий плотный парень в очках, внешне немного напоминающий Валеру из фильма «Неуловимые мстители». Звали его Виктор. В кресле сидела худенькая девушка в нежно-розовом платье, с легкомысленными белокурыми кудряшками на голове — Аня. Не стесняясь она смотрела на меня с улыбкой на лице. Рядом с ней на стуле с высокой спинкой сидел парень с козлиной бородкой и длинными волосами до плеч — Игорь.

— Божена нам рассказала о ваших необычных способностях, — сказала Аня, — мы сомневаемся, что такое возможно.

— Могу показать, — сказал я, — можно ваш журнал? — обратился я к Виктору. — Я открою журнал на любой случайной станице, читаю десять секунд, мне этого достаточно, потом пересказываю вам содержание.

— А можно я выберу страницу? — спросила Аня.

— Выбирайте.

Она быстро пролистала журнал, потом открыла и положила на стол передо мной. Я посмотрел на страницу и кивнул.

— Можно закрывать.

— Вы, что, успели за это время прочитать целую страницу? — удивился Игорь.

— Да, — я пересказал текст, который только что прочитал. Аня сверялась с журналом.

— Поразительно! — воскликнул Игорь.

— Ничего сложного, — сказал я, — этому может научиться каждый.

Кратко рассказал, как можно научиться быстрочтению. Ребята слушали чуть, не открыв рты. Игорь даже стал конспектировать в тетрадь.

— По всему видно, что вы образованный человек, — сказал Виктор, — почему же вы воюете на стороне красных?

— Виктор! — предостерегающе окликнула его Божена.

— Да, ладно, я же вижу, что Дмитрий не фанатик, он не побежит сдавать нас Чека.

Решил изложить официальную версию из жизни Митрия, единственную, которую знал. Белые изнасиловали и убили сестру, когда меня не было дома. Я пустился за ними в погоню, не догнал, вступил в отряд красных, воевал, был ранен.

— Понятно, — сказал Виктор, — я вам сочувствую и понимаю ваше стремление отомстить за честь своей сестры, но ведь красные проигрывают эту войну. Наступление белых невозможно остановить. Весной армия Деникина взяла Царицын, к концу года войдет в Москву, а там и в Петроград. Вы выбрали сторону, которая неизбежно проиграет.

— Хотите я выступлю в роли пророка? — спросил я. — Предскажу, события, которые произойдут в ближайшем будущем.

— В спиритизм я не верю, — быстро сказал Игорь.

Виктор промолчал.

— Никакого спиритизма.

Я решил назвать несколько дат, которые помнил еще со школы.

— В начале января 1920 года красные возьмут Царицын. В марте 1920 года армия Деникина будет полностью разгромлена. К концу 1920 года будет взят Крым, а остатки белой армии Врангеля эвакуируют в Турцию.

— Вы так уверенно об этом говорите, как будто знаете точно, что так и будет, — раздраженно сказал Виктор, — кто может знать, что ждет нас впереди?

— Хотите, верьте, хотите нет, — сказал я, — но белые эту войну проиграют, и чтобы это предсказать, не нужно быть пророком. Большевики пообещали крестьянам землю в вечное и безвозмездное пользование. Я имею в виду декрет, подписанный Лениным: «Землю — крестьянам, фабрики — рабочим, власть — Советам!» Пусть это всего лишь ловкий пиар ход…

— Какой ход? — перебил меня Виктор.

— Это на английском — удачная реклама. Крестьяне свято верят, что советская власть даст им землю в собственность, и они готовы это свое право защищать с оружием в руках. А что делают белые? Отбирают землю у мужиков и возвращают ее помещикам. Кто же после этого будет за них сражаться? Поэтому белые неизбежно проиграют.

В комнату заглянула пожилая женщина.

— Чай пить будете?

Все поднялись, чтобы пройти в гостиную, где был накрыт круглый стол. В центре стола на белой скатерти стояла ваза с полевыми цветами, рядом в серебряной вазочке вишневое варенье, а в вазочке из цветного стекла мёд. Пожилая женщина из заварного чайника разливала чай в большие изящные чашки с блюдцами (китайский фарфор?). Возле каждой чашки серебряная ложка и фарфоровая розетка под варенье. Ни хлеба, ни булок на столе не было. Впрочем, тут удивляться нечему, идет гражданская война, нарушены все пути снабжения, молодая советская республика в блокаде. В 1919 году в Петрограде вообще голод. Хлеб по карточкам. Наверняка, доктор Карл Казимирович пошел служить в госпиталь к красным и дочку туда устроил главным образом из-за продуктового пайка.

— Спасибо, Аксинья, — Божена кивнула пожилой женщине, и та ушла на кухню. Понятно, это не мама, а прислуга, кухарка.

Все чинно расселись за столом и стали накладывать в свои розетки варенье или мед. Я положил себе мед, уж очень душистый запах от него шел. Пригубил чай и сморщился, чувствовался вкус моркови. Аня смотрела на меня с насмешливой улыбкой.

— Никогда не пробовали морковный чай?

— Нет, никогда.

— Вот до чего большевики страну довели, — сказал Игорь, — нормального чая нет.

— А что вы пьете в Красной армии? — спросила Аня с улыбкой.

— Я недавно снимал угол в крестьянском доме. У хозяйки каждый день было парное молоко, а так обычно пью просто воду. В госпитале каждый день дают яблочный компот. В этом году, говорят, богатый урожай яблок.

— Самогон?! — спросил ехидно Виктор. — Неужели в Красной армии не пьют самогон?

— Я не пью, — ответил я, — плохо очищенный самогон содержит большое количество сивушных масел вредных для здоровья.

— А я люблю французское шампанское, — сказала Аня мечтательно, — сейчас его не достать.

В комнату вошел отец Божены, Карл Казимирович, он поздоровался со всеми, его взгляд остановил на мне. Было заметно, что мое присутствие в доме было ему неприятно, но он ничего не сказал и ушел к себе.

— Est-ce que tu parles français? (вы по-французски говорите?) — спросил меня Виктор.

— I speak English (я говорю по-английски), — ответил я.

— Жаль, никто из нас не знает английского языка, — сказал Виктор, — а почему вы сделали столь странный выбор? Вся передовая мировая наука в Германии, а все знаменитые писатели во Франции. Все культурные и образованные люди учат либо немецкий, либо французский язык. Великобритания, конечно, могучая морская держава… Я думаю английский язык учат те, кто стремится стать моряком. Разве не так?

На его вопрос я только пожал плечами. Как им объяснить, что в XXI веке английский станет языком международного общения. Большие настенные часы пробили одиннадцать часов вечера. Я поднялся из-за стола.

— Время позднее. Мне пора в госпиталь.

— Приходите завтра, — сказала Божена, — мы почти каждый день собираемся здесь.

Прощаясь я сделал то, что хотел сделать весь этот вечер, взял руку Божены и поцеловал. Какая нежная бархатистая кожа, с ума сойти. Поднял глаза, за мной с усмешкой наблюдал Виктор. Теперь понятно, чья девушка на самом деле Божена.

— Да, и еще одно пророчество, — сказал я, обращаясь к Виктору, — в конце XX века все-таки победят белые и вместо социализма опять наступит капитализм.

— Слишком долго ждать, — усмехнулся он, — мы до этого времени не доживем.

На следующий день Божена в госпитале не дежурила. Наверное, поэтому день прошел скучно. В ожидании вечера я привел в порядок форму, начистил бархаткой до блеска сапоги. В назначенный час подошел к знакомому дому. Дверь мне открыла Божена. Вид у нее был какой-то потерянный.

— Никого нет, — сказала она.

— Мне уйти? — спросил я прямо.

— Да, нет, проходите, — она посторонилась, пропуская меня в квартиру. Мы прошли в ее комнату.

— Что случилось? — спросил я, и тут из глаз девушки полились слезы.

— Он уехал!

— Кто? — не понял я.

— Виктор! До вашего появления он думал, что белые скоро войдут в наш город и тогда он присоединится к ним. Вы вчера сказали, что победят красные и он поверил вам. Виктор решил, что не будет ждать, а прямо сегодня отправится в армию Деникина, чтобы тоже принять участие в войне. Что будет, если он погибнет? — девушка подняла на меня мокрые от слез глаза.

Вот и результат моего вмешательства в это время. Не наболтай я вчера лишнего, Виктор так и ждал бы прихода белых, ничего не предпринимая. Если он теперь действительно погибнет, в этом будет и моя вина.

— Я думаю, что все будет хорошо, — сказал я уверенным голосом.

Девушка смотрела мне в лицо.

— Вы правда так считаете?

Мне очень хотелось осушить слезы Божены губами, но я сдержался.

— Я воевал, я знаю, — сказал я ей, — Виктор произвел на меня впечатление уверенного в себе, сильного человека. Такой не может погибнуть.

— Правда! — и она вдруг еще больше заплакала и прижалась к моей груди. Я тихонько обхватил девушку за плечи руками. Неожиданно в комнату вошла Аня.

— Что это вы тут делаете? — спросила она с удивлением рассматривая нас. Божена сразу отпрянула от меня и отошла к окну, вытирая носовым платком глаза.

— Божена расстроилась, что Виктор уехал на фронт, — сказал я.

— Понятно, — Аня недоверчиво смотрела на меня. Потом подошла к подруге и стала ее утешать. В комнату зашел Карл Казимирович, он поздоровался с нами, бросив при этом недовольный взгляд в мою сторону и спросил у дочери.

— Можно с тобой поговорить?

— Да, конечно, — кивнула она.

— Ладно, мы пойдем, — потянула меня из комнаты Аня. Мы вышли с ней из подъезда.

— Проводишь меня?

— Провожу, — кивнул я.

Мы шли некоторое время молча.

— Что влюбился в Боженку? — спросила Аня с усмешкой.

— Что так заметно?

— Заметно, — ответила она.

— Виктор поступил глупо, — сказал я, чтобы перевести разговор в другое русло, — теперь, скорее всего они с Боженой никогда не встретятся.

— Почему? — удивилась Аня.

— Ему не обязательно было идти на войну. Все решилось бы и без него. Теперь же, когда Белая армия, отступая покатится на юг, он будет отступать вместе с ней. Потом уедет за границу, а Божена останется здесь.

— Какие ужасные вещи ты рассказываешь, — сказала Аня печально, но потом встрепенулась. — Ты же сделал свой выбор, воюешь на стороне красных, почему Виктор не может сделать свой выбор?

— Меня никто не спрашивал, на чьей стороне я хочу воевать, — сказал я ей правду, имея в виду свое попаданство. — Так получилось, а у него был выбор, или остаться с девушкой, которую он любит, или уйти на эту бессмысленную войну.

— Почему бессмысленную? — удивилась Аня.

— Братоубийственная война всегда бессмысленна. Русские убивают русских — ничего хорошего в этом нет. Никто от этого не выиграет, только наши враги. Я про настоящих врагов, которым Россия кость в горле.

— Странные у тебя убеждения для бойца Красной армии, — сказала Аня.

По улице нам на встречу шел военный патруль. Впереди военный в кожаной куртке и в фуражке с красной звездой, по бокам красноармейцы в шинелях и шлемах богатырках. За плечами винтовки с примкнутым штыком.

— Предъявите ваши документы, — обратился военный в кожаной куртке ко мне.

Я достал справку из госпиталя. Еще вчера, когда первый раз собирался в гости к Божене, я озаботился этой справкой. Сходил в канцелярию госпиталя и за шмат сала, купленный на ближайшем рынке, получил справку. Коррупция она не в XXI веке появилась.

Военный внимательно прочитал справку, кивнул каким-то своим мыслям и вернул мне справку.

— Выздоравливайте.

У Ани документы даже не спросили. Мы пошли дальше.

— Вот это мой дом, — сказала Аня, мы остановились у подъезда. Стояли друг напротив друга. Она снизу-вверх смотрела на меня.

— Нагнись, пожалуйста, — попросила девушка. Я подумал, что она хочет мне еще что-то сказать и нагнулся. Аня чмокнула меня в щеку и смеясь побежала в подъезд. Так и эта туда же, подумал я и улыбаясь пошел в госпиталь. Давно заметил, когда тебя целует девушка, всегда поднимается настроение.

Утром, во время обхода, доктор Карл Казимирович осмотрел мою рану и сказал:

— Все заживает хорошо. Вы же писарем служите? Документы писать можно правой рукой, поэтому я вас выписываю, долечиваться будете по месту службы. Левую руку сильно не нагружайте. Рекомендации по лечению вашему фельдшеру я напишу. Сегодня на фронт отправляется обоз, поедете с ним.

Я кивнул. Все было понятно. Доктору не понравилось, что простой парень, тем более красный казак, набивается в друзья к его дочери. После революции прошло еще слишком мало времени и сословные преграды пока никуда не делись.

Через час я получил необходимые документы в канцелярии госпиталя, попрощался с товарищами по палате и пошел пешком к месту сбора обоза. Из города выехали через два часа.

День был жаркий, с утра я об этом как-то не подумал и теперь умирал от жажды. Короткий привал сделали только через четыре часа пути. Сопровождавший обоз комиссар поторапливал бойцов, долго оставаться на одном месте было опасно, в наших тылах действовали отряды белоказаков генерала Мамонтова.

Перекусив тем, что у кого было, мы отправились дальше. У меня ничего не было, едой поделились молодые парни, мобилизованные в Красную армию из деревни.

— Белоказаки! — неожиданно закричал наш возница, вскочил на ноги в телеге и ударами плети стал подгонять лошадей.

Я оглянулся. Из-за невысокого холма выезжали кавалеристы и сразу разворачиваясь в атакующие порядки. Телега, на которой я добирался из госпиталя до конного корпуса Буденного попала колесом в яму и становилась. Лошади испуганно заржали.

Казаки скакали в нашу сторону. Поднятые над головой казачьи шашки сверкали на солнце. Со стороны нашего обоза прозвучало несколько недружных выстрелов. Так получилось, что оружие было только у возниц и у комиссара, сопровождавшего обоз. Молодые красноармейцы, около 30 человек, оружия не имели. Их призвали в Красную армию из окрестных деревень, выдали обмундирование и в сопровождении комиссара отправили в нашу дивизию. Оружие обещали выдать на месте. Мое оружие осталось в штабе.

Наш возница соскочил с телеги и побежал куда-то в степь, а я присел под телегу. Безоружные красноармейцы стояли столбами. Некоторые подняли руки вверх, пытаясь таким образом защититься от приближающихся казаков.

Бой закончился не начавшись. Все, кто оказал вооруженное сопротивление лежали порубленными. Среди казаков, убитых или раненых, я не заметил. Нас, безоружных, возвращающихся из госпиталя после ранения красноармейцев и новобранцев, казаки, орудуя нагайками согнали в кучу в стороне от обоза. Через пять минут мы стояли толпой в окружении казачьей сотни.

— Митрий! Ты, что ли? — сказал здоровый казак в лихо заломленной на голове папахе. — А ну-ка, подь сюды.

Я вышел из толпы.

— Не узнаешь, меня? Я твой дядя, Андрей, — казак сделал знак рукой, — давай, отойдем.

Он повернул коня и отъехал в сторону. Я пошел за ним, меня никто не задерживал. Позади страшно закричали. Оглянулся, казаки рубили безоружных людей. Казак, назвавшийся моим дядей, заметил, какое впечатление на меня произвела расправа над красноармейцами.

— А ты как думал? Мы с ними чичкатца будем?!

— Это же обычные деревенские парни, — сказал я, пытаясь побороть подступившую к горлу дурноту, — их призвали в Красную армию, просто потому, что по возрасту подошли.

— Нам с ними валандаться некогда, — сказал казак, назвавшийся дядей Андреем, — мы в тылу у красных.

Он наклонился с коня и снял с моей головы шапку кубанку.

— Это лишнее, — одним движением сорвал красную ленточку, и протянул шапку мне, — вот теперь надевай.

Казаки уже рылись в обозе. Некоторые снимали ботинки с убитых красноармейцев.

— Товарищи, — крикнул дядя Андрей, он, оказывается, был сотник, — ничего лишнего не брать! Уходим!

— Товарищи? — удивился я. — Разве у белых так говорят?

— Господа над мужиками, а над казаками господ нет, — ответил подбоченясь дядя Андрей, — казаки народ вольный, мы все друг другу товарищи.

— И атаман товарищ?

— Атаман первый товарищ любому казаку.

Мне подвели коня, на котором ехал комиссар, сопровождавший наш обоз.

— На коне то сидеть не разучился у красных? — спросил «дядя» с ехидцей в голосе.

— Нет, — я легко взлетел в седло, как будто всю жизнь так делал. Пригодились тренировки у красных кавалеристов. Казаки уже строились в походный порядок. Груженые телеги с лошадьми из нашего обоза пристроились сзади. В них уже сидели белоказаки.

Все время перехода по степи я двигался с правой стороны от дяди Андрея. Конечно, это дядя Митрия, а мне он никто, но в данной ситуации — это обстоятельство спасло мне жизнь. Если бы «дядя» меня не узнал, лежал бы я сейчас порубленный посреди степи.

Я оглянулся. Сотня была не полная, я насчитал 75 человек вместе со мной. К вечеру, когда начало темнеть подъехали к небольшому хутору в низине. Залаяли собаки. В сумерках я сумел насчитать около десяти мазанок. Над горизонтом висела полная луна, поэтому было относительно светло.

Казаки спешивались, расседлывали коней. Я тоже вслед за дядей Андреем сошел с коня, стал его расседлывать и чистить. Хорошо, что всему этому успел научиться у красных, иначе выглядел бы сейчас среди казаков довольно странно.

Ужин для сотни был готов, хуторские хозяйки накрывали столы прямо на улице в саду. Было такое впечатление, что сотня останавливается здесь на ночлег не в первый раз. На столах появились бутылки самогона, но немного, так, чтобы казакам, как здесь говорят, «было чем перед сном промочить горло».

Дядя Андрей налил самогон в глиняные кружки и придвинул одну мне. За столом мы сидели рядом.

— Помянем твою сестру Наталью, злодеями убиенную, — сказал он.

Мы, не чокаясь молча выпили. Стали хлебать деревянными ложками из одной большой глиняной миски горячий кулеш.

— То, что ты к красным ушел, я тебя за это не осуждаю, — сказал дядя Андрей, — сам был молодой, горячий, может и еще не такое бы учудил.

— Так получилось, — сказал я осторожно.

Объяснять мотивы поступков Митрия мне не хотелось.

— То, что случилось у вас на хуторе, я тоже не сразу узнал. Дом ваш на отшибе. Никто ничего не видел, не слышал. Я навел справки, узнал, какая часть армии Деникина проходила через ваши места. Догнали мы их уже в Ростове-на-Дону. Дал моим ребятам денег, они ходили по кабакам, солдат поили, осторожно расспрашивали. Случайно узнали, что одному солдату офицеры подарили серебряные часы, без всякой на то причины. Взяли этого солдата в оборот, напоили до бесчувствия, привезли ко мне. Солдат проспался, увидел, к кому попал, испугался, рассказал все не скрывая. Оказалось, они отстали от части, два офицера и солдат денщик. Наталья работала на огороде, день был жаркий, она одета легко, девка фигуристая, красивая, в доме больше никого не было. Изнасиловали и убили. Солдату подарили серебряные часы, наказали чтоб молчал. Мы с ребятами этой же ночью вошли в дом, где жили те два офицера, оглушили, на коней и в степь. Думал долго буду их мучить, кожу на спине ремнями резать. Офицеры, как только поняли, за что их взяли, в ногах валялись, пощады просили, скулили, обгадились оба. Не захотел об них руки марать. Обоих застрелил.

— Спасибо, дядя Андрей, — после паузы сказал я.

— Как твой отец на фронте погиб, я должен был за вами присматривать, как старший родственник, — сказал задумчиво дядя Андрей, — вот только из-за этих войн к вам на хутор приехал, когда Наталья погибла, а ты к красным ушел.

— Чего же с белыми остались, сами к красным не ушли? — спросил я.

— У красных меня сразу к стенке поставят, руки уже по локоть в крови. А с белыми мы лишь союзники. Вот возьмем Москву и обратно на Дон. Наши атаманы с Деникиным договорились. Создадим свою казацкую республику, будем жить, как нам заповедовали наши деды и прадеды, как казаки испокон веку живут, своей властью, своим обычаем.

— Это вряд ли, — невольно вырвалось у меня. Дядя Андрей внимательно на меня посмотрел, с таким прищуром, как через оптический прицел.

— Не веришь?

— Нет. Никому казацкая республика на Дону не нужна, ни красным, ни белым, а одним казакам не выстоять. Сомнут либо те, либо другие. Тем более, что по всему выходит, победят в этой войне красные.

— Это ты не видел, какая сила на красных прет, — уверенно сказал дядя Андрей, — осталось немного додавить их, здесь в степях под Царицыным, и побегут до самой Москвы, а может и до Петрограда.

— Не знаю, может ты и прав, — я не стал изображать из себя пророка перед «дядей». Кто знает, как он отреагирует, если я ему начнут рассказывать о ближайшем будущем, как рассказал друзьям Божены.

— А ты изменился, с тех пор, как я тебя видел в последний раз, — сказал дядя Андрей, — в степи, в толпе красноармейцев сразу узнал, а сейчас поговорил с тобой… Как будто совсем другой человек.

И сам себе ответил:

— Вот как война меняет характер человека.

Сам «дядя» с виду настоящий волчара: фигура мощная, движения гибкие, кошачьи, в каждом движении чувствуется сила опасного зверя, что не по нем, убьет не задумываясь.

У красных, конечно, знали биографию Дмитрия Пашкова, но никто не знал разных тонкостей, свойственных человеческой личности с детства: как ест, как пьет, как двигается, как говорит, какие слова чаще употребляет в речи и многое другое. Таких нюансов сотни. Людям, живущим долгое время рядом, в первую очередь родственникам, эти особенности близкого человека хорошо знакомы. Именно поэтому у красных мое появление в теле Мити никто не заметил. А вот «дядя», немного поговорил со мной и эти несоответствия с личностью своего племянника сразу обнаружил, но пока списал на войну. Тем более, что с Митрием они не виделись пять лет, а за это время человек действительно может сильно измениться, повзрослеть, приобрести новые привычки и манеру поведения.

— Чего плечо перевязано, ранен? — спросил «дядя».

— Один дезертир подстрелил, рана загноилась, лечился в городе в госпитале.

— Понятно. Ладно, раз пока раненый, побудешь при мне писарем. Писать и одной рукой можно. Почерк у тебя, я помню, хороший был.

Я промолчал. Хорошо, что успел потренироваться в каллиграфии и даже что-то стало получаться отдаленно напоминающее настоящий Митин почерк.

— Пошли спать. Нам в хате постелили, — дядя Андрей поднялся из-за стола. Я пошел за ним.

На улице было тепло, в меру прохладно. Не зря многие казаки предпочли устроиться на ночлег в саду. В хате, куда мы зашли с «дядей», было душно, но выбирать особо не приходилось. Похоже дядя пока не доверял вновь обретенному родственнику и решил держать меня поближе к себе под плотным присмотром. Мы улеглись на предоставленные нам места: дядя на кровать, я на длинный сундук у противоположной стены. Дядя, как только лег, сразу захрапел, а мне не спалось.

В голове крутились одни и те же вопросы. Зачем я здесь? Есть у меня какое-то предназначение? На чьей стороне я должен быть: красных или белых? Или может быть на своей стороне? В общем так ничего и не придумав, я в конце концов уснул под богатырский храп только что обретенного «дяди».