Писарь Первой конной

Глава 3

После беседы с особистами сразу пошел к Татьяне.

— Чего так поздно? — спросила она, открывая дверь. — Я уж не ждала.

— Да так, задержался, — ответил я. Посвящать ее в мои игры с особистами я не собирался. — Показывай, что за книга у тебя?

— Сам посмотри там на полке, а я пока чай соберу, — сказала Татьяна и пошла на хозяйскую половину дома.

Я огляделся. Скромная комната, обои в мелкий цветочек, на окне цветущая герань в ярко-красных цветах, небольшой стол, пара стульев, кровать с горкой подушек. На полке над кроватью книги: Пушкин, Лермонтов, самоучитель немецкого языка 1917 года издания, сочинения Перси Биши Шелли в переводе К. Д. Бальмонта в 3-х томах. Недавно я держал один из томов Шелли в руках, только было это в другое время и в другом месте. Зашел в антикварный магазин, на глаза попались эти три тома. Я взял один и стал перелистывать. Вот такое дежавю.

Татьяна вошла в комнату с кипящим чайником. Только тут я вспомнил, что не успел дома поужинать. Татьяна принесла еще тарелку с парой больших кусков пирога с капустой, который сегодня пекла ее квартирная хозяйка и мы отлично поужинали, а потом, как-то не сговариваясь переместились на ее узкую кровать. Домой я ушел в три часа ночи, а ведь следующей ночью мне предстоит сидеть в засаде.

Утром зашел за документами к нашим писарям и как бы между прочим сказал, что нам и без их писанины работы хватает. Командиры бумаги несут и несут, никак наступление на белых планируют. Рябой Юрка в ответ мне крикнул:

— Ишь, сел за машинку, дак возгордился. Работай, давай! Не ленись!

В конце дня, я, как обычно, ушел с работы, а потом проулками вернулся к штабу. Федя-особист открыл мне окно, через которое я и проник снова в штаб. Никаких решеток в окнах первого этажа не было. Часовой стоял у входа с другой стороны здания. Удивительно, как у них тут весь штаб не вынесли.

Хотя, конечно, в нашем здании размещались различные подсобные службы штаба, в том числе и канцелярия, а сам штаб, где сидел командир 10-й армии, начальник штаба и хранились все секретные документы, был во дворе в одноэтажном каменном доме. Там и охрана была не в пример лучше.

Козлов вручил мне наган. Я покрутил барабан, в гнезда которого были вставлены патроны. Мы поднялись на второй этаж. В нашем кабинете уже сидел красноармеец с винтовкой. С виду совсем молодой парень не старше 18 лет. С нагана я еще ни разу в жизни не стрелял, поэтому для себя решил, что встану за дверью и как только лазутчик войдет в комнату, ударю его сзади рукояткой по голове. Револьвер системы Наган штука тяжелая, так что все должно получиться. А потом мы вдвоем с красноармейцем скрутим шпиона. Особисты должны нас страховать на первом этаже и при необходимости прийти на помощь.

Около трех ночи я услышал характерный шум открываемого замка и встал за дверью. Красноармеец отошел в угол комнаты в тень, так, чтобы вошедший человек его не сразу увидел. Дверь открылась и в кабинет вошел мужчина, не осматриваясь он сразу наклонился к корзине с бумагами. Я со всей силы опустил на его голову тяжелый наган, но человек, в последний момент что-то почувствовал и вместо затылка я попал по шее. Реакция лазутчика была мгновенной, в следующую секунду я получил удар в челюсть и улетел через стол в угол. Раздался выстрел, вскрик и шаги убегающего человека. Во время своего полета через стол, я не выпустил из рук наган, поэтому сразу встал на ноги и бросился в погоню. На первом этаже здания раздались два выстрела и все стихло. Я осторожно спустился вниз. Кто-то уже принес керосиновую лампу и в коридоре было светло. На ступеньках лежал незнакомый мужик в темной одежде. Охрана штаба была уже на ногах, здание оцеплено. Козлов зажимал рану на плече и на чем свет стоит ругал Федора, который и застрелил лазутчика. Федор, как мог, оправдывался.

— Вениамин Андреевич, видите, какой он прыткий, всех бы нас здесь положил. Как увидел, что он вас ножом пырнул, тогда только и начал стрелять.

Я поднялся обратно в наш кабинет, красноармеец, дежуривший ночью со мной, был уже мертв. Он выстрелил из винтовки, промазал, бросился на лазутчика, нож вошел ему точно в сердце. Мне этой ночью сильно повезло.

Козлов заглянул в комнату, рука у него уже была перевязана, увидел распростертого на полу красноармейца и сказал.

— Так, Пашков, бери взвод красноармейцев и с Федей бегите брать рябого, а я возьму Иосифа Францевича.

Федя с красноармейцами уже ждал меня на улице, и мы быстро пошли в сторону дома, где жил Юрка. Его мы застали уже на коне. Видно он услышал выстрелы со стороны штаба и обо всем догадался. Юрка выстрелил пару раз в нашу сторону, и его кобыла легко перескочила через ограду двора на улицу. Красноармейцы, присаживаясь на одно колено открыли по нему огонь.

— Не стрелять, брать живым! — закричал Федор.

— Уйдет гад, — сказал кто-то из красноармейцев в ответ. Но чья-то пуля все-таки попала в лошадь, она споткнулась и стала падать. Юрка перелетел через голову кобылы и растянулся в дорожной пыли. На него сразу навались красноармейцы, закручивая за спину руки.

— Взяли вражину!

У штаба нас уже встречал Козлов с арестованным Иосифом Францевичем, который сопротивления не оказал. Спал дома сном праведника.

— Так может он ни в чем и не виноват? — спросил я у Козлова, кивая на Иосифа Францевича.

— Разберемся! У нас чай не царская власть, невиновных в тюрьме просто так не держат.

Я хотел вернуть ему наган, но Козлов махнул рукой.

— Оставь себе. Ты я вижу парень ловкий, грамотный, нам такие нужны. Я же до революции слесарем был в железнодорожных мастерских в Петрограде, а Федя вообще из деревни, все образование — три класса церковно-приходской школы. Сам понимаешь, трудно нам. Так как пойдешь к нам в особый отдел? С нашим начальником поговорю.

— О’кей, — ответил я. Козлов недоуменно на меня посмотрел. Тут я вспомнил разговор с комиссаром в первый день моей работы в штабе и пояснил:

— О’кей, — английской слово, означает «хорошо». Я занимаюсь самообразованием, учу английский язык.

— Понятно, — кивнул Козлов.

На следующий день Татьяна сразу набросилась на меня с вопросами. Еще бы, герой, шпиона в штабе армии поймал. Рассказал в общих чертах, не вдаваясь в подробности. Когда в нашу комнату заглянул Самуил Аронович, я сказал ему, что у меня теперь есть наган и требуются патроны к нему.

— Ну, этого добра у меня навалом, — сказал Самуил Аронович, — сейчас принесу. Ты только дай что-нибудь, куда можно было сложить.

Я порылся в ящиках стола и нашел небольшой холщовый мешочек, который и отдал интенданту. Через полчаса Самуил Аронович принес его обратно полный патронов к нагану.

— Давай после работы, сходим, постреляем, — предложил я Татьяне, и она охотно согласилась.

Во второй половине дня к нам заглянул Козлов и позвал меня на улицу. Отошли в сторону в тень деревьев.

— Поговорил с начальством. Есть для тебя задание. Поедете вместе с Федором в Первый конный корпус, который сейчас сражается с Кавказской армией белого генерала Врангеля. Командует корпусом Семен Михайлович Буденный. Непосредственно к нему у особого отдела претензий нет, но там при штабе разный народ отирается, вот к этим людям и нужно будет присмотреться. Федор с соответствующим мандатом будет направлен официально на усиление особого отдела конного корпуса, а ты поедешь с ним, но в качестве писаря. Твоя задача, не привлекая внимание изнутри приглядеться к штабным работникам, выяснить, нет ли среди красных командиров, особенно из бывших офицеров, скрытой контры. Мандат мы тебе дадим, но сам должен понимать, размахивать им не нужно, предъявишь только в крайнем случае. Связь будешь поддерживать через Федора. По дороге все обговорите. Вопросы есть?

Вопросов было море, но я малость подумал и решил их не озвучивать — молчание золото. Лишняя болтовня лишь усиливает к тебе внимание особого отдела, которого и так, по-моему, стало слишком много, однако и отказываться от этой миссии нельзя, товарищи чекисты не поймут.

— Вопросов нет, все понятно, — сказал я, — когда выезжаем?

— Завтра с утра и отправитесь, — ответил Козлов, внимательным взглядом окинул меня с ног до головы, однако ничего не сказал. Оперуполномоченный ушел по своим делам, а я вернулся в штаб. Сразу рассказал Татьяне официальную версию о командировке в конный корпус Буденного в качестве писаря.

— Может мне с тобой поехать? — спросила она. — Где один, там и двое!

— Это вряд ли, — засомневался я, — ты все-таки женщина, а там фронт рядом, война, стреляют, штаб постоянно переезжает с места на место. Я считаю тебе нужно дожидаться меня здесь, в городе, в спокойной обстановке.

Женщина меня разумеется не послушала и побежала договариваться, чтобы ее тоже отправили в командировку вместе со мной. Через полчаса вернулась грустная, как я и предполагал, в поездке ей отказали, канцелярских работников в штабе армии не хватает, особенно после недавних арестов. Эту ночь, я, естественно, провел у Татьяны. Пострелять с нагана так и не удалось, весь вечер и ночь как-то все было не до этого.

Рано утром верхом на лошадях мы с Федором отправились к месту нового назначения. Я думал, что за городом, до самого Царицына простирается голая степь, оказалось, что это не так, по пути, там и сям встречались куртины высоких деревьев (кажется тополей), овраги, заросшие густым кустарником, долины и невысокие холмы. Поначалу мы двигались по широкой грунтовой дороге, идущей вдоль Волги на юг, потом повернули на запад, а дальше я просто перестал ориентироваться в пространстве, полностью передоверив руководство нашим путешествием Федору. Он хорошо знал маршрут и уверенно двигался впереди.

Все-таки опыта путешествий на лошадях у меня не было вовсе, поэтому вскоре единственной моей целью было удержаться в седле и не слететь на землю. Федор иногда с удивлением поглядывал в мою сторону, уж слишком неловко для молодого казака я держался в седле. После двух недель тренировок я считал, что стал настоящим кавалеристом, теперь выяснилось, как сильно ошибался. Мне еще нужно тренироваться и тренироваться, чтобы стать вровень с настоящим казаком. К тому же лошадь мне досталась норовистая, она периодически оглядывалась, пытаясь зубами поймать мою руку.

— Да что ты с ней маешься! — не выдержал Федор. — Дай кулаком как следует в морду, иначе она не успокоиться.

Но мне как-то претило бить животное и каждый раз, когда голова лошади поворачивалась в мою сторону, я успевал отдернуть руку.

Через четыре часа мы остановились на дневку, и я с облегчением спрыгнул с непослушной животины на землю. Больше всего хотелось лечь в тень деревьев и лежать, не вставая до самого вечера, но увы, это было невозможно. Прежде всего нужно было обиходить лошадей, стреножить и пустить попастись на подножном корме. После чего можно было заняться своим отдыхом. Федор запалил небольшой костер, и подвесил над ним медный чайник с водой из родника. Я естественно не мог оставаться в стороне, пересиливая себя, нетвердо ступая, набрал дров для костра. Сидели на снятых с лошадей седлах.

Федор раскромсал ножом каравай черного хлеба на широкие ломти и один протянул мне.

— Посоли покруче и дай своей лошади.

Соль была непривычно крупная. Я густо, не жалея, посыпал хлеб солью и подошел к лошади. Она вначале недобро косилась на меня, потом втянула в себя запах хлеба и одними губами осторожно взяла предложенное угощение.

Перекусив и переждав в тени самый пик жары, отправились дальше. После соленого угощения лошадь вела себя смирно. Через три часа мы выбрались из густого кустарника и неожиданно оказались посреди настоящего людского табора. Кругом стояли телеги, горели костры, паслись лошади. Волы и коровы лениво жевали свою жвачку. Федор подъехал к невысокой женщине, на вид лет около сорока, колдовавшей над чугунным котлом, висевшим над небольшим костерком и спросил:

— Уважаемая, не подскажете, что за люди здесь собрались?

Женщина оторвалась от своего дела, выпрямилась, изучающее посмотрела на нас, приметила красную звезду на шапке Федора, красную ленточку на моей кубанке и только после этого ответила.

— Беженцы.

— От кого бежите? — спросил я.

— Известно от кого, от беляков. У меня брат в Красной армии. Белые пришли, в хуторе недалече от нас, всех у кого родственники за красных, вывели к оврагу и расстреляли. Мы об этом узнали, сразу тикать.

— А здесь чего ждете?

— Ждем, когда Будённый хозяйство от беляков ослободит.

Из телеги, стоящей рядом с костром на нас смотрели два чумазых малыша не старше пяти лет. Федор поехал дальше, я пристроился за ним. Дороги не было, приходилось лавировать среди телег, коров, лошадей, волов, двигающихся туда-сюда людей. Подавляющее большинство беженцев женщины и дети, однако мужиков тоже хватало. В одном месте дорогу лошади Федора преградила стройная молодая женщина.

— Куда хлопцы путь держите?

— На фронт, уважаемая, — ответил Федор, — с генералом Врангелем драться.

— Ти дело, — сказала женщина, не сходя с места, — а то тут некоторые белых так ждали, что кушать не могли.

Женщина бросила презрительный взгляд в сторону пожилого мужчины, который понурив голову сидел на телеге.

— То мой свекор разлюбезный, Матвей Агафонович, все мне уши прожужжал — белые придут, порядок в стране наведут. Днесь село наше заняли белоказаки. Свекор и побежал ихнему офицеру почтение оказать, да только чевой-то не так пошло, всыпали казаки Матвею Агафоновичу горяченьких.

Женщина ухватилась за рубаху свекра и попыталась ее поднять, но тот не дался. Сквозь ткань рубахи проступали полосы засохшей крови.

— За что это вас так? — спросил Федор.

— Це, мое дило! — недовольно ответил мужик, еще ниже склонив голову.

Женщина достала с телеги какой-то сверток и протянула его Федору.

— Что это?

— Сало, — ответила женщина, — его надо кушать гарным хлопцам, а не старым дурням.

Она опять бросила ядовитый взгляд в сторону своего свекра.

— Сын у Буденного в Красной армии воюет, а его отец офицерью кланяется!

— Да не кланялся я, — наконец подал голос Матвей Агафонович, — за то и бит был.

— Нечего было вообще туды ходить, — гнула свою линию женщина.

Поблагодарив, Федор убрал сверток с салом, и мы двинулись дальше. Примерно через час подъехали к хутору из пяти хат, здесь временно находился штаб Первого конного корпуса. Спешились, привязали коней и сразу пошли в одну из хат показаться начальству. Часовому на входе Федор показал свой мандат и нас пропустили.

В хате было сумрачно, накурено, свет с улицы с трудом пробивался в два маленьких окошка за спинами сидящих за столом людей. Федор представился и вручил свой мандат коренастому мужчине — это и был сам Семен Михайлович Буденный. Лицо простое русское, длинные тонкие усы торчат в разные стороны.

Глаза постепенно привыкли к сумраку, и я с удивлением разглядел сидящих на широких скамейках красных командиров. Большинство было одето в форму Русской императорской армии без знаков различия, но какого-то единообразия в форме и близко не было. На крепком мужике, сидящем с краю справа гусарские брюки чакчиры красного цвета, молодой мужчина рядом в английском френче. Очень колоритные персонажи.

По моим наблюдениям армия красных пока мало походит на регулярные военные части. По разнообразию формы одежды и вооружений — это скорее партизанский отряд. Хотя это никак не мешает на равных сражаться со своим противником.

— Особист значит, — сказал Буденный, откладывая мандат в сторону.

— Вот я не понимаю, зачем какие-то особисты нам нужны? — спросил мужчина с раскосыми глазами азиата, сидевший по правую руку от Будённого. — Мы что? Сами не знаем, как надо белую контру бить?

— Ты, Ока Иванович, не горячись, — откликнулся Будённый, — товарищ особист сам все объяснит.

Он вопросительно, улыбаясь в усы посмотрел на нас с Федором.

— Это…, — Федор растерянно почесал затылок, потом собрался с мыслями, — Особый отдел в армии нужен для того, чтобы бороться с врагами революции.

— А мы тут чем занимаемся? — недовольно спросил Ока Иванович. — Мы этих врагов каждый день бьем и ни у кого разрешения не спрашиваем.

Со своего места поднялся молодой парень, чуть старше Федора, в куртке гимназиста и бойко заговорил.

— Особый отдел нужен для наблюдения за бывшими офицерами.

Мужчина в английском френче недоуменно поднял бровь. Бывший офицер? Парень продолжил.

— В функции отдела входит борьба с тайными контрреволюционными организациями, диверсантами, шпионами, разведка на территории противника.

— Вот разведка — ти дило, — оживился один из командиров. Остальные гулом одобрительных голосов его поддержали.

— Разведка нам нужна как воздух, — подвел итог Будённый. — Ну что, товарищи? Не будем задерживать особистов, пусть занимаются свои делом.

Он кивнул парню в гимназической куртке, тот встал, обнял Федора, и они вышли из хаты. Я остался стоять на месте. Будённый вопросительно на меня посмотрел.

— Писарь Дмитрий Сергеевич Пашков направлен из штаба 10-й армии для продолжения дальнейшей службы, — четко доложил я и протянул свою бумагу Будённому, тот, не читая отложил ее в сторону.

— Это ты вовремя! Наши писаря желтухой болеют, работать некому.

— Я и пишущую машинку привез, — похвастал я.

— Сашка! — крикнул Будённый. Мимо меня в хату протиснулся парень лет шестнадцати в военной форме.

— Отведи нового писаря в канцелярию, — скомандовал Будённый, и пояснил мне. — У нас все хозяйство пока в соседней хате.

Парень подмигнул мне, и мы вышли из хаты на улицу. Сашка показал мне куда поставить коня, где брать овес, потом отвел меня в хату. С собой в командировку я взял все свое оружие: винтовку мосинку, наган, шашку. Все этот перенес в хату. Пишущую машинку поставил на чурбачок возле окна, стола в комнате не было.

К этому времени на улице наступила ночь. На ужин была вареная репа, перья зеленого лука и сало с краюхой хлеба. Мою долю сала, которым нас одарила незнакомая женщина, мне передал Федор, а я разделил его на всех бойцов, находящихся в хате. Вареную репу ел первый раз, на вкус немного сладковата, но вполне съедобна.

Сашка разбудил меня с рассветом. Прежде чем заняться своими делами нужно было покормить и искупать коней. Не одеваясь, в одних подштанниках поскакали куда-то в степь. У Сашки тоже есть свой конь. На равнине, среди невысоких кустов ивы неожиданно открылся вид на незнакомую реку.

— Что за река? — спросил Сашку, когда прямо на конях мы зашли с ним в воду.

— Та, Дон, — парень удивленно на меня посмотрел, — не видел штоль никогда?

Я отрицательно мотнул головой. Для меня было странно, что столь небольшая река — это и есть знаменитый Дон. Как там у Гоголя: «Не всякая птица долетит до середины…» Дона? Потом вспомнил, что у Гоголя речь шла о другой реке, впадающей в Черное море — о Днепре, и тут же поймал себя на том, как прокололся перед Сашкой. Казак Митрий вырос на берегах Дона и естественно эту реку хорошо знал. Бросил взгляд на Сашку, но тот, не обращая на меня внимания старательно тер специальной щеткой бока своей лошади. Глядя на него, я тоже стал мыть свою лошадь.

На хуторе у хаты меня уже ждал мужчина в английском френче, это был помощник начальника штаба Первого конного корпуса Виктора Андреевича Погребова — Антон Сергеевич Борисоглебский. В его ведении находилась канцелярия штаба, обоз и другие хозяйственные службы корпуса. Он сразу загрузил меня работой. День был солнечный, я вытащил пишущую машинку на улицу в тень деревьев и наскоро перекусив занялся печатанием. Из-за внезапной болезни писаря накопилась куча бумаг, так что на ближайшие дни я был загружен выше головы.

Красные командиры во время сражений гражданской войны ведением какой-либо документации совершенно не заморачивались. Да и сложно им это было. Например, Ока Иванович Городовиков, командир 4-й Петроградской кавалерийской дивизии грамоте стал обучаться только в Красной армии. Поэтому вся нагрузка ведения документов ложилась на штабных работников, большинство которых были бывшими царскими офицерами, добровольно перешедшими на сторону революции.

Через неделю, по каким-то военным соображением штаб Буденного перебазировался в село, из которого только что выбили белоказаков 4-го Донского конного корпуса генерала Мамантова. При въезде в село у колодца я заметил группу красноармейцев, в центре ее стоял священник, руки его были связаны, из разбитого носа кровь густыми каплями стекала на бороду. Мы с Сашкой, не сговариваясь подъехали ближе.

— Вы что делаете? — спросил я двух красноармейцев довольно расхристанного вида. Один из них привязывал к рукам священника длинную веревку.

— Опиум для народа, споймали, — похвастался другой, — щас к коню привяжем, и пустим по полю.

Незадолго до своего попадалова я в интернете прочитал про этот вид казни, распространенный у кочевников. Человека привязывали к лошади, потом вгоняли ей в зад колючку, и обезумевшая от боли лошадь неслась вперед, не разбирая дороги. Привязанному за веревку человеку удержаться на ногах было невозможно и вскоре, он погибал мучительной смертью, ломая ноги и руки, сдирая о землю с тела кожу и мясо до кости.

— Отпустите его! — скомандовал я, но меня не послушались, а тот красноармеец, что отвечал на вопрос, быстро поднял винтовку и прицелился мне в голову.

— Врага трудового народа защищаешь?

— Поехали отсюда, — потянул меня за рукав Сашка. Священник не обращал на нас внимания, его губы почти беззвучно шептали Иисусову молитву: «Господи Исусе Христе, помилуй мя».

— Мы, что бандиты? — обратился я за помощью к окружавшим нас красноармейцам, и сам ответил на свой вопрос:

— Мы не бандиты, мы бойцы Красной армии, которая, не щадя живота воюет за новое справедливое общество, в котором закон будет одинаков для всех, независимо от национальности, социального положения или исповедания.

— Дело говоришь! — закричали сразу несколько голосов позади меня.

— Так можем ли мы товарищи на освобожденных от врага территориях творить самосуд, как это делают белоказаки и другие враги социалистической революции?

Кто-то крикнул:

— Можем!

Но большинство закричало:

— Нет!

Красноармеец целившийся в меня опустил винтовку и недоуменно оглянулся.

— Товарищи, — крикнул я, — в нашей народной армии созданы особые отделы, которые и призваны разбираться с каждым задержанным гражданином и определять, представляет ли он опасность для социалистического строя.

— Приказываю задержать данного гражданина и препроводить его в особый отдел, — распорядился я и тут же из толпы вышли двое красноармейцев и оттеснили в сторону тех, кто хотел творить самосуд. Священника подтолкнули в спину, и он пошел посреди своих конвоиров в село. К счастью, почти сразу я встретил Федю, и передал ему арестованного священника. Кратко пересказал случившееся.

— Ладно, разберемся, — хмуро сказал Федор. Священнику развязали руки, завели во двор одного из домов и временно закрыли в сарае, в котором уже находилось несколько арестованных.

— Вечером подходи, — сказал Федор, — с тобой начальник особого отдела, Кацнельсон, желает поговорить.