Письмо сыну

ОПЕРАЦИЯ

Мы идем вдоль забора. Прутья больничной решетки мелькают перед глазами, как кадры. И в голове у меня кадрами мелькает вчерашний день, вся вчерашняя операция.

Вот мы моем руки. Все трое. Хорошо, когда мы оперируем все вместе. Говорить мало что приходится. И так понимаем друг друга. Разве что ругаемся или говорим, так сказать, «на бытовые темы».

Больную привозят в операционную. Укладывают на столе.

Я ее видел, когда она поступала.

Расспрашивал ее, сиречь собирал анамнез, как говорят в медицине.

— Давно болеете?

— Года три.

— Что, суставы болели?

— Нет. Я почувствовала неожиданно. Ехала в райцентр на велосипеде. Я из Брянской области. И вдруг как задохнулась. С тех пор одышка…

— Это, наверное, совпадение. По-видимому, и раньше болели.

— Кто ж его знает…

— А на какой этаж можете подняться без одышки?

— Я не знаю. На горку подняться не могу — задыхаюсь. У нас этажей нет.

Потом я ее слушал.

Сердце должно стучать: туп-туп, туп-туп… А оно — туп-т… шш, туп-т… шш… Шум.

Мы ее сегодня не собирались оперировать. Еще только готовили. Но ночью дважды начинался отек легких. Дальше тянуть нельзя. И сегодня решили оперировать. Экстренные показания. Моемся и потихонечку переругиваемся. Андрей мне говорит, чтоб студенты, когда идут в операционную, снимали пиджаки, надевали халаты прямо на рубашки и засучивали рукава. Согласен! Шут с ними, с пиджаками. Там может быть шерсть, пыль под халатом, статическое электричество. Но зачем обязательно рукава засучивать? Засученные рукава — символ работы. А они стоят смотрят.

— Так надо! Студенты должны привыкать к порядку. Они должны выглядеть, как мы. Чтоб был определенный порядок.

— Но мы-то засучиваем рукава лишь для дела! А так ходим с опущенными. Они же это видят.

— Кончай свои идиотские рассуждения. Если все так обсуждать, порядка не будет никогда. Студенты должны выработать рефлекс, привычки. Без этого врач не получится. Тем более хирург. А твое либеральничанье приводит лишь к анархии.

Вмешался Владлен:

— Кончай склочничать. Тяжелая операция. Не трепите нервы раньше времени.

Может быть, Андрей и прав. Порядок нам нужен как воздух. Андрей умеет, когда надо, скомандовать. В частностях он ошибается. Но в целом почти всегда прав. Он сможет руководить клиникой, я — нет. Но все же как-то неприятно, когда человек безапелляционно заявляет: «Надо — и все». Это уже самоуверенность. Тем не менее, когда шефа нет, он великолепно справляется с руководством клиникой. И все-таки в основе порядка должно быть понимание, а не подчинение. Где найти грань? С точки зрения дела Андрей ближе к истине.

Больная спит. Мы втроем уже склонились над ней. Наши три головы сомкнулись над раной. Нависли. Единый механизм. Хорошо, когда мы оперируем втроем. Никакой задержки.

Ай-ай! Какое неудачное сердце. Как неудобно повернуто. И доступ в него где-то очень сзади. И маленький очень доступ. То есть ушко предсердия маленькое. Зажим на него не накладывается. Что делать?

— Не приспособлена такая больная для операции. — Это Андрей.

— Что делать? Пойдем обычно, через ушко, или справа? — Это Владлен.

— Давайте обычно. — Опять Андрей.

Я молчу. И думаю. Попробуем обычно. Но если хлобыснет кровища, тогда держись! Слишком он уверен, Владлен. Это напрасно.

— Ребята, приготовьте артерии. Может кровь здорово сандалить. — Это я анестезиологам. — В артерию, кажется, наверняка придется переливать.

Работа дальше идет молча.

Запутались какие-то нитки.

— Где ты руку держишь! Мешаешь! Черт тебя подери! — Это Андрей мне.

— Брось свой фасон. — Это Владлен мне по поводу запутавшихся ниток.

При чем тут фасон? Не понял. Да и не до этого.

— Здесь нельзя вязать! Видишь, перикард зажимом прихвачен. — Это я Андрею.

— Отстань! Подай зажим.

— Нельзя! Говорят тебе!

— Отстань! Давай зажим. Вязать же надо!

— Иди к черту! Ничего не дам. Смотри, что вяжешь. Дурак!

— А что?

— Смотри.

— Ну давай переложим.

Все шесть рук работают слаженно, синхронно. Хорошо оперировать втроем. Языки что-то болтают. Но руки их не слушают. Работают как надо.

— Что ты шьешь по-идиотски! — Это я Владлену:

— Зажим не там, балда! — Это Владлен мне.

Руки работают четко… Идет перебранка помимо нас. Нас она не касается. Просто очень сложно все.

Владлен хочет ввести палец в сердце. Андрей снимает зажим. Я натягиваю кисетный шов и обмираю от страха. Наверно, и им страшно. Ох, если сердце сейчас брызнет!

Все спокойны и уверенны. Не люблю спокойных и уверенных. У Владлена немного дрожит свободная рука. Андрей, по-моему, опять собрался кого-то из нас обругать. Он вообще-то злоупотребляет руганью.

Ну дело! В один миг вся рана потонула в крови.

— Отсос!

Сосу.

У Владлена торжествующий вид: все в порядке — палец в сердце. Кровь в рану больше не поступает.

Палец в сердце!

Хе-хе… Все на месте.

Владлен:

— Устранить пальцем не удается. Очень плотно.

Придется идти инструментом с другой стороны сердца навстречу пальцу.

Какая неудача! Не повезет, так дома лежа споткнешься.

Я накладываю кисет. Держу швы в турникете (инструмент такой). Андрей вставляет инструмент.

Фьить! Опять дало! Здорово кровь дает из сердца. Редко видишь такое. Какая силища! В один миг заливает. Большая кровопотеря. Это даром не пройдет.

— Ребята! Скорей! Зрачки расширяются. — Это анестезиологи нам.

Владлен ориентируется. Определяет пальцем, где инструмент.

Сердце сокращается слабее.

— Инструмент пошел в аорту. Переставляю.

Сердце сокращается еще слабее.

Анестезиологи свое:

— Зрачки широкие!

— Порок устранен. Убираю инструмент.

Устранен! А сердце-то не работает!

Я держу турникет. Затягиваю. Андрей держит наготове иглу. Он должен зашить рану сердца.

Сердце не сокращается.

О давлении и пульсе не спрашиваем — и так ясно.

Рану заткнули пальцем.

Массаж сердца.

Слушаем.

— Зрачки сужаются!

Сердце сокращается.

О давлении и пульсе все еще не спрашиваем.

Зашиваем сердце. Зашивает Андрей. Ему беспрерывно обтирают лоб.

Для чего штыку ложбинка? Чтобы кровь стекала. А на спине ложбинка для пота.

Прорезался шов!!!

Не повезет, так…

Сердце в этом месте изрядно разорвано.

Снова шьем.

Сердце сокращается слабее.

— Зрачки расширяются! Опять!

Шьем сердце.

— Делайте массаж. — Это снова анестезиологи.

Я:

— Отстаньте! Мы же видим сердце.

Сердце сокращается еще слабее.

Шьем сердце.

Сердце не двигается. Шьем сердце. А с другого его конца палец еще в сердце. Одна рука Владлена для работы сейчас потеряна. Там еще придется шить.

— Зрачки широкие! На периферии кровотечения нет.

Конечно, нет кровотечения: сердце не двигается, кровь не гонит. Ее просто нет на периферии.

Шьем сердце. Оно недвижно, а мы шьем. На спокойном сердце, на остановившемся легко работать.

Зашили!!!

Массаж!

— Зрачки сужаются!

Массаж продолжается.

— Зрачки хорошие. На сонной артерии есть пульс.

Сердце работает.

Ну, теперь самое сложное. Положить зажим, как обычно, уже ясно — нельзя. Все же попробуем. Ему бы и вынуть палец, когда сердце не двигалось. Спокойно и удобно.

— Я выну палец, а вы накладывайте зажим. Внимание! Выхожу! Зажим у меня в руках. Палец вышел. За ним поток. Сердце-то уже работает. Кладу зажим. Кажется, наложил.

— Сушить тупферами! Большие тупфера готовьте.

Сушим. Тупфера — это зажатые в инструменты марлевые салфетки. Большие салфетки больше крови в себя вбирают.

Сушим.

Из-под зажима хлещет.

— Отсос!

Дыру зажал пальцем.

Завязываем под зажимом.

— Наложи нитку! Затягивай. Снимаю зажим.

Завязали. Но все-таки где-то сандалит кровь.

Опять палец в дыру.

Опять зажим.

Опять завязываем.

Опять кровь идет.

Сушим. Надо все рассмотреть. Нельзя вслепую.

— Зрачки расширяются опять.

Сердце слабеет опять.

Сушим.

Дыра на предсердии.

Владлен шьет. Ему неудобно с его стороны. Плохо шьет.

Андрей шьет.

Сердце еще слабее.

— Зрачки широкие!

Андрей шьет. Я вяжу. Сердце стоит.

Массаж. Адреналин в сердце. Массаж.

Сердце лучше…

— Зрачки сужаются. Начало кровить из периферических артерий.

Сердце работает.

Опять кровь из предсердия. Боже! Да что же это! Черт возьми! Сил уже нет.

Опять сушим. Опять шьем.

Сердце работает сносно.

Больше кровь не идет. Все зашито. Все дыры. Сердце сокращается.

— Перестанем работать на минутку. Пусть оно разработается. Пусть отдохнет от нас. (А мы от него.)

— Как она?

— Давление 80.

Зашиваем перикард.

— Давление 100.

Зашили перикард.

— Давление 120 на 80!

Вокруг народ. Здесь шеф. Хорошо, что он не подходил с вопросами или советами. Он бы только смутил нас. Помочь все равно бы он нам не мог.

Все идет на лад.

— Ты можешь руки свои убрать к… — Это Андрей мне.

— Андрей! Ты вяжешь или спишь? — Это Владлен.

— Может, заткнетесь!

Кто-то вдруг вздумал советы давать. Андрей шипит на кого-то и говорит нам:

— Самое интересное, что дураки удивительно разнообразны. Никогда не знаешь, что они выкинут.

Кто-то:

— Вы, ребята, героически работали.

Андрей:

— Без героизма было бы лучше.

— Да, если бы все было спокойно и нормально — не нужен никакой героизм.

Наши головы сомкнуты над раной, и мы что-то бормочем друг другу.

Когда ее перевозили в палату, мы шли рядом.

Жалко ее отпускать одну.

Ей, как и мне, 35 лет. Тяжело ей.

Может быть, и мне в 35 лет поздно начинать оперировать сердце? Очень страшно. Такая петрушка, как сегодня, бывает редко. Но уж если нарвешься! Кошмар! Это для более молодых! Или более привычных. Или равнодушных.

Впрочем, если втроем, тогда можно.

Не так страшно. Не так.