Общежитие было в школе.
Первый раз я увидел его в комнате общежития, когда вошел познакомиться со своими ребятами, которые будут со мной на практике.
Один занимался налаживанием магнитофона.
Двое играли в карты.
Один читал газету.
Еще один смотрел в окно, курил сигарету и пускал колечки дыма в форточку.
Он же стоял около своей кровати, в руках у него были здоровые гантели. Он занимался гимнастикой.
— Вы чего в неурочный час?
— А у него всякий час урочный для гимнастики, — отозвался в окно смотрящий.
Дружно засмеялись игравшие в карты.
Он продолжал приседать и что-то выделывать с гантелями и со своим телом.
— А сколько весят гантели?
— Двенадцать кэгэ каждая, — без всякого уважения буркнул из-за газеты еще один житель комнаты.
— Не тяжело?
— Нормально.
— Больно тяжелые, гантели-то.
— Годятся.
— Сколько же раз в день удается заниматься этими манипуляциями?
— Раз пять.
— И столько же раз спать, — опять буркнул читающий абориген.
Больше я не спрашивал, так как понял, что своими вопросами сбиваю ему ритм дыхания.
Вскоре гантельщик закончил свои процедуры, принял порцию витаминов, во множестве разбросанных на тумбочке, и сказал:
— Нормально.
Мы пошли обедать. Солнце жарило со страшной силой, и я не преминул проявить эрудицию:
— «Эх, лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи…»
— Зря вы. Здесь и пыли нет, да комаров и мух тоже немного. Нормально.
Попробовав суп, он утвердил:
— Годится рубон.
В конце обеда, выпив стакан молока, сказал:
— Скисает. Конечно, студент голодный, ему что ни поставь, все съест.
Ребята накинулись:
— Да уж ты голодный! С чего ты-то голодный, парень? Жрешь не меньше. А кислое — не пил бы! — Им неудобно перед женщиной, которая подает еду.
— Ну ладно, ладно… Все нормально.
В коридоре тут же кто-то начал ругать «молодежь нынешнюю», вспоминать «наше время» и пороки «дня сегодняшнего».
Мы вышли. В коридоре стояли пожилые люди, на шее у одного из них я увидел цепочку с нательным крестом — это дало мне право сказать:
— «Не говори: «Отчего это прежние дни были лучше нынешних?» Потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом».
— Что?! — почему-то обиженно спросил один из них.
Я ответил:
— Это еще более двух тысяч лет назад вам было сказано.
Все это я вспоминаю сейчас, когда в операционной идет обычная борьба за жизнь. Ситуация довольно тривиальная. Тяжелая поездная травма. Молодая женщина. Шок. Переломы ребер, ног и разрывы органов в животе. Операция закончена. Выводят из шока. Не хватает крови.
Я смотрю, кто из ребят как помогает, как принимает участие, как волнуется.
Когда я узнал, что привезли такую тяжелую больную, побежал к ребятам в общежитие — погнать их в больницу.
Один читал журнал.
Один молча курил.
Двое в зале играли в бадминтон.
Один тихо, бессловесно бренчал на гитаре.
А он спал. В руках он держал «Клинические лекции по терапии». На стуле рядом «Клиническое толкование лабораторных исследований». На тумбочке «Клинические очерки по фармакологии».
Ребята встрепенулись — кто стал собираться, а кто подхватился сразу и побежал.
А он спал.
Я разбудил.
— Вставай. В больницу привезли тяжелую травму. Беги в операционную.
— Я после дежурства.
— Ну и что?! Один, что ли? Подумаешь, дежурство! Что ж, приходить утром и спать?
— Я всю ночь не спал.
— А как мы, врачи, после дежурства? Ведь не домой идем, а остаемся работать.
Я, конечно, совершил ошибку. Надо было повернуться и пойти, а не разводить дискуссию. Не давать повод разглагольствованиям.
— Пока есть возможность — надо спать. А будем работать — будет видно.
Встал с кровати, проглотил витамины и взялся за гантели.
Я повернулся, вышел из комнаты и пошел в больницу.
Смотрю, он выскочил из школы, обогнал меня, несколько заискивающе взглянул на бегу и устремился в сторону больницы.
И не надо было вступать с ним в пререкания. Ишь как побежал!
В операционной я гость. Я просто смотрю. Работают свои, местные врачи. Если будет нужда во мне, скажут.
Ребята предлагают поднимать давление различными, известными им препаратами. Не хватает теоретической логики. С точки зрения практики — правы: шок, низкое давление. Надо его поднять. Значит, нужно использовать соответствующие препараты.
А нет чтобы подумать, что шок с кровопотерей, что мало гемоглобина, что кислород поэтому некому разносить по всему телу. Значит, лучше перелить кровь и добавить гемоглобин, а препараты — это подспорье только должно быть.
Мы в институте часто идем на поводу у студентов. Они все просят: практику, практику. Вот и таскаем их на перевязки, да учим делать уколы, да показываем, как кровь переливают. Подумаешь, это и без врачей можно делать! А лучше бы во время занятий теорией больше занимались да к книгам приучались. А практику пусть сами постигают, а после или по ходу пусть спрашивают, кому интересно. Да и на практике пусть сами хватают больше. Что, кстати, они и делают. Пусть они сами будут заинтересованы в практике. А то адреналин, норадреналин, гидрокортизон, поливенол! Их вон сколько придумали!
Препараты применить можно — да кровь нужней. Читали бы лучше больше, Толстого, например. Как Кутузов действовал при Бородине. Смотрел на обстоятельства. Помогал естественному течению событий. А то они как наполеоновский Груши при Ватерлоо: как научено, так и делают, а обстоятельства-то другие. Не брать милости у природы, а искать милости, которые создает естество. Не химические препараты, а естественная кровь. Наберут так практики побольше, узнают все, КАК делать, — уже специалисты.
Как-то нелепо я размышлял, почти полностью отключившись от реальной обстановки, пока меня не вернуло к действительности тревожное: опять давление падает!
— Переливайте кровь.
— Последняя ампула кончается.
— А где ж кровь? Заказывали ведь!
— Говорят, самолет вылетел. Или сейчас должен вылететь.
— A-а, нечистая сила! К тому ж и группа крови редкая…
Гантельщик сидит на свободном операционном столе и смотрит. Лицо немного испуганное. Глаза — кругляшки. За его спиной, облокотившись на стол, стоит другой студент и слушает, что говорит ему этот. А этот, гантельщик несчастный, говорит очень обидные для меня вещи. И мне просто плакать хочется.
— Не-е, хирургом не пойду. Вот такие-то штуковины! Да это ведь каждый день может быть. Да еще дежурства!
А я-то по наивности считал, что в этом и есть основная привлекательность хирургии для несмышленышей. Идиот я.
Второй студент посылает его к черту, и мне становится чуть легче. Но тот не унимается.
— С такими дежурствами и порубать не будешь успевать… — И дальше мечтательно: — Не-е… Я пойду в терапевты, или в невропатологи, или еще лучше — в психиатры. Там нормально. Это годится.
Я отвернулся. Я вынужден делать вид, что не слышу. Что я могу ему сказать? Да еще сейчас. Что и у этих врачей своих горестей и забот хватает. У нас иногда не успеваешь поесть, а у них иногда кусок поперек горла встать может. У нас могут не дать спать, а они и сами не уснут. А для психиатра у гантельщика слишком много заботы о себе, о теле своем и слишком маленький запас слов. И впрямь, шел бы он лучше своими гантелями заниматься. И впрямь, на черта я его сюда притащил?
Второй студент — тот, что в окно смотрел, — вдруг взрывается:
— Чем глупости-то говорить, дал бы кровь свою. Ведь знаю, что у тебя такая же группа. И резус отрицательный. А больше наверняка ни у кого нет. Женщина-то погибает.
— Да я после дежурства. Думаешь, можно?
— А чего ж! Дашь и пойдешь спать. Дашь — тебе донорский рубон, и спать, и завтра не работать, спать… (А я думаю: «Неужели он, дав свою кровь, сможет уйти, не дождавшись результатов?») Договорились, да? — И сразу к врачам: — А вот у нашего товарища такая же кровь. Может, перельем, а? Он готов.
Его уложили на тот стол, который только что был его сиденьем, подкатили его стол к столу больной. Составили два стола. На одном лежит спаситель, на другом…
Да! После переливания уже точно… на другом лежит спасенная. Не хватало именно этой капли крови. Потом-то уже привезли. А вот этой капли как раз и не хватало. Она-то и стала самой главной каплей — его кровь. Она-то более всего и пригодилась.
Ну, а почему же его кровь не будет годиться?
Здоровый. Занимается гимнастикой. Поддерживает в себе достаточный уровень витаминов.
Это все нормально.
Все у него нормально.