Письмо сыну

ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?

В приемный покой внесли больную.

— Что случилось?

— Болит, доктор, все…

— А что же — все?

— Живот болит. Сердце болит. Все болит. Сами ищите…

— А что же раньше всего заболело?

— Не знаю. Три дня болит живот. И сердце болит три дня.

— Вы одна? Вас никто не провожает?

— Все заняты. Да и зачем? На машине ведь повезли.

Болел живот. Рвота была. Потом, а может сначала, появились боли в сердце. Нет, наверно, все-таки потом появились боли в сердце. В животе, справа, в подреберье прощупывается плотный, очень болезненный желчный пузырь. Когда его щупаешь, становится страшно: сейчас лопнет. Быстрее оперировать? Сердце стучит глухо.

Может, лучше подождать? Подождать «с ножом в руках»? А что скажет терапевт?

Сердце стучало глухо. Терапевт был тих и неуверен:

— Если можете ждать, ждите.

Главный хирург:

— Попробуй лечить так. Если лучше не будет — с богом. Следи внимательно. Пузырь если лопнет, потеряем ее наверняка. Не тяни долго. Не будет лучше — делай.

Главный терапевт:

— На электрокардиограмме инфаркта нет. Но кто его знает! Постарайтесь сегодня быть консервативными, не оперировать. Ну, а нет…

Лед на живот. Жидкости под кожу, в вену. Пенициллин. Стрептомицин. Сердечные. Атропин. Кислород. Каждые два часа анализ крови. Каждый час ощупывание — пузырь остается большим. Но больная спокойнее. Боли, кажется, меньше. А может быть… Больные с желчными пузырями все толстые. Крепостью вздымается живот над кроватью. Подступись! А сердце? Что же делать? Нет родственников. Не приходят. Больная спокойнее. Пузырь растет. Может, там уже гангрена, поэтому и болит меньше. Кабы речь шла обо мне, я бы решился на операцию. А вот поди-ка за нее реши! За другого тяжелее.

Что же делать? Если бы сердце было получше. Как быть? Голова лопается.

Состояние прежнее. Дальнейшего улучшения не наступает. Больная лежит. Пузырь растет.

Больная у нас уже двадцать часов.

Пришел сын.

— Знаете ли… матушку вашу, по-видимому, придется оперировать. Сердце не очень… Пытаемся обойтись без операции. Но похоже… придется решиться…

Сын круглый, полный, лицо добродушное. Улыбается добро, а при этом и без того маленькие глазки выглядывают, как из копилки.

— Нет, оперировать ее нельзя. Сердце не выдержит.

— Может, выдержит. Будем следить. Подождем еще. Неизвестно, что придется ставить на первое место в этой ситуации. Сердце — будем ждать, пузырь — придется оперировать. Короче говоря, оперировать будем только при ухудшении. Только в крайнем случае.

— Нет. Оперировать ее нельзя все равно. Сердце не выдержит.

— Вам ведь это трудно решать так категорически. Вы же в этом мало понимаете. Мы, хирурги, тоже сами не решаемся — недостаточно компетентны. Терапевтов зовем на помощь, на совет.

— Это верно, конечно. Но оперировать ее нельзя. Сердце не выдержит.

Ничего себе настрой! Что же делать? А если все-таки не будет выхода? Если пузырь лопнет, она ведь от болей изойдет! Сама просить будет. А если умрет? Этот толстяк-добряк пропишет нам ижицу: «Я же говорил!» Поди объясни.

Пока оперировать других будем. Ясных и понятных.

Мыться!

После операции все опять собрались у больной. Живот стал хуже. Появились признаки воспаления брюшины — перитонит.

Надо оперировать!

Снова электрокардиограмма — инфаркта нет. Терапевты решили: боли в сердце рефлекторные, от пузыря. Сердце выдержит. Более того: после операции боли в сердце должны пройти.

Надо оперировать!

Но ведь все может быть. Может и умереть. Можно и палец разрезать и умереть. Исторический факт: один хирург в операционной показывал студентам, где будет произведен разрез. Провел ногтем по животу — больной и умер.

Надо оперировать. Больше ждать нельзя!

Больная лежит уже не так спокойно. Стонет. Живот напряжен. И пузырь… пузырь остается большим. Но еще цел.

— Все-таки придется вас оперировать. Дальше ждать нельзя.

— Еще немножечко бы обождать, а?

— Так ведь тридцать шесть часов ждали! Думали, обойдется. Живот стал хуже. Два раза кардиограмму делали. Сердце хорошее. Сердце выдержит. За сердце можете не волноваться.

— Боюсь я.

— Это понятно, что боитесь. Скажи мне — оперироваться, я тоже буду бояться. Но что же делать? Мы ждали, сколько могли. Дальше нельзя. Да к тому же мы убедились, что сердце ваше не подведет ни вас, ни нас. А я вам слово даю, что через две недели буду с вами прощаться. Домой уйдете без болей. Ни в животе, ни в сердце.

— Да вот сын, уходя, не разрешил мне соглашаться. Ну да уж что делать! Лучше смерть, чем такие боли терпеть. Когда-никогда, а смерть придет. Оперируйте.

Все же попробую еще подождать родственников. Почему никто не идет? Тяжелая больная, а родственники как вымерли. Еще пару часов подожду. У нас еще четыре операции. За это время я их сделаю.

— Если придут родственники, проводите их к операционной. Между двумя операциями я выйду к пим — поговорю…

После первой операции подошел муж больной.

— Дальше ждать нельзя. Придется оперировать. Мы проверили сердце. Сердце выдержит. Если ждать дальше, пузырь прорвется и спасти будет сложнее.

— Пойду поговорю с ней. Да и дочь сейчас придет.

После второй операции к операционной никто не подошел.

Что они там думают? Что тянут время? Как им внушить?

После третьей операции никто к операционной не подошел.

После четвертой, последней операции никто к операционной не подошел. Я пошел в отделение. Если Магомет не идет к горе — гора идет к Магомету.

Из сестер на посту в отделении сегодня дежурит Света. Хохотушка. Учится на первом курсе медицинского. Ночью сидеть без сна трудно, когда нет тяжелых больных… Когда они есть — ночь без сна проходит легче. А привезли, и с диванов, со стульев, из-за стола, из ординаторской — отовсюду выползают белые халаты. Все в одно место. К самому уязвимому месту. Так, если в тело попадает заноза, отовсюду бегут на борьбу лейкоциты.

А сейчас Света сидит за столом. Читает. Стихи какие-то. Чтобы не уснуть во время дежурства, она время от времени развлекается. Из своей прически, например, она сотворила короткие косички-хвостики. В стороны торчат. И сама веселая, доброжелательная и очень милая с этими косичками.

Я люблю с ней работать. Когда она в моих палатах, я спокоен. Кроме необходимых дел, кроме настоящей, нужной лечебной работы, надо еще соблюдать формальности. Я забываю назначать анализы каждые десять дней. Без нужды, а для порядка. Света следит сама и напоминает. Помогает голову разгружать от шлака. А иногда и важную вещь подскажет. Плохо, когда сестра лишь бездумный исполнитель. А чаще всего это так. Почему-то сестер низводят только до простых раздатчиков лекарств, укалывателей и подавальщиков инструментов. Олег прав: нелеп в медицине старый военный принцип «не рассуждать» и «не положено». А вот со Светой хорошо работать. С ней и посоветоваться можно. Если больная откажется от операции, пошлю Свету на переговоры. Она чудеса делает. Все успевает. Сидит читает. Но я знаю — все в порядке. Это не от безделья. Больного тяжелого она не упустит и не оставит. Я знаю. Молодец! Правда, вчера вечером она отослала домой родственников одной больной. А ночью больная умерла.

— Почему ты не разрешила им остаться?

— А уже было десять часов. Дальше нельзя же было.

— Но больная-то умирающая!

— От них все равно никакой пользы. Они лишь суетились, вносили только беспокойство. Больной только вред.

— Какой же вред, когда больная все равно умирала?

— Мы ей делали все, что надо. А сквозь них даже не пробьешься к ней.

— Так нельзя, Света. Нельзя родственников отправлять домой, когда человек вот-вот умрет. Это просто негуманно.

— Главный врач категорически требует выполнения больничных правил. Ночевать в отделении родственникам нельзя.

Откуда у этой чудесной девочки такая жесткость? Может, даже жестокость? Из каких времен?

— Нельзя все так регламентировать, Света. Живые люди — не винтики… Позови, пожалуйста, родственников в ординаторскую.

Муж худой, в отличие от сына. Глаза тревожные. Дочь спокойна, величава. Строга и серьезна.

— Ну, как вы решили? Надо начинать операцию. А ее готовить к наркозу.

— Нет, доктор. Так что согласия на операцию мы дать не можем. Сердце не выдержит.

— Но желчный пузырь уже не выдержал! Она же умрет!

— Нет, доктор. Нельзя ее оперировать — не выдержит. Сын скажет, что мать мне не дорога, вот я и дал согласие.

— Но как же можно так! Вы поймите! Желчь из пузыря разольется по всему животу. Начнется желчный перитонит, воспаление брюшины. Брюшина по поверхности больше, чем кожа. Если кожа вся воспалится, человек умрет. А здесь этой поверхности еще больше. Если желчь разольется, спасти ее будет очень трудно. А может быть, и невозможно. Сердце у нее сейчас лучше. Терапевты считают, что боли в сердце от живота. Нельзя ее оставлять так, на произвол судьбы. Все, что можно было сделать без операции, мы сделали. Дальше ждать нельзя. Операция сейчас необходима. Ей грозит смерть.

— Нет, доктор. Вы ее не оперируйте. Завтра придет сын к вам, с ним поговорите.

— Завтра, если для нее будет завтра! Состояние ее много хуже будет!

— Нет, доктор. Согласия на операцию мы не даем.

— Ну хорошо. Подумайте, в какое вы нас ставите положение! Если станет совсем плохо? Мы же теперь и в будущем лишены возможности ее оперировать.

— И не надо, доктор.

— Тогда, если вы понимаете всю меру ответственности, которую на себя берете, пойдемте и распишитесь в истории болезни, что категорически возражаете против операции.

(Может, это на них подействует. Часто, когда мы начинаем просить расписку, и больные и родственники на это не решаются и начинают думать серьезно. Велик еще страх перед бумажкой у нас. Но, в конце концов, о чем они думают? Какая-то нелепость! Вторая половина двадцатого века, а я на расписку рассчитываю.)

В дискуссию вступает дочь:

— А зачем давать расписку? Если вы будете ее оперировать и она умрет под ножом или от ножа (грамотно говорит!), вам же все равно придется отвечать.

— ?!

Ну и ну! Ничего себе гуси! Как же ее теперь оперировать?

— Видите ли, я действительно отвечаю за ее жизнь. И если я настаиваю на операции, так это потому, что я отвечаю. Но отвечать надо за дело. А вы обрекаете на бездействие! Надо сделать все! И за действия свои отвечать. А просто ждать? Чет или нечет? Выживет или не выживет? В конце концов, в первую очередь должна решать сама больная. Пойдемте к ней. Если она откажется, тогда другое дело. А вы распишетесь в отказе. Я сейчас сниму операционный халат и выйду к вам.

Снял халат.

Вымыл руки.

Вытер.

Дал две минуты им. Пусть придут в себя и подумают.

— Света, а где же ее родственники?

— А они ушли.

Вот тебе и Света! Все равно что упустить больного.

— Пойдем в палату. Может, они там?

И в палате нет.

— Где же ваши родственники?

— А они сейчас попрощались и ушли.

— А как же нам с вами быть?

— Я не буду оперироваться. Не разрешили они. Да и я сама думаю: лежу я здесь, не лечите вы меня. Вы вот полечите как следует. А под нож я всегда успею.

— Останься, Света, здесь. Поговори с больной. Я пойду других оперировать.

А утром родственники увезли ее из больницы. Может, действительно не хотели оперировать? А может, не доверяли нам, увезли в другую больницу?