Письмо сыну

ПЕРВАЯ РЕЗЕКЦИЯ

Иду я из больницы ликующий. Кажется, что все на меня смотрят. А если еще не смотрят — посмотрят.

Человек идет такой довольный. Такой радостный. Наверняка смотрят. Должны смотреть.

Сегодня я первый раз сделал резекцию желудка.

Резекция желудка — это узловой пункт. У нас говорят: как сделал эту операцию — ты человек, можешь жениться. Но женился я раньше. И два месяца назад у меня родилась дочь. А резекцию желудка сделал только сегодня.

Можно подумать, что я после первой резекции уже овладел главным в деле. Ерунда.

И все-таки…

Я еще после операции позвонил домой и сообщил. Дома меня ждал подарок — пепельница.

Я люблю пепельницы, люблю, чтобы их было много, чтобы всегда они были под рукой, ведь дома подать-то некому, операционной сестры дома нет.

Красивая пепельница — чугунные сани.

В одиннадцать часов звонит телефон.

— Слушай, ты там после своей резекции назначил пенициллин в трубку вливать, в живот?

— Да.

— А трубки нет. Ты точно ее поставил?

— Абсолютно.

— Мне сестра сказала. Я ходила проверять. Трубки нет. Не ушла же она внутрь? Ты ее не подшивал?

— Не подшивал.

Я даже слова сказать не мог. Дежурная говорила мне тысячи слов, а я «да» и «нет» сказать не могу. Сани! «Не в свои сани не садись…»

Могла уйти внутрь. Наверное, лучше было подшить. Наверное, ушла внутрь. Может, она еще под кожей? Еще не ушла в живот? Я ведь длинный конец оставил.

— Знаешь, я сейчас приеду. Разошьем кожу. Посмотрим. Может, она еще там.

— Чего ты поедешь? Не надо. Экая процедура! Я сама сделаю.

Пожалуй, еще обидится. Решит — не доверяю.

— Ну хорошо. Спроси у девочек в операционной, пусть посчитают трубки. Все у них или не хватает?

Через полчаса уже я звоню.

— Под кожей ничего нет. А сестры ничего не говорят: одна говорит — все, а другой кажется, что должна быть еще: вроде все, но когда начинаем вспоминать — начинаем путаться. Я их, естественно, обругала, сказала, что, если кажется, пусть перекрестятся, еще какую-то глупость и ушла.

— Ну, а рану ты зашила?

— Конечно. Как я ее могла не зашить?

Утром смотрю больную. Как будто таким осмотром можно узнать, где трубка. Заставил в операционной вновь пересчитать все трубки.

— Вроде все.

А одна сестра говорит:

— По-моему, у нас должна быть одна лишняя трубка.

Вот так промямлила — и все мучаются. И она-то не уверена. И вокруг поселяется всеобщая неуверенность. А потом переходит в такую неприятную уверенность. Ей что-то мерещится. Но может быть ведь и так.

А наркотизаторы говорят, что больная буянила, когда выходила из наркоза. Пыталась повязку сорвать. Может, вытащила трубку сама?

Может быть. Но как убедиться? Как же так это получилось? На первой резекции. Разве можно!

Иду к шефу. Так, мол, и так.

— Ну что же теперь делать! От этого она сейчас не помрет. Пройдут первые дни, а потом на рентгене посмотрим.

Конечно, от того, что там маленькая мягкая резиновая трубка лежит, ничего не случится. Ну, а мне каково! Больная-то не знает.

Я все смотрю, нет ли каких-либо признаков ухудшения.

Ничего.

Седьмой день.

Рентген.

Два рентгенолога. Наш старый и новый. Новый рентгенолог — моя старая приятельница. Мы еще в школе вместе учились… Нина ее зовут.

Больную уложили на столе. Погасили свет. Зазеленел в темноте экран. В темной рамке из непрозрачных костей замаячили туманные прозрачные кишки.

— Вот!

Оба рентгенолога ткнули пальцы в одно место. Да я и сам вижу.

Лежит, петлей свернувшись.

— Нин, это точно, как ты думаешь?

— Ты сам не видишь?

Что делать будем? Пойду к шефу.

— А снимок будете делать? Или ограничитесь просвечиванием?

— Конечно, снимок сделаем. Надо же зафиксировать это. И потом, не возить же ее каждый раз на рентген всем показывать. А уж будь уверен! Теперь начнут смотреть.

Иду к шефу.

Рассказываю.

— Дурак. Надо было подшить.

— Знал бы, где упал, соломку подстелил.

— Придется делать повторную операцию.

— А нельзя так обойтись?

— Как же, если там резина в животе! А если пролежень кишки будет? Тогда что? Надо обязательно делать.

— А как больной-то сказать?

— А это уж ты сам думай. Диплом у тебя есть? Операцию делал? Вот и думай.

Снова в рентгенкабинете.

Снимок готов.

Все смотрят. Нет на снимке ничего. Никакой трубки.

— Как так?

Рентгенологи не понимают.

Опять смотрят под экраном. Опять есть.

Повторный снимок — нет.

— Нин, ты как? Есть?

— Есть, по-моему.

— Придется оперировать.

— Забирайте больную.

Что ж! Первая резекция. Недаром говорят — опыт. А что ж это, моя вина? Да нет, это не от молодости. Лучше не связываться с большими операциями. Так и остаться аппендикулярщиком и грыжесеком? Да и при аппендиците то же может быть. Это все философия. Как ей сказать — вот вопрос. «Вас надо еще раз оперировать». Нет, этого и не скажешь. Но ведь я не виноват, не виноват! Но ведь после моей операции надо повторно оперировать!

Ступенька за ступенькой — иду на пятый этаж. Приду на пятый этаж, дойду до палаты, а там надо говорить. Смотреть ей в глаза и говорить: «Вас надо еще раз оперировать. Вас надо еще оперировать. Светлейшая, вас надо еще оперировать…» А она мне в ответ: «Светлейший, не сходите с ума».

Никуда не денешься — вот палата и надо говорить.

Может, посмотреть тяжелых больных сначала? Нет у меня сейчас больного тяжелее. Но она же не тяжелая! У нее все в порядке. Думает, что выздоравливает. А я сейчас приду и скажу…

Сзади меня быстрые шаги. Тук-тук… Цок-цок… Врезается цоканье в мозг. Это шпильки. (Тогда у всех были такие каблуки-гвоздики.) Это кто-то не из отделения, у нас все переодеваются. Цок-цок… «Второй раз оперировать!»

Это Нина цокает — меня догоняет. Я на нее с такой надеждой смотрю.

— Приехал к нам на консультацию профессор-рентгенолог Пупко. Знаешь?

— Ну?

— Хочешь больную показать?

— Конечно. А можно?

— Я попросила. Согласился.

Последняя надежда.

Снова больная в кабинете. Профессор смотрит сначала под экраном.

— Вот это? Да-а… Ну теперь снимок покажите. Не-ет… Надо модель создать. У вас есть еще такая трубка?

— Конечно.

— Несите. Мы положим ее под спину. Она окажется в тех же условиях, как если бы в животе лежала. И посмотрим, как это видно.

Идиот! Почему я до этого не додумался сам? Ведь это так просто.

Трубка под больной.

Все смотрим.

Трубка ясно видна — совсем не то, что мы видели.

— Вот видите. В животе ничего нет.

Ничего там нет!

Какой дурак! Все так просто! Почему я не додумался?!

Через три года эту же больную пришлось мне оперировать совсем по другому поводу.

Только вскрыл живот… и сразу руку вниз. Туда, где мы трубку видели. А вдруг…

Весь живот обшарил.

Оказалось, действительно ничего не было.