Плени меня

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

НОЭЛЬ

Бо Грейсон убил пятерых человек. Включая свою собственную мать.

Хотя какая-то порочная часть меня может понять почему. Она покрыла его тело шрамами. Причинила ему боль, физическую и эмоциональную, сжигая его, бросая его, манипулируя им.

Я не должна быть способной сопереживать серийному убийце. Но мне жаль ребенка, которым он был. Потерянный, обиженный, одинокий. На секунду мне почти показалось, что мы сблизились.

Когда я прошу у него мыло и шампунь, чтобы смыть вонь и жир со своего тела, он, на удивление, приносит их мне без возражений. Горячая вода успокаивает тугие узлы в моих плечах и спине, затекшие после нескольких дней, проведенных на комковатом матрасе на холодном, неумолимом бетонном полу.

Слишком поздно я понимаю, что забыла попросить бритву. Волосы на моих ногах стали колючими и неудобными. Я выхожу из душа, туго обернув полотенце вокруг тела, и высовываю голову за дверь.

Бо стоит прямо там. Я подпрыгиваю.

— Я хочу побрить ноги.

Он качает головой.

— Забудь об этом. Я не доверяю тебе бритву.

— Я не собираюсь убивать себя. Я просто хочу побриться. — Хотя плакать из-за этого так глупо, моим глазам хорошо. Я хочу чувствовать, что это тело все еще мое. Как будто я контролирую то, что с ним происходит.

— Тогда я тебя побрею. — Он направляется к лестнице.

— Что? Нет. — Я не верю, что он приблизится ко мне с бритвой. Не после того, как он прижал нож к моему горлу.

— Таков уговор, принцесса, — зовет он.

Когда он возвращается, у него с собой баночка мужского крема для бритья и металлическая бритва. Я сажусь на сиденье унитаза и протягиваю руку за кремом для бритья, но он открывает крышку и сам намыливает мою голень. Я шиплю от прохладного крема на моей коже, но его рука, поглаживающая мою ногу, каким-то образом успокаивает. Несмотря на то, что он мой похититель.

Я напрягаюсь, когда он берет бритву другой рукой.

— Расслабься. Если бы я собирался убить тебя, то не лезвием бритвы.

— Как бы ты это сделал? — Спрашиваю я, хотя ответ очевиден. Этот нож у него в кармане. Он воспользуется им, чтобы перерезать мне горло, прежде чем заколоть меня и разрезать на ленточки.

Он ухмыляется мне. Когда его поразительные серые глаза смотрят в мои под таким углом, что-то глубоко в моем животе шевелится.

— Ты бы давилась моим членом.

Я закатываю глаза.

— Люди от этого не умирают. — Хотя… на самом деле я не знаю этого наверняка. Я никогда не делала минет.

— Хочешь проверить это? — спрашивает он.

Я морщусь.

— Нет.

Улыбка все еще остается на его лице, когда он проводит бритвой по моей голени. Он молча бреет всю мою голень и икру, и это почти… романтично. Приятно. Если бы обстоятельства были совершенно, совершенно иными.

Тем не менее, бессмысленная, идиотская часть моего мозга убеждает меня, что жест милый.

Когда он заканчивает с нижней частью моей ноги, он вытирает влажную мочалку о мою кожу и целует мою голень. Мой позвоночник напрягается.

— Вот так, — бормочет он. — Идеально.

Черт. Его губы на моей коже не должны быть такими приятными. Не должны заставлять меня хотеть большего.

Он заткнул мне рот тряпкой с хлороформом, чтобы лишить меня сознания и запереть в своем подвале. Его прикосновения должны вызывать у меня отвращение, тошноту.

Как это приводит к противоположному эффекту?

Он заставляет меня встать, чтобы он мог побрить мои бедра, кошачья ухмылка расползается по его лицу каждый раз, когда он залезает слишком высоко под мое полотенце, и я отталкиваю его, даже когда жар разливается внутри меня.

Я дрожу к тому времени, как он заканчивает, прохладный воздух из подвала рассеивает горячий воздух из душа.

— Где еще ты хочешь, чтобы я побрил? — спрашивает он, многозначительно глядя мне между ног.

— Ни в коем случае, — говорю я ему. — Не мог бы ты просто позволить мне побриться под мышками? Оставить мне немного достоинства, пожалуйста. Это меньшее, что ты можешь сделать.

Он встает.

— У тебя есть кров, вода и пища в твоем желудке, и ты не мертва. Я сделал гораздо больше, чем то, малое, что я мог сделать. Подними свою руку.

Я уступаю, хотя мне неприятно, что он видит меня такой. Это еще одно из правил матери — никогда не позволяй никому видеть твои несовершенства.

— На каких людей ты охотишься?

— Это может быть любой, кто уклоняется от внесения залога. Все, от мошенников до убийц.

— А как насчет людей, которых ты похищаешь?

Он не отрывает взгляда от острого края бритвы, скользящего по моей коже.

— Худшие из них.

Я напрягаюсь.

— Ты думаешь, моя семья худшая из них? Или Тео. Или Кэсси. — Я не могу поверить, что он действительно обвинил их. Тео слишком хороший человек, чтобы совершить наезд и скрыться, а Кэсси никогда бы не оставила своего брата умирать.

Бо фыркает.

— Нет. Твоя ситуация… уникальна.

— Как же так?

Он держит язык за зубами. Он пока не доверяет мне все свои секреты.

— Люди, которых ты… убил, — выдавливаю я. — Что они сделали?

Он кладет бритву на раковину позади меня.

— Вещи, которым никогда не может быть оправдания. Они оставили такие шрамы, которые невозможно скрыть.

Я представляю татуировки, врезанные в его кожу под курткой. Красивые и завораживающие, заставляющие мою руку чесаться в поисках карандаша. Прикрывает почти все шрамы, которые оставила ему мать, кроме одного.

— Почему ты преследуешь их?

Его серые глаза становятся каменными.

— Потому что, когда я был ребенком, я хотел, чтобы появился кто-то вроде меня.

Невероятно, но часть моего сердца болит за него. Я могу сочувствовать беспомощному ребенку, которым он был, и испытывать отвращение к серийной убийце, которым он вырос.

Возможно, он пока не доверяет мне все свои секреты, но он доверяет мне достаточно, чтобы позволить мне ходить со свободными руками. Сейчас самое время привести мой план в действие. Мне нужно выбраться отсюда — чего бы это ни стоило.

— Ты сказал, что я первая девушка, которую ты когда-либо похищал?

Эти серые глаза останавливаются на мне.

— Да.

Я сглатываю. — Ты у меня тоже первый.

Его смешок эхом пробегает по моему позвоночнику, когда он кладет руки по обе стороны от меня. Заключая меня в клетку. Он наклоняется вперед, дыхание прошептывает по моей шее, когда он накручивает прядь влажных светлых волос на палец.

— Значит, ты девственница.

Мои руки сжимают полотенце вокруг меня, в ужасе от того, что в любую секунду он может сорвать его с моего тела.

— Да. Я ждала кого-то вроде тебя.

Он откидывается назад, пристально глядя на меня с понимающей усмешкой.

— Ты думаешь, что собираешься играть со мной в игры?

Дерьмо. Я должна была догадаться, что он слишком умен для этого. Он видит меня насквозь. Мой разум кружится, пытаясь придумать выход из этого.

Я провожу пальцами по его щеке, пораженная тем, какая мягкая у него кожа. Он рефлекторно наклоняется навстречу моему прикосновению, прежде чем его глаза встречаются с моими. Подозрительный, но заинтригованный.

— Ты был прав раньше, ты знаешь. Я пришла, думая о тебе.

Полуулыбка растягивает уголок его рта.

— Мне нравится, каким глупым ты меня считаешь. Но если ты хочешь поиграть в игры? — Бо хватает меня за бедра и толкает к стене, прижимая к ней. — Эй. Я буду кусаться.

Он бросается на меня, впиваясь зубами в мое плечо и прижимая нас обоих к стене. Я вскрикиваю, и адреналин разливается по моим венам. Дерьмо. Я пытаюсь толкнуть его в плечи, не уронив полотенце, но он не двигается с места. Часть меня паникует, в то время как другая тает, боль и ужас смешиваются с желанием.

Я не должна была бы хотеть его… Но я хочу.

Мне следовало бы хотеть, чтобы он остановился… Но я этого не делаю.

Когда он отпускает мое плечо, его серые глаза сверкают, глядя на меня так пристально, что полотенце с тем же успехом могло бы валяться на полу.

Его взгляд падает на мой рот, и мое сердце останавливается. Он собирается поцеловать меня.

Я беру себя в руки. Зная, что не смогу остановить его. Не уверена, хочу ли я этого.

Он сокращает расстояние между нами, останавливаясь всего в дюйме от моего рта. Его мягкое, сладкое дыхание овевает мою кожу, когда его губы приоткрываются.

— Помни, принцесса. Ты начала это.

БО

Я чуть не поцеловал ее. Блядь, я почти ничего не мог с собой поделать. Она пыталась разыграть со мной какую-то игру разума. Говорит мне все, что я хочу услышать, как будто я гребаный идиот, который не может разобраться в ее милых словечках.

Ее губы были прямо там, выглядя мягкими и восхитительными. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не толкнуть ее на колени прямо тогда и не вытащить мой пульсирующий член, наблюдая, как она глотает каждую каплю.

Сейчас она спит, все еще одетая в мои спортивные штаны и рубашку. Они ей слишком велики. Ее трусики и лифчик сохнут в ванной, где она постирала их после душа. Может быть, я отнесу их наверх, чтобы ей пришлось идти без них. Одним слоем меньше, когда я сорву с нее эту одежду и возьму то, что она до смерти хочет мне дать.

Она мне нравится в моей одежде. Она выглядит так, как будто она моя. Теперь, я полагаю, так и есть.

На этот раз она не чувствует на себе моего взгляда и не шевелится во сне. Меня так и подмывает спуститься по этим ступенькам и убрать прядь светлых волос с ее лица, но тогда я не смог бы перестать прикасаться к ней, а мне нравится ждать, чтобы прикоснуться к девушке, пока она не начнет умолять.

Когда мои глаза начинают закрываться, я спускаюсь по лестнице и оставляю альбом для рисования, карандаши, кисти и банку с краской на бетоне. Она слишком долго относилась к своему искусству как к какому-то глупому хобби. Как будто это не то, для чего она была рождена. Но это все, чем она должна заниматься. Это, и скакать на моем члене, когда она готова умолять об этом. Она сойдет с ума здесь, если ее не отвлечь. Я не могу всегда быть рядом, и она может пробыть здесь какое-то время.

Она умна, но я занимаюсь этим намного дольше. Принцесса не пытается самостоятельно выбраться из этого подвала.

Если она такая умная, какой себя считает, она достаточно скоро это поймет.

Или она останется здесь со мной навсегда.