Плени меня

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

КЭССИ

С наступлением темноты Тео отвозит меня домой на своей Ауди с последней пресс-конференции, посвященной исчезновению Ноэль. Полиция официально назвала ван Бюренов фигурантами дела, что привлекло внимание средств массовой информации.

Я предполагаю, что именно это полиция имела в виду, говоря о ком-то близком к Ноэль.

Тео молчит, пресс-конференция и мысли о Ноэль тяжелым грузом давят на него. Вину, которую он испытывает из-за того, что не рассказал правду об их отношениях.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз я спала всю ночь. Даже при тусклом освещении в боковом зеркале я могу разглядеть мешки под глазами.

Хотя полиция сосредотачивает свое расследование на ван Бюренах, то, что сказал отец Тео на их званом ужине, с тех пор крутится у меня в голове. Если они начнут присматриваться ко мне и Тео повнимательнее, им не понравится то, что они обнаружат.

Нам нужно найти Ноэль.

Перед нами "Додж Неон" развивает скорость шестьдесят пять миль в час из сорока. Мое сердце подскакивает к горлу.

— Следуй за этой машиной.

— Что? Почему? — Спрашивает Тео.

— Это машина Бо Грейсона.

Брови Тео сходятся на переносице.

— Почему ты хочешь следовать за Бо Грейсоном?

— Давай просто посмотрим, куда он пойдет.

Он присутствовал на поисках Ноэль в кампусе и на мероприятиях. В последние недели в его походке появилась новая развязность. И тело Ноэль не найдено, так что, возможно, она все еще жива. Интуиция подсказывает мне, что это так.

И я думаю, что Бо Грейсон держит ее. Может быть, если я выясню, где он живет, я смогу знать наверняка.

Тео следует за Бо без лишних вопросов. Мы делаем поворот за поворотом, направляясь теперь не в ту сторону, пока Бо не заезжает на парковку перед баром.

— Черт, — бормочу я. Мы не можем просто сидеть возле бара и ждать, пока он доедет домой.

— Что теперь? — Спрашивает Тео, убирая ногу с педали газа.

Я машу ему рукой, чтобы он шел дальше.

— Давай просто вернемся.

Он выбирает долгий путь в кампус, поэтому я не замечаю, что мы в пути, пока не становится слишком поздно.

Слишком поздно поворачивать назад. Мы собираемся проехать это — место, где был убит мой брат.

Я задерживаю дыхание, как делают маленькие дети, когда проходят мимо кладбища.

Тео замечает, как я напрягаюсь.

— Ты в порядке? — Когда он замечает в свете фар деревянный крест, вбитый в землю, он шипит сквозь зубы. — Черт. Прости, Кэсс. Я забыл.

— Все в порядке, — выдавливаю я, хватаясь рукой за дверцу. — Вообще-то, ты не мог бы остановиться?

Он так и делает, плавно съезжая на обочину, памятник Хантеру виден в зеркале заднего вида. Я выскальзываю из Ауди Тео и присаживаюсь на корточки перед крестом. Кто-то прикрепил полароидный снимок к дереву, на котором Хантер сверкает широкой дрянной улыбкой перед группой своих приятелей по колледжу. Цветы окружают это место, некоторые оставлены здесь скорбящими, другие растут из земли. Новая жизнь, возникающая из смерти.

Я провожу пальцами по мягкой, темной траве, единственный свет, падающий на нас с Хантером, исходит от красного свечения стоп-сигналов Тео.

— Я бы хотела, чтобы ты был здесь, — шепчу я своему брату. Он бы гордился. Он был бы счастлив за меня. Сейчас я с Тео. Я учусь в колледже, занимаюсь карьерой, о которой мы оба мечтали. В моих глазах стоят слезы. Он никогда не увидит, как я исполняю нашу мечту. Но почему-то я думаю, что он знает.

Рука Тео легко опускается на мою спину, поглаживая вверх и вниз.

— Ты, должно быть, действительно скучаешь по нему.

Я киваю. Я не могу вымолвить ни слова. Я не уверена, когда смогу снова произнести имя Хантера. Просто думать об этом достаточно больно.

— Знаешь, ты можешь поговорить о нем, — говорит Тео. — Со мной. Если хочешь. Я здесь ради тебя.

Я кладу голову ему на плечо. Он — все, чего я когда-либо хотела, и даже больше. Лучше, чем все, на что я когда-либо надеялась.

— Я знаю. Спасибо тебе.

Мы сидим вот так, скорчившись, в тишине еще минуту, прежде чем я встаю и протягиваю руку, чтобы помочь Тео подняться.

Он приподнимает бровь, когда я веду его к капоту "Ауди".

— Что ты делаешь?

Я забираюсь на него сверху и раздвигаю ноги. Ему нужно взбодриться, как и мне.

— Тео. Я хочу, чтобы ты трахнул меня на капоте своей машины.

Он хихикает и скользит руками по моим бедрам.

— Что, если кто-нибудь проедет мимо?

Я расстегиваю молнию на его брюках.

— Тогда тебе лучше поторопиться. — Не говоря больше ни слова, я толкаю его внутрь себя. Мы оба стонем, и я чувствую, как напряжение в нем тает.

Я двигаю своей задницей вверх и вниз по капоту его машины, пока Тео не начинает входить в меня. Он дергает меня за волосы так, как, он знает, мне нравится сейчас, отчего слезы щиплют уголки моих глаз. У него такой твердый и длинный член, угол глубокий и на грани боли. Я не могу думать. Не могу вспомнить ничего или кого-либо, кроме Тео. Тео Сент-Джеймса. Внутри моего тела. Моего сердца.

Металл скрипит подо мной при каждом его сильном толчке. Он прижимается ртом к моей шее, тяжело дыша напротив моей кожи. Я сжимаю свою киску на его члене, потому что знаю, что это заставит его кончить быстрее, и он стонет.

Он снова и снова загоняет свою твердую длину. Приближается маленький луч фар. Глаза Тео расширяются.

— Дерьмо. Кто-то идет.

— Трахни меня быстрее, — выдыхаю я.

— Мы должны остановиться, — говорит он, даже когда входит в меня бедрами.

Я хватаю его сзади за шею, притягивая ближе.

— Ты можешь остановиться после того, как заставишь меня кончить, Тео.

Он стонет, впиваясь зубами в мое плечо, трахая меня, как животное свою любимую игрушку. Мои твердые соски натирают лифчик, приближающиеся фары заставляют адреналин взлететь до небес, и удовольствие пронзает меня так неожиданно, что я кричу в ночь.

Тео не утруждает себя тем, чтобы прикрыть мой рот, когда сам находит свое освобождение, со стоном опускаясь на меня.

Мы отрываемся друг от друга, когда свет фар становится опасно близким, и пытаемся забраться обратно в машину, словно играем в автомобильные музыкальные стулья.

Шины подскакивают к асфальту, и мы захлопываем двери как раз в тот момент, когда "Камаро" со свистом проносится мимо. Мы оба разражаемся смехом, и я хочу мысленно сфотографировать смеющегося Тео и запечатлеть это в своем мозгу.

— Срань господня! — вопит он. Затем он хватает меня за щеки и притягивает к себе для глубокого, наполненного адреналином поцелуя. — Знаешь, что безумно? Как будто я никогда по-настоящему не жил, пока не поцеловал тебя.

Я отражаю его улыбку.

— Вот что я чувствую к тебе. До этого… — машу пальцем взад-вперед между нами и пытаюсь не позволить улыбке дрогнуть. Пытаюсь бороться со слезами. Пытаюсь не думать о моем мертвом брате в зеркале заднего вида. — Я была… не знаю… опустошена. Как пустая чашка, и ты наполнил меня обратно.

— Это неприлично, Кэсс. — Он одаривает меня злобной ухмылкой.

Я шлепаю его со смехом.

— Это не то, что я имела в виду!

Он хватает руку, которая игриво шлепнула его, и прижимает к своим губам. Мое сердце тает.

— Я знаю. Ты тоже наполнила меня. Ты заставляешь меня чувствовать себя более живым, чем когда-либо. Я не знаю, как бы я смог пройти через все это без тебя.

— Я тоже, — шепчу я.

Теперь, когда я почувствовала, каково это — иметь его, я никогда не смогу его отпустить. Ни у кого нет более сильного притяжения, чем у Тео Сент-Джеймса.

На следующее утро я провожу красной помадой по губам, чтобы она подходила к блузке, которая обтягивает мою грудь. Слишком маленькая, но Тео она понравится.

Эддисон пишет мне.

Тебя ждет гость.

Я спешу вниз по лестнице с широкой ухмылкой на лице…

Пока я не замечаю гостя, стоящего в фойе. Я замедляюсь, улыбка тускнеет.

— Привет, мам.

— Привет, Кэсси.

Эддисон и Пайпер сжимают в руках пластиковые чашки с дымящимся кофе, на лицах у обеих неловкие улыбки.

— Мы направляемся на занятия, — говорит мне Пайпер высоким голосом. — Мы догоним тебя позже.

С этими словами они бросают меня с моей матерью. Мы привыкли к мамам, появляющимся в женском обществе без предупреждения — многие девушки являются наследницами, что означает, что их мамы заглядывают к нам еженедельно.

Но я не наследница, Она отговаривала меня торопиться из-за дороговизны и — дедовщины, которой никогда не было. И она точно не выглядит взволнованной тем, что находится здесь сейчас.

Я хватаю свою куртку и направляюсь к двери.

— Все в порядке?

Она поджимает губы, идя в ногу со мной.

— Я собиралась спросить тебя об этом.

Поехали. Я не могу удержаться от вздоха.

— Ты та, кто появилась без предупреждения в кампусе моего колледжа, мам.

Она тянет меня за руку, останавливая, заставляя посмотреть ей в лицо. Ее брови сведены вместе от разочарования и чего-то еще. Почти… беспокойства.

— Что с тобой происходит, Кэсси? Ты игнорируешь мои звонки, и я не видела тебя месяцами. Ты знаешь, что ван Бюрены были названы фигурантами дела?

— Конечно, я это знаю. — Я понижаю голос, чтобы кто-нибудь, проходящий мимо нас по тротуару, не услышал.

— Так что тебе нужно быть осторожной с ними, — шепчет мама. — Ты не взяла те деньги, которые они тебе предложили, верно?

Конечно, я взяла деньги, которые они мне предложили. Я также не скажу ей о мерседесе. Не то чтобы я водила его несколько дней. От мысли о том, чтобы сесть за руль машины Ноэль, у меня сводит живот.

— Какое это имеет значение?

— Ван Бюрены — не та семья, перед которой ты хотела бы быть в долгу, — предупреждает она.

Я вздыхаю.

— Они не подозреваемые. И если полиция не найдет Ноэль в ближайшее время, это сделаю я. — Я должна. Я больше не могу выносить это тошнотворное чувство в животе. — Теперь мне действительно нужно идти на занятия.

— Почему ты не звонишь мне, Кэсси? Почему ты мне больше ничего не рассказываешь? — Глаза мамы блестят, и она прикрывает дрожащий рот пальцами, ее голос дрожит. — Я чувствую, что потеряла обоих своих детей.

Мои мышцы напрягаются. Это она перестала со мной разговаривать. Та, кто забыла о моем существовании после того, как мы потеряли Хантера. Итак, я наконец говорю то, что хотела сказать ей месяцами.

— И я чувствую, что потеряла всю свою семью в тот день, когда умер мой брат.