Под крыльями высших существ

Глава 1. На фронт!

Военный корреспондент – моя новая работа. В свете недавно начавшейся войны с силами Упадка, это благодарный и очень полезный труд. «Что за силы Упадка?» – спросите вы. Ответ таков – это наши смертельные враги в лице Корпоративного Человеческого Союза. Около девяти месяцев назад (на момент моего попадания на западный фронт) они обрушились на нас всей своей военной машиной, когда пала защищавшая нас от вражеского вторжения Стена Владимира – явление в диахроносе, не позволяющее врагу пересечь нашу государственную границу.

Название «Корпоративный Человеческий Союз» уже давно перестало быть верным, ибо корпорации (равно как и союз этих корпораций) сохранились, но большинство граждан этой страны людьми вряд ли можно уже называть. Причина проста – их моральные устои далеко отстоят от нормальных человеческих.

Когда их армия совершила первые нападения, она казалась нам глупой ордой, жаждущей лишь крови и смерти, но враг оказался хитрым и очень рассудительным. Используя примитивную, на первый взгляд, тактику массированного штурма, он умело скрывал свой замысел на стратегическом уровне и знание военного дела на тактическом, особенно хорошо развитое у так называемых кибер-офицеров. Разум этих людей с помощью специальных имплантов сливался воедино из двух или трёх самостоятельных разумов и умножался кратно их количеству. Они гораздо умнее и опаснее рядовых бойцов, целые отряды таких могут доставить много хлопот. Однако и к ним можно приспособиться.

Начавшуюся большую войну, которую ждали и к которой готовились десятилетиями, нужно было освещать для граждан нашей огромной России. Окончив училище и получив воинское звание (я два года служил на мирной восточной границе с Межзвёздной Арабской Республикой), я хотел, чтобы меня назначили как можно скорее на западную границу, где разворачивались ожесточённые боевые действия. Мне не терпелось увидеться с защитниками России на рубежах обороны, поговорить с ними, показать и описать их быт, умение сражаться и побеждать. Моей радости не было предела, когда меня вместе с ещё одиннадцатью коллегами направили на планету Полевая-17 – один из наших многочисленных миров богатых чернозёмом. Планету я, разумеется, изучил досконально, чтобы не попасть впросак с каким-нибудь опасным видом насекомых или хищников.

На северном полушарии Полевой-17 начиналось лето. С высоты птичьего полёта виднелись многочисленные поля и небольшие посёлки, нетронутые хозяйством леса и луга, повсюду стояли элеваторы, ангары для сельскохозяйственной техники. Большую часть полей всё же засеяли – война шла далеко на севере, но выполнять поставленную задачу по обеспечению населения нашей необъятной Родины пищей всё равно было необходимо. Сесть на планете труда не составило – вражеский космический флот, который прикрывал высадку десанта врага, был рассеян прилетевшими на помощь силами нашего военно-космического флота, они сейчас как раз гонялись за врагом по всей планетарной системе. Вместе с нами приземлялись многочисленные суда материального обеспечения, набитые до краёв дополнительным снаряжением, оружием и техникой. Десантных же кораблей, что возят людей, было немного, в основном в них прибыли военные инженеры, задача которых состояла в возведении системы укреплений. Мера эта по большей части превентивная, ведь потенциальный и неожиданный прорыв врага всегда имеет место быть хотя бы в теории. Кроме того, планету рассчитывали не терять вообще, ибо она находилась на самом краю обширной межзвёздной России и представляла собой важный со стратегической точки зрения пункт – перекрёсток крупных транспортных диахроновых магистралей, по которым грузовые космические суда и боевые корабли перемещались максимально быстро. Контроль планеты означал контроль перекрёстка, а значит и артерий снабжения, столь необходимых во время войны. Далеко не каждая планета способна сама себя обеспечивать всем необходимым вооружением. Особенно это касалось миров-житниц, где военной промышленности нет вообще.

На большом космодроме имени современного поэта Александра Стоянова стояла жара, большинство терминалов было забито уезжающими гражданами, в основном женщинами, стариками и детьми. Именно там, в стенах терминала, я и написал свою первую заметку, которая в газеты не попала, являя собой лишь пробу пера:

«…Паники среди граждан нет, все спокойно ждут своей очереди, чтобы сесть на постоянно курсирующие пассажирские корабли, соблюдают дисциплину и слушают сводки Министерства Обороны РФПК. Для людей созданы все удобства, чтобы многочасовое ожидание не превращалось в пытку…»

Товарищей среди коллег, что летели со мной, я завести не успел, их быстро распределили по воинским формированиям, раскиданным по колоссальной линии фронта. В конце концов, я остался один, и мне стало казаться, что про меня просто забыли, но вскоре очередь дошла и до меня. И вот, я уже сижу в гружённом боеприпасами грузовике и еду в расположение 249-го отдельного штурмового батальона «Владирис».

– Не знаете, почему батальон так называется? – поинтересовался я у молодого голубоглазого водителя.

– Не-а, – ответил он мне. – Я в нём не служу, я из логистической роты.

– Не длинное ли плечо снабжения? – спросил я, прикинув, сколько нам ехать. – Неужто складов на линии фронта нет?

– Есть, конечно, - ответил солдат. – Но это специфический груз. У двести сорок девятого батальона своё снабжение, знаю лишь, что у них артиллерия с какими–то новыми боеприпасами, такие сюда не успели завезти.

– Это сколько же у них орудий? – спросил я, глянув в зеркало заднего вида и увидев позади длинную колонну.

– Много. Это же штурмовой батальон. Только вы, товарищ военный корреспондент, не думаете, что это всё для них. Мы и для других много чего везём. Не одни же «двести сорок девятые» на Северо-восточном направлении воюют.

Я понимающе кивнул. Название назначенного мне батальона меня удивило вот почему – мне в первый раз встретилось соединение, названное в честь не какого-нибудь великого человека, а в честь помощника Покровителя России – краснокожего дракона Владимира, живущего в третьем мире-измерении.

Пройдусь по порядку – вдруг среди уважаемых читателей есть несведущие? Третий мир-измерение – это один из трёх хорошо известных нам бесконечных аналогов нашей вселенной, располагающийся вне рамок привычного нам пространства и существующий в тесной связи с другими мирами-измерениями, то есть не являющийся параллельным. Учёные предполагают, что их больше, чем три. Нами и высшими существами наша вселенная считается первым миром-измерением.

Второй мир-измерение мы называем диахроносом и с его помощью путешествуем на огромные расстояния. В него может попасть каждый, нужен лишь способ перехода, вроде наличия диахронового двигателя в корпусе космического корабля. А вот в третий мир-измерение попасть может далеко не каждый, а лишь тот, кого высшие существа нарекли Посвящённым.

Владимир являлся тем самым высшим существом – величественным драконом с грозным взглядом, но доброй душой. У него было несколько драконов-помощников, Владирис являлся первым и самым главным, правой рукой, если угодно. Когда-то он был мысленным помощником первого Посвящённого – Владислава Трофимовича Карпова, друг друга они считали настоящими братьями, несмотря на явные анатомические различия. Объяснить это легко – Владирис жил в мыслях Владислава, был его духовной копией, де-факто олицетворением, но в образе дракона. Когда Владислав Трофимович умер и попал в третий мир-измерение, Владирис отправился туда вместе с ним и теперь помогает Владимиру в его труде. Вот только никто на тот момент не знал, насколько он тяжёл, труд этот. Контактов с Владимиром у нас давно нет.

Ехали долго, около пяти часов. Немудрено – фронт далеко, аж в четырёх сотнях километров от космодрома. Сельский пейзаж сменялся лесным и наоборот, в небе иногда пролетали самолёты и вертолёты, по дорогам проезжала бронетехника. Я не рассчитывал увидеть здесь современные шагающие танки «Дракон» и КНПВ «Орёл» (корабли наземной поддержки войск, если вдруг кто-то запамятовал), моему взору предстали самые обычные бронеавтомобили, бронетранспортёры, основные боевые танки Т-170А7, многочисленная артиллерия, вроде САУ-98Б «Змей» и ТСАУ-18 «Молот», и огнемётные системы ТОС-14М «Жаровня». Не счесть было и систем ПВО/ПРО, контрбатарейной борьбы, различных командирских машин, систем дистанционного разминирования, инженерной техники и прочего. Всё это – грозное оружие, проверенное временем и многочисленными военными конфликтами, вот только я на него насмотрелся ещё во время службы на восточной границе. Хотелось увидеть чего-нибудь новенького, но логика обстоятельств, как обычно и бывает, оказывается сильнее логики намерений. Так Иосиф Сталин говорил.

Назначенный мне батальон находился в лесопосадке неподалёку от городка Сталевар. Население, скорее всего, уже эвакуировали, сейчас его занимали враги, так называемые «доши». По-русски они называются немцами, «дошами» они с не столь давнего времени стали называть сами себя, но для удобства я буду называть их именно немцами, поскольку так привычнее и понятнее русскому уху. Ровно та же участь настигла и «ингали», которые на самом деле англичане.

Я не подавал виду, когда слышал канонады, треск и разрывы снарядов, но внутри нарастала тревога. Я не видел настоящей войны, хоть и пытался её хоть как-то прочувствовать, смотря военные фильмы и присутствуя на учебных стрельбах из разных видов вооружений. Знайте, это плохой способ подготовить себя. Я храбрился, думал, что не буду бояться, но, ещё даже не начав в войне как таковой участвовать, уже стал её страшиться. Мысль сама говорила мне: «Каждый снаряд – погибель, каждая пуля – смерть, а осколок – смерть медленная и мучительная, если тебе не повезёт». Мне предстояло пробыть здесь несколько месяцев, прежде чем меня либо переведут в другой батальон, либо оставят здесь. Привыкать надо уже сейчас. Если захочу делать хорошие материалы, нужно быть способным лезть в самое пекло.

Приехав, я сразу отправился к командиру – не идти же мне сразу на линию боевого соприкосновения без его одобрения. Командир находился в скрытом блиндаже в глубине леса, найти его труда не составило, неподалёку находились бойцы. Разумеется, они были рассредоточены, чтобы не толпиться у входа и не выдать расположение командного пункта. Это, очевидно, был не весь батальон, лишь его очень малая часть, я насчитал около тридцати солдат из заявленных шестисот двадцати трёх. У входа в блиндаж стоял солдат в бронекостюме «Медведь-Т4А». Современные бронекостюмы, в отличие от предшествующих моделей, не требовали подгонки, а адаптировались к телу носителя сами за счёт особого компонента – псевдохитина, получаемого от крупных одомашненных насекомых с планеты Дальняя Застава-15. Как я и ожидал, на плече у него, кроме флага, виднелся чёрный, как смоль, старательно нарисованный дракон Владирис. На разгрузочном жилете виднелся позывной – Ветер. Из еле видимого динамика на уровне рта послышалось:

– Здравия желаю! Журналист?

– Никак нет! Военный корреспондент – поправил я. – Разрешите пройти к вашему командиру?

– Разрешаю, – ответил солдат. – Зайду после вас, товарищ военный корреспондент. Будете наши геройства снимать?

Я кивнул. Солдат махнул головой в сторону входа.

Внутри блиндажа светила яркая лампа, пахло землёй и свежим деревом. Сразу видно – блиндаж возвели недавно, тут царил почти идеальный солдатский порядок, как и заведено армейскими традициями. Рядом с командиром батальона сидели два, как мне сначала показалось, связиста, они не обратили на меня никакого внимания, лишь, прижимая к голове наушники, слушали постоянно поступающие сообщения. Позже я узнал, что оба занимались радиоперехватом, пытаясь понять замысел врага. Комбат постоянно смотрел на разложенную на столе бумажную карту, рядом стояла переносная ЭВМ, иногда она издавала разные звуки. Командир был уже не молод, волосы его частично покрылись сединой, а лицо – морщинами. Когда его взгляд упал на меня, он показался мне тяжёлым и усталым, чувствовался груз прожитых комбатом лет и увиденного собственными глазами. Для меня совершенно очевидным было то, что он участвовал в многочисленных операциях по подавлению неуловимых лацертианских кланов, уже не одно столетие бесчинствующих в пространстве России. Через секунду взгляд смягчился, на его холодном лице появилась улыбка.

– Журналист? – спросил он.

До сих пор не знаю, почему меня почти все сперва считали журналистом.

– Военный корреспондент Виталий Чудов! – громко, не рассчитав силы голоса, отрапортовал я, приложив, согласно уставу, руку к голове. – Готов к исполнению своих служебных обязанностей!

– Тише, тише, тут люди работают, вольно, – командир отрицательно покачал головой двум радиоперехватчикам, на мгновение недовольно на меня посмотревшим. – Командир двести сорок девятого отдельного батальона подполковник Дегтярёв, приятно познакомиться. Направили сюда или сами приехали?

– Направили, конечно, – ответил я. – Самодеятельности военные корреспонденты не допускают.

– И то верно, – согласился командир. – И тем не менее, ваша работа будет не лишней, а очень даже полезной. Ограничивать вас я не стану, только под руку никому зря не лезьте. Люди мы серьёзные, да и делом серьёзным заняты. Да что я тут распинаюсь, сами ведь всё знаете. Сразу видно – вы подготовлены и настроены серьёзно.

– Так точно, товарищ командир. Пусть работа у меня и корреспондентская, я всё ещё солдат. А солдат должен быть всегда и ко всему готов.

– Вы правы. Ну что же, располагайтесь, знакомьтесь, узнайте, что да как, работайте на здоровье. Под пули, главное, не лезьте. А то нам нового военкора не дадут. Вы ведь не снаряд, в конце концов.

Дегтярёв улыбнулся, приняв вид добродушного дядюшки. Он быстро перестал мне казаться таким уж жёстким. Задав ещё несколько вопросов касательно работы и получив развёрнутые ответы, я выпрямился по стойке смирно и развернулся к выходу из блиндажа. Я сперва растерялся, стал усердно думать, к кому бы первому подойти – глаза разбегались от такого разнообразия возможностей. Увидевший мою растерянность Ветер спросил:

– Чего это вы так застопорились, будто ужас увидели?

– Не знаю, с кого бы начать, – ответил я. – К кому первому бы подойти? Дадите добрый совет?

– Ха! – усмехнулся Ветер. – Да хотя бы и ко мне. Сейчас освобожусь и подойду.

Пришла пора окончательно подготовиться к труду и обороне. Я мигом подметил удобное дерево, чтоб положить подле него свои пожитки, и стал принимать вид настоящего военного корреспондента. У меня было три небольших, но очень прочных камеры – одну я держал в руках, с её помощью делал фотографии, вторая находилась на шлеме и снимала то, что находится передо мной, а третья, которую я называл попугаем, находилась на тонком манипуляторе, что крепился возле правой лопатки, на спине. Её наделили имитацией интеллекта, она сама двигалась и способна была подмечать интересные вещи, привлекая к ним моё внимание. Примерно такая же система, кстати, имелась и у лёгкой военной техники и снаряжения, чтобы замечать врагов, оказавшихся вне поля зрения на расстоянии до пятисот метров. Она называлась «Соглядатай». У тяжёлой же техники имелась более крупная и мощная система «Зоркость-4», видящая врага на расстоянии аж до четырёх километров и входящая в состав системы управления огнём.

По сравнению с простыми солдатами-пехотинцами, я был защищён похуже, бронекостюм мне полагался специфической модели, лишённой парочки дополнительных защитных свойств, но обеспечивающей хорошую мобильность. На рожон я лезть и не собирался, но прекрасно знал, что большую опасность для меня всё ещё представляют миномёты и артиллерия, которые могут накрыть в любой, причём обычно самый неподходящий, момент. О бронетехнике говорить, думаю, не стоит – снаряды придумали разные, убийственная их мощь тоже разнится. Шанс выжить, однако, вполне себе имеется, если снаряд не попадёт прямо в меня. Я знал, как действовать при любом стечении обстоятельств, но на всё воля случая. Логика намерений, как известно…

Каждому военному корреспонденту полагалось оружие для самообороны – автомат АМКАС-61, который уже ждал меня на пункте снабжения. Тот же самый, что мне был приписан ещё во время службы на восточной границе, кстати. Его я выкупил за свои кровные, он был почти новый, до блеска вычищенный и пристрелянный.

Первый автомат этого типа, носивший в то время в конце названия число «80», был поставлен на вооружение больше века назад, с тех пор лучшего личного оружия для рядового бойца так и не придумали. Ясное дело, что его улучшали, стараясь довести до совершенства, но основа оставалась первоначальной.

«…Эти прекрасные автоматы чем-то напоминают легендарный автомат Калашникова, который Россия использовала в период своего существования на Земле и во время ранних космических исследований. С тех пор АК, к сожалению, устарел, но современные конструкторские бюро до сих пор вдохновляются примером оружия, ставшего олицетворением высокой надёжности и одним из столпов силы русского оружия прошлого…»

Кроме того, мне разрешалось иметь и дополнительное оружие. Это всего лишь пистолет, но зато какой! На кобуре сбоку у меня висел ПШ-32 (пистолет Шапошникова тридцать второго года) со встроенным глушителем. Я его выиграл на соревнованиях по стрельбе по движущимся мишеням. Оружие хорошее, надёжное, в голову убивает сразу, да и в туловище попадание нанесёт ощутимый урон, ибо патроны он использует винтовочные.

– Вот, теперь вы похож на специалиста, – сказал подошедший Ветер. – Как звать–то?

– Виталий Александрович Чудов, – представился я. – А вас как?

– Слушай, Виталий Александрович, давай-ка лучше будем обращаться друг к другу на «ты». И ко всем здесь присутствующим – тоже, никто не обидится. Только к прочим командирам на «вы». И к психологу нашему тоже. Мы тут не жалуем все эти уважительные обращения. Так и запиши у себя, – Ветер кивнул на электронный планшет у меня в руках. – Меня Витя зовут, очень приятно.

- Витя так Витя. Чудесно. И очень приятно.

Он протянул мне массивную руку, я смело её пожал, приготовившись стерпеть боль от сильного нажима толстой стальной перчатки, но Ветер (с вашего позволения, я буду продолжать его называть согласно позывному, равно как и остальных бойцов), похоже, знал, какое усилие нужно приложить. Он уже успел снять шлем, под ним оказался светловолосый мужчина, которому давно уже шёл третий десяток, его лицо было немного уставшим, но всё же спокойным и даже довольным. Улыбаясь во все свои тридцать два зуба, он в упор смотрел на меня своими серыми, глубоко посаженными глазами.

– Ну что, товарищ военкор, давай я тебе расскажу, что тут к чему. – Ветер заметил, как на него нацелился мой попугай и подмигнул ему, начав таким образом свой рассказ, – Двести сорок девятый отдельный батальон, значит, назван в честь Владириса, помощника славного Владимира. Знаешь ведь, кто это?

– Разумеется. А есть разве те, кто не знают?

– Я видел парочку таких, но то были шпионы, которых я незамедлительно сдал в соответствующие органы. Шучу, – Ветер рассмеялся и продолжил. – Чётко выполняем поставленные задачи. В основном, выбиваем всякую нечисть из населённых пунктов и промышленных объектов. Работаем постоянно, осторожно, стараемся сохранять личный состав, врагов не жалеем. Пленных берём редко – обычно после боя только мертвецы остаются. Танков у нас не очень много, в основном усиленные бронетранспортёры, но и их для городских боёв нам достаточно. Дополнительно усилены артиллерией, видел её?

– Нет. Видел только, как к ней везли боеприпасы.

– Вот и правильно, потому что она так упрятана, что её даже со спутника не увидишь. Работает отменно, с ней лацертианцев ещё били, корпоратов тоже бьём что надо. Вот, слышишь? – поодаль послышались многочисленные хлопки. – Вот это Орга́н работает, артиллерия. Значит, наши скоро пойдут вперёд.

– А вы сами что? Ваш отряд в резерве?

– Пока что да. Но тут командный пункт, резервы в других местах расположены. Батальон условно поделен на четыре части: Орган, Кавалер, Молот и Вулкан. Первый, как ты уже знаешь, – артиллеристы, второй – механизированная пехота, третий – броня, и, наконец, четвёртые – штурмовые группы с огнемётами разными и прочим. Они не обособлены и не чистокровны, кроме первого, в каких–то группах больше одних средств, в каких–то больше других, а действуют они всегда сообща. В этом успех наших действий.

– И какова сейчас ситуация?

– Всё под контролем, потихоньку давим. Вот, командир поставил задачу – скоро пойдём на очередной штурм, попытаемся погонять супостатов хорошенько. Присоединишься к нам?

– Конечно. Когда?

– Доложу. У тебя же есть рация в шлеме? Подключишься к нашей частоте и будешь всё слышать.

– Вот и славно, – я воодушевился и осмелел. – Что мне, в тылу сидеть да расположение постоянно снимать?

– Вот это я понимаю настрой! – по-доброму смеясь, сказал Ветер и осторожно хлопнул меня по плечу. – Давай дальше… О, гляди–ка, Буран с отрядом вернулся. Видишь вон того, в «Мамонте»? Вот это он.

– Трудно не увидеть.

– Эй, Буран! – крикнул Ветер и свистнул ему. – Иди–ка сюда! Тут про нас кино снимают!

«Мамонт» производил впечатление. Это особо укреплённый тип бронекостюмов, который используют бойцы тяжёлых штурмовых подразделений. Дорогой, правда, очень, а потому не так распространён, как «Медведь». Его броня выдерживала стрельбу даже из крупнокалиберного пулемёта, а удар бронированной рукой, если постараться, мог сломать гипертитановый позвоночник немецкого кибер-офицера. Они нередко носили особо тяжёлое вооружение, вроде реактивных огнемётов, тяжёлых пулемётов и мощных гранатомётов. Слиться с местностью в таком костюме было удивительно несложно из-за качественного камуфляжа, иногда такие бронекостюмы использовали и члены элитных разведывательно–диверсионных групп. Высотой под два с половиной метра, солдат мог разрушать препятствия, прикрывать бойцов своим телом и очень легко выносить из-под вражеского огня раненых солдат. Но главная задача – заставить врага бежать от ада, который эти прекрасно подготовленные солдаты устраивают на любой местности, особенно в городской. Любые стены, кроме особо прочных, для них не помеха, а единственный серьёзный противник – бронетехника, против которой у таких отрядов всё же есть свои сюрпризы.

«…Какое счастье, что эти бойцы на нашей стороне!..»

Буран не снял шлем – это было невозможно, ибо такова была конструктивная особенность. Внешность солдата для меня оставалась загадкой, равно как и внешность других членов его отряда, называющегося «Пика». Бронекостюмы его подчинённых, подошедших вместе с ним, внешне несильно отличались: все они были покрашены в серо–зелёный камуфляжный цвет, шевронов, разумеется, не было, ведь их просто некуда крепить, а на левом плече реяло красиво нарисованное кумачовое с золотой звездой знамя, специально затемнённое, чтобы не демаскировать. На правом плече яростным взглядом зелёных глаз без зрачков смотрел на зрителя Владирис. На обоих плечах под рисунками стояла написанная броским шрифтом надпись: «Россия – страна щедрых людей».

«…Наши солдаты вообще большие любители колких и одновременно циничных фраз. Учитывая, как щедро обычно сыплют тяжёлые бойцы пулями и снарядами по врагу, тому будет отнюдь не смешно, когда он поймёт, что написано у солдата на плече…»

– Кино, говоришь? Привет, Россия! – добродушно сказал он в камеру, помахав ей рукой. – Планета Полевая-семнадцать, окраина нашей страны. Защищаем Родину.

– Прямо из боя вернулись? – спросил я.

– Конечно. Вот, гляди, следы попаданий, – Буран показал на многочисленные следы от попавших пуль. Последние оставили лишь белеющие на поверхности бронелистов царапины. Видимо, у врагов не нашлось бойца со «сверлящими» пулями, которые имеют шанс пробить нашу броню. – Не хвастаюсь, но супостатов хорошенько мы погоняли, восемь трупов минимум, плюс сгоревшая машина. Без потерь с нашей стороны.

– Молодцы! – похвалил я Бурана.

– Да ладно, – махнул Буран рукой. – Это наша работа.

Ветер моей похвальбы, судя по виду, не разделял.

– Маловато для тяжёлых штурмовиков, – сказал он чуть с издёвкой.

– Думаешь, сам смог бы настрелять больше, щегол? – мне на мгновение показалось, что я почувствовал сквозь узкие визоры в шлеме Бурана, как он с вызовом глянул на Ветра. – Отряд – пятнадцать немцев, между прочим, у половины по гранатомёту, плюс тачанка с безоткаткой.

«…Дам небольшое объяснение по поводу «тачанок». Передовые отряды Корпоративного Человеческого Союза снабжались неравномерно, особенно учитывая, что корабли снабжения успешно перехватывались нашим Флотом, поэтому вторженцы часто использовали украденные гражданские автомобили с открытым кузовом (например, наш внедорожник «Кузьма») и прикручивали к ним различное вооружение, вроде пулемётов, гранатомётов и безоткатных орудий. Иногда дело доходило даже до миномётов и зениток. Мы называли такие импровизированные боевые машины тачанками, ибо они были подобны повозкам с пулемётами в первую Гражданскую. Наши враги их называли гантраками, от английского « gun truck » – грузовик с орудием…»

– А спорим, что смог бы? – спросил Ветер с азартом в голосе.

Буран поставил руки на пояс и усмехнулся.

– Ты посмотри на него! Хочешь возродить дух соревнования? Я думал, что после освобождения Думского и хорошей такой травмы головы ты успокоишься.

– Ну уж нет. Давай так – чей отряд завтра уничтожит больше врагов во время вылазки, тому и достаётся наш новый друг – товарищ военкор. Договорились?

– А меня-то спросили для начала, спорщики? – воспротивился было я. Поучаствовать в споре я всегда горазд, но ведь не в качестве приза!

– Отставить возмущения. Тебе всё равно кино про батальон наш снимать. Почему бы не снять его про самый боеспособный отряд?

Ай да Ветер, ай да сукин сын! Голос его так и звенел самолюбием и превосходством. Таких людей я, буду честен, не очень любил, но обаяние Ветра пробудило тогда во мне азарт.

– Это про твой-то, что ли? – спросил Буран. В его голосе не звучало ни злости, ни подвоха, ни даже удивления. Либо он сам по себе не испытывал ничего подобного, либо это вина звуковой аппаратуры, встроенной в шлем. – Хорош загонять, щегол, на тебя вся страна смотрит.

– Пока не смотрит, – сказал Ветер и протянул руку. – Ну что, спорим?

– А давай! – быстро ответил Буран и сжал руку Ветра. – Разнимай, товарищ военкор.

Вот так я стал частью спора. А ведь я в батальоне от силы полчаса!

Спор начинался со следующего утра. Я пока не стал присоединяться ни к отряду Бурана, ни к отряду Ветра, а пошёл в расположение бронегруппы, где стояли танки и бронемашины. Поговорил с экипажами, снял перегруппировку, а когда начало темнеть, отправился составлять материал. Фото и видео у меня пока было не очень много, так что я по большей части строчил абзацы текста.

«…Отличительной особенностью батальона является особая любовь к различным надписям, вроде «Защитник», «Стрелец», «Студент» и многим подобным. Таким образом технику делали уникальной, привязанной к определённому экипажу. Например, танком с надписью «Студент» управляли местные добровольцы, бывшие студенты одного из многочисленных аграрных училищ на Полевой-17. Ограничений не было предусмотрено, главное, чтобы надпись случайно не раскрыла тебя на поле боя…»

Я решил в точности соблюдать режим дня, предписанный мне уставом. Вот только заснуть было тяжеловато, постоянно что–то взрывалось, стреляло, хлопало, вокруг постоянно кто-то говорил, шумели двигатели. Во время службы на восточной границе такого отродясь не бывало. Мало того, ещё и акклиматизация мешает.

«…Война – явление, к которому надо привыкнуть. Так говорят наши уставы, так говорят и бойцы…»

Поняв, что ворочаться в спальном мешке бесполезно, я решил чуток пройтись, в тылу мне вряд ли что-то угрожало. Над головой, свистя, пролетела невидимая из–за темноты крылатая ракета, а вслед за ней, судя по словам солдат, несколько беспилотников со взрывчаткой внутри. Где-то поодаль, за городом, послышалась череда взрывов, сквозь деревья еле-еле виднелось зарево – что-то загорелось. Затем пролетело ещё две, результат долго ждать себя не заставил. Понятно стало, что ещё долго придётся привыкать к шуму, чтобы постоянно не дёргаться. Он был не столько постоянен, сколько резок, чем и раздражал. Кроме того, почему–то не покидало ощущение, что разрывы постепенно приближаются и скоро боеголовка упадёт мне на голову. Благо это оказалось лишь бреднями уставшего от долгой дороги разума.

Было по-летнему тепло, сквозь шум войны слышалось стрекотание сверчков. Как я узнал, они здесь покрупнее среднестатистических и стрекотали громко, совсем не боясь громких разрывов. Не будь здесь войны, я бы с большим удовольствием приехал сюда насладиться природой, нетронутой неостановимой машиной прогресса. Это и для души, и для тела полезно. Быть может, когда война закончится, я ещё прилечу сюда. Вот только логика намерений, как известно…

Бойцы продолжали выполнять поставленные задачи и глубокой ночью. Бронетехнику, конечно, уже никто не ремонтировал, но вперёд постоянно уходили небольшие группы бронированных машин, по две-три единицы, на их место возвращались другие. Так уж вышло, что за ночь мы потеряли двух ранеными и одного убитым – один танк враги всё-таки подбили.

«…Однако эта смерть не была напрасной. Грамотные действия экипажа и особенно выучка погибшего в конце стычки наводчика не позволили противнику прорваться в наш фланг. Тело геройски погибшего бойца утром отправили в тыл. Такова традиция, что тела нельзя оставлять гнить на земле или в бронетехнике, а нужно по возможности вытаскивать, чтобы прах нашёл покой на родине…»

Однако ночь эта запомнилась мне вовсе не постоянным шумом и движением, а интересным знакомством. Дело было так: я смотрел на работу военнослужащих, изредка делал фотографии. Камеры для видеосъёмки я не взял, поскольку ещё не настроил их на ночной режим. Общаться с военными не стал – вряд ли я что-то у них сейчас узнал бы интересное. Однако один человек вскоре подошёл ко мне сам. Мой глаз зацепился за него сразу – он был одет не в бронекостюм, а в обычную полевую форму, на груди он носил некрупный медальон с неким зелёным драконом.

Думать долго не пришлось. Я сразу понял, что это последователь Культа Дракона. Религии в России не ушли в прошлое, но их последователей было не так уж много на фоне неверующих. Несколько лет назад возник вышеназванный Культ, прославляющий некоего Дракона, как существо и как символ, и захватил умы многих сотен миллионов людей.

Я относился к нему абсолютно нейтрально, понимая первопричину. Несмотря на то, что Владимир дал нам возможность подготовиться к грядущей войне, он уже много лет совсем не давал о себе знать. Он словно и был где-то рядом, но его одновременно и не было с нами. Он в своё время стал для многих символом силы России, её крепнущего величия, неугасаемой надежды на то, что неизбежная война станет победоносной, но постепенно вера в то, что Владимир будет помогать нам дальше, иссякла. Культ родился именно из-за этого – из-за отсутствия контактов с Покровителем. К сожалению, все Посвящённые – люди, способные часто видеться и общаться с Владимиром, способные оказываться в третьем мире-измерении, – уже давно ушли в мир иной. Государство с подачи представителей Культа хотело возродить программу их подготовки (а подготовить здорового, долго живущего Посвящённого – дело затратное, поскольку быстрые, но болезненные способы отбрасывались), но Стена Владимира пала, и на нашу страну устремились враждебные орды. Стало не до этого.

Культ Дракона не являлся радикальной террористической ячейкой, не сопротивлялся государству, а активно поддерживал его, прославлял героизм в тылу и на фронте и готовил неплохих солдат. Первое время они были фанатичны, готовы были гибнуть в любых количествах, лишь бы выполнить задачу. Эту тактику Ставка Главнокомандования отвергла сразу, поскольку каждый солдат в эти нелёгкие времена для неё на вес золота, да и сама доктрина предполагала высокую живучесть солдата и его прагматичность, а не фанатизм. Поэтому последователи Культа и обученные ими солдаты сменили тактику и либо действовали отдельно, больше как партизаны или военизированная милиция, либо внедрялись в регулярные части, пытаясь идеологической обработкой усилить и так мощные в большинстве своём подразделения.

Сейчас, наверное, этот последователь занимался именно этим. Он не выглядел фанатиком, как я себе представлял, скорее наоборот, был крайне спокоен, его улыбка виднелась даже сквозь ночную тьму. Его голову не скрывал капюшон, его лицо я разглядел сразу – светлое, уверенное и буквально пышущее целеустремлённостью, оно бы отлично подошло солдату с обложки журнала про героев страны. Я бы дал ему на глаз лет сорок. Он был коротко пострижен, ухожен и подозрительно, не по годам, седовлас. Меня, однако, больше смутила не седина, а то, что он носил толстые перчатки. Я знал, что это нехарактерная деталь для последователя Культа – руки, равно как и лицо, должны быть всегда видны, чтобы человек тебе больше верил. В конце концов, разве не лучше, когда руки банально не потеют? Тем не менее, я не придал тогда этой детали такого уж особого значения.

Не сегодня, так завтра последователь бы меня всё равно заметил, поэтому я, не дрогнув, ждал, когда он ко мне подойдёт.

– Новые лица? – спросил он и пожал мою руку. – Доброй ночи. Пётр Иванович Сорокин, психолог двести сорок девятого отдельного батальона. Можешь называть меня Пётр Иваныч, меня так все называют. Прости, что в перчатках. Боевые царапины.

– Виталий Александрович Чудов, военный корреспондент двести сорок девятого отдельного батальона, – чуток съязвил я, немного со скепсисом глядя на психолога. – Кино снимать приехал.

– Где же тогда твои камеры? Ночью не снимаешь?

– Пока что – да. Не успел настроить ещё, только–только приехал. А снимать вспышки да зарево на горизонте – дело бесполезное. Редакторы не оценят.

– И тем не менее, думаю, тьму тоже иногда полезно снимать. Это ведь тоже часть солдатской жизни.

– Редакторы сами решат, что полезно, а что нет, да и вообще… – я едва не сорвался на длинный монолог, полный грубостей и занудства, но всё же сдержал себя. Ни к чему было портить отношения с человеком в первую же минуту разговора.

Пётр Иваныч не стал обращать на это внимание и кивнул.

– Да, пожалуй, это так, – сказал он. – Редактор знает больше.

– Как вообще настроение в батальоне? – решил я сменить тему. – Кто-нибудь жалуется? Отказники, может, есть?

– Это не ко мне, это к командиру… Хотя, если обещаешь не выдавать секретов, Виталий Александрович, то расскажу.

– Что ж, обещаю. Уж что-что, а секреты я хранить умею…

– И тем не менее… – Пётр Иваныч прищурился и склонил голову набок. – Изволь, я ведь тебя совсем не знаю. Да и врачебную тайну разглашать я права не имею.

– Ваше право, – сказал я, наигранно расстроившись, но посмеявшись внутренне. Культист, называющий себя врачом, на секунду показался мне отличной шуткой и крайним неуважением к настоящим врачам одновременно. Но постойте, а с чего это я решил, что он не может являться настоящим врачом? Мне стало даже немного стыдно за такие неоправданные суждения. – А про себя самого вы что-нибудь расскажете?

– Расскажу. С батальоном я с самого начала войны, то есть уже девять месяцев. Помогаю тем, кто нуждается в помощи, никогда не отказываю. Если и тебе понадобится помощь, обращайся. На войне нервы легко расшатать. Особенно неподготовленному.

– Найду, наверное, минутку, – сказал я, понимая в глубине души, что вероятность этого события отнюдь не нулевая.

– Скажи-ка, Виталий Александрович, а как ты относишься к Покровителю Владимиру? – спросил он меня.

О, я с большим нетерпением ждал этого вопроса. Я посмотрел прямо в глаза Петру Иванычу и ответил:

– Да никак. Я ведь не Посвящённый.

Пожалуй, это был самый верный ответ на столь скользкий вопрос.

– Ты не совсем понял. Я имею в виду отношение в другом смысле. Давай-ка выразимся так – какие чувства он у тебя вызывает?

– Спокойствие и уважение, думаю, – ответил я честно, зная при этом прекрасно, что он ожидал услышать от меня что–то другое, менее хвалебное. – Что же ещё может у меня вызывать такое существо, как Владимир?

– Интересно. Впрочем, у большинства людей, с которыми я работал и разговаривал, он вызывает те же чувства. Слова они выбирали разные, но по смыслу они не отличались от твоих. Но вот что меня удивило – мне встречались женщины, которые были также и влюблены, как если бы Владимир был человеком. Я решил однажды провести исследование…

– А в нашем батальоне разве служат женщины? – перебил я его, совсем не горя желанием слушать о результатах его исследования.

– Конечно, нет. Я про гражданскую свою службу в том числе говорю. Я ведь уже больше десяти лет помогаю людям разобраться в своих проблемах.

– А почему решили пойти на фронт? Думаю, что в нынешние времена спрос на услуги психологов и на «гражданке» велик.

– Решил, что здесь я тоже буду полезен. Я доброволец, меня сюда никто насильно не назначал.

– Взыграл альтруизм?

– Патриотизм – так будет правильнее. Служение на благо Родине есть высшая добродетель, – Пётр Иваныч сперва улыбнулся, но затем вдруг прищурился и проследил за моим взглядом. Его следующие слова прозвучали внезапно твёрдо и сухо. – Я вижу, как ты смотришь на мой медальон. В нём что-то не так?

– Я впервые такой вижу, – солгал я. – Хорошо сделан. На заказ?

– Тебя явно тревожит, что я из Культа Дракона, – прямо заявил Пётр Иваныч.

Всё же я просчитался, подумав, что включить дурака это хорошая идея.

– А вы из Культа разве? – удивился я наигранно, продолжая гнуть свою линию. Получилось почти искренне. – Не признал. Я думал, что культисты выглядят немного иначе.

– Думал, что я буду, как священник, ходить в рясах и распевать направо и налево молитвы?

– Нет, конечно. Простите меня, я и правда никогда не сталкивался с Культом.

– Не вини себя. В предрассудках нет ничего плохого, если ты будешь готов от них избавиться… Как ты относишься к нашим врагам? Считаешь их людьми подконтрольными, обманутыми, наверное…

– Да не то чтобы, – сказал я быстро, поняв, что от меня хотят услышать. – Их поведение – скорее прямое следствие их неразумности. Принять идеологию Упадка – значит быть конченым идиотом. Им не выбирали судьбу, они выбрали её самостоятельно.

– Хорошо, что ты так считаешь, – Пётр Иваныч заметно оживился, – Я-то думал, что ты, как и многие солдаты, считаешь, что нашего врага можно перевоспитать. Но, как вижу, тебя убеждать в обратном не придётся.

– Это хорошо?

– Да. Если мы хотим победить, то должны быть готовы к тому, чтобы бить врага беспощадно, не вглядываясь в тень оставшейся в нём ложной человечности. Это лишь мимикрия, способ обмана. Каждый из нас должен… нет, обязан это понимать. Ты ведь это понимаешь?

– Может быть и понимаю, – сказал я, пожав плечами.

Пётр Иваныч удовлетворённо кивнул, чем-то напомнив мне преподавателя, услышавшего верный ответ на свой вопрос.

– Твёрдость есть добродетель… Ты, вижу, зеваешь, – заметил Пётр Иваныч. – Иди–ка лучше спать. Тебе предстоит много работы. Увидимся ещё.

– Так и есть. Доброй ночи тогда, – сказал я, в знак прощания и добрых намерений показав ему открытую ладонь.

Пётр Иваныч, конечно, мутноватый тип, но, вроде бы, вовсе и не представляет для меня опасности. Он не сказал ничего, что можно было бы подвести под опасные для меня речи. Он, в конце концов, не пытался мне что–либо навязать. Если я не упустил чего. Быть может, мы поладим.